| Что со мною сотворилось, братцы, если б вы только знали! Да разве со мною одним, со всеми нами небывалое преображенье сделалось. Будто в каждого из нас еще по два крепких витязя вошло незримо. И все закричали радостно, видя, как рухнул со своего великолепного белого коня свейский воевода, одетый в грозную броню и шлем, со всех сторон закрытый. Только глаза, нос и подглазья открывались, и туда своей ручкой прицельно и безошибочно направил копье Александр, едва не прободав глаз проклятому, но пронзив правое подглазье — аж кости лица у того деревянным звуком затрещали! А свей при виде этого вмиг страшно огорчились и дрогнули, смутились, а мы и давай их лупешить! Стадом кинулись они ловить нашего князюшку, но наши его в обиду не дали, грудью встали, особенно Ратмир яростно бился, а на него сразу трое наваливались. Меня оттеснили, и так получилось, что я оказался далеко от Александра и много папежников насело на меня. Я работал в поте лица своего, весело помахивая топориком — направо, налево, направо, налево да вперед, в самый лоб ему, да назад чеканчиком, и не без пользы — взвизгнул кто-то там, будто кошка ошпаренная. У меня вместо обуха на топоре острый чекан был прилажен — хочешь так бейся, хочешь обушком, все равно полезно. И тут этот одноглазый демон снова возник передо мной. Недавно еще Ратмир с ним бился, тот Ратмиру щит на щепки покрошил, но потом его утянуло сражением в сторону, и оставалось только пожелать одноглазому скорейшего отправления к праотцам, но не тут-то было, жив оказался беззрачный, и в сей миг именно на меня ему страшно восхотелось насунуться. В руках он держал теперь не зазубренный меч, а огромный молот-осьмигранник. — Выменял, что ли? — успел крикнуть я ему, имея в виду, мол, что он его у кого-то из наших на зазубренный свой меч поменял. В следующий миг сей изверг рода человеческого вытворил такое, после чего уж никак невозможно было его в живых оставлять. Ну скажите мне, чем навредил этому мерзостному латыну мой Вторник? Вдруг, ловко выдвинувшись вперед, он делает замах, будто хочет меня ударить, а вместо этого обрушивает свой молот прямо на голову моего милого коняжки! И мой беззлобный, покорный и беспрекословный Вторник, не издав ни единого ропота, мешком падает на передние ноги, а я падаю вместе с ним, но все же успеваю яростным ударом топора расколоть одноглазому злодею коленную чашу. |
| Покончив с этим, он просунул пальцы в маленькую щель, между его " турецким " диваном и полом, пошарил около левого угла и вытащил давно уже приготовленный и спрятанный там заклад. Этот заклад был, впрочем, вовсе не заклад, а просто деревянная, гладко обструганная дощечка, величиной и толщиной не более, как могла бы быть серебряная папиросочница. Эту дощечку он случайно нашел, в одну из своих прогулок, на одном дворе, где во флигеле помещалась какая-то мастерская. Потом уже он прибавил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску, -- вероятно, от чего-нибудь отломок, -- которую тоже нашел на улице тогда же. Сложив обе дощечки, из коих железная была меньше деревянной, он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую белую бумагу и обвязал тоненькою тесемочкой, тоже накрест, а узелок приладил так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить таким образом минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что " вещь " деревянная. Все это хранилось у него до времени под диваном. Только что он достал заклад, как вдруг где-то на дворе раздался чей-то крик: -- Семой час давно! -- Давно! Боже мой! Он бросился к двери, прислушался, схватил шляпу и стал сходить вниз свои тринадцать ступеней, осторожно, неслышно, как кошка. Предстояло самое важное дело -- украсть из кухни топор. О том, что дело надо сделать топором, решено им было уже давно. У него был еще складной садовый ножик; но на нож, и особенно на свои силы, он не надеялся, а потому и остановился на топоре окончательно. Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее, тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов во все это время. |
| — Да, сэр… насчет бюджета… очень уж радикалы довели. Я внимательно слушал, он продолжал, стараясь все выговорить получше: — Класс на класс натравливают, вы подумайте. Что бы мы делали, если бы все не трудились плечом к плечу? — Он прошелся немного и потопал ногой от холода. — А то бы мы… это… ведали ужасы Французской Революции. Память у меня хорошая, и я напряженно ждал следующей фразы. — Над знатью смеяться легко. А разве они сами такие терпеливые и серьезные, как наши помещики? То–то и оно! И вот что я скажу, сэр, — он прямо посмотрел на меня, словно собирался сразить парадоксом, — народ у нас здравомыслящий, и по нам лучше истинный джентльмен, чем эти самые воры. Я чувствовал, что мне следует разразиться аплодисментами, но он попрощался со мной и пошел по дороге, и становился все меньше на фоне поля, как стал намного меньше свободный человек на фоне Англии. МОРСКОЙ ОГОРОД Замороженные, книжные люди нередко говорят, что деревенские жители не ценят красот деревни. Это ошибка, и корень ее — в умственной гордыне посредственностей; кроме того, это иллюстрация к истине, что крайности сходятся. Чтобы оценить достоинства толпы, надо быть вровень с ней (как я) или высоко над ней, как святые. Когда речь заходит о красоте, выходит примерно то же самое; сленг и крестьянский говор нравятся хорошему писателю, но никогда не понравятся книжнику. Если образованный, но неразумный человек негодует, что крестьяне мало ценят природу, это значит, что они говорят о ней не по–книжному. Они не говорят по–книжному о свиньях и тумане, о сумраке и топоре — словом, о чем только вам угодно. Они говорят по–свински о свиньях, мрачно — о сумраке, топорно — о топоре, туманно — о тумане. Конечно, так и надо. А если простой умный крестьянин столкнется с чем–нибудь новым и удивительным, то, что он скажет, всегда достойно внимания. Нередко это — афоризм; во всяком случае, это не цитата. Вспомним, к примеру, сколько слов и расплывчатых метафор потратили образованные люди на описание моря. Одна деревенская девушка из графства Бекингем вчера увидела море в первый раз. |
| От видения о. Серафим мгновенно изменился видом – и не мог сойти с места, вымолвить слова. Иеродьяконы под руки ввели его в алтарь, где он стоял неподвижно около двух часов. 12 сентября 1804 года, когда он рубил в лесу дрова, к нему пришли три незнакомца крестьянина и нагло стали требовать денег. Он ответил: «Я ни от кого ничего не беру». Первый, бросившийся на него, упал, и они все испугались; а о. Серафим, хотя был очень силен и при топоре, вспомнил слова Спасителя: «Вси... приемшии нож, ножом погибнут». Он опустил топор, сложил на груди крестом руки и сказал: «Делайте, что вам надобно». Они ударили его обухом топора в голову – из рта и ушей хлынула кровь, старец упал замертво. Разбойники повлекли его к келье, продолжая топтать его ногами, связали веревками – и, думая, что он убит, кинули его, и бросились в келью для грабежа. Но нашли только икону и несколько картофелин, на злодеев напал страх, и они убежали. О. Серафим, придя в чувства, кое-как развязал себя, поблагодарил Бога за безвинное страдание, помолился о прощении грабителей и к утру приплелся в обитель, в самом ужасном виде, истерзанный, окровавленный, с запекшейся кровью. Врачи нашли, что голова проломлена, ребра перебиты, грудь оттоптана и по телу смертельные раны, и удивлялись, как он еще жив. Когда они совещались по-латыни, что делать, о. Серафим уснул и имел видение. Пресвятая Владычица, во славе, с апостолами Иоанном Богословом и Петром явилась к его одру и произнесла в ту сторону, где были врачи: «Что вы трудитесь?» – а старцу: «сей от рода Моего!» – слова, уже слышанные старцем. Проснувшись, о. Серафим отклонил лечение и, в тот же день почувствовав возвращение сил, встал с постели. Но пять месяцев он провел, оправляясь в обители, а там снова возвратился в пустыню. Когда грабители были уличены, о. Серафим объявил и Саровскому настоятелю, и помещику, что, если крестьян накажут, то он навсегда уйдет из Сарова в дальние места. По мольбе старца, злодеев простили, но в скором времени пожар сжег их дома; они раскаялись и приходили к о. Серафиму. |
| Ответ на возражение 1. Чувственная душа не является совершенной самосущей субстанцией. Об этом было сказано достаточно (75,3), и потому нет никакой нужды здесь все это повторять. Ответ на возражение 2. Производящая сила порождает не только своим собственным действием, но и действием всей души, силой которой она является. Поэтому производящая сила растения производит растение, а производящая сила животного порождает животное. Ведь чем совершенней душа, тем к более совершенному следствию определена ее производящая сила. Ответ на возражение 3. Находящаяся в семени и происходящая из души производящего активная сила является, в сущности, некоторым движением этой души, но никак не душой или какой-либо ее частью, разве что виртуально; это подобно тому как форма кровати находится не в пиле или топоре, но в некотором движении к этой форме. Следовательно, нет никакой нужды в том, чтобы эта активная сила обладала каким-либо актуальным органом. Ей вполне достаточно основываться на [жизненном] духе семени, о наличии там которого свидетельствует пенистость и белизна последнего. В этом духе, помимо прочего, наличествует некоторая теплота, полученная им от силы небесных тел, через посредство которой низшие тела также подвигаются к внутривидовому порождению, о чем было сказано выше (115, 3). И поскольку в этом [жизненном] духе одновременно наличествуют силы души и небесного тела, постольку и сказано, что «человек и солнце порождают человека» 744 . Кроме того, как известно, производящая сила души, равно как и питательная, инструментально использует теплоту элементов 745 . Ответ на возражение 4. В совершенных животных, происходящих в результате соития, активная сила, как говорит Философ, находится в мужском семени, а зародышевая материя – в женщине 746 . В этой материи растительная душа существует изначально, причем в качестве не второго, а первого акта, наподобие того, как чувственная душа находится в спящем. И как только к ней начинает поступать пища, она тотчас же приступает к актуальной деятельности. |
| 68 «На вопрос что такое подлежащее, школьная грамматика отвечает: подлежащее есть предмет, о котором творится в предложении. Лучше всего опровергает правильность этого определения Потебня следующим примерным уроком: «Не заботьтесь о завтрашнем дне» – о чем здесь говорится? О завтрашнем дне. – Нет, не то. Какой, главный предмет речи? – Чтобы мы не заботились. – Нет, предмет, о котором здесь говорится, это – вы, второе лицо. – Но ведь о нас здесь ничего не говорится» (А. Потебня). Из записок по русск. грамм., стр. 187 и сл.). В предложении «топором рубят» говорится о топоре, но слово «топором» вовсе не подлежащее, в предложении «в пещере темно» говорится о пещере, но слова «в пещере» тоже не подлежащее» (Кудрявский, 109). 69 Определение может состоять, как из прилагательного, так и существительного в именит. п. («приложение»): царь Петр – или род. п.: имение моего отца, война греков с персами. Однако при чистом определении эти имена собственные не имеют онтологического акцента и суть по смыслу прилагательные или сказуемые, что и доказывается заменяемостью их прилагательными: отца – отцовский, греков с персами – греко-персидские, Александра – александровский и пр. Вообще имена существительные в определении равняются прилагательным, как и во всех случаях, когда, имя существительное бывает предикатом, означает качество, а не существо, свойство, а не бытийность. 70 Эта наблюдение было сделано еще ближайшими современниками; Канта – Гаманом, Якоби и Гердером, хотя впоследствии и было, утеряно. Hamann в Metakritik über den Purismum der reinen Vernunft (Schriften, B. VII, 5) замечает: «Die erste Reinigung der Philosophie bestand in dem Versuch, die Vernunft von aller Ueberlieferung, Tradition und Glauben daran unabhängig zu machen. Die zweite (Kant) ist noch transzendenter, und lauft auf nichts weniger als eine Unabhängigkeit von der Erfahrung – hinaus. Der dritte, höchste und gleichsam empirische Purismus betrifft also noch die Spache, das einzige, aste und letzte Orgarion und Kritierion der Vernunft. Jakobirobopum: «Es fehlte noch an einer Kritik der Sprache, die eine Metakritik der Vernunft sein würde. (Allwills Briefsammlung, Zugabe, 109). Herder в Metakritik zur Kritik der reinen Vernunft, Bd. 1, 451, говорит: « Der Bau menschlicher Sprache von ihrem Grunde aus vernichtet grundaus das Spielwerk einer gegenstandlosen Vernunft a priori». |
| Эти образы родители должны прививать детям через чтение былинных сказок, через старые советские мультфильмы, через военные фильмы. Все эти образы глубоко ложатся в душу ребенка. Например, наш старший пятилетний сын после просмотра фильма «Повесть о настоящем человеке» две недели ходил под впечатлением удивительной внутренней силы героя. Все это время он, отложив другие игры, играл в Мересьева, взяв две палки и сделав из них костыли. Хозяин, кормитель, помощник. Мужчина должен быть трудолюбив, он должен кормить семью. Важно, чтобы именно в этом возрасте ребенок выполнял какую-то работу по дому. Если в этом возрасте ребенок не приучится трудиться, то лень будет чертой его характера. Хозяйское отношение к дому ребенок впитывает скорее через совместную работу с отцом. Отец должен как можно чаще брать сына с собой и работать с ним. Строитель, умелец. Мальчик должен научиться самостоятельно что-нибудь выдумывать, творить, и, наконец, доводить свои замыслы до конца. К сожалению, современные дети завалены готовыми игрушками. Взрослые наивно думают, что чем сложнее и интереснее игрушка, тем ребенок будет более развитым. Но все как раз наоборот. Самая примитивная игрушка гораздо больше заставляет ребенка проявлять свою фантазию, а не следовать за готовыми вариантами игры, предложенными взрослым человеком. Мы с сыном старались побольше делать своими руками. Из любой доски за 10 минут можно с помощью топора или лобзика сделать неплохое ружье. Радости от игрушки, сделанной своими руками, у ребенка будет гораздо больше, чем от купленной, хотя та и будет выглядеть почти как настоящая. Кстати о топоре. Начиная с четырех лет, я не боялся давать своему старшему сыну в руки топор, пилу, молоток и другие инструменты. Обычно родителя боятся давать инструменты, но я могу на опыте своих трех сыновей сказать, что даже в полтора года ребенок может забивать гвозди молотком и не разу не попасть себе по пальцам. Так делала наша бабушка, когда надо было несколько занять младшего ребенка, хотя я за более позднее знакомство с молотком. |
| Он (И. М. Нахов) пишет о киниках. Только он не умеет объединить. У него же интереснейшие тексты. Но ему обязательно нужна революционность. Поэтому в целом так, барахло… Киники не философия, а античное отщепенство, которому всё это безобразие позволено. Но считать это передовым, революционным… тогда я просто не понимаю, в чем же дело? Демокрит материалист… Хотя что понимать под материализмом? Его атомы заключаются в геометрических телах, которые он называет идеями! Филологическая работа Нахова очень высокая, факты все указаны как они есть, но когда он начинает считать одних передовыми, других нет, меня начинает коробить. Так и у Льва Толстого в «Живом трупе» Протасова, который сидит в кабаке, можно назвать передовым. Он выражает якобы протест против общества. В конце концов застрелился, последние слова его «Как легко!» Но это же всё уродство духовное и моральное уродство. Вот Толстой киником здесь и является. Но ведь Толстой это уже вырожденчество. Когда он боролся с самодержавием, это прогресс. А мистика рисовых котлеток — это ведь вырождение. Передовым был, если уж на то пошло, либо капитализм, либо социализм, но уж никак не идеология патриархального крестьянства, держащегося на топоре и на пиле. Это разложенчество, и ничего передового я здесь не вижу. Передовой был трактор, а не коса и мотыга. Коса была уже реакцией в XX веке. Это убожество, духовное ничтожество. Трактор конечно тоже убожество духовное. Но трактор — это острый ум европейца, он облегчает труд, дает возможность для других направлений деятельности. А что такое борона и коса? Крестьянин должен надрываться целыми неделями… В свое время передовым изобретением были лук и стрелы. Колоссальный прогресс. Перед этим дрались палками и камнями. А что такое сейчас лук и стрелы? Это музейная игрушка. (Говорится в конце очень долгой, 2–3 недели, работы над диссертацией И. М. Нахова. Оценка А. Ф. — диссертант хороший филолог, но ему обязательно нужно, чтобы была революционность, — поразила меня как точная и гуманная). |
| Но еще чаще, чем солнце, встречается в мегалитическом ритуале изображение или модель каменного боевого топора. В искусстве испанской Алмерии муж с топором в правой руке – очень частое явление. В Атлантической Европе, в Северной Германии, Скандинавии под основания святилищ, под жертвенники, менгиры закапывались настоящие боевые каменные топоры или их миниатюрные копии, но всегда в одном и том же положении – лезвием вверх, к небу, к солнцу. «Символика топора, безусловно, по своей природе религиозна, – указывает Дж. Марингер, – она часто появляется на скальных рисунках и на стенах дольменов; еще чаще находки миниатюрных каменных топоров, которые определенно являлись амулетами или жертвенными дарами. В неолитической Западной Европе топор был символом Неба, или, более точно, перунов, бросаемых на землю Небесным Богом» . Перун, молния не были тогда только знаками божественного гнева, хотя в боевом топоре видимо есть знак строгого божественного суда и неодолимой силы. Молния зримо соединяла небо и землю. Если огни жертвенных костров поднимались с земли к небу, то жертва небесная в пламени и раскатах грома из мира небесного устремлялась к земле. В небесном огне жители мегалита может быть видели путь восхождения от земли на небо, открытый для тех, кто достаточно потрудился над своим спасением во время земной жизни. В Кермарио (Kermario), близ Карнака (Бретань) на основании огромного менгира выгравированы пять стоящих на хвостах змей. Когда в 1922 г. под менгиром были проведены раскопки, то нашли в земле пять же повернутых лезвиями к небу топоров. Все это явные знаки того, что из земли, подобно ее обительницам змеям, люди мегалита мечтали подняться к небу по молнии божественного огня. Кстати, до сих пор в Германии существует поверье, что для сберегания дома от молнии в его основание хорошо заложить топор. «Пять топоров из Кемарио, безусловно, являющихся жертвенными дарами, – писал по поводу этой находки Дж. Марингер, – свидетельствуют о поклонении Небесному Богу как подателю жизни, а также о том, что Его почитание проникло в заупокойный ритуал, имевший такое большое значение во времена мегалита» . |
| Человек для Грина – великая тайна. Отрицая или скептически относясь к потустороннему миру как таковому («Занимаюсь спиритизмом, причем от скуки; выстукивал разные похабные слова», – писал он Куприну ), Грин очень внимателен к миру человеческой души, ее необъяснимым проявлениям и возможностям, и провести границу между писательским вымыслом и фактом довольно трудно. В рассказе «Загадка предвиденной смерти», герой которого приговорен к казни на плахе и последние дни своей жизни думает только об одном – топоре и шее, пограничная ситуация написана настолько убедительно, что, кажется, автор вселился, как дух, в своего протагониста и не хочет либо не может быть оттуда изгнанным. О необъяснимых свойствах человеческой психики идет речь в рассказе «Убийство в рыбной лавке», герой которого совершает убийство, подчиняясь зову бессознательного, или в рассказе «Днем и ночью», где загипнотизированный туземцами офицер колониальной армии убивает своих солдат, и примечательно, что во всех трех новеллах финал одинаков – смерть. Пяти человеческих чувств Грину мало. Мало и шести, если подразумевать под последним то, о котором писал Гумилев. Скорее тут есть что-то от шекспировского «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Нечто сверхъестественное, экстрасенсорное, парапсихологическое, как мы сказали бы сегодня, было свойственно и самому Грину. Вл. Смиренский вспоминал: «Иногда Грин поражал меня своей удивительной способностью подчинять человека. Мне думается, что его внимательный и тяжелый, как у Лермонтова, взгляд обладал гипнотической силой. Он легко мог заставить прохожего оглянуться. Я наблюдал, как в магазине терялись перед ним продавщицы. Попросит он, например, двести граммов сыру, а продавщица отвешивает ему пятьсот. Грин только усмехнется и скажет: „Вы так проторгуетесь“ или „Мне этого много“». Николай Вержбицкий приводит свой пример одержимости в сознании Грина, с возможно подобными сверхъестественными способностями связанной, причем здесь все, как и в рассказах, заканчивается смертью: «Он любил девушку, и она отвечала ему большим чувством. |
|
|
