| В это же время (356) сослан был на Восток за верность Никее и Иларий Пиктавийский (т. е. из Пуатье). 2-я Сирмийская формула и ее последствия . Расправившись с личными противниками, вершители церковной политики в ставке императора Констанция в Сирмиуме решили начать подкоп и под самую никейскую веру. Сделана была попытка издать императорский декрет о вере. Это было началом зла, многократно потом повторявшегося в эпоху вселенских соборов в православной греческой империи. Составляли этот декрет, или манифест, о вере все те же епископы-временщики, или диктаторы. Среди них был (увы, явно ослабевший умом к старости) Осий Кордубский и солидарный с ним по землячеству Потамий Олизиппонский, т. е. Лиссабонский. Формула издана в августе 357 г. и пущена для подписи: «Так как многих смущает вопрос о так называемой по-римски Substantia, а по-гречески ουσα, т. е., выражаясь точнее, вопрос об μοοσιον и так называемом μοιοσιον, тο не об одном из этих выражений не должно быть и упоминаний и не следует объяснять их в церкви по той причине и на том основании, что в Священном Писании нет этих выражений и вопрос о них — выше человеческого ума и ведения, потому что никто не может изъяснить рождение Сына. Род же Его кто исповесть?(Ис. 53:8). Никто, с другой стороны, не сомневается, что Отец больше Сына . Ведь всякий без колебания согласится, что Отец по чести, достоинству, божеству (у Афанасия: θετητι, у Илария: claritate, majestate) и по самому имени Отца больше Сына , как свидетельствует и сам Сын: « Отец Мой более Меня » (Ин. 14:28). Равно и то, как всем известно есть кафолическое учение, что есть два Лица (προσωπα) — Отца и Сына, и Отец есть больший , а Сын подчинен Отцу со всем , что Отец подчинил Ему (μετα παντων, ων). И Отец не имеет начала, невидим бессмертен и бесстрастен. а Сын рожден от (εκ) Отца, Бог от Бога, свет от света». Оригинал этого документа латинский, а греческий текст только копия. Иларий называет этот текст «богохульством (b " asphemia) Осия и Потамия». Один из историков думает, что именно эту формулу, следуя за Осием, подписал и папа Ливерий, после чего его освободили из ссылки и он возвратился в Рим. Хефеле, защищая папу, утверждает, что папа Ливерий подписал не эту 2-ю, а 3-ю Сирмийскую формулу, смягченную. Но существа дела это не меняет. Языческий магизм, внесенный латинскими богословами в приемлемое и для нас учение о каноническом первенстве Римского папы, исторически для нас доказывается. |
| 51 и д.). Члены синедриона раздражены были этим изобличением до высшей степени; после же того, как Стефан сказал им о своем видении прославленного Господа, побили его камнями. – Вся эта величественная речь, произнесенная в присутствии синедриона, вероятно, воспроизведена была каким-либо тайным приверженцем христианства (вроде Никодима, Иосифа Аримафейского или Гамалиила), известна была в первохристианских обществах и таким образом дошла до сведения дееписателя, записавшего ее в своей книге. – В отношении к изложению истории речь эта имеет некоторые особенности, удобно объясняющиеся из обстоятельств ее произнесения. Мужи братия и отцы: почтительное обращение к присутствующим; первое – ко всем присутствующим, второе – в частности к членам синедриона и старейшинам. – Послушайте: предварение и просьба о не краткой речи. – Бог славы явился: Бог, которому подобает, свойственна слава. Слово слава в сопоставлении со словом явился (φθη) указывает на внешнее явление Бога славы, как лучезарную светлость в которой Иегова-Бог открывался (ср. ст. 55; Исх.24:16 ; Ис.6:3 ; Пс.23:7 ). Таким величественным началом своей речи Стефан прямо давал видеть, как несправедливо обвинение его, будто он богохульник ( Деян.6:11 ), выражая свое благоговение перед Богом, коему подобает всякая слава. Сим же он наносил первый тяжкий удар суетным представлениям иудеев о значении внешнего храма для прославления Бога. «Если он – Бог славы, то очевидно не имеет нужды в прославлении от нас, или посредством храма, ибо Он сам есть источник славы. Посему не думайте прославлять его таким образом» (Злат.). – В Месопотамии (ср. прим. к Деян.2:9 ), прежде переселения его в Харран, и сказал и пр.: Гаран, по-гречески – Харран, по-римски – Курры, был древнейший город в Месопотамии, на древней караванной дороге. По-видимому, это сказание Стефана противоречит сказанию книги Бытия. Дальнейшие слова Божьи, какие приводит Стефан, как сказанные при этом явлении (ст. 3), были сказаны, по повествованию Моисееву ( Быт.12:1 ), Аврааму при явлении ему Бога в Харране, а не прежде переселения его в Харран, как говорит Стефан. |
| Гений виновен во всем 13.09.2014 07:50:54 Протоиерей Андрей Ткачев Величие человеческого гения имеет порою проявления неожиданные. Кто сомневается в том, что Пушкин великий поэт? Никто. При том, что подлинная, то есть зрячая и знающая, любовь к Пушкину есть не у такого уж большого числа людей. Так привыкли с детства «Пушкин, Пушкин». Там он – сказка, здесь он – шутка, всюду легок, ненавязчив. Повзрослеешь, он тебя в мир двусмысленных и жгучих удовольствий проводит, впрочем, только до порога. Философствовать начнешь, и тут он рядом. Сентенции, по-римски отточенные и через сердце пропущенные, легкие на звук, но благородные по смыслу предложит тебе тот, кого иначе, как ветреником никто почти при жизни не считал. Это и есть талант, не погубленный, но реализованный. Избыток личностной яркости заставляет видеть в раскрытом таланте вызов, эпатаж, ребячество, не соответствующее возрасту, дерзость. Да что угодно. И ненавидеть гения вблизи так же легко, как и любить его на историческом расстоянии. Гений трудно оценить по достоинству, но невозможно не заметить. А когда гений замечен, но неверно оценен, то «чтут» его специфически, вплоть до насмешки, ругани и анекдота. Тут впору повторить предложение первое: Величие человеческого гения имеет порою проявления неожиданные. Пушкин еще при жизни стал персонажем множества анекдотов, слухов, сплетен. Как тоска бегала за Онегиным, что в Петербурге, что в деревне, так бегала за поэтом молва: «И бегала за ним она Как тень, иль верная жена». Мы с вами не живем в ту эпоху, когда анекдоты эти были на всяк день свежи. А если бы и жили, то не факт, что слышали бы их. Для этого надо было бы принадлежать к обществу дворянскому, образованному. Кучер, пекарь и дровосек смеялись по другим поводам. А ведь не факт, что родись мы до эпохи всеобщего избирательного права, быть нам непременно в графьях и князьях. Но сила гения и обаяние личности таковы, что даже в поздние лета, уже украшенные блудливой кличкой «народовластия», Пушкин жил одной жизнью в книжках своих, а другой – в фольклоре. |
| Часть первая. ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО ЗОВУТ АФИНАГОР Фанар В Стамбуле, когда выходишь из новых кварталов и пересекаешь мост по самой середине Золотого Рога, там, где на другой стороне гигантская автострада как бы по живому телу рассекает византийскую и турецкую плоть старого города, проходя под акведуком Валента, который столь по-римски, победно перешагивает ее, нужно свернуть направо и выйти на улицу, идущую вдоль Золотого Рога. Ныне это промышленный район, где обрабатывается древесина, которую привозят на судах из прибрежных лесов Малой Азии. Повсюду – лесопильные заводы, визг металла, вгрызающегося в стволы, грузовики, разъезжающие в пыли или в грязи, ангары, загроможденные досками. То там, то здесь с небольшого пустыря открывается вид на суживающийся залив, на пыльный скверик вдоль пристани, у которой всегда пыхтят тяжело нагруженные пароходики, обслуживающие побережье. Взгляд ваш добирается до старой стены Феодосия и улицы Гробниц, священной земли Эйюпа, где погиб при тщетной осаде города последний спутник Пророка. Баржи вытащены на берег, где среди старых бидонов они ожидают новой покраски. Летом, когда среди пузатых фелюг здесь купаются дети, платаны уже желтеют. Напротив, на другом берегу тихого водного потока, на холме, покрытом желтой травой и белыми стеллами, – мусульманское кладбище. У его подножия – судоверфи, грохот молотков по железу. На берегу, где мы стоим, склон так же быстро подымается. Оставив позади красноватые развалины морской стены, ныне почти исчезнувшей, мы выходим к живописным турецким домам с деревянными ярусами. Перед нами открывается вся панорама жизни средиземноморской метрополии. Летом каждый поливает улицу перед своим порогом, от фасада к фасаду тянутся виноградники и глицинии, перед домом громоздятся дыни и арбузы. Далее улицы, неровно выложенные камнями, переходят в сельские дороги. Смоковницы, руины старой мечети, рядом с гробницами – каменные цветы для женщин, столбики, взбухающие на конце тюрбанами, для мужчин. Грузовики и американские автомобили почти не решаются забираться сюда, здесь больше животных, чем машин; встречаются прекрасные лошади с хомутами, украшенными голубым бисером от дурного глаза; морские птицы и грифы кружатся над отбросами. |
| Закрыть «Первенство власти» О примате римского папы 23.11.2023 582 Время на чтение 13 минут Церковные историки утверждают, что в древней Церкви вопрос о примате папства не стоял никоим образом. Общеизвестно, что речь шла только о первенстве чести. Однако если на этой почве папы пытались отлучать архиереев из-за несогласия с ними по каким-то вопросам, то остальные Церкви, в том числе и западные, активно протестовали. За Римской кафедрой безусловно признавалось только одно первенство - «председательство в любви». Действительно, кафедра была богатая, римляне помогали мученикам, которых привозили в Рим, снабжали деньгами бедные Церкви. (Почувствуйте разницу - ни копейки не тратилось на разведку и контрразведку, на политическую деятельность, своих банков не было, - все раздавалось нуждающимся!) Первые века по Рождестве Христовом сохранили нам только имена епископов Рима, некоторые их деяния и сочинения. Но вот в конце III века в Антиохийской Церкви возникли имущественные проблемы, связанные с ее епископом Павлом Самосатским, впавшем в ересь. Ему покровительствовала пальмирская царица Зенобия, управлявшая Сирией, и поэтому для решения вопроса местные христиане (не еретики) обратились к языческому императору Аврелиану. (Потому что он был великим понтификом (главным жрецом), и серьезные религиозные дела разбирались именно им). Естественно, он решил вопрос по-римски: велел найти в Риме жреца, представляющего данную религию, то есть христианского римского епископа, выяснить, какую позицию занимает он, и присудить имущество той стороне, которую поддерживает епископ Рима. Вот такое первенство чести. Позиция чисто имперская и чисто языческая. И ее разделяли все в империи: Рим-де стольный град, центр Вселенной, живет там государь-император, солнце вселенной, а вокруг него светлейшие и сиятельнейшие патриции и наилучшие государственные мужи. Они - самые мудрые, самые добродетельные и просвещенные, а поэтому решат все по справедливости и как надо. Такая логика нам знакома. Но в древней Церкви рассуждали и несколько иначе. Когда в той же Антиохии, уже христианской, в 341 году на Поместном соборе, составившемся в связи с освящением Золотой базилики, обсуждали вопрос о замещении Александрийской кафедры, и Римский епископ пытался продиктовать отцам собора свое мнение (вполне справедливое), то отцы ответили ему, что со своими делами справятся сами, а он пусть не считает себя третейским судьей. И все. |
| Какому целомудрию, какой чистоте или правде и мужеству может научить звездочетская наука, которая ниспровергает все божественные законы, противопоставляя божественному законоположению силу и закон звезд,-и то, что зависит от произволения и самовластия-добродетели и пороки-приписывает переменам звездного течения. Отсюда что иное выходит, как не то, что преблагий Бог есть виновник и творец зла? Ведь звезды суть его творения. Если это так, то каким образом вышесказанные добродетели могут состояться течением звезд, когда все люди находятся в зависимости от силы звезд, и все доброе и злое бывает принудительно, а не по произволению? И если бы я знал, что ты не обременишься множеством высказываемого мною, то все сказал бы тебе подробно относительно восхваления боговдохновенной премудрости, похваляемой Соломоном, – объяснил бы, что она не имеет ничего общего со лжеименною мудростью, которую вы напрасно хвалите, которую не только поборники Христовой Церкви, на которых вы нападаете, правильно осуждают, но и самый первейший внешний философ Платон далеко отгоняет (ее) от общего законоположения философского гражданства, как и сами хорошо знаете, хотя добровольно гнушаетесь истиною. Вы говорите, что никто из царствовавших в древности и из прославившихся военными доблестями ничего достохвального не совершил без звездозрительного предуведения и ответа. На этом основании вы определяете, что наука эта необходима, так как она сохраняет и укрепляет в человеческом обществе то, что для него всего честнее, есть то царство. Но в этом оказывается лжецом тот, кто тебе это подсказал, кто бы он ни был. Я даже миную лакедемонян и персов и деяния Александра, как не подтверждающие его доказательств, а предложу деяния пользующегося у них почетом Сципиона Африканского, как наиболее ему известного, о котором пишется в «Деяниях Сципиона». Когда Анивак карфагенянин, которого они по римски называют Аннибалом, покорил Италию, одержал над римлянами знаменитую победу при Каннах, и дела римлян пришли в великое стеснение, то где написано о нем (Сципион), что он, воодушевившись астрологическим предсказанием, пришел в Африку с небольшим войском, оставив Аннибала где-то близ Рима, и там, ратуя храбро против ратников, не остановился, пока не разорил отечество Аннибала-Карфаген, а жителей взял в плен. |
| Нещо подобно се е случило и със сръбската автокефалия през XIII в.: тогава е имало латинско царство в Константинопол; в емиграция в Никея и на други места е имало само останки от Византия, Константинополският Патриарх е бил в изгнание. А Сърбия още тогава се е намирала (намира се и досега) на границата на западния римски и източния православен свят. Католическото присъствие и прозелитизъм се усещали силно – дори родният брат на свети Сава в Черна гора бил католик. Светителят Сава е трябвало да крепи Православието на своя земя – това не било въстание срещу съществуващия ред, в каквото са го обвинявали, а и до днес някои го обвиняват, а просто борба за Православието, което е един от основните аспекти на живота и задача на една автокефална Църква. Днес вече не съществува нито Византия, нито Османската империя, Константинопол вече не е «град на царя, сената и синклита», не е град дори на султана и пентарха – Константинополския Патриарх. Това дори не е столица на Турция, а голям, но все пак не първенстващ град. През изминалите столетия са се появили нови автокефалии – невинаги доброволни, а понякога принудени от обстоятелствата. И в това ново време колко по-малко власт остава на Константинополската Патриаршия: тя не само е изгубила властта над всички страни и Църкви, които са били в нейно подчинение по турско време (както е известно, тогава Константинополската Патриаршия просто е погълнала насила и българската Търновска, и сръбската Печка, и другите юрисдикции; останали са само онези юрисдикции, които са били извън границите на Османската империя – например, нашата Карловашка митрополия и Патриаршия, известна на русите защото Сремски Карловци са били център на руския емигрантски живот и т.н.). Тя е останала без по-голяма част от паството си на собствена изконна територия в Мала Азия, и същевременно в нея много силно се проявяват неопапистките теории, известни още от времето на Мелетий (Метаксакис), след това на Атинагор и особено, за съжаление, в наши дни. В този смисъл когато разглеждаме практиката на предоставяне на всякакви видове и форми на автокефалия, [трябва] да различаваме пълната, истинската автокефалия от непълната, частична и условна автокефалия. Пример за това е Еладската Църква в Гърция. Тя не е получила пълна автокефалия и не я притежава и до днес: избира си свой Събор, но Предстоятел не избира. В Атина няма Предстоятел – има само Свети Синод, който си има председател, но няма Предстоятел на Църквата. Това напомня ситуацията в Русия след Петър Велики, когато не е имало Патриарх – само Синод и обер-прокурор. По-нататъшните крачки в тази посока са ясни – следва видима, фиктивна, по същество несъществуваща автокефалия, каквато е ограничената автокефалия на Църквата на Чешките земи и Словакия и някои други автокефалии. |
| В 1581 г. иезуит Поссевин писал к Папе: «некоторые русские князья, каковы Острожский, Слуцкий, имеют свои училища, в которых питается их раскол». Но с именем Острога и князя К. К. Острожского связано не столько основанное им училище, сколько благотворная деятельность высокообразованных, окружавших его, православных ученых, занимавшихся изданием священных и богослужебных книг и сочинений в защиту православия. Неизвестно, школе или этому обществу принадлежало название Академии, употребленное в одном из острожских изданий (Календарь Римски-нови, 1587 г.): очень может быть, что оно принадлежало тому и другому. Ученые и школа составляли одно целое, и образованные сотрудники князя, по крайней мере некоторые, были и правителями школы и преподавателями в ней. 2) Типографии и печатание книг Книгопечатанием первые из Славян воспользовались Чехи. В 1475 г. они напечатали Новый Завет , в 1488 г. полную Библию. Издание Библии повторено было в 1489 и 1506 гг. После того стали печатать книги и Славяне, употребляющие кирилловские письмена. Первая славяно-русская типография заведена была в Кракове. Из нее вышли первые славяно-руские издания. Первый стал печатать книги кирилловскими буквами немец Швайпольт Феоль. Первые, отпечатанные им в 1491 г., пять книг, были: Октоих, Часослов, Триоди постная и цветная и Псалтирь. Издания эти весьма уважались православными. 457 Феоль обвинен был в ереси и бежал в Венгрию. После краковских изданий, печатные славянские книги стали выходить и в других землях, как-то: в Венеции (1493) , Черногории, Угровалахии (1512) и в Западной России (в Вильне 1525). В 1553 г. заведена была первая типография в Москве: в 1504 г. напечатана в ней первая книга «Апостол», образец изящной печати; в 1565 Часовник (Каратаев стр. 130). Но типографщики, диакон Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец, обвинены были в ереси и бежали в Литовскую землю. Принятые литовским гетманом Ходкевичем, они устроили типографию в имении его Заблудове (Белостокского уезда, Гродненской губернии) и напечатали в ней в 1568–1569 г. |
| графии Карла он старался подражать Светонию, не прочь был воспользоваться готовыми выражениями этого римского историка и характеризовать своего героя фразами, взятыми на прокат из Светония, но в общем его труд отличается крупными достоинствами добросовестности и искренности, которые блещут в каждом его известии. Эгингарт глубоко преклонялся пред Карлом и нарисованный им портрет его носит на себе отпечаток того обаяния, какое производила на него личность великого государя. «Карл был широкого и сильного сложения, – пишет он, – высок ростом, но не чрезмерно (равнялся семи футам); голова закруглялась кверху, нос несколько более умеренного, красивая седина, лицо веселое и улыбающееся, хотя шея его была толста и велика, и живот выступал вперед, но пропорциональность остальных частей скрывала эти недостатки. Одежду он носил национальную франкскую, и только однажды в Риме по просьбе папы Адриана он позволил себе одеть римскую тунику и хламиду и обуться по-римски. Вообще, умеренный в пище и питье, Карл был умереннее еще в отношении напитков, потому что ненавидел пьянство. Но в пище не мог быть одинаково воздержным, и часто жаловался на то, что пост вредит его здоровью. Обыкновенный обед его состоял из четырех блюд, кроме жареного, но пирог подавали ему прямо на вертеле». Вот в кратких чертах портрет Карла Великого, нарисованный Эгингардом. Этот портрет замечателен и заслуживает того, чтобы внимательно всмотреться в него, так как он отражает на себе новый исторический мир, образовавшийся в Европе в VII и в VIII веках. В характеристике Эгингарда мы имеем пред собой свежую физическую и умственную силу, выступившую в лице варварских народов на историческую сцену и руководящуюся более природными, естественными инстинктами, чем определенными принципами или унаследованными от старины преданиями. Первобытный характер этой силы, её дикость и необузданность уже значительно смягчились, но совершенно не исчезли. Конечно, Карл может служить лишь представителем высшего общественного класса своего времени, типом небольшого аристократического кружка франкской народности, да и из этого кружка |
| В 522 г. происходит новый взлет политической карьеры Боэция. Теодорих назначает его на высший в королевстве административный пост «магистра всех служб» (Magister officiorum), то есть фактически на пост первого министра. В том же году оба его совсем еще юных сына назначаются консулами, и счастливый отец в торжественной обстановке произносит благодарственную речь королю. Народ ликованием приветствует своих любимцев на улицах Равенны. Предел отпущенного человеку внешнего успеха достигнут. В новой должности Боэций, совмещающий одновременно почетные обязанности принцепса сената, трудится, как говорится, не за страх, а за совесть. Если судить по его собственным словам, в своей государственной деятельности он руководствуется только одним побуждением – помочь благонамеренным гражданам и защитить их, чего бы это ни стоило, от нечестивых и злонамеренных. Он препятствует беззакониям влиятельных придворных готов Конигаста и Тригвиллы, поддерживает разоряющихся от податей н грабежей провинциалов, спасает от голодной смерти Кампанскую провинцию, выручает из беды сенатора Павлина и – надо полагать – совершает другие подобные же благодеяния 239 . Однако, обладая прямодушием и чистосердечием истинного философа, Боэций вряд ли вписывался в полную интриг и политических хитросплетений обстановку равеннского двора. Его характеру не были, видимо, присущи ни обходительная гибкость Кассиодора, позволявшая тому так долго оставаться у власти, ни самоуничижительная льстивость и комплиментарность Эннодия. Его борьба за справедливость, конечно, понимаемая скорее по-римски, чем по-готски, должна была непременно и очень скоро обернуться против него самого. Так оно и случилось. В 523 г. (датировка бургундского хрониста второй половины VI в. Мария из Аванша), т. е. всего через год-полтора после своего назначения на высший пост, Боэций был обвинен в причастности к заговору, осужден, а затем казнен. О том, как разворачивались эти события, мы можем составить какое-то представление по рассказу самого Боэция в первой книге «Утешения» и по свидетельству одной анонимной хроники того времени, найденной Анри Валуа в XVII в. («Anonymus Valesianus») 240 . Кое-что по этому поводу сообщает также Прокопий Кесарийский в «Войне с готами», написанной им около 550 г. |
|
|
