| Кроме меча в Святом Писании говорится о других режущих и рубящих орудиях, например, о серпе, секире, топоре. «Уже и секира при корне дерев лежит, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Господь истребляет семя нечестивых. Сейчас все некогда христианские народы отреклись от Бога, от Христа, от святых заповедей, которые представляют собою записанную совесть, стали служить своим страстям, комфорту и своим похотям, извратили свою природу, потеряли жизнеспособность. И поэтому вымирает Европа, вымирает белая раса. Написано в псалмах Давида: «…семя нечестивых потребится» (Пс. 36:28). Так и происходит. Вспомним, как Господь истреблял израильтян в пустыне за нечестие. Так ныне истребляются потомки христиан. «Аз есмь Бог, творяй мир и зиждай злая…»Господь попускает пьянство, наркоманию. Даже содомское вырождение, преступность, убийства, кровную месть и теракты, «разборки», дорожные и авиационные катастрофы, аварии на производстве, в шахтах, на атомных электростанциях, стихийные бедствия, беспрецедентные масштабы онкологии, ВИЧ и т.п. Может быть, поэтому Господь и аборты попускает. Потому что это уже будут нежизнеспособные поколения… Жизнеспособное потомство у того, кто старается исполнять заповеди. Такой народ умножается и крепнет. А народ, который служит своему комфорту, исполняет свои похоти, – вырождается, вымирает, и на его территорию приходят другие племена… «Если соль потеряет силу, «обуяет», она уже ни к чему не годна, вон ее выбрасывают на попрание людям». Ф.М. Достоевский сказал о том же так: «Русский человек без Бога – дрянь». Потому что особенно к тем, избранным, которым много было дано, но они оказались нерадивыми в приумножении талантов, относятся слова «кому много дано, с тех много спросится». Особенно они, эти избранные, и бывают «дрянью». А язычники, мусульмане, иноверцы оказываются лучше их. По этой причине Господь ставил иноверцев, иноплеменников в пример Израилю, как и сегодня потомкам «православных» есть чему поучиться у иноверных иноплеменников, превосходящих их трезвостью, трудолюбием и семейными добродетелями. |
| Святой Ириней Лионский в другом месте показывает образ воплощения Слова Божия, приводя тот же пример из 2-й книги Царств: «Ибо когда бывшие с ним пророки рубили деревья для устройства жилища и железо спало с топорища в Иордан и не было найдено ими, то Елисей пришел на самое место и, узнав случившееся, бросил дерево в воду, и после того всплыло железо топора, и потерявшие взяли его с поверхности воды (4 Цар. 6, 4-7): сим действием пророк показал, что крепкое Слово Божие, которое по небрежению мы потеряли чрез древо и не находили, опять получим чрез домостроительство дерева. А что Слово Божие подобно секире, об этом говорит Иоанн Креститель: “уже и секира при корне дерев лежит” (Мф. 3,10). Иеремия также говорит: “Слово Господне как молот разбивающий камень” (Иер. 23, 29). Это Слово, скрывшееся от нас, обнаружено, как я сказал, домостроительством дерева. Ибо когда мы потеряли Его чрез дерево, то оно сделалось опять явным для всех чрез древо показывая в себе высоту, длину, ширину и глубину» [xxxiii] . Здесь дерево — крест, орудие, исправившее бытие, а его соединение с железом (в топоре-секире), как уже показано выше, — образ боговоплощения, символ домостроительства, крестного спасения человечества с ярко выраженной темой эсхатологии. Топор, таким образом, взятый из повествования о пророке Елисее, и, как было выше сказано, молот, взятый у пророка Иеремии, стали криптографическим знаком креста или, по словам Дидима Слепца, «славного креста». Криптогафические образы креста У Иринея Лионского и Иустина Философа мы имеем два термина, обозначающих слово «топор», — греческое αξινη и латинское ascia. Витрувий, в «Десяти книгах об архитектуре» [xxxiv] говорит о терминологических различиях названия топора в античной строительной практике. Базовое слово «ascia» (топор-топорик) видоизменялось в соответствии со своей практической функцией. Автор перечисляет ascia structoria (1) для затирки штукатурки; ascia fossoria (2) для обработки земли (совр. киркомотыга, мотыга); ascia coementaria (3) для работы со штукатуркой; ascia lignaria (4) для работ по дереву (совр. топор) и ascia lapidaria (5) для работы с камнем, кирпичом, в том числе и по резьбе по ним. Среди прочих символических знаков, изображённых на языческих, еврейских и христианских саркофагах II-ro и III-ro веков, топорик аския встречается чаще всех. Это именно ascia lapidaria — инструмент резчиков по камню и каменотёсов [xxxv] . |
| В контексте рассматриваемой темы, когда дерево, соединенное с железом понималось как прообраз креста в (секире) топоре, молоте, также оно видится у святого и в образе орала (сохи) . Поэтому при внимательном исследовании самого раннего богословского понимания образа креста (распятия) мы находим среди некоторых прочих и символ орала (сохи), которое понималось в раннее время христианства одновременно и как крест, и как распятие. Рассмотрим это. Крест – орало (соха) В приведённой фразе Иринея Лионского орало (соха) показано как орудие новой реальности, образ соединения железа и дерева, Логоса и плоти, которые, «пригвоздившись», очистили природу человека. То есть орало – это крест. В логике Святого Иринея прослеживается глухая ссылка на известные места Евангелия о «Господине жатвы», посылающем делателей (Мф. 9, 38 и др.). Именно первый «Он сделал орало и принес серп, то есть, первое посеяние человека, которое выразилось в создании Адама», и именно Он будет в конце, так как «Он соединял начало с концом и есть Господь обоих» [lix] . Как древо, соединённое с железом в топоре (секире), обозначало крест, так и в орале (сохе) прослеживается та же семантика, которой одновременно близка эсхатологическая тема начала и конца, с показанным выше акцентом на знак Сына Человеческого — креста [lx] . То, что орало (соха) в ранней Церкви криптографически обозначало крест, можно увидеть и у святого Иустина Философа. Говоря о кресте как о «символе силы и власти Христовой», он продолжает: «рассмотрите все вещи в мире, устрояется ли что без этой формы, и может ли быть без неё взаимная связь? По морю нельзя плавать, если на корабле не цел тот трофей, который называется парусом, земли нельзя пахать без формы крестообразной; копающие землю, равно как и ремесленники, не иначе производят свою работу, как посредством орудий, имеющих эту форму» [lxi] . Здесь нужно заметить, что говоря о сохе, следует помнить о её древней форме. Речь идёт об инструменте, название которого правильно можно передать только терминами древних языков. Это не плуг и не соха, это то, что в славянском обозначено как орало, в латинском как aratrum, а в древнем греческом как ’ροτρον. Этот архаический тип сохи действительно похож на крест. Он состоял из вертикального бруса-вала, заострённого внизу и заканчивающегося железным раломъ, и рукояток (manicula, manibula), которые прикреплялись к этому валу в виде горизонтального бруска сверху [lxii] . Этот образ креста, на котором распялся «Господин жатвы», показывал первым христианам образ духовной работы над собой по культивированию своей ветхой природы – «дикой земли». |
| Описывая Божественную литургию в 39 и 40 главах первой части романа. Толстой, по словам Н.Н. Арденса, не жалеет сатирических красок, чтобы доказать: «Тут лгут все – и священник, манипулирующий «за перегородкой», и хор, затвердивший какие-то непонятные речения, и все молящиеся, которые кланяются и механически машут руками, и тюремные надзиратели, и арестанты, бренчащие своими кандалами». Изображая священнослужителя, совершающего Евхаристию, Толстой именует иконостас «перегородкой», ризу – «парчовым мешком», престол, на котором совершается пресуществление Святых Даров, – «столом», дароносицу – «чашкой», дискос – «блюдцем», воздух «сатфеткой». В целом, акцентируя внимание на антагонизме народа и правящих классов, к которым Толстой причисляет духовенство, писатель внушает читателю, что не может быть никакого совпадения интересов разных сословий, никакой «Божественной гармонии», о которой печётся духовенство. Как отмечает Н.В. Карпов, Толстой обличает представителей Церкви «снизу доверху» – от рядового священника до Обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева . Последний выведен в «Воскресении» под именем Топорова («говорящая» фамилия, напоминающая о топоре – орудии казни). В 21-й и 27-й главах третьей части романа с нескрываемой авторской симпатией нарисован образ безымянного сектанта-анархиста, обличающего царя и царские власти. Заслуживает внимания и тот факт, что весь гонорар, полученный за публикацию романа «Воскресение» в журнале «Нива», был отдан Л.Н. Толстым на перевозку четырёх тысяч сектантов-духоборцев в Канаду. После выхода «Крейцеровой сонаты» и «Воскресения» стало очевидно: за все девятнадцать веков своего существования христианская Церковь не сталкивалась с такой силой беспощадных обличений, сарказма, последовательного отрицания. Всем – и официальным властям, и церковным – стадо ясно, что ни о каком примирении Толстого с Церковью не может быть речи. В ноябре 1899 года архиепископ Харьковский Амвросий, член Святейшего Синода, составил проект постановления Синода об отлучении Толстого. |
| Архангелы Михаил (8 нояб.) и Гавриил (13 июля) почитаются в Грузии и по отдельности и вместе (Микам-Гариа; Микам-Гарио; Мкамгариа; Акамгариа). В Зап. Грузии (Мегрелия и Абхазия; в 1-й понедельник нового года) чаще встречается парное почитание. Его особенности нек-рыми исследователями объясняются местной контаминацией христ. и языческих верований: почитание архангелов заместило поклонение языческим божествам диоскурам (бытование некогда в Грузии культа близнецов подтверждают археологические находки: золотая скульптура юноши из Гонийского клада (II-III вв.), отождествляемая с изображениями диоскуров ( Лордкипанидзе, Микеладзе, Хахутаишвили. Гонийский клад), аналогичная бронзовая скульптура из Мегрелии (Цаленджихский р-н, хранилась в краеведческом музее Зугдиди, утеряна в 40-х гг. XX в., сохр. фотоснимки), изображения парных всадников на топоре из Вани (VII-VIII вв. до Р. Х.) и декор (2 пеших близнеца-стрельца) бронзовых поясов (IX-VII вв. до Р. Х.), обнаруженных на территории Вост. Грузии (Сагареджо, Самтавро)). В Мегрелии в 1-й понедельник после Нового года существовал обычай совершать в честь архангелов Михаила и Гавриила охвамери (от хвама - молитва): старший в деревне (роду, семье) мужчина зарывал посвященный архангелам винный сосуд в землю в винном погребе, или в огороженном месте, или на вост. стороне виноградника, что символизировало жертвоприношение и приносило процветание деревне (роду, семье). Микам-Гариа ассоциируется с луной, на что указывает день исполнения молитвы (в переводе на мегр. понедельник - туташха, день луны), а также подтверждается примерами ранней груз. иконографии архангелов - с полумесяцем на головных уборах. В народных верованиях встречаются образы архангелов как целителей и проводников душ. Согласно верованиям хевсуров, путешественника от одного села до др., т. е. пока путник не попадет под покровительство др. святилища, сопровождает свита архангела (подразумевается парный образ архангелов). Отправляясь в путь и по возвращении домой хевсуры молились Архоти (по названию посвященной арх. Михаилу церкви в Архоти). Как судьи, подобно вмч. Георгию и прор. Илии, парные образы архангелов участвуют в третейском суде, к-рый осуществлялся на территории всей Зап. Грузии. |
| капитализма, и христианство вовсе не призвано доставить человечеству скатерть–самобранку и исторический ковер–самолет. То, что должно быть совершено в истории трудом многих поколений и в долгом процессе, и должно быть в нем совершаемо: камни не превратятся, как бы волшебством, в хлебы. Но христианство своим новым, религиозным отношением к личности изнутри перерождает античное рабство: там, где вчера стояли друг перед другом рабовладелец и 65.175 Первохристианство и новейший Булгаков: Два Града, 197 одушевленная вещь – раб, сегодня стоят уже равноценные, равные перед Богом личности. Во внешней жизни они находятся на разных ступенях социальной лестницы, но самое это различное положение свое они должны рассматривать как источник взаимных нравственных обязанностей; в этом смысле и надо понимать неоднократные увещания ап. Павла к господам и рабам об их взаимных обязанностях. Первохристианская церковь осуществляла полное религиозное равенство, для нее воистину не было раба и свободного, и это само по себе было незримой, но громовой духовной революцией. Если в языческом мире раб считался не имеющим религии или, по крайней мере, исключался от религиозного общения со свободными, то в Церкви рабы рассматривались как полноправные члены: они могли быть клириками и даже епископами (даже на римской кафедре мы знаем Папу Пия, по–видимому из рабов, и Каллиста, несомненно раба). Из рабов выходили мученики и святые, память которых чтилась Церковью. Прекрасно говорит об этом французский историк (Allard): " Всегда, когда христиане призывались исповедовать свою веру, приходил и раб, и рабская кровь смешивалась с кровью свободных на зубах зверей или на топоре палачей… Из его уст 65.176 Первохристианство и новейший Булгаков: Два Града, 197 вырывались прекрасные призывы к совести… Рабы умели умирать – одни за свою веру, другие за свою чистоту. Церковь при пении гимнов возносила останки этих смиренных жертв и в известные дни, к большому изумлению язычников, верные из всех сословий склонялись коленопреклоненно пред камнем, превращенным в алтарь, под которым почивал мученик из рабов " . Поразительный факт, что в христианских катакомбах совершенно отсутствует в могильных надписях звание раба, несмотря на то, что, как мы знаем, тысячи рабов были здесь погребаемы, и в противоположность этому в языческих на могиле раба записывается подробно его звание и специальность. Молчаливое, но выразительное свидетельство древнехристианского равенства! Яркую иллюстрацию этой социальной реформы изнутри дает небольшое послание ап. Павла, надписываемое " к Филимону " , богатому фессалоникийцу, у которого по неизвестным причинам сбежал раб Онисим, обращенный к вере ап. Павлом во время его римского заточения. Мы уже знаем, что бегство раба обычно каралось жестоко, между тем здесь раб отсылается к хозяину, сопровождаемый таким пожеланием апостола: " Прими его как мое сердце… Не как уже раба, но выше раба, брата возлюбленного… |
| Иисус Христос принимает в И. крещение от Иоанна Предтечи (Мк 1. 9 пар.) (об Иоанновом крещении см. в ст. Иоанн Предтеча ). Но в дальнейшем И. не играет заметной роли в служении Иисуса Христа. Толкование наименования И. как «схождение» (καταβανων) встречается у Оригена ( Orig. Hom. in Luc. Fragm. 51//SC. 87. P. 499) и Амвросия Медиоланского (descensio; Ambros. Mediol. De Abr. II 6. 34; Idem. De Job. IV 4. 14//CSEL. Vol. 32. T. 2. P. 276; ср.: Idem. De fuga saec. 2. 12). Христиане считали это название состоящим из 2 частей Ιρ и Δνος, видимо, по причине того, что Иосиф Флавий называл один из источников И.- Δνος ( Ios. Flav. Antiq. I 10. 1 (глосса?); Philost. Hist. eccl. 7. 3b; Ps.-Chrysost. In Jordanem Fluvium//PG. 61. Col. 725; Hieron. In Matth. III 16. 13). В дальнейшем эта традиция сохраняется ( Theodos. De situ Terrae Sanctae. 2; Anon. Placent. Itinerarium. 7). В раннехрист. письменности ветхозаветные тексты, упоминающие И., получают различные толкования. Прежде всего они связаны с богословием крещения. Посох, с к-рым в руках патриарх Иаков перешел И. (Быт 32. 10), рассматривается как символ Креста ( Aphr. Demonstr. 4. 6; ср.: Iust. Martyr. Dial. 86. 2). Чудо с топором, совершенное прор. Елисеем (4 Цар 6. 1-7), получает типологическое толкование у сщмч. Иустина ( Iust. Martyr. Dial. 86. 6; ср.: Iren. Adv. haer. V 17. 4). У Тертуллиана И. понимается как символ мира сего, погрязшего в грехе, но освобожденного Крестом Христовым ( Tertull. Adv. Iud. 13. 19). Чудо о топоре, утонувшем и всплывшем, прообразует сошествие Христа в преисподнюю (in inferni profunda descendens) и Его воскресение ( Aug. Contr. Faust. 12. 35). Род человеческий по своей гордыне освободился от руки Божией и погрузился в реку изобилия, И.- знак этого мира, где все подчинено желанию добиться изобилия и получить удовольствие ( Caes. Arel. Serm. 130. 1). Но есть и положительные толкования И. Переход израильтян через реку, так же как и переход через Чермное м. во времена исхода, является самым распространенным в святоотеческой традиции символом крещения (см., напр.: Ambros. Mediol. De Myst. 9. 51; Did. Alex. De Trinit. 2. 14//PG. 39. Col. 697). Ориген разделял эти 2 события: переход через Чермное м. он сопоставлял с оглашением катехуменатов, а переход через И. соотносил уже непосредственно с крещением ( Orig. In Ioan. comm. 6. 43-45; Idem. In Ios. 1. 4; 4. 1; Dani é lou J. Sacramentum future. P., 1950. P. 233-245). |
| Костромская музыка В колоннаде Больших Мучных рядов — музыкальная лавка. “Возьмите БГ, “Кострома mon amour”, все берут”. Костромская реалия одна на альбом: “В Ипатьевской слободе по улицам водят коня. На улицах пьяный бардак…”. Степень узнаваемости — скорее типическая, чем конкретная. Обобщения: “Был бы я весел, если б не ты, если б не ты, моя родина-мать”. В песне “Русская нирвана” — образ шириной в реку, на которой стоит Кострома: “Ой, Волга, Волга-матушка, буддийская река!”. Почти Розанов, только под музыку: “На Волге сливаются Великороссия, славянщина с обширным мусульманско-монгольским миром, который здесь начинается, уходя средоточиями своими в далекую Азию”. Лучшие костромские рестораны — “Берендеевка” и “Палермо”. Кострома, восходящая, по некоторым гипотезам, к “каструму” (крепости) однокоренная европейским замкам, венецианскому району Кастелло, любимому вину Мандельштама “Шатонеф дю Пап”, Ньюкаслу, кубинскому диктатору. Западное эхо над буддийской рекой. Гауптвахта и пожарная каланча в виде античных храмов — напротив торговых рядов: насмешливый привет из начала XIX века, от молодого, бесшабашно запойного губернского архитектора Петра Фурсова. В центральную площадь Сусанина, бывшую Революции — как в фокус, лучами сходятся семь прямых улиц. Размах и непохожесть. Таких триумфальных гауптвахт не сыскать, а глаз человека, год прослужившего пожарным и однажды выезжавшего на возгорание при топоре и в каске, ласкает римский облик каланчи. Центр Костромы — след не отягощенного трезвостью фурсовского таланта. Полет этой русской поэзии явственно ощутим на Сусанинской площади и вокруг. Вдали над Пряничными рядами высится Ленин, уже на расстоянии удивляя блатной позой: живот выпячен, все расстегнуто, рука в кармане. Иван Сусанин на Молочной горе над Волгой, напротив, обтекаем так, что выглядит продолжением круглого постамента. Неподалеку в сквере лежит гранитная колонна — остатки прежнего памятника, сброшенного в 1917м. Тот был еще хуже: на колонне бюст царя Михаила, под колонной — Сусанин на коленях. Как там у костромича Розанова: средоточия все-таки в Азии. |
| Vkloretta1978, Тюмень 09 сентября 2023г. 22:23 Наказание имеет цель исправления в русском языке, а вот отсечение и бросание в огонь - бесповоротную ликвидацию. Иоанн Креститель говорил о топоре, который готов отсекать и бросать в огонь. В огне сгорает всё, поэтому нет более подходящего образа, вызывающего в памяти именно совершенную ликвидацию. Вы мечтаете о вечных муках? Бог, исполняющий такие мечты, имеет другое имя, нежели Отец Христа и Создатель всего. Я не хочу жить параллельно с бесцельно мучающимися людьми. 1 000 лет их мучения будут иметь смысл, до воскресения. А после их существование прекратится, они станут Ничто нигде, оно мучиться не может. Это извращение иметь подобное желание и участь таких извращенцев - в озере огненном. Лысенко Игорь, Харьков 18 мая 2017г. 23:49 Текст из Матфея 25:46 в англоязычном переводе Бенджамина Уилсона («The Emphatic Diaglott», 1864) звучит следующим образом: «И пойдут эти в вечную отрезанность, а праведные – в вечную жизнь». В сноске к этому стиху говорится: «Коласин происходит от колазоо, что означает: 1) Отрезывать, например, отсекать ветки деревьев, подрезывать. 2) Ограничивать, усмирять. 3) Карать. Если кого-то отрезали от жизни или общества, то это считается карой – отсюда происходит третье, переносное употребление этого слова. Первое значение было принято потому, что оно лучше согласуется с другой частью предложения и таким образом сохраняет силу и красоту этой антитезы. Праведные идут в жизнь, а нечестивые – на отрезанность от жизни, или смерть. См. 2 Фес. 1:9». Дмитрий 20 мая 2017г. 12:09 Это говорит лишь о " качестве " перевода Вилсона. Виталий Мигузов, Воронеж 22 мая 2017г. 15:37 Дмитрий, скажите - а как на Ваш взгляд правильно, переводить " коласин " - русским словом " наказание " или русским словом " мучение " ? Дмитрий 23 мая 2017г. 12:09 Я же сказал, " наказание " . В этой части Вы правы. Но по поводу " отсечения " - совершенно неправы. И да, в греческом нет существительного " коласин " , это лишь форма винительного падежа от слова " коласис " (κλασις). |
| Еще в «Критике догматического богословия» (18791880 гг.) Толстой утверждал, что «служители культа под видом каких-то таинств обманывают и обирают народ». А в «Воскресении» эта критика достигла своего апогея. Описывая Божественную литургию в 39 и 40 главах первой части романа, Толстой, по словам Н.Н. Арденса, не жалеет сатирических красок, чтобы доказать: «Тут лгут все – и священник, манипулирующий «за перегородкой», и хор, затвердивший какие-то непонятные реченя, и все молящиеся, которые кланяются и механически машут руками, и тюремные надзиратели, и арестанты, бренчащие своими кандалами». Изображая священнослужителя, совершающего Евхаристию, Толстой именует иконостас «перегородкой», ризу– «парчовым мешком», престол, на котором совершается пресуществление Святых Даров – «столом», дароносицу – «чашкой», дискос – «блюдцем», воздух – «салфеткой». В целом, акцентируя внимание на антагонизме народа и правящих классов, к которым Толстой причисляет духовенство, писатель внушает читателю, что не может быть никакого совпадения интересов разных сословий, никакой «Божественной гармонии», о которой печется духовенство. Как отмечает Н.В. Карпов, Толстой обличает представителей Церкви «снизу доверху» – от рядового священника до обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева . Последний выведен в «Воскресении» под именем Топорова («говорящая» фамилия, напоминающая о топоре – орудии казни). В 21-ойи 27-ой главах третьей части романа с нескрываемой авторской симпатией нарисован образ безымянного сектанта-анархиста, обличающего царя и царские власти. Заслуживает внимания и тот факт, что весь гонорар, полученный за публикацию романа «Воскресение» в журнале «Нива», был отдан Л.Н. Толстым на перевозку четырех тысяч сектантов-духоборцев в Канаду. После выхода «Крейцеровой сонаты» и «Воскресения» стало очевидно: за все девятнадцать веков своего существования христианская Церковь не сталкивалась с такой силой беспощадных обличений, сарказма, последовательного отрицания. Всем – и официальным властям, и церковным, стало ясно, что ни о каком примирении Толстого с Церковью не может быть речи. |
|
|
