| Помимо вопроса о примате папы в сочинении в более широком контексте рассматривается проблема разделения Восточной и Западной Церквей и говорится о попытках их воссоединения ( Лионский II Собор и Ферраро-Флорентийский Собор ); Н. защищает взгляды свт. Григория Паламы , критикует Фому Аквинского и т. д. «Возражения...» стали 1-й книгой, к-рую патриарх Досифей Нотара опубликовал в основанной им типографии в Яссах (1682), включив в издание биографический очерк о Н. и ряд др. текстов, в частности трактат Н. о перекрещивании. Благодаря изданному в Лондоне лат. переводу сочинения Н., к-рый осуществил кальвинист. пастор Пьер Алликс (1702), оно получило широкий резонанс на Западе и вызвало ответное опровержение со стороны франц. ученого доминиканца М. Лекьена (издано под псевд. Stephanus de Altimura в 1718). Араб. перевод «Возражений...» (1739) принадлежит Софронию аль-Килизи (впосл. патриарх Иерусалимский и К-польский); слав. перевод, выполненный Феодором Поликарповым и, по всей видимости, отредактированный мон. Евфимием († 1705), известен в составе полемического сб. «Щит веры» (ГИМ. Син. 346. Л. 875-1133), а перевод вступительных статей и указателя этого издания - в ркп. ГИМ. Син. 528 (см.: Горский, Невоструев. Описание. Отд. 2. Т. 3. С. 495-496, 524-525). Др. антилат. труд Н., направленный гл. обр. против католич. миссионеров в Палестине (1674; издан фрагментарно: Πρς τς προσκομισθεσας θσεις. 1682. Σ. 241-255; Σπυριδκης. 1906. Τ. 3), был полностью опубликован сначала в латинском (De artibus. 1729), а затем в араб. переводе Софрония аль-Килизи (1733) в 1746 г. в Яссах по инициативе Антиохийского патриарха Сильвестра . В контексте антипротестант. полемики Н. обосновывал учение о 7 церковных таинствах, в частности о Евхаристии . Этой теме посвящены его послание к патриарху Паисию Александрийскому (1671; франц. пер.: Perpétuité. 1841. P. 1179-1184) и опровержение взглядов реформатского пастора из Шарантона Ж. Клода (1672; изд. с лат. пер.: Renaudot. 1709. P. 171-183). Исторический труд Н. |
| Понятное в том числе и ввиду последующих разъяснений Каспера. Они касаются очень важного для него вслед за схоластами и прежде всего Фомой Аквинским соотнесения в Боге сущности и отношений. Впрочем, ссылается он при этом как на восточных, так и на западных отцов церкви. «Гениальным открытием отцов IV и V вв. ... – пишет Каспер, – было то, что отцовство, сыновство и исхождение Духа являются реальными отношениями, так что различия в Боге затрагивают не единую Божественную субстанцию или единую Божественную сущность, а внутрибожественные отношения» 203 . И здесь нужно объясниться по поводу того, какое значение имело приведенное положение в святоотеческой мысли IV–V вв., и что оно означает в построениях кардинала Каспера. В первом случае, несомненно, вопрос заключался в необходимости утвердить Божественную единосущесть, которая предполагает равенство в Божественности каждого из Лиц Пресвятой Троицы каждому другому. В случае же Каспера акцент делается на обосновании существования Ипостасей в Боге. Обоснование это базируется на том, что «лица тождественны отношениям». В этом своем утверждении Каспер опирается на Фому Аквинского, для которого, при тождестве того и другого, Лица, все-таки, предшествуют отношениям. Как будто это спасает их от растворения в отношениях так же, как и позволяет избежать модализма. Но если это даже действительно так, то от этого еще очень далеко до действительного логически последовательного и убедительного обоснования и демонстрации того, в чем состоит ипостасная реальность Троицы. Продемонстрировать сказанное проще всего, обратившись к некоторым касперовским пояснениям, касающимся различий между человеческой личностью и Божественным Лицом. Пояснения эти могут обескуражить, но они в высшей степени характерны, почему и привести их придется за счет довольно пространной выписки из «Бога Иисуса Христа»: «Человек остается человеком, – читаем мы у Каспера, – даже если он эгоистически замыкается в себе, исключая отношение к другим; невозможно рассматривать его только как существующего лишь в отношении к другим, как существо, имеющее смысл и ценность только тогда, когда оно существует для других и для целого; ценность и достоинство человека заключены в нем самом. У Бога, напротив, по причине простоты и совершенства его сущности такие различения между сущностью и отношением невозможны» 204 . |
| «Поскольку византийцы не пеклись о своей собственной [греческой] мудрости, они полагали латинские рассуждения латинским же изобретением». На самом же деле, если не пожалеть времени и труда, чтобы обнажить смысл латинских книг, скрытый под покровом чуждого наречия, то можно обнаружить, что «они выказывают великое рвение к блужданию по тем лабиринтам Аристотеля и Платона, к которым наш народ никогда не проявлял любопытства» . С одобрения Кантакузина и при его поддержке Димитрий продолжил свои занятия переводами. Вся «Сумма против язычников», большая часть «Суммы богословия», а также многие важные сочинения Августина и Ансельма стали доступными в греческих переводах современникам Димитрия и следующим поколениям византийских богословов. Сам Кантакузин воспользовался переводом Димитрия сочинения доминиканца Рикольди де Монтекроче «Опровержение Корана» в качестве источника при написании собственных антиисламских произведений. Переводческие труды, встречи с латинянами, путешествия в Италию — все это укрепило Димитрия Кидониса в убежденности, что томизм на самом деле более «греческий», чем паламизм. И в этом он определенно был прав. Восторженное отношение к интеллектуальным возможностям как схоластики, так и итальянского Ренессанса, привело его, в конечном счете, на пост главного советника императора Иоанна V в проводимой последним объединительной политике. Где–то около 1363 г. он, правда неофициально, присоединился к Римско–Католической Церкви. Он опубликовал ряд трактатов в защиту «Филиокве», написанных с томистской точки зрения, которую он принял; но после синодального осуждения, постигшего его брата Прохора (который также переводил Фому Аквинского и был убежденным противником Паламы) в 1368 г. по инициативе царствующего патриарха Филофея, Димитрий расстался со всеми надеждами на дальнейшее развитие светского эллинизма в Византии. Тем не менее Димитрий продолжал, с убежденностью и очевидной искренностью, играть политическую роль поборника унии до конца жизни. Но чтобы понять истинное значение его обращения, нужно помнить, что именно Древняя Эллада — а не Рим или Константинополь — была для него мерилом мудрости. В 1365—1369 гг., к примеру, в письме к философу Георгию, он объясняет свою предрасположенность к св. Фоме тем, что Фома выше Платона ; а в его очаровательном небольшом трактате «De contemnenda morte» (О пренебрежении смертью) бессмертие трактуется в чисто платонических терминах, без единого обращения к христианской вере. Конечно, Димитрий в то же самое время писал служебные богословские трактаты и проповеди без прямых философских обертонов. Такая двойственность интеллектуальной жизни была характерной для византийских гуманистов до и после Кидониса. Религиозная эволюция многих «латинофронов» XIV и XV вв. следовала тому же образцу. |
| После нескольких лет пребывания в «мирских платьях» он решает постричься в монахи доминиканского монастыря св. Марка во Флоренции, настоятелем которого был некогда Савонарола. При пострижении, которое состоялось, согласно найденному И. Денисовым документу, 14 июня 1502 г. (см. 136, 247), присутствует бывший секретарь настоятеля. В монастыре особым покровительством пользуются «богословие, философия и мораль» (33, 1, 130), а для теоретических занятий имеется хорошая библиотека, в которую Савонарола вложил купленное им богатое книжное собрание покойного Лоренцо Медичи. Как всюду, любитель книг Михаил и здесь связан с ними – ему везло на хорошие библиотеки. О порядках в монастыре он вспоминает: «Таково у них совершенно братолюбие есть и благопокорство и настоятелем своим: несть у них ничто же свое, но вся обща, нестяжание же любят, аки велие благо духовное, соблюдает бо их в тишине и всякой правде и непоколебании помыслов и вне всякого сребролюбия и лихоимания» (14, 3, 186). Доминиканский орден был крупнейшим хранителем «итальянской схоластики», основанной на системе Фомы Аквинского (см. 146, 349). И за два года пребывания в Сан Марко Михаил Триволис не мог не познакомиться с трудами идейного вождя доминиканцев (см. 136, 253–260). Используя ряд его идей, что, впрочем, установить с бесспорной очевидностью нелегко, он предпочитает ссылаться на «Фому Аквината Востока» – Иоанна Дамаскина , чьи произведения изучал и крупнейший схоласт Запада. В целом же пребывание Триволиса в католическом монастыре, которое может показаться кульминационным пунктом его латинизации, скорее всего является не отречением от греческого православия, а отказом от возрожденческого «неопаганизма» (см. там же, 276). Будучи воспитан в традициях иной культуры и другой системы ценностей, он не принимает новый тип мировоззрения. Что стало бы с Михаилом Триволисом в Италии – нам неизвестно. По мнению Е. Голубинского , оставшись там, он «занял бы одно из наипочтеннейших мест среди тогдашних греческих филолого – философов» (38, перв. |
| Поэтому и в качестве духовного отца может почитаться лишь тот, кто не только своими произведениями, но также и собственным примером способствует возникновению и развитию духовной жизни. Отец Церкви не просто показывает путь истины, но и идет по нему впереди своих духовных чад. Отсюда понятно, почему в церковном словоупотреблении отцы Церкви называются «святыми отцами». 3) Относительно третьего признака — древности церковного писателя или принадлежности его к первым векам Церкви Христовой — среди патрологов существует значительное разногласие, именно, в определении периода, до которого церковные писатели, удовлетворяющие другим требованиям, могут получать наименование «отца Церкви». Некоторые римско–католические патрологи считают Бернарда Клервоского (ум. 1153) ultimus inter patres [последним среди отцов], хотя другие (например, J. Fessler — В. Jungmann) желали бы включить Бонавентуру и Фому Аквинского и период отцов закончить XIII в. Впрочем, среди них некоторые (например, Möhler) не считают возможным допустить точное определение периода отцов, так как пока существует Церковь, должны быть и будут мужи, которые по своему научному авторитету и заслугам для Церкви могут быть поставлены рядом с отцами Церкви. Православные патрологи не разделяют стремлений к определению периода существования «отцов Церкви». Преосвященный Филарет, архиеп. Черниговский, пишет: «Если какой–либо (предел) может быть назначен, то только тот, которым окончится существование воинствующей Церкви Христовой; другого же предела не было и быть не может. Св. Дух всегда обитает в Церкви, всегда просвещает умы и сердца верующих, всегда действует в избранных мужах, смотря по нуждам времени». «Как Церковь Христова будет существовать до скончания мира, так до скончания мира будут являться в ней для нужд Церкви избранные орудия Духа Божия». «Таким образом, — заканчивает названный автор, — во всех веках могут быть мужи с качествами, необходимыми для отцов Церкви» . И действительно, в православной Церкви титул святого отца прилагается к прославленным мужам независимо от времени их жизни. |
| «Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» , — сказал апостол. Только такой меч может рассечь темноту и путаницу в богословской и околоцерковной литературе и проложить человеку путь, ясный, как луч. Но чтение Слова Божия есть уже подвиг, труд. «Покуривая», можно читать Розанова или Фому Аквинского, может быть, даже Вл. Соловьева, но не апостола Павла или Макария Великого. Некоторые слова о посте, с разных сторон его освещающие, надо знать. Св. Исаак Сирин говорил: «Дух не покоряется (кресту), если прежде не покорится ему тело» (подвигом, а значит, и постом). В XV веке было пророчество св. Нифонта Цареградского о том, что священство последних времен Церкви будет в нравственном падении через две страсти: тщеславия и чревоугодия. Апостол Павел учит: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти» (Гал. 5:13). Один старец сказал своему ученику, у которого пост был чужд любви (по слову св. Максима Исповедника): «Все ешь, только людей не ешь». Если пост понимать как прежде всего воздержание от нелюбви, а не от сливочного масла, то он будет пост светлый и время его будет «время веселое поста» (Стихира на Господи воззвах, вторник. веч. 2 нед. Вел. Поста). «Подавай сердцу моему чистейший страх Твой в душе моей совершенную любовь» (Стих. на Господи воззвах, четверг вечера 3 недели Великого Поста). Не–любовь — это самое страшное невоздержание, объядение и пьянство собой, самое первое, первоисточное оскорбление Святого Духа Божия. «Умоляю вас, — пишет апостол, — любовью Духа». Любовью противополагается и гордости и злобе. В вечерней молитве мы просим у Святого Духа — « Творца мира», по слову св. Иринея Лионского («Против ересей», кн. 2, гл. 30) — особенно тех грехов, которые были против любви: «или кого укорих, или оклеветах кого гневом моим, или опечалих, или о чем прогневахся, или солгах…, или нищ прииде ко мне и презрех его, или брата моего опечалих, или кого осудих, или развеличахся.., или греху брата моего посмеяхся». |
| Современное католическое богословие, основываясь на развитии церковной традиции, подчеркивает, что для правильного понимания того или иного библейского текста очень важно учитывать тот жанр, в котором он написан. Анализ жанра «Шестоднева» показывает, что это — не буквально–историческое повествование. По жанру это, скорее, мифический текст или литургический гимн, передающий спасительную истину в виде образов и понятий, доступных сознанию человека (в том числе человека того исторического периода, когда этот текст был записан). Правильное толкование, таким образом, делает акцент на тех истинах, которые заключены в тексте, а не на деталях его «сюжета·» . «Предтечами·» этого богословского подхода были многие Отцы и Учителя Церкви. Особо стоит упомянуть св. Августина («Господь хотел сотворить христиан, а не ученых·», и «Дух Божий, говоривший устами священных авторов, не хотел учить людей тому что бесполезно для их спасения·» ) и св. Фому Аквинского. Вот что говорит о последнем Этьен Жильсон, видный современный исследователь его наследия: С его точки зрения, главным было сохранить в неприкосновенности саму букву Писания — разумеется, сознавая, что Библия — не трактат по космографии для ученых, а изложение истины для простецов, каковыми были слушатели Моисея, и потому порой может быть истолкована различным образом. Итак, говоря о шести днях творения, можно представить их либо в виде шести следующих друг за другом дней, как это делают Амвросий, Василий, Иоанн Златоуст и Григорий и как подразумевает буквальный смысл библейского текста, не предназначенный для знающих; либо вместе с Августином полагать, что творение всех существ свершилось одновременно, а шесть дней символизируют различные порядки творения. Это второе толкование кажется менее буквальным, однако более удовлетворительным с точки зрения разума. Именно его принимает св. Фома, не исключая в то же время и первой, также приемлемой интерпретации . Таким образом, в рамках христианской традиции толкования Писания существует авторитетное мнение, считающее, что сотворение мира было не последовательным, а одномоментным. В рамках этого понимания шесть дней творения являют не последовательность творения, а его внутреннюю упорядоченность — или же последовательность познания творения ангельскими умами, — последнего мнения придерживался св. Августин. |
| текстом, особенно в тех местах, к-рые, по мнению издателей, несли на себе следы лат. влияния (см.: Καρμρης. 1949. Σ. 72-74). В 1846 г. архим. Тарасий (Алекси-Месхишвили) осуществил перевод «Исповедания...» на груз. с рус. перевода свт. Филарета, груз. перевод был издан в 1847 г. в С.-Петербурге изд-вом Имп. АН. 2. «Ιστορα περ τν ν Ιεροσολμοις πατριαρχευσντων» (История Иерусалимских патриархов), крупное сочинение, представляющее собой не столько историю Иерусалимской Церкви от ап. Иакова до времени автора, сколько историю всей правосл. Церкви в контексте полемики, направленной прежде всего против католиков и армяно-григориан. В «Истории...» содержатся многочисленные богословские отступления, привлекаются сведения политической истории, церковной географии. Главным богословским содержанием сочинения является полемика, к-рую в 9-й и 10-й книгах Д. Н. ведет с защитниками папства. Он демонстрирует хорошее знание католич. богословия, истории Зап. Церкви, цитирует Фому Аквинского , Александра Гэльского , кардиналов Цезаря Барония , Каэтана (Фома де Вио), Роберта Беллармина . В «Истории...» Д. Н. использовал комментированный перевод на греч. язык соч. Платины «Liber de vita Christi ac omnium sumorum pontificum» (Книга о жизни Христа и всех понтификов), выполненный в 1687 г. критским иером. Иеремией Какавелой по поручению валашского господаря Константина Брынковяну. «История...» была издана после смерти Д. Н., согласно титульному листу, Иерусалимским патриархом Хрисанфом в 1715 г. в Бухаресте ( Legrand. Bibl. hell. XVIIIe. T. 1. P. 120-122. N 97), но на самом деле - в 1723 г., как это явствует из переписки между патриархом Хрисанфом и Митрофаном Григорой, к-рому было поручено издание ( Κουρνοτος. 1953). Публикации предпосланы написанные патриархом Хрисанфом 2 больших вступления, обращенные к иерархам и чадам всей правосл. Церкви, и краткое Житие Д. Н. Издание 1723 г., воспроизведенное в 1982-1983 гг., нетождественно оригиналу: оно содержит как языковую, так и структурную правку текста, включая изъятия многочисленных мест, показавшихся патриарху Хрисанфу проблематичными ( Todt. |
| Трактат митрополита Эфесского Марка, как видно из его заглавия, близок по своей проблематике к заполняющему десятки томов, а в большой части еще не изданному массиву исихастских споров второго периода, когда их начинателей Варлаама Калабрийского (1290–1348), Никифора Григоры (1290?–1359?), Григория Акиндина (1300?–1349?) и Григория Паламы (1296–1359) давно уже не стало. Здесь перед нами середина XV в., отчаянные попытки византийских императоров спастись в союзе с католическим Западом от нашествия турок, время Флорентийской унии (1439) и ее краха (в чем одну из главных ролей сыграл Марк Эфесский ), а также канун падения Византии (1453 г.) Теперь мистическая риторика паламитов, попав под жесткую философскую критику, переняла схоластический тон. Фому Аквинского знали в Константинополе лучше, чем Иоанна Дамаскина в Риме (Brayer A. Byzantium and the Pontos during the Time of Troubles (1332–1363) Соборный томос против иеромонаха Прохора Кидониса, мыслящего как Варлаам и Акиндин (PG 151, 693–716; на том же соборе 1369 г. был канонизирован Палама) показывает неподготовленность иерархов-паламитов к техничной полемике. Прохор пользовался своим правом относиться к ним с иронией. После принятия Иоанном V Палеологом католичества в том же 1369 г. паламитская партия должна была переходить от анафематствований к дискуссии. Переведенный А. Ф. Лосевым трактат написан с уважением к Фоме и к латинским учителям, отчасти даже в опоре на них, но с непреклонностью в главном: в догмате о раздельности, пусть и нераздельной ( §9 сущности и энергии. Позднее, у патриарха Георгия (Геннадия) Схолария (ок. 1405-ок. 1468), догмат Паламы был смягчен, опять же с привлечением инструментария томистского богословия (Схоларий проштудировал обе Суммы Фомы и написал к ним по-гречески резюме). По Схоларию различие сущности и энергии в Боге виртуально; оно вводится нами, но не является чистым примышлением (ср. § 20 (pragmatika) основания в Боге (Georges Scholarios. Oeuvres completes. Т. III. Р., 1930, р. 204–239). Это толкование закрепилось в православном богословии (ср. напр. Булгаков М. Православно-догматическое богословие. Т. 1. СПб, 1883, с. 144–145: различия в нас, но в Боге есть для них основания). |
| Что ж, на этом примере становится яснее, как именно создаются мифы антицерковной пропаганды. Да, интересно, что этот же Маконский Собор запретил епископам охранять свои дома собаками – ибо это противоречило бы христианскому гостеприимству… Иногда же антицерковные проделки (подделки) рериховцев более незаметны. Например: «Можно привести достаточно примеров характерных высказываний отдельных отцов Церкви… Для Климента Александрийского “всякая женщина должна быть подавлена стыдом при мысли, что она – женщина” (Paedagogus. II, 2; P.G. 8, 429). Для Фомы Аквината copula (узы брака) всегда связаны с quadam rationis jactura (некоторой потерей разума) (Summa Theologiae I, sent.2, dist.20, q.1)» 81 . В любом суде готов доказать, что г-н «Владимиров», написавший эти строки, сам не читал ни Климента, ни Фому. Чего он привязался к Фоме Аквинскому – непонятно. Сами влюбленные постоянно поют о том, что они «обезумели». Ну Фома и согласился с ними. В чем его вина-то? И супружеское соединение (а именно о нем говорит Фома, а не о регистрации брака и не о решении заключить брачный союз) вряд ли может происходить вполне рационально. Супружеское ложе все же не шахматная доска. Неужто г-н «Владимиров» умеет это делать медленно и печально, с четкой рациональной рефлексией? А вот с Климентом г-н «Владимиров» (пишу в кавычках, ибо уверен, что это псевдоним) все совсем переврал (но у него алиби: он сам Климента не читал, а просто доверился поверхностному парижскому богослову Павлу Евдокимову 82 ). Климент не хулит женщину, а просто уговаривает ее не упиваться. Он пишет, что женщинам ни к чему терять свою красоту и – по деликатной их природе – им не к лицу пьяная отрыжка 83 . Контекст «Педагога» «Как ты можешь такое делать – а еще девочка!». Никакого выпада против женщины здесь нет. А рериховцы трактуют, что по Клименту неприлична сама природа женщины. – И все же слишком часто сегодня говорят, что христианство унизило женщину, а язычество ее превозносит. Может, все же нет дыма без огня? Не унижает ли женщину библейская версия о создании женщины из ребра? Как любят шутить мужчины – из единственной кости, не содержащей мозга? |
|
|
