| Позже летопись семьи дополнилась летописями сел Пожарье и Топалки, В отдельные папки легли материалы о карелах, славянах, староверах. Тогда окрестные деревни еще не полностью обезлюдели. Вот и ходила от дома к дому. Попутно люди стали предлагать различную утварь, валявшуюся по чердакам и в сундуках. Глиняные горшки, крынки, прялки, скалки, старинную одежду, обувь, орудия труда. Брала. А потом это так захватило, что превратилось больше, чем в увлечение. И теперь в библиотеку приходят не только, чтобы взять книжку, но и посмотреть на бесценные реликвии, выставленные на стеллажах вдоль стен. Летом то и дело заглядывают дачники, приводят с собой детей и гостей. Разглядывают Похвальный лист земского народного училища, датированный 1886 годом, старые издания Псалтыри и Нового завета. Дореволюционные бумажные купюры, называемые в народе «екатериновками». Дореволюционные фронтовые фотографии. План деревни Топалки 1880 года, на котором обозначены все дома и названы все ее тогдашние жители. История! Листают «Календарь собеседника» за 1898 год, «Вечернюю беседу с крестьянами» за 1865-й. Рядом с патефоном, который хоть сейчас заводи и слушай пластинки, выставлены прялки, принадлежавшие когда-то, по всей видимости, людям небедным, потому как одна украшена цветной соломкой, другая – вставленными металлическими кольцами, а третья – вообще полуавтомат с педалью, колесом и ремнем, передающим вращение веретену, ее называли еще самопрялкой. Здесь же старинное радио, настенные часы 1927 года, кафтан, точаная рубаха, лапти, чуни, глиняная и деревянная посуда, коромысла, ткацкий станок. Дальше – рушники, женские головные уборы, свадебный венец, каким-то чудом сохраненный одной из деревенских бабушек. Скатерти, подзоры, набивные и вышитые полотенца, рядна – покрывала на сундуки. Отдельно красуются самовары. Один маленький, медный, ручной работы 1889 года, рассчитанный на семью из двух-трех человек. Второй – уже на большую семью, латунный, с клеймом фабрикантов Баташевых 1912 года. С самоварами соседствует богато украшенная керосиновая лампа. |
| Глубоко поучительна также попытка Платона обосновать всю жизнь проектируемой полуаскетической коммуны на религиозном принципе. Он рекомендует воспитывать юношество и воинов системой особых религиозных мифов. Такие мифы должны быть о сотворении мира, об отношении богов к людям и т.д. В них коммунистический уклад должен получить высшую санкцию. Замечательно, что эта мысль впоследствии повторяется у многих радикальных и социалистических деятелей. Так, Робеспьер во время французской республики в отмену «поповской религии» счёл нужным ввести «культ Верховного Существа», впрочем, с обязательством, чтобы это «Существо» не вмешивалось в дела парламента. Далее мы видим целый ряд так называемых социалистов, которые, не веря «ни в Бога, ни в чёрта», тем не менее настаивают на необходимости религии «для народа»; они готовы рекомендовать даже христианскую религию, но опять-таки с оговоркой, чтобы она не только не противоречила учению социализма, а, наоборот, свыше санкционировала его. Все эти господа делают ту же ошибку, что и Платон. Его мифы должны сочиняться философами, т.е. заведомо должны быть основаны на лжи. Но ложь рано или поздно раскроется и тогда вместо желательного цементирования данного строя получится полнейший его развал. Но Платон ещё мог думать, что образование в его коммуне будет уделом меньшинства, следовательно обман не раскроется, но что думают современные сочинители культов и исправители христианской религии?.. Ещё следует обратить у Платона внимание на то, что в своём коммунистическом строе он не вводит принципа равенства. Судьбу государства он вверяет аристократическому меньшинству, так как господствовавшая в его время демократия достаточно обнаружила свои отрицательные стороны. В сущности демократия по своему существу не только в Греции, но и везде не могла стать творческим фактором. В этом отношении весьма характерно признание английского учёного Генри Мэна (Main). «Всё что сделало Англию славной и богатой, – говорит он, – есть дело меньшинства. Мне кажется неопровержимой истиной, что если бы в течение четырёхсот лет в стране существовало широкое право голоса и многочисленные избиратели, у нас не было бы ещё ни религиозной реформы, ни смены династии 53 , ни свободы веры ни даже правильного календаря. Молотилка, механический ткацкий станок, прядильная машина, а может быть, даже и паровая машина были бы запрещены. И вообще можно сказать, что всё ближе надвигающееся владычество масс – худшее предзнаменование для законодательства, опирающегося на научное знание, требующего для своего понимания умственного напряжения и самоопределения для того, чтобы ему подчиняться. Под конец своей жизни Платон почти совсем отрешился от своих социалистических идеалов, находя их непригодными для людей. Даже аристократический принцип управления он как-будто сменил на монархический. Так, в законах он пишет: |
| CLVII. К старости стала Зоя уже нетверда рассудком, но не то чтобы лишилась разума или сошла с ума, а просто потеряла всякое представление о делах и была совершенно испорчена царским безвкусием. Если ее и украшали какие-то душевные добродетели, то ее нрав не сохранил их в чистоте, но, выказывая их больше, чем следует, придал им более безвкусия, нежели достоинства. Не стану говорить о ее благочестии, не хочу здесь обвинять царицу за его избыток, этой добродетелью ее никто не мог превзойти, она жила одним Богом, и все происходящее возводила к его воле, за что я уже выше воздал ей должную похвалу. 248 В остальном же была она то мягкой и расслабленной, то жесткой и строгой, причем оба состояния сочетались в одном человеке и сменяли друг друга в мгновенье ока и без всякой причины. Если кто-нибудь при ее неожиданном появлении бросался на землю, притворяясь будто, как ударом молнии, поражен ее видом (такую комедию перед ней разыгрывали многие), то она сразу одаривала его золотой повязкой, но если он при этом начинал пространно выражать свою благодарность, тут же приказывала заковать его в железные цепи. Зная, что ее отец не скупился на наказания, лишая осужденных глаз, она подвергала такой каре за малейший проступок, и если бы не вмешивался самодержец, многим людям вырвали бы глаза без всякого повода. CLVIII. Она была щедрейшей из всех женщин, но меры в сей добродетели не знала и потому все сразу и погубила; одной рукой она еще отсчитывала деньги, а другую уже простирала к Всевышнему, чтобы снискать милость к одариваемому. Царица приходила в восторг и от сердца радовалась, если кто-нибудь подробно описывал ей доблести ее рода, а особенно дяди Василия. Достигнув семидесяти лет, она сохранила лицо без единой морщинки и цвела юной красотой, однако не могла унять дрожи в руках, и ее спина согнулась. Царица пренебрегала всякого рода украшениями, не носила ни золотошитых платьев, ни ожерелий, но не одевала и грубых одежд, а прикрывала тело легким одеянием. CLIX. Царских забот с самодержцем она не разделяла и желала оставаться вдали от подобных занятий; да и из того, что обычно привлекает женщин – я имею в виду ткацкий станок, веретено, шерсть и пряжу,– ничто ее не трогало, и владела царицей только одна страсть, которой она отдавала себя всю: приносить жертвы Богу – я говорю сейчас не о словесных мольбах, приношениях и покаяниях, а об ароматических растениях и всем том, что доставляют в наши земли из Индии и Египта. |
| В детстве, помню, любил древнюю историю. И книжку школьную помню, даже запах ее. Помню некоторые иллюстрации, например «Разрушение Коринфа» или бюст Перикла. И еще помню удивление при виде изображения ткацкого станка с подписью «примитивный ткацкий станок». Я смотрел и думал: «Чего тут примитивного? Я б такое в жизни не додумался сделать» Сколько раз с тех пор я читал и слышал, как люди отзываются о прошлом, очень и не очень далеком, с неизменным презрением. «Посмотрите, какой век на дворе!», — кричат они. Причем громче всего кричат, когда хотят что-то красивое в жизни заменить на гадость, подделку. Хочет, к примеру, вопреки закону Божию, дядя не с тетей спать, а с таким же, как он сам, дядей. Разве он будет кричать о том, что он чувствует мир не сердцем, а задним проходом? Нет! Он будет кричать о магии цифр, о том, какой век на дворе, и на основании хронологии будет требовать отмены классической морали. Ну не гадость? Розанов говорил, что Европа (современная ему), это постоянное расшаркивание перед негодяями, постоянная попытка их «понять и простить». Поэтому, говорил он, негодяи то ли «разорвут», то ли «задушат» Европу. Актуальны ли его слова сегодня, думайте сами, а я в очередной раз кланяюсь тени Василия Васильевича. Когда мыслители прошлого мечтали о будущей свободе человека, о его предназначении и высоком творчестве, когда они создавали свои прекраснодушные теории, разве могли они предполагать, что любовь к греху в человеке сильней, чем любовь к творчеству? Разве могли предполагать, что хам, лишившийся своих оков, не полюбит тут же весь мир, а станет тыкать волосатым кулаком с фиолетовой надписью «Вася» в морду тем, кто не способен дать сдачи? Не могли предполагать. Поэтому мы на них и не в обиде. Хотя должны были предполагать. Должны были смотреть внутрь и вглубь, а не только по поверхности. Подражая поверхностным мыслителям древности, и нынешние болтуны не утруждают себя анализом, а чертят под линейку хронологию мировой истории так, как бывшие колонизаторы чертили под линейку границы государств на карте Африки . «В прошлом – тьма, в прошлом – мрак, а у нас – свет, разум, тепло и победа над невежеством». Да поглядите ж вы, что сплошь образованные туристы рисуют мелом на скалах или вырезают ножиком (!) на деревьях! Вы хоть раз современные наскальные шедевры видели, оленей, там или бизонов? А ведь рисование в школе все изучали. |
| Таким образом, труд позволяет будущему человеку не только брать, но и давать. Каждый человек берет: берет у природы и у других – с рождения и до последнего вздоха. Каждый нравственно тонкий человек знает об этом и ощущает это всю свою жизнь. Вот почему живет в нем потребность как-то отплатить за эти дары, превратить одностороннее «взимание» в благодарный обмен. Получение обязывает, отдача облегчает. Но интенсивнее всего человек отдается в любви и в труде. Недаром же говорится: «в поте лица своего». Духовный труд изнуряет человека не меньше, чем физический. Каждый благородный человек, получая, старается оправдаться перед природой и своими ближними. И тут он прав. Он «вкладывает себя» в свою ниву, в свой ткацкий станок, в свою книгу – и уже не ощущает себя среди людей «мироедом». Вот где искупительная благодать труда. Но и этим еще не исчерпывается счастье труда. Всякий труд есть исследование, и всякий труд есть расширение человеческого горизонта, человеческих перспектив и человеческой власти. Любой труженик созерцает, приспосабливается к природе, имеет дело с новой конъюнктурой мира. В жизни, как и в истории, повторов не бывает. Каждое мгновенье ново, небывало своеобразно. Каждое ставит новые задачи и открывает новые постижения. Их надо только ухватить и расшифровать. В быту это именуется «опытом» и «культурными традициями». Но любой жизненный опыт – это кладовая суждений и познаний; а каждая традиция – это драгоценное наследие более ранних откровений. Пока человек жив, он ищет верный путь (по-философски это «метод», от др.-греч. «μεθοδος»). A верный путь – это тот самый путь, который ведет к предметной субстанции мира, то есть к идее Бога, к ткани Божией. Путь этот довольно легок и близок в состоянии молитвы и вдохновения. Но его надо отыскать и пойти по нему в буднях труда. И тут не обойтись без мудрости веков, традиций предков, опыта отцов и личной пытливой отдачи труду. Тогда работаешь вместе с остальным человечеством, с радостью впитываешь уже давно добытое как наследство приданое и чувствуешь себя как бы на гребне волны, как бы последним звеном в цепи этого традиционного «дознания» вещей. И всякое полезное изобретение предстает новодобытым результатом в длинном ряду уже известного. |
| Санки из тотемского музея " Открытые фонды " Как и почему мы перестали такими быть? Не все, конечно, перестали: мастера и мастерицы радуют нас и сегодня. Но это, опять же, отдельные личности, исключение, а не правило и не традиция: традиция как «способ передачи огня» – утрачена. Не так давно я страдала, едучи в автобусе и невольно слушая одну радиостанцию: «В дороге мне всегда охота какого-нибудь движового музла», – признавалось в эфире некое юное создание. Мне жаль эту девушку: лучше бы она пряла при лучине и пела песню, перенятую от бабки или «крёсны». И не беда бы, что сарафан домотканый, лапотки липовые, а на обед – только щи из кислой капусты с черным хлебом да ячневая каша. Зато душа цела… Но в прошлое возврата нет. Произошла катастрофа, утрата, скорее всего, невосполнимая. Конечно, этот процесс можно воспринимать как закономерный, неизбежный, объяснить техническим развитием цивилизации, тем самым прогрессом, подарившим человеку сначала патефон, потом телевизор, потом ютуб-канал. Дескать, у наших предков всего этого не было, им только и оставалось, что петь и плясать самим, а нам-то сейчас это зачем? Тот же прогресс отобрал у человека расписную деревянную ложку и вложил в его руку безликую металлическую; убрал из наших комнат расписные сундуки, заменив их заводской мебелью; сделал ненужными прялку, домашний ткацкий станок, трепало для льна, а заодно и коромысло… Однако ведь не убивает прогресс в человеке творческого начала, не лишает его возможностей творчества! Прогресс лишь устраняет некоторые к нему стимулы, и то не для всех – существуют же, повторюсь, и сегодня творческие люди. Поэтому я полагаю, что враг рода человеческого просто пользуется техническим прогрессом, чтобы отвратить человека от творчества, убить в нем стремление к веселому сердечному труду. Прялки в тотемском музее И сейчас речь не о том, петь или не петь, резать миски из липы или не резать – это могут не все! Берите шире: человеком быть, по образу и подобию созданным, или – потребителем, которому внутренний, сердечный труд – ну просто совсем ни к чему. Наше время – время великого соблазна потребительством. |
| Жена и муж в телесном отношении разделены: ей определены ткацкий станок, веретено, корзинка (для работы), надзор за домом, пребывание во внутренних покоях и воспитание детей, а мужу – место суда, совещания, площадь, войны, битвы и состязания; но в борьбе за благочестие – общее ристалище, общая борьба; одинаково и жёны вооружаются, и не оставляют подвига, но также строятся в боевой порядок, венчаются, объявляются победительницами, получают за отличия награды, похвалы, венцы; и у них победные знаки блестящи, победы непрерывны, и одна следует за другой. А чтобы вы не считали этих слов за хвастовство и за болтовню, но до ясности узнали, что жены бывают не только мужественнее мужей, а даже в отношении самого бесстрастия достигают, так сказать, Ангелов, – насколько возможно, – пусть будет приведена (в пример) жена по природе, силою же любомудрия достигшая небес, мать маккавеев; увенчавшаяся дважды по семи раз, – та жена, которая выше какого угодно отличного воина, самого воинственного, самого мужественного, самого великодушного, выше настолько, насколько отстоят от земли своды небес. Воин, даже лучший, боится одного удара, того только, с которым связана кончина; а она стояла, как бы гора рудокопная, перенося в душе тяжкие скорби по каждом сыне за мучения, которые они принимали телом; и она была матерью, вдовой, достигшей преклонной старости, – а вы, ставшие отцами, и вы, перенесшие муки рождения детей, знаете, насколько это тягостнее всякого жала. И никакая острая стрела не причиняет раненым столь едкой боли, какой каждая из этих уязвляла её душу. Подумай, каково было смотреть, на каждом из детей, что одно тело делится на части железом и огнём, и устанавливаются длинные двойные бега; как она смотрела, как слушала, как воспринимала дым от тука их тел, видя, что на каждого из детей устремляются тысячи смертей. Но она стояла, как бы скала неподвижная, непоколебимая волнами и обращающая волны в пену, – как железо, как сталь; вернее, что бы ни сказал, – я не в состоянии дать достойное название крепости этой жены. |
| «Конечно, и рисунок прекрасен, и женщины, которые сплели его, искусны, сомнений нет. Но посмотрим на ткацкий станок, на котором не вручную, долгим и нудным трудом созданный ковер, но ковер бесконечной длины, сделанный машиной. Теперь встаёт вопрос: разве это не свидетельство замысла, по которому эти женщины делали такую работу, и разве это не свидетельство высшего замысла, по которому мужчина сделал такую машину..., которая выполняет ту же работу в тысячу раз лучше человеческих пальцев?» 92 Как подытожил свои чувства Бичер, «замысел оптом внушительней замысла в розницу» 93 . Богатые промышленники, заполнявшие скамьи бруклинской церкви, наверное, кивали головами в знак одобрения проницательных, если не сексистских, слов Бичера. Но другие сочли такого рода рассуждения совершенно неудовлетворительными. При всей проницательности такие попытки объяснения не помогли понять, почему процесс эволюции должен сопровождаться явными ужасами. Именно эта невозможность объяснения заставила философа бостонского университета Бордена Боуна воскликнуть в отчаянии: «Если эволюция является законом жизни, то настоящее без сомнения должно быть несовершенным по отношению к будущему, а прошлое – к настоящему. [Но это] не отвечает на вопрос, почему бы этому прогрессу не совершаться меньшей ценой труда, борьбы и боли. Поистине, это равносильно тому, чтобы сказать, что о системе следует судить по ее результату, считая результат хорошим. То, что эволюция как-то умаляет ответственность Бога за зло, выглядит несколько инфантильно... Почему бы не отказаться от боли как средства? Почему бы не сделать все совершенным сразу? Может быть, все хорошо, но если в корне всего – всемогущая благость, почему все – не совершенно?» 94 Это соображение привело многих к заключению, что цели Бога в природе, словами Бичера, – выше нашего понимания и что «ни в Природе, ни в Провидении Его пути не похожи на наши» 95 . Страдания животных и теодицея Вопросу о страдании животных и благости Бога уделяется поразительно мало внимания в современной философии. |
| Домашнюю утварь бедуина составляли подстилки для спанья» то есть камышовые циновки, или войлок, а также ковры и одеяла и самая необходимая посуда. Для перевозки и хранения воды и молока у них были мехи из козьей кожи. Из той же кожи приготовлялись и ведра для черпания воды из колодцев; для приготовления пищи употреблялись глиняные горшки и каменные корыта. В последних они замешивали тесто для лепешек, которые пекли или на горячей золе, или в особого рода печах, стены которых представляли большую глиняную корчагу, опрокинутую к верху узкой стороной, с отверстием в боку и вверху 233 . Для приготовления муки служили ручные мельницы, состоявшие из двух жерновов. Размалыванием зерна занимались исключительно женщины. – Приготовляя мясо бедуины разрезывали его на небольшие куски, надевали на деревянный прут (вертел), который устанавливали на двух рогульках над горячими углями и жарили. Иногда они зажаривали целые туши в раскаленных и наглухо закрытых ямах. В этом обычае арабов опять замечается поразительное сходство с обычаями среднеазиатских туземцев, которые отлично приготовляют таким же образом жаркое в кусках и целого ягненка. Изжаренное мясо разрезывалось на деревянных тарелках. Обедали бедуины обычно на полу, на разостланной циновке или коже, на которых они и спали, завернувшись в свой плащ; плоская кожаная или шерстяная подушка во время обеда подкладывалась под локоть, или заменяла стул. Живя сообразно с природой, бедуины ложились спать с наступлением темноты, не зажигая огня; только в самых крайних случаях зажигали они пропитанные асфальтом факелы. При простоте и несложности своих жизненных потребностей, бедуины не развили у себя домашних производств; жены их имели только прялку для прядения шерсти и самый простой ткацкий станок, а мужчины приготовляли простую сбрую и оружие. Это был народ беспечный, живущий беззаботно, не имея ни дверей, ни запоров 234 . При передвижении с одного пастбища на другое, все несложное домашнее хозяйство свое бедуины навьючивали на верблюдов, как это и до сих пор делают наши среднеазиатские киргизы. |
| Для того чтобы создать гибкую структуру в зависимости от региональной специфики, мы и проводим чтения, где на круглом столе предоставлена возможность высказаться представителям регионов о своем видении того, как нужно строить эту работу и какие есть потребности, что необходимо от синодального отдела. Но самая главная работа – это та, которая проводится в нашей повседневной жизни; мы будем взаимодействовать, мы ждем обратной связи, ждем предложений. Понятно, что в условиях ограниченного ресурса в первую очередь взаимодействие будет происходить с теми, кто будет проявлять активность. Ткать полотно жизни Когда мы говорим об основных направлениях и методах работы в защиту жизни – а это акции, взаимодействие с властями, просветительская, лекционно-выставочная, образовательная работа, помощь в кризисной ситуации, – понятно, что теми же методами могут пользоваться и прямо противоположные по идеологии прочойсовские структуры (от англ. pro-choice – «за выбор»; имеется в виду право женщины выбрать аборт). Только просвещать и обучать здесь будут прямо противоположному. Что же тогда делает центр защиты жизни и семьи соответствующим своему названию? Конечно же, те цели и задачи, которые положены во главу угла и которые будут формировать этот центр. Если представить это в виде схемы, то направления и методы работы можно обозначить в виде горизонтальных линий, а цели и задачи – в виде вертикальных, спускающихся сверху и как бы прошивающих друг друга. Так в технологии ткачества нити разной направленности при соединении дают крепкую и надежную ткань, защищающую и сохраняющую наше тепло – нашу жизнь. И чем больше людей пройдет, как через ткацкий станок, через такой центр, который имеет идеологию защиты жизни, материнства, семьи, тем больше людей будет вовлечено в эту деятельность, станет тканью живого организма. Причем неважно, сколько по времени люди пробудут в таком центре (не надо требовать слишком многого), важно, чтобы они сами окунулись в дело защиты детей до рождения. Ведь если молодая девушка поучаствует в каком-нибудь мероприятии, связанном с защитой жизни, то вероятность совершения ею самой аборта резко снижается, а значит, можно считать, что одна из задач центра выполнена. |
|
|
