| Общий вид деревни переселенцев после Радоницы и свадеб был такой: у кого были свадьбы, там после обеда слышались весёлые голоса и песни. Те же, кто не участвовал в свадебных гулянках, работали с утра до вечера по дому и по хозяйству: делали пристройки, ездили за брёвнами в лес, женщины вспахивали гряды в огороде, приготовляли парники для огурцов, сеяли лён, а из той пряжи, что за зиму напряли, надо было ставить кросна и ткать холсты. У каждого дома на улице стояли козлы высотой в рост среднего человека. На эти козлы закатывали брёвна для распилки на доски. Эту разделку брёвен производил сам хозяин. У каждого многосемейного хозяина была своя продольная пила. Двадцатилетний сын вставал на низ под бревно и заменял пильщика-специалиста. Лес, распиленный на доски разной толщины, складывали в штабеля для просушки. Здесь же проходила разделка брёвен и для постройки домов. Семьи у этих переселенцев были большие. Совсем не редкость встретить в одной семье трёх женатых сыновей, живущих всеми в родительском доме. Это объясняется тем, что они приехали в этот край не так давно. Рассуждали они так: надо сначала потверже встать на ноги, а потом уж думать о выделении своих сыновей, тогда общими силами и будем им строить хаты. Семейная дисциплина была строгая, во многом с опорой на «Домострой» . Несмотря на то, что старший сын своим внешним видом бывал почти похож на своего отца, но без разрешения батьки он ничего по своей личной инициативе делать не будет – всё по указанию отца. Такое явление удивляло многих из нас. В праздничные дни, когда ставили горилку на стол, отец наливал всем рюмки, включая детей пяти-шести лет: по рюмке заставлял выпить и этих малышей. Считалось, что, если дети приобщены к горилке с детства, то не будут пьяницами, когда вырастут. Мать здесь – глава над снохами и дочерями. У неё дисциплина даже строже, чем у отца. У каждой женщины в семье есть определённая обязанность, и никто не смеет её нарушить. Например, одна сидит за кроснами. Кросна – это упрощённый ткацкий станок с бёрдами и челноками . Такие станки – в каждой семье, на нём ткут холсты, половики, коврики. |
| Особенно завладели нашим вниманием скалы необычной формы, как бы пронизанные множеством входов и выходов. Выяснилось, что это вулканический туф, порода, интересная во многих отношениях. Туф появился здесь вследствие извержения вулкана в очень отдаленные времена. Он легко обрабатывается, но, затвердевая под воздействием воздуха, приобретает повышенную прочность. Поэтому местные жители с незапамятных времен стали выкапывать пещеры и целые поселения в толще этой породы. В ней не заводится плесень, не живут жучки и паразиты, что и по сей день делает пещерные склады идеальным хранилищем для продуктов. Очень часто местные дома словно врастают в нагромождения скал, расширяя свою площадь за счет высеченных в туфе пещер. Комнатка в пещерном доме В одном из селений нас провели в пещерное жилище турецкой бабушки. Шкафчик с фотографиями, украшенными фольгой и цветочками, словно перекочевал сюда из избушки в какой-нибудь северной русской деревне. Опрятные плоские диваны вдоль стен напоминали лавки и были устланы коврами домашней работы. Здесь же стоял ткацкий станок с разложенными перед ним низкими подушками. В углу разместилась настоящая железная печка-буржуйка, с угловатой трубой, уходящей на улицу. Бабушка степенно ответила на наши вопросы и разрешила нам сфотографироваться в ее жилище. На поверхности земли сочетания туфа, песчаника и базальта образуют причудливые рельефы. В результате выветривания горных пород части базальта нависают над конусообразными основаниями из туфа, как некие шляпки. Такие каменные грибы или столбы турки называют «перибаджаларами» (или «каминами фей»), и встречаются они здесь повсеместно. Иногда белые и розоватые конусы туфа образуют целые группы, напоминая застывшие волны. Плоские равнины соседствуют с обрывистыми ущельями, холмы сменяются оврагами, в которых протекают неширокие реки. В этом мы убедились во время последующих поездок по окрестностям Ургюпа, Невшехира, Мустафапаши и Ортахисара. Святой Иоанн Русский Долина Пашабаг Первым святым, о котором нам напомнили хозяева, был святой Иоанн Русский. |
| Обратимся к материалу, из которого была изготовлена завеса, и к способу его обработки. Несомненно, что это всё имело символический характер. Расшифровка символики завесы открывает ветхозаветное значение преграды. Мишкан и парокет были сделаны из покрывал крученого виссона и из голубой, пурпуровой и червленой шерсти (Исх 26:1). Прежде всего разберёмся в терминологии. Под виссоном и шерстью скорее всего подразумевается одна и та же материя, либо ткани, близкие друг другу по составу. В качестве доказательств можно привести два аргумента. Во-первых, по древнему и строгому иудейскому обычаю категорически запрещается смешивать шерсть с каким-либо другим видом ткани. Для шерстяных изделий были предназначены даже отдельные веретёна, в то время как для льняных и хлопчатобумажных изделий можно было использовать один и тот же ткацкий станок 18 . Во-вторых, по Геродоту, виссон сделан “из древесной шерсти”: шерстью могли называть всякого рода материю, но при этом принципиально разделять её происхождение — животное или растительное. По мнению многих исследователей, виссон — это либо лён, либо хлопок 19 . В Египте под этим названием подразумевали льняное полотно, которое употреблялось как составная часть жреческих и царских одежд и при мумифицировании и считалось очень дорогим. Лён мог быть очень тонким (Иосиф Флавий сравнивает его тонкость с “кожей змеи”) 20 , практически полупрозрачным, белого (или, по толкованию Филона Александрийского, фиолетового) 21 оттенка. При необходимости он хорошо впитывал красители и приобретал густой, насыщенный цвет. Для изготовления завесы Скинии использовались чистые, естественного оттенка нити виссона, которые искусно переплетались с нитями, окрашенными тремя разными красками: голубой, пурпуровой, червлёной. Но если внимательно вникнуть в данное указание, касающееся расцветки ткани, то можно заметить, что белый (или фиолетовый) оттенок близко сочетается с голубым, пурпуровый — с червлёным (то есть красным). Таким образом, завеса была соткана из гармоничных цветов, которые не контрастировали, а напротив, мягко переливались, углубляли друг друга, выявляя тончайшие тона. Стоит также отметить, что происхождение красителей — растительное и животное — создавало особо богатые и глубокие цветовые градации. Григорий Нисский так пишет об их сочетании: “разноцветные завесы искусной ткацкой работы, где различные цвета сочетались друг с другом, придавая ткани красоту”. |
| — Ну что там прошлое вспоминать! Тодор — хороший паренек. Он лошадей любил, и я им была довольна. Раз дала, значит, заслужил. — Но ты-то, дудука, не заслужила того, чтобы на зиму глядя остаться босиком! При разделе твоего имущества Тодору достались сапоги. Но могу ли я допустить, чтобы он в твоих сапогах щеголял, а ты босиком ходила? За такой грех нас поразит проклятие! Вот сапоги. Бери их и носи на здоровье! Она положила на порог шалаша мои сапоги, поклонилась мне земным поклоном и со словами «jarta m» («прости, если я виновата») ушла. Страх перед проклятием Еще один «фотоснимок». Тоже где-то на винограднике. Только уже весной. Пришла ко мне Наталия Чебанчук, косоглазая старая дева, деревенская портниха, и принесла мне штуку домотканого холста, полученную ею при разделе моего имущества на том основании, должно быть, что ее мать, старая суетливая Мариора, ткала это полотно. Дело в том, что мама любила собирать к себе деревенских баб, чтобы послушать разные байки. Наши молдаванки — по существу, руманизированные украинки, а украинцы вообще славятся остроумием, наблюдательностью и многими талантами, в том числе и умением вести интересную беседу. Зимой много свободного времени. Вот и ставили у нас статы (ткацкий станок), и бабы, то та, то другая, ткали по одной основе полотна, за что и получали половину. В материальном отношении маме это было вовсе невыгодно, но это был предлог устроить своего рода «женский клуб»: одна ткет, а остальные языками чешут. А мама их слушает и угощает чем Бог послал: чаем с пирогами, вином, фруктами… На что мне был этот холст? До весны я уже не только «оперилась», но и обросла таким количеством всякой одежды, какой у меня и дома не было. Дома я на себя тратила очень мало — все шло на хозяйство. Теперь же приходилось расходовать на себя самое — вот и покупала то одно, то другое. Я сначала и брать этого холста на хотела, но Наталия очень настаивала и наконец призналась почему: — Чужое, особенно то, что слезами полито, добра не приносит! — Ну, над холстом-то я слез не проливала! |
| Когда же, став епископом, он увидел в Церкви, порученной ему Богом, ту же язву, еще более глубокую и зараженную, он, согласно бесхитростной метафоре его биографа, «вооружился бритвой» и принялся резать ею без всякой жалости и опасения. Беспощадный врач, святитель сначала частным образом каждого, о ком слышал, призывал увидеть, что тот предается подобной жизни; одних прогонял, другим делал грозные внушения, потом возобновлял свои увещания и осуждения открыто. «Уж если выбирать из двух зол, – говорил он им, – то я предпочитаю таким клирикам, как вы, сводней открытого разврата. Эти несчастные лишены врачевания, оно им вовсе неизвестно, и пагубное ремесло осуждает их на гибель, но вы, вы пребываете у самого источника душевного здравия, а между тем не только живете в мерзости разврата, но и посеваете его среди добрых». Он говорил также, что даже блудницы менее преступны в его глазах, нежели эти ложные сестры, которые именем девства прикрывали разврат свой. Таковы были энергичные речи, которыми, по словам Палладия, он пытался пристыдить клир, дабы возвратить его к честной жизни. Его сочинения дают более полное понятие о том, каковы были эти увещания, столь целительные для нравов того времени и столь любопытные для истории. Златоуст обнажает все ничтожество священнослужителя и падение женщины в узах подобного разврата, которое влекло за собой и должную кару. Со всей смелостью, которая оправдывается целью написания этих картин, он вводит читателя в самый домашний угол, где сожительствовал клирик со своей сестрой Агапитой, и поочередно разбирает два предложения: первое – если сожительница бедна, и второе – если она богата. «Войдем, – говорит он, – в их жилище, и предположим сначала, что сестра бедна. Если она бедна, то ей предстоит необходимость работать собственными руками. Священник тут же подле нее, у них общая комната, общая утварь. Скажите же мне, какое зрелище представит вам жилище человека, своим саном предназначенного к уединенному созерцанию? Женские юбки, пояса, головные повязки висят на стене; в комнате челнок, прялка, веретено, ткацкий станок, корзины, по всем углам запасы шерсти и льна с бердами и чесалками – вот убранство, украшение жилища священника! Служанки или соседки прибегают туда поработать или поболтать с хозяйкой. |
| Но нельзя в этом убедить... Обложившие все тело свое железом, одевающиеся в рубище, ушедшие на вершины гор, постоянно живущие в посте и всенощных и неусыпных бдениях, соблюдающие всякую строгость в жизни, не позволяющие никому из женщин входить в свои хижины и пещеры, – едва преодолевают неистовство похоти. Но эти девы, отвечают духовные, имеют нужду в защитнике, опекуне, правителе, ходатае... Извинение, от которого должно краснеть», восклицает Златоуст. «Как! Духовные делаются опекунами, экономами у женщин?! Неблагородны ваши надежды, – говорит клирикам Св. обличитель их, – когда вы, получившие заповедь нести крест и следовать Христу, отвергнув крест, сидите около прялки или корзинки. Потому нас везде и называют сластолюбцами, тунеядцами, льстецами и женскими угодниками». Таково состояние души клирика, живущего с «безбрачной отроковицей». Скажем теперь словами святителя о внешней обстановке домов сожительства, выражающей весь преступный характер этого печального явления в церковной жизни. «Зачем жить с девой! Но она бедна, говорите вы, я ей помогаю. Прекрасная любовь! и сверх того, нет ли бедных мужеского пола? Почему бы тебе не собрать их? Но вам нужны женщины. Есть и женщины старые, слепые. Ваша любовь имела бы более цели и достоинства. Но этих старых женщин вы не захотите видеть и во сне: вы всюду ловите тех, которые молоды и красивы, руководствуясь непростительной причиной этой ловитвы. Мне нужна женщина для управления моим домом. Разве есть у тебя множество иноземных и недавно купленных рабынь, которых нужно приучать к пряже и другим работам; или – обширное хозяйство? Ничего такого ты не скажешь; но только то, чтобы она наблюдала за шкатулкой, одеждою и прочим скудным имуществом, накрывала стол, постилала постель, зажигала огонь, омывала ноги»... «Войдем в их жилище», говорит проповедник. «Бедная сожительница должна работать собственными руками. Священник тут же, подле нее; у них общая комната, общая утварь. Скажите же мне, какое зрелище представит жилище человека, своим саном предназначенного к уединенному созерцанию? женские юбки, пояса, головные уборы висят по стене; в комнате: челнок, прялка, веретено, ткацкий станок, корзины; по всем углам запасы шерсти и льна с бердами и чесалками: вот убранство, украшение жилища священника!... |
| В то же время некоторые специфические особенности, характерные для индоевропейского словообразования, почти совсем не принимаются во внимание при этимологическом исследовании. Одной из таких особенностей является широко распространенное в индоевропейских языках чередование суффиксов, в частности чередование наиболее детально исследованное Ф. Шпехтом (Specht 1944 (1947): 179–183). Наглядное представление об этом чередовании могут дать следующие примеры: лит. kir-muõ «червь» – ст.-сл. ЧРЬ-В-Ь, др.-прус, kr-men-s »чрево» – ст.сл. ЧР-В-О, др.-англ. – filmen «кожица» – рус. пле-в-а, лит. stuo-muõ »стан, фигура» – лтш. stà-v-s, лат. cul-men «вершина» – лит. kal-v-à »холм», дор. στμων «ткацкая основа» – рус. диал. ста-в »ткацкий станок», лит. ar-muõ «пашня» – лат. ar-v-um. 253 Из двух чередующихся образований со значением »пашня» в латинском языке сохранилась форма с суффиксом а соответствующий дериват с суффиксальным закрепился здесь за словом, обозначавшим используемый на пашне рабочий скот (armentum). Семантическая связь между значениями «пахать» и »рабочий скот» надежно подтверждается приведенным в статье Ф. Скуча примером из литовского языка: árti «пахать» → arkls »лошадь» (Skutsch 1909: 348). Еще нагляднее эта связь выступает в германских языках, где имеет место не только семантическое, но и полное словообразовательное совпадение с соответствующими латинскими примерами. Еще Г. Рейхельт сопоставлял лат. armentum с др.-исл. jormune «крупный рогатый скот», »лошадь» (Reichelt 1912: 317). Это сопоставление было принято В. Порцигом (Porzig 1924: 231), а также авторами этимологических словарей латинского языка (Walde 3 , I, 68; Ernout, Meillet, I, 47). Действительно, семантика обоих слов совпадает, оба они являются образованиями с одним и тем же и.-е. суффиксом различаясь между собой только огласовкой корня и Слова, относящиеся к группе лат. arma «оружие», др.-гр. ρμα »колесница», ροφσειν «прилаживать» и т.д., не знают иной огласовки корня, кроме огласовки –а-. Это обстоятельство представляет собой еще один аргумент словообразовательного характера, подтверждающий Варронову этимологию лат. |
| Основателем названного музее считается доктор философии – Оскар Форстрем, бывший лектор Сердобольской учительской семинарии и нынешний ректор Ювяскюльского лицее. Музей имеет два отделение, помещенные в разных местах города. Мы успели осмотреть собственно одно из них, называемое «Карельской избой» (Karjalan tupa). В нее ведет небольшая входная дверь с высоким порогом (куппуз). Прямо против двери бросается в глаза значительной величины черная доска с написанным на ней приветствием каждому посетителю дома. Вот текст этого приветствие: «Terve, terve tultuasi Tanne pienehen tupahan Matalaisehe majahan Honkaisehen huonehesen Petajdisehen pesâhân!» В переводе на русский язык это значит: «Здравствуй, здравствуй ты, явившись В эту маленькую избу. В эту низкую постройку. Здесь в еловое жилище И в сосновое строенье». Приветствие это заимствовано из 21-й песни Калевалы (народная финская эпопея, состоящая из 50 песен). Так в последней «хозяйка на Похьоле, та старушка в Сариоле» приветствует приехавшего к ней жениха ее дочери. Влево от входной двери устроена большая печь, из которой дым выходит прямо в избу и отсюда уже – наружу чрез особо устроенное для этого отверстие в потолке (râppânâ). Отверстие это, когда печь не топится, обыкновенно закрывается деревянною дверкою, подпираемою простою палкою. Во всей избе имеется всего лишь два маленьких окна в одно отекло с деревянными задвижными внутренними ставнями. Вдоль стен расположены широкие лавки (penkki). У одной из лавок стоит деревянный стол (pôyta) со шкапом, а у стола с внутренней стороны избы – деревянная скамья с двумя ножками (rahis), образованными из двух суков дерева, другой же конец скамьи без ножек опирается на лавку. В углу избы на противоположной левой стороне от двери помещается ткацкий станок (kangaspuut) со всеми принадлежностями. По внешнему виду и по конструкции он напоминает малороссийские «верстати», только несколько пониже последних. Около печи устроен голбец (kolpitsa), – нечто вроде большого ларя. Голбец у карелов служит местом сохранение съестных продуктов, следовательно, назначение его тоже, что и так называемого у русских крестьян «коника», или малороссийского «молошныка». |
| Признаки, указывающие на занятия женщин: «ткущая дева», «ткацкий станок», «корзина с ушками, для пряжи» «конопля» и «конкубина – служанка прядущая», «перлы» «Страж царских дщерей» или " пояса перлов», «Дева царских дщерей», «Ложе девы», «спальня царских конкубин», т. е. время совершения и заключения брачных союзов, «кормилица императорского сына, которого она держит на коленах и кормит грудью» или просто называется «Небесной кормилицей» также «Млекопитательницей»; у монголов она называется, «Матерью новорожденного» и тою которая рождает мудрого младенца. Китайские мальчики и школьники, желающие получить мудрость, ночью, в период зимнего солнцестояния собираются в кучки, выходят на улицу, или в поле, с пением и игрою на флейте или свирели, дружно поклоняются с жертвенными свечками (Сян) и молятся к «южной звездочке Девы» или «звезде плеч девы матери»; причем просят, чтобы она сделала их также умными и хорошими людьми, как ею рождаемая «звездочка мудрого младенца». Из представленных образов чисто национальных, нельзя не соблазниться мыслью, что под ними можно разуметь таинственные указания или намеки на великую тайну вочеловечения Иисуса Христа от Пр. Девы Марии. Действительно, существуют ученые (напр. Дюпюи), имеющие своих поклонников, которые в рассматриваемом и кажущемся совпадении на астрономических сферах поэтических образов, довольно думают составлять непозволительные для христианства комбинации. Они смешивают с фактами чисто историческими – вымыслы, ничего не имеющие основательного и общего с тем, что на самом деле. А потому и мы должны крайне осторожно относиться к разным восточным фикциям и сказаниям в этом роде, или, подобно выше – приведенным о происхождении мудрого святого. Однако же, игнорировать теми и другими не можем и сообщаем то, о чем говорят лучшие мыслители и писатели древности или новейшие г.г. ученые. Примиряющим крайности вымыслов действительно историческим верованием может служить идея еврейского народа о Мессии, сохранившая глубокий смысл среди китайских евреев, более здраво относившихся, под влиянием китайского просвещения, к ожидаемому Царю мира: Мессию они разумели как реставратора, восстановителя и обновителя мира – Taebah; он не будет завоевателем, но великим учителем, пророком – подобным Моисею. |
| Неподалеку от берега стоял небольшой бревенчатый дом, почти хижина, под толстой и лохматой камышовой крышей, нахлобученной почти по самые окошки, на гребне крыши длинной куртинкой росли ирисы, прозрачные, с дымчатым лиловым оттенком, простенький дом был как бы увенчан аметистовой короной. На пороге хижины стояла белокурая красавица в белом платье, отделанном широкой каймой голубых и сиреневых тонов, с тонким серебряным обручем на распущенных волосах. Я догадалась, что это и есть Ольга. — Так значит, ты — мой самый последний потомок с Земли? Спасибо, Алеша, что исполнил мою просьбу и привел ее. Проходите в дом! В хижине была всего одна комната. Один ее угол занимал грубо сложенный очаг из дикого камня, в другом стоял деревянный ткацкий станок, с виду очень древний, на нем была натянута пестрая ткань. Перед двумя маленькими окошками размещался большой дубовый стол, а возле него, с одной и с другой стороны, две широкие лавки. Еще одна такая же лавка под стеной напротив была покрыта домотканым покрывалом, и на ней лежали тяжелые старинные книги и стояли глиняные и медные сосуды, а по стене над лавкой была протянута веревка с пучками сухих трав. Ольга поставила на стол кувшин молока и кружки, на круглую резную доску выложила нарезанный толстыми ломтями хлеб, от которого шел аппетитный теплый запах, поставила плошку с кусками медовых сотов. — Угощайтесь, милые гости, дорогие правнуки! Алеша прочитал молитву и благословил трапезу. Мы молча пили молоко и ели хлеб с медом, поглядывая на Ольгу, а она задумчиво разглядывала нас, сидя напротив со сложенными на коленях руками. — Спаси Господи, прабушка! — по-райски поблагодарил ее Алеша, когда мы наелись. Мне понравилось, что вместо того, чтобы повторять, как вороненок: «Пра… пра… пра…», — он и «прабабушку» сократил до «прабушки». После трапезы Ольга показывала нам свою долину и рассказывала о хрустальных цветах, которые сама сочиняла и выращивала: — Расти они могут только при изобилии влаги в воздухе, под прямыми солнечными лучами они сразу же вянут и засыхают. Правда, они, и высохнув, не теряют красоты и прозрачности, но становятся очень хрупкими; иногда их берут у меня для украшения церквей к праздникам. А в основном это цветы для украшения водопадов и горных потоков. |
|
|
