| Между тем как раз в это время была получена в Киеве весть из Москвы о резком обороте борьбы между Киевским митрополитом Тимофеем Щербацким и Киево-Печерской лаврой из-за типографии. Узнав из писем синодального обер-прокурора Львова и Софрония Тернавиота об отобрании у м. Тимофея Щербацкого синодальной грамоты, разрешавшей ему устроить свою типографию, архим. Лука вместе со старшей лаврской братией задумал воспользоваться так благоприятно сложившимися обстоятельствами для того, чтобы нарочитой высочайшей грамотой укрепить свою типографию и раз навсегда гарантировать ее от покушений, подобных тому, какое обнаружил м. Тимофей Щербацкий. Тотчас же в лавре была составлена новая челобитная, которая вместе с благодарственной челобитной грамотой на имя императрицы по поводу приказания ее отобрать у м. Тимофея Щербацкого синодальную грамоту, была переслана в Москву к Софронию Тернавиоту, с приказанием ему передать обе бумаги по назначению. Присланные, при указанных обстоятельствах Софронию Тернавиоту челобитные грамоты, представляют известный исторический интерес. Содержание их таково. Благодарственная челобитная грамота была сравнительно кратка. Упомянув о заслугах Киево-Печерской типографии и о правах ее, которые были особо подтверждены высочайшими грамотами императора Петра I и самой государыни Елизаветы Петровны (в 1742 г.), а также и о новой милости, явленной императрицей киево-печерской типографии в виде повеления ее отобрать от м. Тимофея Щербацкого синодальную грамоту, «полученную им по неправилному иску», сказав, наконец, о не осуществившемся желании архим. Луки лично явиться императрице в Москве для принесения ей всеподданнейшей благодарности, лаврская братия затем благодарила государыню в следующих словах: «мы, верноприсяжные и крайне обдолженнии Вашего Императорского Величества богомолци, яко пред престолом Божиим, сице и пред маестатом Вашего Императорского Величества до лица земли падши, от всего сердца всеподданнейшее наше Вашему Императорскому Величеству благодарение приносим; и от упоминаемые, не уже от пожара (лаврского, который был в 1718 г., и о котором раньше упоминалось), но от горчайшего напастей и пакостей последовавшего было разорения, Вашего Императорского Величества защищением сохраненной типографии зрелий плод Вашему Императорскому Величеству приносим» 264 ... |
| Так, по-видимому, и случилось с московскими деятелями – церковными и светскими. Просьба митрополита Тимофея Щербацкого о разрешении ему устроить типографию при своей кафедре поступила в св. синод накануне того самого дня, когда Императрица гласно приказала своему духовнику передать киевскому митрополиту, чтобы он не надеялся получить просимое им дозволение завести свою типографию. Тем не менее, в св. синоде прошение митрополита Тимофея Щербацкого было принято сочувственно. В среде членов св. синода были, очевидно, иерархи, очень расположенные к Киевскому владыке. Очень может быть, что некоторые иерархи просто желали поддержать авторитет своего собрата в борьбе со строптивым печерским архимандритом. С другой стороны, и самые беды, обрушившиеся на голову киевского владыки, в виде царского неблаговоления и выговора, могли возбуждать в некоторых лицах сочувствие к нему. Как бы то ни было, впрочем, но в св. синоде сразу отнеслись к просьбе м. Тимофея Щербацкого сочувственно и по ней начали быстро собирать необходимые справки и подготовлять доклад. Но среди членов св. синода был один, который всецело стоял на стороне Киево-Печерской лавры и, видимо, не разделял синодских симпатий к домагательствам киевского владыки. Разумеем московского архиепископа Платона Малиновского. Он, как мы уже знаем, содействовал доступу лаврских уполномоченных во дворец. Его эти последние в своих письмах к печерскому архимандриту неизменно характеризуют, как искренно преданного лавре, и вообще отзываются о нем в самых восторженных выражениях. Напр., наместник Иерофей в письме от 18 августа 1753 г. называет архиепископа Платона Малиновского «милостивым и изящнейшим единым нелицемерним патроном нашим, ни единых благ от нас требующим» 231 . И справедливость требует сказать, что архиеп. Платон Малиновский вполне оправдал надежды, возлагавшиеся на него лаврскими киевскими иноками. Есть основания думать, что дело по прошению киевского митрополита о разрешении ему устроить свою типографию при кафедре было подготовлено в то время, когда в присутствии синодальном не участвовал архиеп. |
| Хотя предшественники м. Тимофея Щербацкого по Киевской кафедре – архиеп. Варлаам Ванатович и м. Рафаил и не получили в свое время подтвердительных грамот на все перечисленные права и преимущества, какими пользовались бывшие до них киевские митрополиты, но Пахомий Витвицкий, ссылаясь на «всемилостивейшее ее императорского величества ко всему малороссийскому народу милосердие в содержании при прежних правах и вольностях во всем свято и ненарушимо» 182 , просил от имени м. Тимофея Щербацкого о выдаче особой высочайшей грамоты, которой бы подтверждались все прежние «права и вольности» Киевской митрополичьей кафедры, в том числе и право ее иметь свою собственную типографию 183 . Таким образом, м. Тимофей Щербацкий повел задуманное им дело очень осторожно и издалека. Он, как видим, пользуясь благоприятно сложившимися обстоятельствами, возбудил сначала общее ходатайство о подтверждении «прав и вольностей» киевской митрополичьей кафедры, о чем просил в свое время и его предшественник – м. Рафаил Заборовский 184 . Но на первом плане все-таки у него стояло желание получить право и возможность завести свою собственную типографию, отдельную от типографии Киево-Печерской лавры. Есть основание думать, что м. Тимофей Щербацкий старался вести дело о подтверждении прав киевской митрополичьей кафедры тайно от киевских духовных властей, в том особенно от Киево-Печерской лавры. Быть может, именно потому он и избрал своим поверенным для представления челобитной не кого-либо из киевлян, а Пахомия Витвицкого, архимандрита одного из отдаленных от Киева монастырей – Густынского. Тем не менее, в лавре узнали о начатом м. Тимофеем Щербацким деле. Вероятнее всего, что об этом впервые узнал сам новый архимандрит лавры Лука Белоусович, который летом 1752 г. отправлялся в С.-Петербург для посвящения его в сан архимандрита. Лавра была очень обеспокоена домогательствами митрополита. Его желание иметь свою собственную типографию лавра поняла как прямое покушение митрополита на интересы лавры. Поэтому, здесь решено было употребить все средства и меры к тому, чтобы не допустить осуществления домогательств м. Тимофея Щербацкого. Вероятно, не без всякого основания последний несколько позже жаловался св. синоду на то, что, будто бы, Лука Белоусович во время проезда через В. Новгород (очевидно, летом 1752 г.) и в самой лавре киевской похвалялся: «хотя до десяти тысяч терять буду, только не допущу преосвященному митрополиту иметь типографию» 185 . |
| Смущение среди сторонников м. Тимофея Щербацкого должно было еще больше увеличиться после того, как в один из ближайших дней после 5 декабря 1753 г. императрица сама публично объявила Киевскому владыке свое решительное нежелание, чтоб он заводил особую типографию в Киеве при своей кафедре. Видимо, что м. Тимофей Щербацкий, по соглашению со своими сторонниками и покровителями, решился употребить самое крайнее средство для того, чтобы получить согласие государыни на устройство им типографии. Еще в предыдущем своем письме С. Т. сообщал своему архимандриту, что «партизанти его (т. е. Киевского владыки) нине удобовозможним образом тщатся удоволствие свое получить и преосвященному митрополиту помогти, лавре святой великий вред приключить» 247 . Вероятно, после совещаний, решили остановиться на таком способе. М. Тимофей Щербацкий собирался выезжать из Москвы в Киев. Перед отъездом в свою епархию он пожелал вместе с другими архиереями представиться императрице. Решено было, что он сам при этом обратится к императрице с устной просьбой о разрешении устроить ему типографию. Надеялись, что императрица может в последнюю минуту вспомнить свое прежнее благоволение к м. Тимофею Щербацкому, который некогда сам принимал ее в Киеве, преложить гнев на милость и дать свое соизволение. Может быть, кто-либо из его придворных «партизантов», по выражению С. Т., предполагал, в удобную минуту, и со своей стороны, поддержать просьбу м. Тимофея Щебацкого. Но каковы бы ни были побуждения и рассчеты у м. Тимофея Щербацкого и его сторонников, на самом деле случилось то, чего, по-видимому, никто из них не ожидал. Вот что рассказывает об этом С. Т. в своем письме к печерскому архимандриту от 12 декабря 1753 года. «Сего декабря 12 числа», – писал С. Т., – «господин отец духовник преосвященного митрополита представлял с протчими архиереями – Иркуцким 248 , Вятским 249 и Вологодским 250 для принятия дозволения в епархии отъездить, где преосвященный митрополит утруждал всемилостивейшую государыню о заведении вновь в своей епархии типографии. |
| 264 См. там же типогр. д. 37 л.л. 104–105. К сожалению, нам неизвестно, какая книга Киево-Печерской печати была приложена к данной грамоте и называется в ней «зрелым плодом». Может быть, это было то «большое евангелие» лаврской печати, о присылке которого просил С.–Т–т, по поручению Μ. Ф. Полторацкого 1 апр. 1754 г. 266 См. там же монаш. д. 24 л.л. 23–32. Челобитная, по принятому обыкновенно, была датирована маем 1754 года, без обозначения дня. – В том же архиве, в д. типографск. 37, на л.л. 131–144 имеется оригинал другой такой же челобитной, во всем тождественной с той, содержание которой мы сейчас изложили по другому оригиналу, кроме одного выражения в самом конце челобитной, а именно следующего: «и данную его преосвященству на заведение оной типографии из святейшего правителствующого синода грамоту от его преосвященства повелеть отобрать, а на утверждение...» и т. д. Вероятно, последний вариант лаврской челобитной был приготовлен в то время, когда в Киеве еще не было получено известие о состоявшемся высочайшем повелении отобрать у м. Тимофея Щербацкого синодальную грамоту. 267 См. там же типографск. д. 37 л. 106, ср. здесь же л. 106 об., где находится черновик письма архим. Луки к обер–прокурору А. И. Львову, которого архимандрит просит о помощи в деле получения синодального разрешения Киево-Печерской лавре «по прежнему свободно... представлять преосвященным Архиереям (разумеются, очевидно, киевские митрополиты) во иеромонахи и иеродиаконы и мирские иереи и диаконы ведомства Киево-Печерской Лавры к рукоположению»... Архим. Лука, очевидно, опасался каких–либо препятствий в этом отношении со стороны киевского митрополита Тимофея Щербацкого, после известного, неблагоприятного для него, исхода дела о типографии. 273 Это видно, между прочим, из слов самого С–ия Т–та в одном из писем его к архим. Луке от 21 июля 1754 г. См. там же монаш. д. 24 л.л. 44 и 47. 274 См. там же монаш. д. 24 л. 48. И в другом из своих писем, датированном 21 июля 1754 г. в Москве, С–ий Т–т очень сильно жаловался на графиню Μ. |
| А ежели кому каковы книги и вновь выпечатать потребно будет, то, за благословительним святейшого правительствующего синода указом, Киево-Печерская лавра, имеющая типографию исправную, тех желателей удовольствовать может» (л. 3). Как видим, уже эта первая лаврская контрчелобитная была написана с большой запальчивостью. Страстный тон и преувеличение опасностей, которые, будто бы, угрожали лаврской типографии от воображаемой конкуренции митрополичьей типографии, значительно ослабляли серьезность других весьма веских и основательных доводов, лаврской контрчелобитной. В оправдание лаврской администрации подававшей такую челобитную, можно, предположительно сказать только то, что м. Тимофей Щербацкий, вероятно, сам подогревал страсти в противной стороне. На основании последующего его поведения, можно заключать, что он мог наперед угрожать лавре своей типографией и нарочито преувеличивать последствия неизбежной конкуренции двух типографий в Киеве. Весьма вероятно и вполне естественно, что он мог хвалиться и тем, что со временем переманит к себе лучших мастеров из лаврской типографии. Это м. Тимофею Щербацкому тем легче можно было сделать, что он не так давно еще был архимандритом лавры и типографские лаврские мастера ему отлично были известны. Ко всему этому следует прибавить еще и то, что в самой лавре были горячие сторонники м. Тимофея Щербацкого, которые сочувствовали ему и заранее могли злорадствовать по поводу его успеха в начатой им борьбе с лаврой. В приписке к одному из позднейших, правда, писем Софрония Тернавиота к архимандриту Луке Белоусовичу мы встречаем, между прочим, такие его предупреждения. «Понеже», – писал 9 декабря 1753 г. из Москвы С. Т.,– «преосвященный митрополит в Киев скоро прибыть имеет по прибытии его преосвященства уже будет не безызвестно в некоторых персон святые нашей лавры, кои о щастливом и благополучном его преосвященства прибытии молятся и часто тяжко вздыхают, а не ведают, каков он тяжел святой лавре, обившись хлеба, теперь есть; надеюсь, пожелают, седмицю отслуживши, будто для осмотру экономии, первую свою визиту его преосвященству отдать, не почтут за труд хоть в Нежин побежать» 189 ... С. Т. просил архим. Луку Белоусовича принять нарочитые меры к тому, чтобы доброжелатели и сторонники м. Тимофея Щербацкого из среды лаврского братства не сообщались с ним и не переносили противной стороне того, что в святой лавре делается секретно»... Подобные «персоны», по выражению С. Т., могли, повторяем, со своей стороны, обострять начатую м. Тимофеем Щербацким борьбу с лаврой из-за типографии. |
| Ясное дело, что агентурская часть по наблюдению за действиями противника в лавре была поставлена очень хорошо. Каждый новый шаг м. Тимофея Щербацкого немедленно делался известным лаврской администрации, которая старалась отражать всякий, сколько-нибудь серьезный, удар своего противника. В сентябре 1752 г. 193 лавра подает новую челобитную императрице Елизавете Петровне. В этой своей челобитной, ссылаясь на полученное в Киеве известие о благоволении императрицы к лавре и решение ее отказать м. Тимофею Щербацкому в его ходатайстве; относительно типографии, архим. Лука с братией просили императрицу выдать лавре новую подтвердительную грамоту о правах и вольностях ее, которая бы раз навсегда положила конец всем таким домогательствам, какие обнаружил м. Тимофей Щербацкий. «Всемилостивейшая государыня!» – писал архимандрит с братией. «Всеподданнейше вашего императорского величества просим имеющуюся в Киево-Печерской лавре старинную, многими высокомонаршими грамотами утвержденную, типографию от нахалного нечаемо следуемого разорения, а лавру святую от невозвратного убитка и всекрайнейшей обиди высокоматерним своим защищением охранить и его преосвященству митрополиту Киевскому типографии вновь иметь крайне отказать; а чтоб впредь так он, преосвященный Тимофей, яко и по нем будучие Киевские митрополиты о битии в них той типографии вашего императорского величества более прошениями не утруждали и оной типографии как прежде никогда не имели, так и впредь иметь не могли, и Киевο-Печерская старинная типография осталась на прежних своих основаниях, о том в неподвижное утверждение высочайшего вашего императорского величества грамотою святую Киево-Печерскую лавру всемилостивейше снабдить» 194 . Челобитная лаврская, о которой у нас идет сейчас речь, была подана в сентябре 1752 г. при особом «доношении» в коллегию иностранных дел. В этом последнем «доношении» лавра напоминала свою прежнюю челобитную, поданную императрице, еще раз выясняла неосновательность домогательств м. Тимофея Щербацкого иметь свою типографию, разъясняла с своей точки зрения упоминание о типографии в царской жалованной грамоте, данной в 1685 г. Киевскому митрополиту Гедеону князю Святополк Четвертинскому. Для большего подкрепления своего взгляда на значение сейчас упомянутой царской грамоты, лавра теперь представляла копию жалованной царской грамоты 1688 года на имя архим. Варлаама Ясинского, которой утверждалось за лаврой право ставропигии и право иметь собственную типографию. В заключение архим. Лука просил коллегию иностранных дел решить дело в пользу лавры 195 . |
| Луки протоиерею Ф. Дубянскому, с просьбой о содействии киевским монахам подать челобитную государыне. Лаврские поверенные поспешили передать письмо архимандрита Луки царскому духовнику, который 25 августа писал печерскому архимандриту: «вашего высокопреподобия благоприятное писмо августа от 16 дня сего же августа 20 дня получил со всякой моей благодарностию, в котором, между прочим, упоминать изволите, чтоб возможное приложить старание о подании присланного от вашего высокопреподобия с братиею к ее императорскому величеству прошения и о исходатайствовании на оное высокомонаршей резолюции. И я, как прежде сего, во-первых, от усердия моего ко святой чудотворной лавре, а потом и к вашему высокопреподобию с братиею, услуги свои оказывать вас обнадеживал, так и нине, изобрав благополучный случай, по возможности своей, старатся о том буду» 223 . Царский духовник вместе с другими доброжелателями лавры из числа придворных императрицы Епизаветы Петровны, действительно, по-видимому, исполняли свои обещания оказывать лавре свои услуги и ходатайствовали в удобное время перед государыней за лавру. Благодаря этому, императрица была всегда в курсе лаврского дела и противники лавры не могли воспользоваться доверчивостью государыни, чтобы получить высочайшее утверждение доклада в пользу м. Тимофея Щербацкого, как то они, по-видимому, желали сделать. 17 сентября 1753 года произошло вот что. Императрице Елизавете Петровне были представлены два доклада. Оба они касались нашего Киева. В первом говорилось о том, что из числа избранных кандидатов на должность киевского войта малороссийский гетман «способнейшим к тому» признал «гранодера лейбкомпании Ивана Сичевского», который однакоже не мог быть определен войтом киевским без Высочайшего соизволения на увольнение Сычевского от придворной службы. Императрица согласилась на увольнение И. Сычевского из лейбкомпании и назначение его Киевским войтом 224 . «Да докладывано», – читаем, далее, в протоколе докладного журнала, – «о прощении Киевского митрополита Тимофея о пожаловании ему грамоты в подтверждение старых жалованных грамот, которие митрополитом Гедеону Четвертенскому, Варлааму Ясенскому да Иоасафу Краковскому дани были, и что проект такой подтвердителной грамоти в коллегии сочинен к высочайшей ее императорского величества аппробации, со внесением того, что в старих грамотах содержано. |
| Преосвященный же нетерпеливо кучить его сиятелству, без всякого зазора и стида. Мне хотя случается быть в графа по случаю вместе с преосвященным, то его всегда допущает в спалню, где доволние речи и прошение имеет, я такожде ожидаю, как изволить в нити в переднюю, и в то время имею прошение мое пред всеми публично. Господин отец духовник такожде скрито делает, что мне всио стало видимо, и то делается для того, что сам его преосвященство о сем страпает» 236 . Между тем в св. синоде была изготовлена грамота на имя Киевского митрополита Тимофея Щербацкого и 13 октября 1753 года была подписана всеми членами св. синода, за исключением одного только Московского архиепископа Платона Малиновского. 29 октября, как узнал потом С. Т., эта грамота была уже вручена м. Тимофею Щербацкому, без всякого доклада государыне о том. «Святейший правительствующий Синод», – писал об этом С. Т. печерскому архимандриту 5 ноября 1753 года, – «изготованную грамоту по челобитию преосвященного митрополита, в которой благословляет преосвященному митрополиту иметь типографию, не докладуя о намерении своем всемилостивейшей государыне, что имеют преосвященному митрополиту дать грамоту, сами собою минувшего октября 29 числа, за подписанием своих рук, кроме преосвященного Московского, чрез обер-секретаря отослали и его преосвященству вручена» 237 . Грамота эта известна и в печати 239 . Содержание ее таково. В ней, прежде всего, излагается содержание прошения митрополита Тимофея, поданного им 28 июня 1753 г. и уже известного нам. Затем следуют справки, состоящие преимущественно в соответствующих выдержках из патриарших и царских жалованных грамот, выданных прежним митрополитам Киевским. На основании этих справок, а также, приняв во внимание книгу «Лимонарь», напечатанную в Киеве в 1628 г., отсутствие запрещений от св. синода прежним митрополитам Киевским печатать книги и, наконец, представленный коллегиею иностранных дел экстракт реляции русского поверенного в делах при турецком дворе Обрезкова «о прошении тамошнего духовенства православного о печатании для них и их нации церковных книг в России на греческом языке», св. |
| Дело в том, что переписчик лекций слушал известную науку в течение нескольких лет, причем наставники менялись, ме- жду тем он, указывая на одного наставника (при котором он начал или окончил свои записки), умалчивал об остальных, – да и самые записки на заглавном листе обозначил составленными в одном каком либо году (особенно это могли делать позднейшие переписчики), между тем внимательное рассмотрение некоторых из них приводит к заключению, что они составляемы были в течение нескольких лет. Так, например, в нашей академической библиотеке находятся „Praecepta de arte poetica... tradita nec non explicata sub Reverendissimo Patre Professore Poeseos Georgio Koniski (anno) 1746“. Между тем, не подлежит сомнению, что записки составлялись и в 1747-м и в последующих годах, когда профессором поэтики не состоял уже Конисский. Так, здесь есть вирши в честь самого Конисского, притом титулуемого префектом, каковую должность он мог получить не ранее мая 1747 года, вирши в ичесть митрополита Тимофея Щербацкого, посвященного на митрополию в 1748 году, и т. д.“ Делая приведенное замечание, я имел целью поставить на вид г.Вишневскому, что и к датированным учебникам, подобно тому, как и к другим источникам для определения академического персонала за известное время, должно относиться с бОльшею осмотрительностью, чем какую он обнаружил: должно и их подвергать тщательному обследованию, и что без предварительных сведений о результатах подобного обследования, ссылки на них (в особенности, если они единичны) не могут иметь достодолжной убедительности. В справедливости сделанного мною замечания г.Вишневский мог бы убедиться, независимо от приведенного мною примера (т. е. указания на Praecepta de arte poetica... 1746 г.), из данны, находящихся в его же сочинении. Так, на стр. 27 своего исследования (примеч. 5) он указывает на метафизику, оконченную преподаванием в Киевской Академии 2-го июля 1725 года. В конце этого учебника, по его словам, находится следующая заметка: „Hic liber plilosophicus traditus est... |
|
|
