| Статья «Христианская вера должна представить свою апологию, рациональную и критическую, даже перед миром, почти утратившим способность слышать богословские высказывания и тем более понимать их. Вот почему богословие не должно сводиться к антагонизму. Его задача не быть правым в спорах, а призывать к спасению и производить в умах людей перерождение. В этом стремлении оно не может оставить в стороне ни историю, ни философскую мысль. Примером правильного взгляда на это представляют богословские начинания Буйяра», — пишет Карл Нойфельд в предисловии к сборнику статей нашего автора, озаглавленному «Истина христианства» . По праву Анри Буйяр считается одним из корифеев la théologie nouvelle («новой теологии»), попытки радикального обновления католической мысли, результаты которого нашли отражение в программе aggiornamento II Bamukahckoro собора. Он был одним из основателей известной книжной серии «Теология», преследовавшей, по признанию издателей, двойную цель: «черпать христианскую доктрину из ее источников и находить в ней истину нашей жизни» . И сегодня большой интерес представляют собой исследования, предпринятые участниками этого движения в предгрозовой атмосфере, образовавшейся в интеллектуальной жизни Католической Церкви после выхода в свет в 1950 году энциклики «Humani generis». В своих исследованиях А. Буйяр всегда выступал как богослов, однако вместе с тем стремился быть и философом, то есть соединить богословский разум с философской рациональностью для того, чтобы сделать христианскую веру доступной для понимания даже людей, далеких от Церкви. Если взглянуть на хронологию произведений нашего автора, его мысль пребывала в непрерывном поиске, выбирая себе в качестве собеседников последовательно Фому Аквинского, Мориса Блонделя, Карла Барта, Габриэля Марселя и, наконец, Эрика Вайля. Попытаемся ниже представить панораму творчества нашего автора, выделив несколько ключевых моментов, заслуживающих особого внимания. Первые опыты исторической теологии Докторская диссертация «Обращение и благодать у Фомы Аквинского», опубликованная в 1944 году, вызвала ожесточенные споры, поскольку в своей работе А. Буйяр указывал на относительный с точки зрения истории характер некоторых аристотелевских категорий для выражения с их помощью во всей полноте тайны встречи человека и Бога, совершающейся непременно под действием благодати. Иными словами, он постарался показать исторический и, следовательно, контингентный характер определенных богословских формулировок. В частности, он пишет: «Используемые концепции, методы и системы меняются с течением времени, однако содержащиеся в них утверждения пребывают [неизменными]. Более того, именно утверждения, чтобы сохранить свой смысл в интеллектуальной вселенной, пребывающей в движении, определяют собой обновление понятий, методов и систем в соответствии с этой вселенной. Если бы дело обстояло иначе, древние формулы, оставаясь такими, какие они есть, без объяснений, утратили бы свой изначальный смысл» . |
| Богословие ненасильственного сопротивления, сформированное во многом под влиянием Махатмы Ганди, у Кинга имеет абсолютно христианскую основу. В этой основе, как и у христианства, – любовь к ближнему. Эта любовь деятельна, она не позволяет причинить насилие, которое вызовет лишь большее насилие. Это любовь, которая ищет блага для ближнего и не имеет личной заинтересованности. В то же время, будучи сопротивлением, она не есть ничегонеделание, она есть альтернатива трусости и стагнации. Ненасильственное сопротивление пытается не унизить или раздавить оппонента, но скорее заслужить его дружбу и понимание, пробудить стыд и привести к примирению. Оно направлено против сил зла, но не против человека, против греха, а не против грешника. Ненасильственное сопротивление также предполагает готовность пострадать, отказываясь от мести за причиненное страдание. Оно есть способ избежать не только физического насилия, но и насильственного расположения духа. Кроме того, Кинг вполне по-христиански относился ко времени – как к дару и как к ответственности. «…Время само по себе нейтрально, его можно использовать созидательно или разрушительно. Мне все сильнее кажется, что люди злой воли использовали время более эффективно, чем люди доброй воли. Нашему поколению придется каяться не только за слова и действия, вызванные ненавистью злых людей, но и за возмутительное молчание добрых. Человечество никогда не развивается, двигаясь вперед на колесах неизбежности, это происходит лишь усилиями людей, которые трудятся без устали, чтобы быть соработниками Богу; и без этого тяжкого труда само время становится союзником сил общественного застоя. Мы должны использовать время творчески, помня, что оно созрело для того, чтобы делать добро…» (Письмо из Бирмингемской тюрьмы, 1963 г.) . Сторонники движения за гражданские права не просто хотели, чтобы государство исполняло собственные законы, но чтобы несправедливым законам было оказано сопротивление до их отмены. Обычные представления о том, что законно, а что нет, относительны для христианина. Кинг берет в союзники блаженного Августина и Фому Аквинского: |
| Г. Т. был непримиримым противником философии Платона, к-рую считал несовместимой с христ. верой и опасной для христианства. В 1457 г. он написал один из самых известных трактатов - Comparationes philosophorum Aristotelis et Platonis (Сравнение философов Аристотеля и Платона). Г. Т. не столько сравнивает философские учения Аристотеля и Платона, сколько противопоставляет их в качестве тезы и антитезы: с одной стороны, он примиряет философию Аристотеля с догматами христ. веры, с другой - осуждает платонизм как учение, враждебное христианству. Догматы христианства являются теми критериями, с к-рыми Г. Т. подходит к наследию великих античных философов. Он доказывает, что философия Аристотеля по всем пунктам созвучна христ. вере, и считает его посланным Богом для подготовки людей к принятию Свящ. Писания и пришествию Спасителя. Г. Т. почтительно называет Аристотеля «ангелом природы», полагая, что Стагирит проповедовал бессмертие души, творение из ничего (ex nihilo) и последовательный монотеизм; он даже считал, что философу было даровано знание догмата о Св. Троице. Трактат вызвал бурную полемику в интеллектуальных кругах Италии, известную как спор аристотеликов и платоников. Этот спор уходит корнями в интеллектуальную историю Византии. Однако один из самых ярких эпизодов полемики начался в XV в., когда в 1439 г. Георгий Гемист Плифон во время Собора во Флоренции опубликовал трактат «О различиях Аристотеля и Платона» (De differentiis Aristotelis et Platonis). Дискуссия продолжалась ок. 30 лет и окончилась в 1472 г., со смертью одного из главных ее участников - кард. Виссариона . Практически все интеллектуалы того времени посчитали своим долгом высказать мнение по поводу предмета спора. Критика платонизма со стороны Г. Т. вызвала переосмысление философии Платона в последующие десятилетия (Академия Платона во Флоренции, М. Фичино ). Т. о., Г. Т. вошел в историю как яростный противник философии Платона и убежденный сторонник Аристотеля. Один из самых образованных гуманистов, Г. Т. защищал средневек. зап. схоластику, в частности схоластику доминиканцев. Он высоко ставил Доминиканский орден, особенно 2 его представителей - Альберта Великого и Фому Аквинского . Его восхищали изощренные попытки доминиканцев примирить философию Аристотеля с христианством. |
| Комментируя издание, Алексей Гагинский отмечает «живительность» темы книги: «В современной России богословие находится в несколько аморфном состоянии. Мы наблюдаем целый круг пробелов по разным отраслям знания. Это также касается и знания исторического, в котором мы, казалось бы, должны подтягиваться… Но если говорить о современном богословии, о современной живой мысли, которая вступает в полемику с современными идеями, концепциями, как это делает Милбанк, — в России практически нет ничего подобного. У нас не представлены такие подходы, концепции или новаторские идеи, которые могли бы откликаться на современную проблематику, которые могли бы с точки зрения христианства дать ответ на животрепещущие проблемы современности. И это то, что выглядит очень привлекательным в трудах Милбанка. Он как бесстрашный воин, который " без страха и упрёка " ввязывается в бой». Труды Милбанка — это живая христианская мысль. Милбанк имеет конкурентоспособную концепцию, развивает полемику с целой эпохой, с модерном, с секулярной культурой, он бросает вызов самой идее секулярности. Милбанк не одинок в этом, но он умеет синтезировать разные христианские идеи. Например, он, будучи англиканином, постоянно ссылается на Фому Аквинского, так что иногда складывается впечатление, что пишет книгу какой-нибудь католик. Фома является для Милбанка авторитетом, величиной, на которую он постоянно равняется. В этом смысле можно сказать, что Милбанк представляет движение, которое стремится вернуться к некоему «изначальному христианству» до разделения, к эпохе патристической. Периодически он обращается к этой эпохе и утверждает, что именно это время есть образец христианской мысли, которая впоследствии, на рубеже XII–XIV вв., пошла неверным путём в результате внутреннего слома, и этот путь привёл к кризису христианского мира. Результат этого — появление секулярной культуры, нигилизма и постмодернизма. Приведём цитату из книги, которая хорошо иллюстрирует подход Милбанка: «Сегодняшняя задача состоит в том, чтобы забыть всё, что вам говорили о возможности приспособиться к современной мысли и светской культуре. Наоборот, христианство возродится только в том случае, если будет стараться всё заново переосмыслить по-христиански: природу, естественные науки, общественные науки, искусство, а также и действовать по-новому…» |
| Но текст содержит еще один тип высказываний - лозунги. Требовать от лозунгов осмысленного содержания было бы чрезмерно; но все же попробуем рассмотреть их с этой стороны. “Доверить людям, которые мыслят средневековыми категориями и захвачены религиозными эмоциями, важное дело гражданского согласия – значит вернуться во вчерашний день”. Скрестить партийный лозунг эпохи застоя с дзэн-буддистским коаном - нелегкая задача, но автору она удалась. В самом деле, как бы мы могли понять эти слова в рамках обычной логики и обычного русского языка? Кто стоит перед выбором доверять или не доверять этим нехорошим людям дело гражданского согласия? Как дело гражданского согласия может совершаться кем-то еще кроме самих соглашающихся граждан? Говорить о том, можно ли вам доверять дело согласия с вашим соседом, в рамках нормальной русской речи просто бессмысленно - а кому еще, кроме вас и вашего соседа это можно доверить? Согласие неизбежно есть дело соглашающихся сторон - в данном случае этнических и религиозных общин, от лица которых выступают их признанные представители. Что значит “мыслить средневековыми категориями”? Знаком ли автор со средневековыми мыслителями? Читал ли он Фому Аквинского или Аль-Газали? Эти ученые мужи мыслили категориями аристотелевской логики, которая, как мы уже заметили, автору решительно чужда; но каким образом логическое мышление делает человека неспособным достигать гражданского согласия, опять-таки неясно. Как, впрочем, неясно и то, как человека в этом отношении могут дисквалифицировать “религиозные эмоции”. Так мы ищем гражданского согласия или не ищем? Если весьма значительная часть граждан переживает “религиозные эмоции”, что предлагается делать? Исключить их из чаемого гражданского согласия? Но тогда мы просто получим согласие одних граждан против других - то есть нечто противное самому определению “гражданского согласия”. Против возвращения в какой “вчерашний день” нас предостерегает автор? “Вчерашний день” был как раз эпохой атеистической диктатуры, когда торжествовал любезный автору тезис “Только государство может обеспечить жизнь граждан в соответствии с Основным законом”, а возможностей вести открытый и свободный диалог ни у кого не было. Автор пишет: “Россия – часть современного мира, подтверждением чего служит Конституция, в соответствии с которой граждане имеют равные права независимо от вероисповедания”. Но ведь это перечёркивает предыдущие рассуждения автора - если “граждане имеют равные права независимо от вероисповедания”, то граждане, которые “которые мыслят средневековыми категориями и захвачены религиозными эмоциями” также обладают равными правами, и вопрос о том, что кто-то еще может доверять им или не доверять “важное дело гражданского согласия” просто отпадает сам собой. |
| Серия? Житие содержит об этом лишь скудные данные, соответственные всей общей скудости тогдашнего русского просвещения. Это была самая мрачная пора татарского ига, начинающаяся русская культура была растоптана ордынским нашествием, тьма одичания, умственного и духовного, налегла на нашу родину, и вся наша, хотя и зачаточная, образованность испытала паралич. И этот мрак становится все гуще и тягостней, если мы вспомним, что западный мир переживал еще небывалый подъем и напор творческих сил. Завершился столь блистательный и плодотворный для западного богословия век схоластики. Католичество уже имело своего Бонавентуру, и Дунс Скотта и Фому Аквинского, вместе с многими иными, явление Виклефа и Гуса уже предвозвещало катастрофы реформации, начавшееся возрождение – trecento и quatracento – сулило грядущий гуманизм. Полнота духовных сил Запада и заложенных в ней возможностей уже обозначилась вместе с трагическим их противоборством. И в это самое время русская земля была скована безвременным морозом, и вместо парижских и иных университетов обучалась грамоте по псалтири у местного дьячка. Но в это же время на небе духовном всходила звезда преп. Сергия, лишний раз свидетельствуя людям, сколь непостижимы пути Божии и суды Его. Ибо все богатство духовное земли западной не дало ей в это время одного такого сокровища, какое было послано Богом земле русской в преп. Сергии. Но и юный Варфоломей, боярский сын из-под Ростова, все свое школьное просвещение получил в подобной дьячковской школе, причем, по свидетельству жития, сначала был мало способен и к этому учению и лишь после чудесного явления ему ангела в образе инока он получил силу разума. О природном уме преподобного мы можем догадываться лишь на основании общего впечатления от всей его жизни и многосторонней деятельности. По всему этому надо заключить, что преп. Сергий принадлежал к числу наиболее выдающихся русских умов: на всех его действиях лежит печать какой-то верности и проницательности, высшей мудрости, не только духовной, но и гражданской и общественной. |
| — То есть тогда, в 80-е — начале 90-х, православных миссионеров большинство воспринимало практически как сектантов? — Возможно. Православные миссионеры очень органично вписывались в протестную культуру того времени. Хотя лично мне не очень нравится слово «миссионер». Миссионерское общество создавали в Британии, и это была система идеологического закабаления народов на тех территориях, где шла колонизация. В русском языке это слово активно используется, и, думаю, от него уже никуда не деться. Но лично мне намного больше нравится термин «христианин». Слово «миссионер» происходит от слова «миссия», а оно в свою очередь от — «Мессия». Мессия — это Христос, а христиане — его люди, подобные Христу. Получается, что слова «миссионер» и «христианин» синонимичны. И для меня христианин по определению миссионер. — А со времен первых христианских миссионеров (хотя в вашем понимании это и звучит как тавтология) способы того, как можно делиться этой радостью с людьми другой веры, изменились? Привнесено ли что-то принципиально новое в миссионерскую деятельность в связи с развитием, к примеру, информационных технологий? — Что-то принципиально новое в миссионерскую деятельность, наверное, привнести практически невозможно. Я читаю Блаженного Августина, Иоанна Златоуста, Фому Аквинского и распознаю этих авторов как своих современников. То, о чем они пишут, актуально, интересно, живо, я это переживаю как собственную реальность, потому что они касаются вечных вопросов. Я вывешиваю в интернете свои лекции иногда даже до того, как их печатает издательство, и разрешаю делать с ними все что угодно, за соблюдением авторских прав я не слежу принципиально. Но все равно никогда нельзя заменить непосредственного живого общения с человеком. Когда ты смотришь в глаза, видишь реакцию, это намного важнее. В миссионерской деятельности, если хочешь кому-то помочь, надо прийти к человеку домой. — Не просто лично встретиться, а именно прийти в дом? — Да, именно в его дом. Свидетели Иеговы приходят по месту жительства. Пройдут 99 квартир, и их не пустят, а в сотую они войдут. А что такое дом? Это интимная среда обитания, чужие здесь не ходят. И если миссионер переступает порог дома, это уже триумф. А у нас сейчас православных священников воспринимают как неких снобов, как людей недоступных. Такие стереотипы надо разрушать. Когда дома начинаешь общаться с человеком, его восприятие тебя как священника довольно быстро меняется в лучшую сторону. Для настоящей миссионерской деятельности нужна очень хорошая мотивация. А самая хорошая мотивация, когда делаешь что-то из любви. |
| С середины 1980х годов почти в 40 штатах были приняты законы об убийстве плода, и многие штаты преследовали или пытались преследовать женщин за их действия во время беременности. Верховный суд Алабамы, например, ранее постановил, что закон штата о химической опасности может быть использован для судебного преследования женщин, употребляющих наркотики во время беременности. В 2018 году избиратели Алабамы проголосовали за предоставление плодам полных прав личности, но в этой мере не было указано, распространяется ли это на замороженные эмбрионы. В постановлении верховного суда Алабамы неоднократно упоминается Бог и святость жизни, цитируются Библия и ученые-библеисты, включая богослова Петруса ван Мастрихта, католического святого Фому Аквинского и реформатора Жана Кальвина. Главный судья Томас Паркер написал: «Человеческая жизнь не может быть неправомерно уничтожена, не навлекая на себя гнев Святого Бога, Который рассматривает уничтожение Своего образа как оскорбление Самого Себя… это верно для нерожденной человеческой жизни не меньше, чем для любой другой человеческой жизни – что еще до рождения все человеческие существа несут образ Бога, и их жизни нельзя разрушить, не стирая его славы». Кук, единственный судья, не согласившийся с решением суда, утверждал, что решение должно было быть законодательным, а не судебным. «Не мне судить, хорошо или плохо прекращение этой медицинской процедуры, но это, несомненно, окажет огромное влияние на многих жителей Алабамы. И это подчеркивает необходимость того, чтобы законодательный орган, а не этот суд, решал эти вопросы в рамках законодательного процесса», — заявил он. Недавнее решение, вероятно, поднимет вопрос о личности в преддверии выборов в США в 2024 году. Другие новости Православие о Опросы Загрузка ... Популярное Сейчас в разделе 5 чел. Всего просмотров 426 тыс. Всего записей 3132 ©2024 Азбука новостей к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: |
| К 1443 г. В. подготовил 1-ю редакцию «Сопоставлений Нового Завета» (Collatio Novi Testamenti, опубл. Эразмом Роттердамским в 1505). Сравнивая различные лат. и греч. кодексы священных текстов, их толкования отцами Церкви и средневек. богословами, В. предлагал уточнить смысл нек-рых мест в Евангелиях, Деяниях и Посланиях апостолов, исправить ошибки в лат. переводе, обусловленные непониманием греч. текста или плохим качеством рукописей. Находясь в Риме, В. переводил на латынь Геродота, Фукидида и Демосфена, написал комментарий к Квинтилиану, обменивался инвективами с Дж. Ф. Поджо Браччолини. Незадолго до смерти подготовил «Похвальное слово Фоме Аквинскому» (Encomium S. Thomae Aquinatis), с ним он выступил по просьбе доминиканцев в римской церкви Санта-Мария сопра Минерва во время чествования памяти этого католич. святого (7 марта 1457). Речь, в к-рой В. невысоко оценил Фому как богослова и противопоставил ему ап. Павла и отцов Церкви, имела скандальный характер и была осуждена руководством ордена. Соч.: Opera. Basileae, 1540; The Treatise of Lorenzo Valla on the Donation of Constantine: Text and Transl./Ed C. B. Coleman. New Haven, 1922; De vero falsoque bono/A cura di M. de Panizza Lorch. Bari, 1970; Collatio Novi Testamenti/A cura di A. Perosa. Firenze, 1970; рус. пер.: О монашеском обете/Пер. Ю. Х. Копелевич//Итальянский гуманизм XV в. о церкви и религии. М., 1963. С. 100-138; Рассуждение о подложности так называемой дарственной грамоты Константина/Пер. И. А. Перельмутера//Там же. С. 139-216; Элеганции/Пер. Н. А. Федорова//Соч. итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV в.). М., 1985. С. 121-137; Об истинном и ложном благе. О свободе воли/Пер. В. А. Андрушко, Н. В. Ревякиной, И. Х. Черняка. М., 1989. Лит.: Корелин М. С. Этический трактат Л. Валлы «Об удовольствии и об истинном благе»//ВФиП. 1895. 4. C. 391-444; 5. C. 519-557; Gaeta F. Lorenzo Valla: Filologia e storia nell " Umanesimo italiano. Napoli, 1955; Ревякина Н. В. Политическое значение трактата Л. Валлы «Заявление о ложном и вымышленном даре Константина»//ВМУ. 1961. 4. С. 35-53; она же. Творческий путь Л. Валлы и его филос. наследие// Валла Л. Об истинном и ложном благе. О свободе воли. М., 1989. С. 5-64; Хоментовская А. И. Лоренцо Валла - великий итальянский гуманист. М.; Л., 1964; Fois M. Il pensiero cristiano di L. Valla nel quadro storico-culturale del suo ambiente. R., 1969; Camporeale S. I. Lorenzo Valla: Umanesimo e teologia. Firenze, 1972; Lorenzo Valla e l " Umanesimo italiano: Atti del Conv. intern. di studi umanistici. Padova, 1986. |
| Многолетние труды подорвали телесное здоровье святого Доминика. Он скоропостижно скончался в своем монастыре в Болонье, где и был погребен. Перед самой смертью Доминик, как когда-то в детстве, попросил положить его на голый пол. Это случилось в 1221 году, когда святому Доминику едва исполнилось 50 лет. А.А. Аннин Фома Аквинский Будущий философ и святой Католической Церкви Фома Аквинский родился примерно в 1225 году на юге Италии. Он был седьмым сыном графа Аквинского, отсюда и его прозвище: Аквинат. Карьера Фомы, казалось, была предопределена с самого рождения: отец мечтал, чтобы он со временем стал аббатом бенедиктинской обители Монте-Кассино, расположенной неподалеку от их родового замка. Уже в пятилетием возрасте мальчика отправили жить и учиться в этом прославленном и богатом монастыре. Уже тогда Фома задавался недетскими вопросами: «Что есть Бог ? И можем ли мы, простые смертные, познать Его своим разумом?» Поискам ответов на эти вопросы Аквинат посвятил всю свою жизнь. Повзрослев, Фома продолжил свое образование в университете Неаполя. А в 19 лет юноша вдруг вышел из повиновения отцу и матери. «Я желаю стать монахом, но вовсе не бенедиктинского монастыря, а нищенствующего ордена святого Доминика». Влиятельные и богатые родители пришли в ужас. Доминиканцы были известны своим суровым, аскетическим образом жизни. В то время они воспринимались высшим светом как некие бродяги, которые ходят по миру и проповедуют Евангелие простым мужикам. И для отца Фомы, аристократа графа Аквинского, была унизительной сама мысль о том, что его сын может стать монахом нищенствующего ордена. Фома отвечал на эти родительские слова: «Отец, меня нисколько не интересует карьера. Я хочу всю жизнь бескорыстно служить Церкви». Доминиканский орден послал прилежного и скромного юношу на учебу в Париж, в знаменитую Сорбонну. Но по дороге Фому настигли старшие братья, связали его и увезли в родительский замок. Там Фома был заточен в башню. В каземате юноша продолжал учиться: читал «Метафизику» Аристотеля и практически выучил наизусть Священное Писание. Так прошло больше года. Каждый день родные приходили к нему и слезно убеждали изменить свое решение. Фома был непреклонен. Тогда братья решили скомпрометировать Фому – в первую очередь, в его собственных глазах. Они подослали к нему в каземат красивую куртизанку, которая попыталась совратить юношу. Тот выхватил из камина горящее полено и закричал: «Если эта блудница немедленно не уйдет, то, клянусь, я подожгу весь замок!» Девушка в страхе убежала, а потрясенные родные смирились с жизненным выбором Фомы и выпустили его на волю. |
|
|
