| Для того-то он и присоединяет: «Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Сказав: «всякое», этим он опять истребляет всякую надежду на благородство предков. Будь, говорит он, потомок самого Авраама, имей своими сродниками бесчисленных патриархов, но если сам ты не принесешь плода, то понесешь лишь двойное наказание. Этими словами он устрашает и мытарей, потрясает и сердца воинов; впрочем, не повергает их в отчаяние, а только отводит от всякой беспечности. Слова его, внушая страх, предлагают и великое утешение, потому что выражение: «не приносящее доброго плода» – показывает, что древо, приносящее плод, свободно от всякого наказания. 4. Но скажут: как мы можем принести плод, когда нам угрожают посечением, когда остается уже так мало времени и конец уже приближается? Можешь, отвечает он, потому что от тебя не требуется плода такого, какой приносит дерево. Плод древесный требует и много времени, и зависит от перемен погоды, и многого также требует попечения. Но тебе стоит только захотеть – и дерево тотчас прозябнет. К такому плодородию весьма много способствует не только свойство корня, но и искусство самого земледельца. Итак, чтобы не стали говорить, что ты нас смущаешь, стесняешь и делаешь нам насилие, полагая секиру и угрожая посечением, в самом наказании требуешь от нас плода, – Иоанн, в доказательство того, как легко приносить плоды, присоединяет: «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин» разрешить ремень сапог: «Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» ( Мф.3:11 ). Этими словами он показывает, что нужны одно только желание и вера, а не труды и подвиги; и, как легко креститься, так легко и перемениться и сделаться лучшими. Потрясши, таким образом, их душу страхом суда, ожиданием наказания, напоминанием о секире, отчуждением их от предков, приведением новых чад, и двояким наказанием – посечением и сожжением, смягчив всеми способами их жестокосердие и возбудив в них желание избавления от этих зол, он, наконец, начинает беседу и о Христе, но не просто, а отдавая Ему великое преимущество, и потом, полагая различие между Ним и собою, чтобы не подумали, что он говорит это из одного угождения, сравнивает то, что дает каждый из них. |
| Синахериб больше не возвращался в Иудею. Она получила передышку и постепенно оправлялась после нашествия. Города отстраивались, население возвращалось на пепелища. Снова плуг врезался в землю, а виноградари заботливо подвязывали лозы. Вновь двинулись к Иерусалиму нагруженные товарами караваны, а пастухи могли, как и прежде, спокойно водить свои стада по горам. Спасение Иерусалима подняло, как никогда, авторитет Исайи. Его школа стала одной из влиятельнейших групп в городе. Казалось, все испытания позади и Израиль окончательно вышел на верный путь. Но прозорливый пророк знал, что это не так. Опыт показал ему, как легко поддается народ искушениям и иллюзиям, как много придется еще пережить Израилю, прежде чем он окончательно откажется от заражавшей его языческой стихии. Вероятно, и царевич Менаше, который был чужд вере и устремлениям Езекии, внушал опасения пророку. Езекия был слаб здоровьем, и недалеко было то время, когда Менаше сменит его на троне. Наследник был тесно связан с партией «князей», противников Исайи, и от его правления можно было ожидать самого худшего. Да и сам Езекия, ученик и друг пророка, принес за эти годы не одно разочарование Исайе. Если было время, когда пророк мог даже думать, что Царство Божие при дверях, то теперь он осознал, что ни народ, ни дом Давидов не созрели для этого славного завершения замыслов Божиих. Кровавые триумфы Ассирии, возможно, также дали Исайе пищу для размышлений. Во втором мессианском пророчестве Отрок Божий еще носил у него черты политического вождя-воина, теперь же Исайя уже достаточно близко насмотрелся на деяния земных владык, чтобы мириться с мыслью, будто Мессия — это некто, подобный Синахерибу, только лишь состоящий на службе у Ягве. Впрочем, невзирая на все несбывшиеся надежды и переоценки, закат престарелого учителя не был печальным. Его вновь осенил Дух Господень, и он снова как бы воочию узрел Грядущего. Это видение было сильнее и ярче, чем зрелище всех земных неудач и человеческих слабостей. Оно запечатлелось в величественном гимне, явившемся лебединой песней Исайи [ 7 ]. В нем он остался верен духу своей первой проповеди, в которой говорил о секире, готовой срубить древо Израиля (Ис 6, 13). Да, удар нанесен, лишь малый обрубок, пенек, останется от некогда мощного ствола. Это будет пределом унижения народа и царского дома. Но в корнях Бог все же оставит жизнь, и в один прекрасный день из полумертвого пня выйдет Нецер молодая весенняя Поросль. И вырастет ветвь из срубленного древа Иессеева и Побег из корня его, и дух Ягве почиет на нем дух премудрости и разума, Дух разумения и силы, дух познания и благочестия. И он будет судить не по тому, что видит и будет решать не по слухам, Но он будет судить слабых праведно и дела бедняков земли решать по истине. И палицей уст своих победит землю, и дыханием своим злодея. И поясом его будет справедливость и опоясанием истина. Ис 11, 1-5 |
| Вырывай с корнем зло прежде, нежели расцветет оно, чтоб ты, пренебрегши этим в начале, после не имел нужды в секире и огне. Когда начинается глазная болезнь, то ты лечи себя заблаговременно, чтобы не искать врача тогда, когда уже ослепнешь. Первый виновник греха и «отец зла» (Ин. 8: 44) есть диавол, «потому что сначала диавол согрешил» (1 Ин. 3: 8). Прежде его никто не согрешил. Согрешил же он не потому, что от природы получил необходимую наклонность ко греху (иначе причина греха падала бы на того, кто таковым сотворил его); он, будучи сотворен добрым, от собственного произволения сделался диаволом, и быв добрым служителем Божиим, получил себе свойственное имя сатаны, поскольку сатана означает противника. От сатаны прелюбодеяние, блуд и всякое другое зло. Чрез него праотец наш Адам изгнан, и вместо рая, приносившего без возделывания дивные плоды, получил землю, произращающую терния. Если мало трудишься, мало получишь, если же делаешь много, то велика и награда Покажи в себе затворника уединением сердца твоего. Очисти сосуд твой, чтобы получить тебе большую благодать. Ибо отпущение грехов равно дается всем, причастие же Святого Духа даруется по мере веры каждого. Если мало трудишься, мало получишь, если же делаешь много, то велика и награда. Для самого себя подвизаешься, смотри, что тебе полезно. Что же, скажет кто-либо, погибли мы обольщенные, и неужели нет после того спасения? Мы пали – неужели нельзя восстать? Тот, Который пролил за нас драгоценную кровь Свою, освободит нас от греха. Не будем отчаиваться, братие, не ввергнем себя в состояние безнадежное. Ибо ужасно не иметь веры и надежды на покаяние. Кто не уповает спастись, тот без опасения умножает грехи свои, а кто надеется получить исцеление, тот без затруднения наконец остерегает себя от оных. Разбойник, если не ожидает помилования, доходит до ожесточения, а если надеется получить прощение, часто приходит в раскаяние. И произращающая терния земля, будучи хорошо возделана, превращается в плодоносную, а для нас неужели не возвратно спасение? Итак, природа наша может принять спасение, требуется только наше произволение. |
| Смею поручиться, что Евсей Стахеевич никогда не писал так, как пишет и даже печатает знаменитый совместник или соревнователь его; сей последний смело может приписать разговорный язык свой собственно себе, не уступая никому, ни даже Евсею Стахеевичу, ни былинки, ни пылинки своего и выбиваются из сил, чтобы исказить и язык и смысл! Почему и за что проклятие безграмотства доселе еще тяготеет на девяти десятых письменных и как это объяснить, что люди, которые говорят на словах очень порядочно, иногда даже хорошо, по крайней мере чистым русским языком, и рассуждают довольно здраво, как будто перерождаются, принимаясь за перо, пишут бестолочь и бессмыслицу, не умеют связать на бумаге трех слов и двух мыслей и ни за какие блага в мире не могут написать самую простую вещь так, как готовы во всякое время пересказать ее на словах? Почему это общий наш недостаток, что мы пишем гораздо хуже, чем говорим, и исключения из этого общего правила так редки? Отчего не только люди маленькие и темные, а порядочные, неглупые и деловые, не только заседатели, которых бог простит, а, например, и сам даже”, — Евсей оглянулся и продолжал думать тише прежнего — а что, неизвестно: голова его сомкнулась, и мысль замерла в ней, как дерзкая мошка в цветке недотроге. Нам, однакоже, за отрывистыми и уносчивыми думами Евсея Стахеевича не угоняться; остается еще только сказать, сверх всего, о чем мы уже знаем,что бедного Евсея преследовала, казалось, с давних времен какая-то невидимая вражья сила. Евсей так к этому привык, что никогда беде своей не удивлялся, никогда не равнял себя в этом отношении с прочими людьми, считал себя каким-то пасынком природы и с покорностью подставлял повинную свою мечу и секире: но тогда меч и секира его щадили, и дело принимало обыкновенно более смешной, забавный оборот. Есть же такие бедовики-неудахи на свете! Мелочные отношения суетной жизни, обычаев, обрядов и приличий беспрестанно сталкивались с Евсеем — или он с ними — локоть об локоть и выбивали его из привычной колеи. |
| Ф- Не думай, говорит, что [отец твой] принял царство и овладел всей вселенной своею силой -Ф . Ведь Бог, налагая наказание на грешных людей, использует очевидно предназначенных дурных, служащих как бы неким орудием божьего гнева. Поэтому говорит через Исаию: Ф- «Разве прославится секира без секущего ею? Вознесется ли пила без влекущего ее? Так и если кто возьмет жезл или палку» ( Ис. 10;15 ). Ибо как невозможно, говорит, чтобы секире или пиле, или палке придти в движение самим – ведь каждая из них действует, если кто, взяв ее в руки, захочет привести в движение, – так и Я -Ф пользуюсь дурными против дурных. To же говорит Иеремия: «Так сказал Господь Бог/122б Израилев: Я сотворил землю великой Моей силой и мышцею Моею высокой, и дам ее тому, кому пожелаю в глазах Своих. И вот Я дал всю землю Навуходоносору, царю вавилонскому, рабу Моему, чтобы служили ему все племена» ( Иер. 27:4–7 ) [и так далее]. По этой причине он мудрствовал о себе больше, чем (следует) человеку, и пренебрег божественными приговорами, неизреченным правосудием и долготерпением, справедливо был испытан неподкупным и неизбежным Божьим гневом. Глава 92 После же Валтасара царствовал Дарий Мидянин, он же и Б272 Астиаг и 17 лет. У него была жена, Мардохеева Есфирь, выбранная за красоту из еврейских девиц. Когда он собирался, по совету воеводы Амана, истребить ее иудейский народ, она, избавив (народ), заставила/122в (Дария) проколоть его тем же колом, которым он советовал проколоть ее дядю Мардохея, не почитавшего его и не поклонявшегося. На них по справедливости И190 исполнилось сказанное в Писании: «Кто разожжет злобу, погибнет от нее Притч. 19:9 ); «Кто готовит сеть на лицо ближнего своего, попадает в нее ногами своими» ( Притч. 29:5 ); и: «Творящий зло попадет в него и не уведает, откуда оно пришло к нему» ( Сир. 27:30 ); «копающий яму ближнему упадет в нее» ( Еккл. 10:8 ; Сир. 27:29 ); «чем кто согрешает, [тем и наказывается]» ( Прем. 11:17 ). Ибо кто-то из вельмож сказал: «Вот дерево поставил Аман для Мардохея, в 50 локтей. И сказал царь: «Пусть распят будет Аман на том дереве». И было так по велению цареву Артаксерксову. |
| De an., 19, 5). 3–4. « Тот будет собирать, Кто рассыпал; Тот будет рубить лес, Кто насадил (is caedet silvam qui plantavit). Однако, лес вырубается не как подлежащий обвинению, и хлеба жнут не потому, что они осуждены, но потому что пришла их пора (non tamen ut accusanda caeditur silva). Так и брачные отношения подлежат секире и серпу святости не как нечто злое, но как готовое к завершению, как сбереженное для самой этой святости, чтобы, уступив, предоставить ей возможность существовать» (Tert. Adv. Marc., I, 29, 4–5). 5. «Действительно, я не знаю, куда направиться при столь великой частотности подобных слов, словно в лесу или на лугу, или в плодовой роще (tanquam in silva, vel in prato, vel in nemore pomorum)» (Tert. Adv. Marc., IV, 14, 3). Таким образом, лес (silva) для Тертуллиана в большинстве случаев является чем-то отталкивающим, пугающим, чуждым, неприятным. Недаром в «Апологетике» он заявляет, что христиане, в отличие от брахманов и гимнософистов, не лесные жители (silvicolae) (Tert. Apol., 42,1). Lucus. 1. B трактате «O стыдливости» само идолопоклонство рисует рощи как подходящее место для разврата: «Я, идолопоклонство, очень часто предоставляю удобный случай для прелюбодеяния. Знают мои священные рощи (luci mei) и мои горы, и проточные воды, и сами капища в городах, как сильно я забочусь о ниспровержении стыдливости» (Tert. De pud., 5,10). Рощи (luci) как объект языческих культов упоминаются в 1-й главе трактата «Против иудеев» и во 2-й главе «Скорпиака» (6). Не все христианские авторы относились к лесу с таким предубеждением. Например, в «Увещевании к язычникам» Климент Александрийский , описывая в своем фиктивном разговоре с пророком Тиресием христианские таинства, восклицает: «Я покажу тебе Слово и мистерии Слова, рассказывая о них в соответствии с твоими представлениями. Это – гора, любезная Богу, не дававшая сюжеты трагедиям, как Киферон, но предназначенная для действ Истины; гора, где нет вина, гора, покрытая тенью священных лесов. А ликуют на ней не сестры пораженной громом Семелы, менады, в нечестивой мистерии хватающие куски мяса, но дочери Бога, милые овечки, провозглашающие священные действа Слова и созывающие непорочный хоровод» (Cl. |
| Тут нирвана уже непосредственно обнимается созерцанием. Вступивши на третью ступень, человек как бы притупляется и к ощущению того сладкого мира, который он испытывал на предыдущей ступени. Единственное чувство, которое в нем остается еще не вытравленным, – это какое-то приятное физическое общее ощущение, впрочем, в высшей степени туманное, неопределенное. При этом дух не теряет еще памяти и сознания и не утрачивает своей индивидуальности. На четвертой ступени 269 окончательно замирает психическая жизнь аскета, и в его душе водворяется гробовое спокойствие, приближающее человека окончательно к тому состоянию, которое ожидает его в нирване. Тут для человека теряют всякое различие чувства физического и духовного удовольствия и неудовольствия, радости и скорби, злого и доброго и т. д., память исчезает и духом овладевает желанная пустота, в которой улетучивается вся духовная жизнь. Вот что говорится в буддийских священных книгах об аскетах, воплотивших в себе высшие требования буддийской морали. «Они свободны от всякой привязанности к трем мирам, смотрят одинаково безразлично на золото и земляную глыбу, с одним и тем же чувством относятся к сандальному дереву и срубающей его секире». Зато они «делаются такими, которые приобретают почитание, поклонение и благоговение со стороны всех богов» 270 . Человек, прошедший эти четыре ступени созерцательной деятельности, становится истинно свободным, и для него теряют всякий смысл время и пространство и свойства всякой реальности, так что для него не существует и его собственной мысли о ничтожестве бытия и мысли. Иначе говоря, человек доходит до полного внутреннего самоубийства, которого не знал даже браманизм. Закончим наше обозрение буддийского аскетизма следующими словами Сент-Илера: «чтобы душа снова не явилась под каким-нибудь новым образом в этом мире, достойным лишь проклятия, как жилище обмана и бедствия, буддизм даже разрушает элементы души и хвалится постоянно таким героизмом». 271 Доселе мы имели в виду буддийское нравоучение, насколько оно определяет собой единственную форму нравственной жизни, узаконяемую им и заключающуюся в аскетизме. |
| Почему справедливо присовокупляет: «и» «на высоту славы очию его». И не просто сказал: «славы его», но «славы очию его» , то есть, будучи человеком, представляет он себя превознесенным и весьма великим. «Рече бо крепостию руки моея сотворю, и премудростию разума моего отыму пределы языков, и силу их пленю: и сотрясу грады населеныя,, и вселенную всю обыму рукою моею яко гнездо, и яко оставленая яйца возму: и несть, иже убежит мене, или противу мне речет» ( Ис. 10:13, 14 ). Так, обнаружив кичливость помыслов царя ассирийскаго, Пророк обличает суетность его помышлений, и показывает, что не совершилось бы ничего из сделанного им, если бы не Бог попустил и восхотел наказать нечестие тех, которые пострадали от него это. Посему-то весьма кстати присовокупляет: «еда прославится секира без секущаго ею? или вознесется пила без влекущаго ю? Такожде аще кто созмет жезл, или древо» ( Ис. 10:15 ). Как не возможно, говорит Бог, секире, или пиле, или жезлу придти в движение самим собою; потому что каждое из сих орудий тогда действует, когда возьмет его кто-либо в руки, и захочет привести в движение: так и ты, поскольку промысл Мой попустил тебе, сделал все, что ни сделано тобою, по причине беззакония пострадавших от тебя. Посему не думай, что совершил ты это собственною своею мудростью и силою. Если же не хочешь здравомысленно дознать сего и смирить высокомерную надменность, то опытом дознаешь, что сие действительно так. Ибо «послет Господь Саваоф на твою честь безчестие, и на твою славу огнь горя возгорится» ( Ис. 10:16 ). И в другом еще месте Бог, подобно сему, говорит Пророку: «и приимеши плачь сей на царя вавилонска, и речеши в той день: како преста истязуяй, и преста понуждаяй? Сокруши Бог ярем грешников, ярем князей, поразив язык яростию, язвою неизцельною» ( Ис.14, 4–6 ). Потом показывает радость вселенной, и говорит: «вся земля с веселием, и древа Ливанова возвеселишася о тебе, и кедр ливанский: отнележе ты уснул еси, не взыде псекаяй нас» ( Ис.14:7, 8 ). Говорит же сие иносказательно, и кедрами ливанскими называет, или народ израильский, бывший знаменитым и славным, или отличающихся высотою сана и приявших от Бога царственную власть. |
| Старец побуждал молодых монахов посещать старых святогорских отцов, беседовать с ними на духовные темы и записывать услышанное. «Погляди, — говорил он, — с какой опасностью для своей жизни шли к пустынным отцам те, кто составил Отечники, Патерики и Лавсаики. А сейчас до какого-нибудь старца можно добраться без труда: тебя еще и угостят чем-нибудь вкусным». Очень поучительно было видеть, как Старец Паисий расспрашивает других старых подвижников о том, какое они совершают правило, как они подвизаются. Он спрашивал их об этом с единственной целью: получить пользу самому. После беседы с ними он укорял себя в том, что по сравнению с ними совсем не подвизается — хотя на самом деле подвизался больше, чем они. Он часто и со всегдашним уважением говорил о святогорском Предании, считая его драгоценным, но одновременно легко подверженным многим болезням — подобно дереву, которое засыхает и у которого осталось всего несколько зеленых ветвей. Таким вкратце было отношение Старца к аскетическому и трезвенному святогорскому Преданию. Он относился к Преданию с почтением, всю жизнь учился ему, брал на себя многие подвиги, чтобы пережить его на опыте и неизмененным передать молодым монахам. С другой стороны, Старец отрицательно относился к мирскому мудрованию, к мирскому образу жизни и мирскому отношению к проблемам. Он выразительно говорил: «Хуже всего — это мирской дух» . Старец считал, что мирской дух — основная причина ослабления монашеского Предания. Он говорил, что мирской дух может повредить монаху больше, чем сам диавол . Конечно, мирские вещи в принципе несовместимы с монашеской жизнью, очень вредны для нее. Но Старец считал, что не должны иметь мирской дух не только монахи, но и христиане, живущие в миру. Слово Старца, подобное « огню горящему и секире, секущей камень » , отличало и отделяло мирское от монашеского. Старец отличал мирское от монашеского даже там, где другие смешивали эти понятия. В этом отношении он обладал редкой чувствительностью. С печалью Старец свидетельствовал о том, что «сегодня заметно влияние мира на монашество. Происходит то, о чем написано в пророчествах: в последние времена монахи станут подобны мирским, тогда как мирские станут подобны демонам. Однако есть и исключения». Поэтому Старец советовал: «Сегодня, когда монашество расслабилось, необходимо много внимания, чтобы не дать этому потоку тебя увлечь. Ведь зло увлекает нас потихоньку. Человек увлекается им, сам того не понимая. Мирской дух повлиял и на многие монастыри. То есть сегодня монах хочет жить комфортно, хочет освятиться с наименьшим трудом». |
| Так и брачные дела не будут отвергаться потому, что, разлившись сверх меры, разгораются в пожар разнузданности. Сильно различаются назначение и проступок, позиция и отступление. 4. Таким образом, не установление подобного рода, но уклонение должно быть порицаемо в соответствии с приговором Самого Установителя, Которому принадлежат как слова: Плодитесь и размножайтесь, так и Не прелюбодействуй и Не пожелай жены ближнего своего , наказывающему смертью кровосмешение, святотатственное и чудовищное безумство похоти < мужчин > к мужчинам и к животным. Но если и назначается мера в браке, которая у нас основывается на духовном принципе по велению Параклета, предписывая один брак в вере, то делом Того же будет назначать меру, Кто некогда позволил выходить за ее пределы; Тот будет собирать, Кто рассыпал; Тот будет рубить лес, Кто насадил; Тот будет жать, Кто посеял; Тот скажет: Лучше, чтобы имеющие жен, были словно не имеющие их, Кто изрек ранее: Плодитесь и размножайтесь: завершение принадлежит Тому же, Кому и начало. 5. Однако лес вырубается не как подлежащий обвинению, и хлеба жнут не потому, что они осуждены, но потому, что пришла их пора. Так и брачные отношения подлежат секире и серпу святости не как нечто злое, но как готовое к завершению, как сбереженное для самой этой святости, чтобы, уступив, предоставить ей возможность существовать. Я на этом основании уже могу сказать, что Маркионов бог, когда порицает брак как зло и распутство, действует против самой святости, для которой, как кажется, и старается. Ведь искореняет ее материал, ибо, если не будет браков, не будет и никакой святости. 6. В самом деле, нет заслуги в предоставлении свидетельства воздержания, если убирается позволение, поскольку некоторые вещи проходят проверку при столкновении с противоположными им. Как сила совершается в немощи , так и воздержание от брака узнается, только когда имеется его позволение. Короче говоря, кого можно будет назвать воздержанным, если отнять то, от чего надо воздерживаться? О какой умеренности в пище можно говорить при голоде, о каком отказе от тщеславия — в нужде, о каком обуздании похоти — при скопчестве? 7. |
|
|
