| По всей видимости, венгерские правители долго колебались, к какой же из церквей – Западной или Восточной – им присоединиться. В самом начале XI века венгерский князь Айтонь принял крещение в Видине – городе, только что взятом Василием II и включенным в юрисдикцию Охрида. В своей резиденции в Марошваре Айтонь основал греческий монастырь. Севернее в Венгрии также существовали славянские и греческие монастыри, они находились в юрисдикции Константинополя. Нередкими были браки между венгерской знатью и представителями византийских правящих семейств. Самыми яркими символами этих связей стали «корона Константина Мономаха» и знаменитая «корона святого Стефана» – наиболее почитаемые венграми реликвии. Первая из этих корон была прислана императором Константином IX королю Андрею (1046–1060), принявшему крещение в Киеве и взявшему в жены дочь русского князя Ярослава. Вторая стала даром императора Михаила VII королю Гезе I (1074–1077). На обеих коронах присутствуют портретные изображения императора и короля, призванные подчеркнуть причастность Венгрии к Византийскому Содружеству наций. Окончательный выбор Венгрии в пользу Западной церкви был ознаменован вторым браком короля Белы III с французской принцессой Маргаритой Капет (1186). До этого брака Бела исповедовал православие и был верным союзником Византии. Поводом для его обращения к Западу стал отказ Феодоры, сестры императора Мануила, стать его женой; она предпочла принять монашество 534 . Для православия это означало потерю возможностей влияния на Венгрию – из–за ослабления церковного авторитета Охрида в конце XII века, а также из–за внутренних династических распрей, раздиравших саму византийскую власть. Как раз в это время Константинополь оказался бессилен перед болгарским восстанием во главе с двумя братьями, Петром и Асенем, принадлежавшими к влашской (румынской) аристократии. На северо–востоке Болгарии, между Дунаем и Балканским хребтом, было образовано независимое государство с автокефальной архиепископией в Тырново. Асень был провозглашен «царем болгар и влахов», одновременно митрополит Видинский поставил Василия во архиепископа Тырновского. |
| Проложное (синаксарное) Житие Н. переведено в составе слав. Пролога (Синаксаря) в XI или XII в. с греч. оригинала, близкого к Минологию Василия II (греч. и слав. текст см. Славяно-русский Пролог по древнейшим спискам: Синаксарь (житийная часть Пролога краткой редакции) за сент.-февр./Изд. подгот. Л. В. Прокопенко и др. М., 2010. Т. 1: Текст и коммент. С. 652-654; PG. 117. Col. 272). В центре этого краткого сказания - истории с голубем, повсюду сопровождавшим Н. и разговаривавшим с ним человеческим голосом, и с воскрешением матери; о мучениях сказано кратко (боролся с дикими зверями и был заколот кем-то из свиты правителя). В пространной редакции Пролога, созданной на Руси в посл. трети XII в., текст Жития слегка изменен (так, сказано, что на святого были выпущены львы и медведи). В стишном Прологе, переведенном в XIV в. в Болгарии, сказание о Н. находится также под 21 янв., его оригинал - греч. служебная Минея (то же в Синаксаре К-польской ц., см. SynCP. Col. 410-411). Текст несколько подробнее, чем в обычном Прологе: кратко описывается, как подвизался Н., питаемый ангелом, на горе Олимп, в конце мучений святого убивает некий варвар. В ВМЧ под 21 янв., помимо пространного Мученичества, помещены 2 проложных сказания: в начале дня - из пространной редакции Пролога, в конце дня - из стишного Пролога. В печатном Прологе XVII в. под этой датой повторено Житие стишного Пролога. Свт. Димитрий Ростовский при составлении своего сказания ( [Димитрий (Туптало), свт. Ростовский]. Книга житий святых. К., 1764. Кн. 2. Л. 391-393 об.) использовал макарьевские ВМЧ, немного переработав их (в основном стилистически), а также печатный Пролог (см.: Державин А. М., прот. Радуют верных сердца: Прил. к соч. «Четии-минеи Димитрия, митр. Ростовского, как церковно-ист. и лит. памятник». М., 2012. С. 431). Л. В. Прокопенко Рубрики: Ключевые слова: ГЕОРГИЙ НОВЫЙ КРАТОВСКИЙ (ок. 1497-1515) мч., Болгарский, Сербский, Софийский (пам. 26 мая, пам. болг., македон. 11 февр.), почитаемый в Болгарии, Македонии и Сербии |
| Р. 230. N 3), и одна из нотиций XIV в., где она оказалась на 5-м месте, после Никомидийской и Никейской митрополий ( Hieroclis. 1866. Р. 225). Число подчиненных Ираклийской митрополии епископий постепенно увеличивалось: в сер. VII в.- 5 (Паний, Каллиполь, Херсонес, Килы и Редест - Darrouz è s. Notitiae. P. 207. N 1), в нач. VIII в.- 14 (те же и Лизик, Цурул, Даоний, Врисида, Метры, Халкида, Хариополь, Мидий, Эмос - Ibid. P. 234. N 3), в 901 или 902 г.- 15 (вместо Кил, Врисиды и Эмоса указаны Феодорополь, Мадит, Памфил и Сергенца - Ibid. P. 154. N 7), во 2-й пол. Х в.- 17 (те же и Перистасида и Афира - Ibid. P. 311. N 10). В 1143 г. Нил Доксопатр упоминает 15 епископий, подчиненных И. Ф. (Ibid. P. 374. N 14). В кон. VII в. была образована визант. фема Фракия, главным городом к-рой был Евдоксиополь (Силиврия), к-рый с сер. VI в. оттеснил И. Ф. на 2-е место («Синекдим» Иерокла 528-535 гг.- Hieroclis. 1866. P. 3). Согласно соч. имп. Константина VII Багрянородного «О фемах», И. Ф. занимала среди фракийских городов то же место ( Constantino Porfirogenito. De thematibus/Ed. A. Pertusi. Vat., 1952. P. 86. (ST; 160)). В Х в. И. Ф. была включена в фему Македония, а приблизительно в кон. XI в.- в фему Фракия и Македония. В 719 г. И. Ф. захватили болгары, а в 813 г. они разорили окрестности города. Предположение нек-рых болг. исследователей, что у истоков создания Болгарской Церкви в 870-877 гг. стоял митр. Николай Ираклийский, получивший в управление новообразованную болг. епархию в составе К-польского Патриархата ( Be š evliev V. Die protobulgarischen Inschriften. B., 1963. S. 328. N 87; Георгиев П. Първият български архиепископ//Преславска книжовна школа. София, 1998. Т. 3. С. 132-136), основано на отождествлении еп. Николая, упомянутого в надписях 871 г. из Дристра (Доростола) и на оловянной печати из архиепископской резиденции в Плиске (построена в 70-х гг. IX в.), с одноименным Ираклийским митрополитом, о существовании к-рого известно благодаря печати, датируемой В. Лораном сер. |
| Распространению почитания Г. Л. в Сербии с XIV в. способствовало то, что Лесновский мон-рь в 1-й четв. XIV в. вошел в державу Неманичей. Управляющий этой областью вел. воевода (позднее севастократор и деспот) Иоанн Оливер в 1341 г. построил и украсил собор мон-ря. Несмотря на сохранившееся небольшое количество письменных свидетельств, о почитании Г. Л. в серб. землях свидетельствуют его изображения в росписях храмов XIV-XVII вв. В наст. время мощи Г. Л. находятся в Лесновском мон-ре ( Култови лица. С. 33), частицы их были заключены в серебряные чеканные ковчеги-реликварии, изготовленные в XVIII в. и на рубеже XVIII-XIX вв., находящиеся в музее мон-ря ( Поповска-Коробар. Лесновски ман-р. С. 87-88; кат. 23, 24). Посвящения храмов Г. Л. до последнего времени не было. О его почитании в России, кроме упомянутого выше посольства митр. Михаила, до XIX в. ничего неизвестно, память Г. Л. не указана в восточнослав. месяцесловах. Агиография Краткое житие Г. Л. содержится в 2 пергаменных южнослав. списках Пролога редакции Константина , еп. Мокисийского: САНУ. 53, 1330 г. (Лесновский, или Станиславов, Пролог написан в Лесновском мон-ре), среднеболг. извод. Л. 115-115 об.; НБС. Рс 705, 1-я пол. XIV в., серб. извод (Пролог Ковачевича). Л. 87 об. Тексты практически не отличаются. Наиболее вероятное время создания краткого жития - 2-я четв. XIII в. Пространное житие Г. Л. дошло в неск. списках не ранее 1347 г. (напр.: НБКМ. 988. Л. 32-39 об.), переписано в 1868 г. протопопом Иоанном Христевым из Кратова (см.: Стоянов М. , Кодов Хр. Опис на славянските ръкописи в Софийската Народна библиотека. София, 1964. Т. 3. С. 143-144). Его древность подтверждается житийной иконой, датируемой ок. 1626 г. Датировка этого жития, дошедшего в позднем списке, затруднительна, но скорее всего оно написано не ранее рубежа XVI-XVII вв. Типологически принадлежит к группе т. н. народных житий болгаро-македон. св. отшельников ( Иоаким Осоговский , Иоанн Рильский, Прохор Пшинский ), старшее из к-рых (Иоанна) датируется XI-XII вв. Сюжет с убийством Маврагана при содействии Г. Л. («святой убийца», собственноручно вершивший суд над грешниками) имеет ряд аналогий в балканской агиографии XIII-XIV вв. (напр., чудо св. Димитрия Солунского о царе Калояне, св. Саввы Сербского о болгарине Стрезе, св. кор. Стефана Дечанского о чельнике Ивое и воеводе Юнце) и скорее всего навеян 2 первыми образцами, к-рые в отличие от него повествуют о конкретных исторических личностях. Текст памятника изобилует новоболг. (македон.) формами, к-рые трудно отнести только на счет переписчика XIX в. Известие жития, что «патриархъ Болгарски во гратъ Терново убояся сожжение ради, прыиде и взем мощи преподобнаго, принесе и положи и въ Тапезицъ у Святых Апостол», возможно, написано после случившегося незадолго до этого сожжения турками мощей св. Саввы Сербского (1594). Гимнография |
| Древнейшим Скитским П. считается сравнительно полная по составу серб. рукопись посл. четв. XIII в. (Сербия. Печская Патриархия. 86), к-рая, как предполагается, была списана с глаголического протографа. Более ранние примеры Скитского П. представлены отрывками 1-й пол. XIII в. (РГБ. Муз. 11099; см.: СКСРК, XI-XIII. 217) и выписками из повестей и поучений из 14 глав того же Скитского П. в сборнике, составленном не позднее 1-й трети XIII в. учеником свт. Саввы Сербского, игуменом мон-ря Студеница Спиридоном (сохр. в позднейших списках, см.: Турилов А. А. Межславянские культурные связи эпохи средневековья и источниковедение истории и культуры славян. М., 2012. С. 290-292). Существование в Болгарии не позднее 1-й трети XIV в. Скитского П. подтверждается наличием повестей из него в т. н. Ловчанском сборнике (БАН. Яцимир. 44), представляющем собой список посл. четв. XIV в. ( Сергеев А. Г. Описание бумажных рукописей XIV в. Б-ки РАН. М.; СПб., 2017. С. 26-40. 7) с рукописи, написанной в 1331 г. в г. Ловеч при архиеп. Симеоне, деспоте Иоанне-Александре (1331-1371) и его сыне Иоанне Асене. Древнейший полный болг. вариант нач. XIV в. также предположительно был списан с глаголического протографа (Vindob. slav. 152; опубл. в 1975 и 2018 Н. ван Вейком). В неск. списках этого типа П. обнаружены глаголические буквы, надписанные над строкой,- в Печском, болгарском, 20-х гг. XIV в. (РГБ. Ф. 236. 93/I) и сербском XIV в. (Paris. slav. 10). Азбучно-Иерусалимский П.- условное название сборника переводов греч. алфавитно-анонимного собрания апофтегм. Алфавитная часть включает 24 главы (по количеству греч. букв) с 479 повествованиями, связанными (в качестве авторов или героев) с более чем 100 монахами. Уточнение «Иерусалимский» прибавилось к названию этого типа не позднее 1-й пол. XVI в. (напр., РНБ. Соф. 1449) и относится ко 2-й, анонимной части: она может включать от 17 до 40 глав и до 473 произведений, посвященных главным монашеским добродетелям. Этот тип П. имеет отличия от греч. традиции, к-рые могли быть обусловлены неизвестным греч. протографом или возникнуть при переводе: в т. ч. произведения иногда выступают как самостоятельные главы. Лингвистическое исследование перевода показало, что он характерен для промежуточного этапа развития старослав. языка кон. IX или нач. X в. Древнейшие списки - сербский сер. XIV в. (РНБ. Гильф. 50) и болгарский 3-й четв. XIV в. (Ath. Chil. 421). Опубликован текст только азбучной части на основании 3 южнослав. рукописей (помимо 2 упомянутых был использован серб. список нач. XV в.) и греч. рукописи XI в. ( Caldarelli. 1996). |
| Было бы интересно определить те списки, которые послужили оригиналами для составителей свода, но это, по-видимому, безнадежно: новгородских до-геннадиевских Библейских списков XV в. мы не знаем 9 . Поэтому необходимо проследить более доступный для исследователя материал — историю типа тех переводов, какими пользовались геннадиевские труженики. Это в общем выясняется для некоторых отделов геннадиевского текста из специальных исследований в таком виде. Все славянские тексты, вошедшие в свод, — за исключением поздних переводов книги Есфирь с еврейского и ряда книг в переводе с латинской Вульгаты, — переведены с греческого текста LXX на юге славянства; нельзя указать ни одной книги, о которой можно было бы предположить ее перевод на Руси. Громадное большинство Библейских книг с несомненностью представляет текст симеоновский (конца IX и нач. Х в.), то есть перевод школы болгарского царя Симеона. Таковы тексты в Геннадиевской Библии: Пятикнижия Моисеева, Иисуса Навина, Судей, Руфи, книги Иова и 16-ти пророков. В этих книгах первоначальный болгарский текст Х в., известный у нас, на Руси, с XI в., в списках до-геннадиевских, которыми воспользовались составители свода, сохранился наиболее чисто (так как, по-видимому, книги эти не пользовались широким распространением в Новгороде и вообще в древней Руси) и в таком, существенно непереработанном виде вошел и в Геннадиевскую Библию. Под пером составителей свода текст этих книг потерпел только в смысле некоторой русификации старого славянского языка. Другой ряд Библейских книг в переводе того же болгарского происхождения дошел до Геннадия после более или менее продолжительной и сложной истории этих текстов на Руси или у южных славян после XI века. Этот ряд составляют новозаветные книги — Евангелие, Деяния Апостольские и Послания святых Апостолов. Симеоновский текст этих книг к XV веку получил существенную переработку. По-видимому, эта переработка начата была на юге славянства (Константинопольское Евангелие 1383 года), а продолжена и закончена была у нас на Руси в XIV–XV в. и в этой форме внесена в Геннадиевскую Библию. |
| И если сравнивать с современными болгарами и сербами, то мы обнаружим, что и в хрестоматиях, и в программах ВУЗов, и в исторических трудах эти памятники присутствуют, как самые первые славянские сочинения. А у нас - нет. В наших литературных хрестоматиях их нет: все начинается с произведений, безусловно выдающихся, таких, как «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона или «Повести временных лет», но все-таки это XI-XII век, а жития Кирилла и Мефодия относятся к IX веку - или к самому началу десятого столетия. На Русь эти книги пришли попозже, но они были написаны на языке, который и сегодня гораздо более понятен русскому читателю, нежели болгарину и сербу. Безусловно, это наше достояние. Я неоднократно говорил об этом на разных конференциях и писал в статьях: нам нужно «удревнить» нашу древнюю литературу на два столетия и отсчитывать ее начало не с XI века, а с IX, - с эпохи Кирилла и Мефодия. Их наследие - национальное достояние восточнославянской культуры, в том числе и нашей, русской, в не меньшей степени, чем сербской и болгарской. - В житии Константина Философа удивительным образом присутствуют практически все тогдашние страны, о которых мы хоть что-нибудь знаем, там есть и православный Восток, и латинский Запад, есть арабский Халифат, есть Хазария... В жизни одного человека сошлись все судьбы тогдашней Ойкумены. Занимаясь житиями Кирилла и Мефодия, не находили ли вы какие-то отголоски об их подвигах, об их странствиях и путешествиях в летописях других народов? - Нет, и если бы такие свидетельства были, они наверняка бы вошли в научный обиход. Житие Кирилла уникально, как памятник с необыкновенно большим географическим охватом жизни той эпохи. Будучи человеком необыкновенно даровитым, Кирилл рано обратил на себя внимание Византийского двора. Его не то, что активно «эксплуатировали», но ещё и постоянно куда-то отправляли - в разные земли, по разным заданиям, и в первую очередь полемическим, поскольку он прославился как великолепной защитник православной догматики. |
| «Куманы не имеют общего властителя (king), но только князей и благородные фамилии. Они живут в палатках, чрезвычайно дальнозорки, обладая прекрасными глазами, потому что они не едят соли и употребляют известные растения. Они – отличные стрелки из лука и убивают птиц на лету. Они замечают и узнают предметы более чем на один день расстояния». 8 Таковы были те страшные и свирепые враги, с которыми пришлось бороться Византийской империи, сокрушившей Болгарское царство. Около половины XI столетия Печенеги перешли за Дунай. Это событие, оставляемое без внимания во всех новых исторических сочинениях, имело громадное значение в истории человечества. По своим последствиям оно почти так же важно, как переход за Дунай западных Готов, которым начинается так называемое переселение народов. Большая ошибка, особенно неуместная в византийской и русской истории, состоит в том, что обыкновенно опускают из виду близкую родственную связь различных турецких племен, именуя одних Турками, а других, как бы в отличие, Тюрками. Между тем Печенеги и Узы или Половцы совершенно такие же Турки, как и Турки-Сельджуки. 9 Известный куманский словарь, в подлинности которого не сомневаются новые исследователи, служит убедительным и наглядным доказательством совершенного сходства языка Половцев с наречием турецко-татарским. 10 Что касается Печенегов, то о них византийские источники прямо говорят, что они говорили одним языком с Куманами или Половцами. 11 Если бы не опускалась из виду единоплеменность Печенегов и Сельджуков, то без сомнения история скорее заметила бы связь между переходом Печенегов за Дунай в пределы Византийской империи и успехами Сельджуков в Малой Азии. Мы увидим, что европейское и азиатское нашествие стремятся в конце XI столетия подать руку одно другому. Непосредственною причиной великого движения с запада на восток, то есть первого крестового похода, насколько эта причина заключалась в положении Восточной империи, были не столько завоевания Сельджуков в Азии, сколько грозные и страшные массы орды Печенежской, угрожавшей самому Константинополю. |
| Ограничимся хотя бы этими, древнейшими и авторитетнейшими. Все они, как видим, не относятся к твёрдо датируемым памятникам, поскольку ни в одном не сохранилось записи с точным указанием года создания рукописи. Но даже округлённые, «плывущие» датировки, не сговариваясь, подтверждают: все рукописи возникли уже по кончине основоположников славянской письменности. То есть, во времена, когда, по убеждению сторонников «глаголического первенства», традиция этого письма усиленно вытеснялась приверженцами про-греческой азбуки, возобладавшей будто бы вопреки намерениям «глаголита» Кирилла. Вывод, который неумолимо напрашивается: уже сами по себе датировки старейших глаголических источников не позволяют чересчур драматизировать картину противостояния двух первых славянских азбук. Заметим, что к XI веку относятся и несколько старейших кириллических рукописей Древней Руси: это всемирно известные Реймсское Евангелие первой половины века, Остромирово Евангелие 1056-1057 года, Изборник Святослава 1073 года, Изборник Святослава 1076 года, Архангельское Евангелие 1092 года, Савина книга, – все, кстати, на чистых листах, без следов промывок. Так что излишняя драматизация неуместна и в вопросе о палимпсестах. К примеру, при тщательном исследовании страниц глаголического Зографского Евангелия неоднократно обнаруживаются следы промывок или подчисток старого текста и новых написаний на их месте. Но что же на промытых от глаголицы страницах? Вновь глаголица! Причем, самая большая из таких реставраций (речь идёт о целой тетради из евангелия от Матфея) относится не к X – XI , а уже к XII веку. Есть в этой рукописи и кириллический текст. Но он скромно появляется лишь на страницах её дополнительной части (синаксаря). Это раздел относится уже к XIII веку и текст нанесён на чистые, а не промытые от глаголицы листы. В статье, посвящённой Зографскому Евангелию (Кирило-Методиевска енциклопедия т 1, София, 1985) болгарский исследователь Иван Добрев упоминает, что в 1879 году глаголическая, то есть старейшая часть памятника была опубликована в кириллической транслитерации. Тем самым создавалась база для более внимательного научного анализа двух азбук. Упрощалось знакомство с оригиналом и для читателей, лишённых возможности вчитываться в забытую за прошедшие века глаголицу. В любом случае такой способ обращения к древнему источнику никак не спутать с промывкой или соскабливанием. |
| Новой эпохой в распространении церковнославянского языка стал конец XI века, когда после Крещения Руси в этой стране начал формироваться новый центр славянской письменности и культуры, впитавший в себя лучшие образцы кирилло-мефодиевской традиции. Таким образом, можно выделить следующие этапы начала становления и развития церковнославянского языка: IX век – труды святых Кирилла и Мефодия и их учеников в Великой Моравии; Х век – деятельность учеников солунских братьев в Болгарском царстве; XI век – распространение славянской письменности в Киевской Руси. С тех пор церковнославянский язык стал орудием духовной культуры. Этот язык развивался и «по-разному видоизменялся в разных странах Slavia Orthodoxa (православного славянства), что вело к появлению местных изводов (или редакций) языка средневековой славянской книжности в Болгарии, Сербии и на Руси» с. 5]. Можно утверждать, что изначально по замыслу святых Кирилла и Мефодия созданный ими церковнославянский язык должен был выступать как средство византинизации культуры славян. Это привело к трансплантации византийской культуры сначала в Великой Моравии, а потом на болгарскую, сербскую и русскую почву, в результате чего земли, населенные славянами, поэтапно становились частями византийского мира. Таким образом, церковнославянский язык стал общим литературным языком всего православного славянства, и была сформирована славянская версия византийской культурной традиции. Следует заметить, что церковнославянским языком пользовались не только одни славяне. В X в. славянские диалекты могли в качестве lingua franca выступать языком межэтнического общения между неславянскими племенами. Так еврейский путешественник Ибрагим ибн Якуб около 965 г. сообщает, что славянским языком пользовались варяги p. 261]. Русско-византийские договоры с греками 911 и 944 гг. (еще до Крещения Руси) были написаны на церковнославянском языке. На этом же языке, возможно, велись сами переговоры с. 45-46]. Церковнославянский язык использовали обратившиеся в Христианство варяги и, вероятно, хазары. |
|
|
