| Ещё ранее, в июне 1917 года, начинается и раскрутка другого претендента в диктаторы - адмирала Колчака. Вообще Колчак был протеже Гучкова. Тесно связанный с последним ещё с дореволюционных времён, Колчак пользовался неизменным покровительством Гучкова в бытность его военным министром первого февралистского правительства. Позиции Гучкова, претендовавшего на первую роль в революционном правительстве, день ото дня слабели. Керенский и его покровители всё больше забирали власть в свои руки. В этих условиях, Гучков рассчитывал на военный переворот и на приход к власти диктатора, при котором он, Гучков, вернёт себе первенство во власти. В одном из писем, написанных уже в эмиграции, Гучков писал, что он особенно рассчитывал на Колчака. Не вызывает сомнений, что именно с целью участия в большой политической игре, Колчак был вызван в Петроград из Севастополя. Но когда он прибыл в Петроград, Гучков был уже снят с поста военного министра, что, конечно, ослабило шансы адмирала пробиться в диктаторы. Тем не менее, Гучков продолжал оказывать Колчаку всемерную поддержку. Именно Гучков связал Колчака с «Республиканским центром», в недрах которого шла подготовка к военному перевороту в стране. Колчак выступал на заседаниях Временного правительства с эпатажными речами о том, что «Родина в опасности». При этом вернуться на Черноморский флот и заняться непосредственным своим делом, защитой Родины, Колчак не спешил. В некоторых газетах того времени, то и дело пестрели заголовки «Вся власть - адмиралу Колчаку!». В те дни адмирал активно сотрудничает с «Республиканским центром». «Республиканский центр» поддерживал Корнилова и был тесно связан с англичанами. Одновременно «Республиканский центр» поддерживать и Колчака. П. К. Милюков, многие годы спустя, писал: «Естественным кандидатом на единоличную власть явился Колчак, когда-то предназначавшийся петербургским офицерством на роль, сыгранную потом Корниловым». Однако выступление Корнилова потерпело поражение. Не последнюю роль здесь сыграло то обстоятельство, что Керенского поддержали влиятельные американские силы, которым был не нужен проанглийский ставленник. Ограниченный Корнилов был использован в «тёмную», а затем отправлен в Быховскую тюрьму. |
| д. Союза постановил поддержать ЦИК СР и СД, как настоящего его состава, так и в том, который будет избран съездом советов», – гласило первое викжелевское обращение к стране. Но грозила «опасность торжества контрреволюции, когда под предлогом подавления большевистского движения могут быть двинуты войска на Петроград и разгромлены все советские учреждения», поэтому Викжель постановляет: «все передвижения казачьих войск на Петроград немедленно приостановить» и для контакта с ВРК и Съездом Советов избрать особое пятичленное бюро. При контакте с ВРК неизбежно происходило попустительство в пользу партии, начавшей восстание, – матросы из Гельсингфорса прибыли в Петербург 27-го без всяких затруднений, не встретив никакой оппозиции со стороны железнодорожных агентов. События шли с головокружительной быстротой. Политическое двоеподданство Викжеля делалось невозможным – старый ЦИК аннулировал новый ЦИК, революционная демократия раскололась на два лагеря. Викжель пытается занять позицию строгого «нейтралитета», принимая, однако, «все доступные меры» против движения войск, идущих от имени революционной демократии и «решительные меры» против войск, предназначенных для «разгрома социалистических партий». По справедливому замечанию Вомпе, каждый член Викжеля при таких условиях на месте проводил свой «собственный нейтралитет», который определялся его партийной принадлежностью. Но совершенно независимо от тех или иных «попустительств», нейтралитет сам по себе подрывал, главным образом силу антибольшевистского движения. Спасение Временного Правительства зависело от быстрого продвижения войсковых частей с фронта, и именно против этого должны были принимать не «доступные», а уже «решительные» меры агенты Викжеля 216 . Постепенно Викжель самоопределился и объявил себя в «полном единении» с большинством социалистических партий, ушедших со съезда – в действительности с теми, которые искали путей примирения в рядах враждующей демократии. Объединившись, эти примиренческие течения выпустили общее воззвание, обращавшееся к обоим лагерям революционной демократии с «решительным требованием найти путь соглашения во имя создания однородной – демократической власти, способной дать отпор контрреволюционной коалиции имущих классов», дабы «революция не захлебнулась в крови солдат, рабочих и крестьян». |
| Колебания Керенского подтверждает еще один документ, воспроизводящий юзовский разговор – неясный в силу какой-то недоговоренности или пропуска по небрежности редакции, но это единственный документ из всей серии, опубликованной в «Красном Архиве», который в своем начале как то непонятно обрывается. На другой день ген. Барановскому удалось снестись с пор. Данилевичем в Петербурге, хотя провод формально и был занят уже большевиками. «Если бы не отменена была пересылка войск, я уверен, что...» – начинает Барановский и продолжает: «Сегодня могу тебе сообщить, если ты один, что Керенский с конным корпусом следует в Петербург». «Правильно», – отвечает Данилевич: «это единственное государственное решение. А Ставка мне наговорила массу небылиц... Пусть он (Керенский) идет на открытое сопротивление, иного выхода нет, иначе он будет чернью уничтожен. Она еще вчера домогалась иметь его, во что бы то ни стало»... «Не падайте духом», – заканчивает Барановский: «верю, что все повернется к лучшему. Если бы только не доброта и мягкость, вот ужас»... Можно предположить, не без основания, что Вонтинский должен был прийти к Керенскому после разговора с Гоцем и осведомить его о изменившемся положении, как осведомил он утром ген. Черемисова. И не так уже, по-видимому, не прав был Черемисов по существу, когда утверждал, что самоопределившийся Войтинский и прибывший в Псков ген. Краснов вернули Керенскому энергию. Так же, как в деле Корнилова, Керенский очень скоро и очень прочно забыл о своих колебаниях в часы упадка духа. Для некоторых современников уже тогда почти не являлось сомнений в том, что Керенский сам остановил движение войск к Петрограду. Так со слов Вырубова, приехавшего из Ставки, записано у меня в дневнике 4 декабря 1917 г. Впечатление Вырубова, очевидно, было впечатлением всей Ставки, хотя в официальном уведомлении 26-го Ставки нач. штаба Северного фронта Лукирским было совершенно определенно сказано: «Вчера, после отдачи распоряжения об отмене движения войсковых частей к Петрограду, приехал Александр Федорович, который не разделяет мнения Главкосева»... |
| Однако, передать распоряжение с подтверждением приказа о движении на Петроград не удалось, так как у аппаратов Революционным Комитетом, сформировавшимся в Пскове, были поставлены особые дежурные члены этого Комитета. На копии документа, напечатанной в «Красном Архиве» имеется пометка, надо думать, сделанная Черемисовым 178 : «Распоряжение об отмене движения войск на Петроград сделано с согласия главковерха, который приехал в Псков не после отмены, а до нее. Второе распоряжение о посылке 3-го кон. корпуса отдано Главковерхом непосредственно комкору 3 кон. корп.». Лукирский за своей подписью, воспроизведенной в журнале, сделал со своей стороны пояснение: «Доложено наштаверху (т. е. Духонину) было на основании сообщенного мне генквартсевом (т. е. Барановским), как присутствовавшим при встрече Главковерха (Керенского) с Главкосевом (Черемисовым). Сам я лично при встрече и разговоре не присутствовал. О приезде Главковерха я узнал после отмены распоряжения». Краснов должен был повести первые отряды на помощь Правительству. Судьбе угодно было, – замечает Керенский, – связать «мою последнюю попытку спасти государство от большевистского разгрома с 3-им конным корпусом – тем самым, который был двинут под командой Крымова ген. Корниловым против Вр. Правительства». Судьба здесь не при чем, так как части 3-го корпуса были назначены самим Правительством, т. е. Верховным Гланокомандующим (без предварительного сговора с Черемисовым) очевидно потому, что эти части, «деморализованные» корниловским выступлением все же считались наиболее крепкими в смысле своего антибольшевизма 180 . Экстренный вывоз частей именно третьего корпуса отчетливо показывает, как необдуманно все делалось в эти дни в правительственных кругах. Третий корпус был разбросан по всему северному фронту. В этом факте ген. Краснов усматривает проявление злого умысла. Он рассказывает, как в сентябре он делал энергичные попытки оставить корпус для поддержки Правительства в ближайших окрестностях Петербурга. Сочувствовал такому решению и Полковников, обещавший «осторожно нащупать» у Керенского. |
| Сколько лет ни поживал Крымов в Петербурге, с перерывами, – то юнкером Павловского училища, четверть века назад, то учась в Академии Генштаба, то служа в Главном штабе, – никогда не мог он к нему привыкнуть, не мог полюбить. Куда б ни переводился служить – в Сибирский корпус, на японскую войну, в Даурское урочище в Забайкальи, в кубанскую казачью дивизию, – везде чувствовал себя при месте, и сердце раскрывалось. А подъезжал опять к Петербургу – заклятыми болотистыми низменностями, дрянными фабричёнками, настроенным домовым хламом, где лучше было удавиться, чем жить, – и всякий раз та же смертная тоска подступала. Нельзя было поставить города гиблей. А в этот раз поездка была и вся мрачная, от начала до конца. Если б Крымов и не выехал с живого фронта, о который уже ударило несколько накатов тления, и если б даже он не знал русского языка, не понимал бы ни слова, что вокруг говорилось и писалось на плакатах, – одним своим намётанным глазом и даже только через окно вагона – от Кишинёва и до Петрограда, на все эти распущенные шинели, оружие не по форме, развязный вид и красные клочья,- он бы понял: начался небывалый развал всей воюющей армии. Но и вся сила развала в том, что никто не смеет ему противоречить, а все поддакивают. А ещё и сегодня довольно на эту слякоть всего лишь двух хороших дивизий, но – в лоб. Одну из них – прямо в Петроград. А у Крымова, вдруг принявшего Третий конный корпус от графа Келлера, было таких дивизий три, все конные: Уссурийская, Терская казачья и 1-я Донская казачья. И все они стояли – свободные, в резерве Румынского фронта, не было трудности снять их с места – а только по железной дороге долго везти. Получив вызов Гучкова, Крымов не сразу мог ехать, по шаткости дел в штабе корпуса после отставки доблестного Келлера. (Видя такой бесполезный исход, сам Крымов присягнул новому правительству.) Однако он послал вперёд с письмом Петра Врангеля, только что произведенного в генерал-майоры, только что получившего Уссурийскую дивизию, – редкого умницу, делового, схватчивого и бойца. В том личном тайном письме Крымов предупреждал Гучкова, что каждый день сегодняшнего образа действий погубляет всю армию бесповоротно. А Уссурийская дивизия за 2 часа может быть погружена на Петроград. Довольно Гучкову дать телеграмму условной фразой – и дивизия грузится. |
| Не успел уложить внутри себя волнение после Петропавловки – на другой же день Масловский взял с собой Сашу в Царское Село. Предстояла какая-то загадочная и мощная операция над арестованным царём! Саша занял царскосельский вокзал, арестовал начальника станции, – приблизился к пламенеющей оси событий! – но на оси не завертелось дальше, или завертелось без него. Несколько часов он напряжённо ждал на станции – но событий никаких не совершилось, а был телефонный звонок от Масловского: отправляться ему со своей командой в Петроград, всё окончено. Только поманило большим, а ограничилось ерундой. С мукой несовершённости Саша возвращался в Петроград. Разогнанный порыв прошёл впустую, мимо, расслабляющее чувство. Вспомнил, отправился в Дом Армии и Флота, там происходило первое собрание Совета офицерских депутатов. Интересно посмотреть на них, как их цеплять и тянуть. В этот офицерский дворец Саша в петербургские месяцы ни разу не приходил, из гордости, да не интересен ему был офицерский досуг. А сейчас – впервые, и не мог не поразиться этой прямой мраморной лестнице в несколько маршей, подъём как в бесконечность, а боковые лестницы ведут на галереи с изобилием бронзы, золочёностей, зеркал и дуба, а на третьем этаже разноцветные гостиные, – но сегодня в этой роскоши являлась не пышность, а слабость, – слабость тех, кто собирался под её сенью. В ненаполненном концертном зале жалось офицерское приблекшее потерянное сверкание. Из их Союза республиканцев один сидел и в президиуме. Уже долго заседал Совет – и не предвиделось конца. Выступали, выступали. Но не было дерзких речей, которые могут обжечь, подвигнуть,- какие-то всё слащавые: о единении с Временным правительством – и доверии ему, с Советом рабочих депутатов и доверии ему с Советом солдатских депутатов и доверии ему. Всем вместе твёрдо идти к светлому будущему. И – всем совместно бороться с контрреволюцией, откуда б она ни шла. И – война до победного конца. Саша испытал откровенное презрение. Это был – не Совет депутатов-офицеров, но – потерянное офицерское стадо, тем более удивительное в своей потерянности, чем самоуверенней раньше держались все эти подтянутые усатые молодцы во главе своих частей и строев. До чего ж они размякли и беспомощны оказались в революции, но – до чего ж и напуганы, где их храбрость? Верное у Саши всегда было предчувствие, что вся их офицерская сила – деланная, а его революционная – настоящая. |
| 6 июля 2017, 12:12 Очень болезненная и актуальная тема. " Мастера культуры " забыли о какой-либо ответственности за то, " как слово наше отзовется " . То один, то другой писатель/кинорежиссер/художник ошеломляет хамством и каким-то вопиющим невежеством, а то и откровенной злобой и ненавистью к России. Хорошо, что хоть иногда находятся для них достойные оппоненты, такие как владыка Тихон. Антоний 6 июля 2017, 11:59 Стас Баранов, мы, наверное, разные выступления слушали :) Переслушайте про предательства элит и разложение аристократии. А успехи СССР во многом ковали ещё те, дореволюционные кадры. Стас Баранов 6 июля 2017, 11:08 Владыка Тихон, каким образом люмпены 10-15% смогли победить царскую армию, свергнуть устои монархии и более того построить передовое государство СССР, который победил в ВОВ пол Европы, во главе с нацистской Германией? Как все у вас просто и схематично получается. Ирина 6 июля 2017, 09:02 Почему никто не вспоминает фильм Викинг, который равноапостольного святого выставил, мягко говоря, в самом неприглядном свете. Почему вокруг него нет такой полемики. А этими всеми рассуждениями о фильме Матильда, ему создали такую рекламу, что многие пойдут его смотреть просто, чтобы узнать из-за чего сыр бор. наталия 6 июля 2017, 06:48 Для Елены, которая пишет про Воронеж. Владыко говорил о столицах воюющих стран, что Петербург был самой сытой столицей военного конфликта. Евгений Калацей 5 июля 2017, 22:25 Осталось добавить: может он никакой ни сокуров? Елена 5 июля 2017, 20:36 Владыко Тихон! Спаси Вас Господь! С огромным уважением отношусь к Вашему мнению, с интересом читаю Ваши статьи и слушаю Ваши выступления. Прослушав Ваше выступление в библиотеке иностранной литературы, во многом с Вами согласна. Но когда Вы приводили данные о положении с продуктами и карточками в Петрограде в 1917 году, хотела бы Вам возразить. Не знаю, какова ситуация была в Петрограде, но в Воронеже карточки были введены еще в 1916 году в связи с резким ухудшением снабжения города продовольствием.Первые карточки были введены на сахар и муку. Ужесточили контроль за продажей мяса и резко сократили ее.Цены выросли до 400 %. В начале 1917 года были введены карточки на керосин и дрова. |
| Естественно, что ВЧК и местные советы начали превентивные действия по поискам контрреволюционеров. Априори в их число попадала и Императорская фамилия. Бдительность проявил и Гатчинский Совет рабочих и солдатских депутатов, который 7 марта 1918 года арестовал и сдал в Комитет революционной обороны Петрограда группу лиц, в чьей лояльности местный совет сомневался, в составе: М.А. Романова, его секретаря Н.Н. Джонсона, бывшего начальника Гатчинского жандармского железнодорожного управления П.Л. Знамеровского, директора Гатчинского дворца-музея графа В.П. Зубова и его делопроизводителя, бывшего правителя канцелярии Петербургского губернатора А.М. Власова. Председатель ревкома, член РСДРП с 1898 года, дипломированный юрист М.С. Урицкий немедленно произвел допрос арестованных, при котором также присутствовали: нарком юстиции И.З. Штейнберг, управляющий делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевич, чрезвычайный комиссар охраны Петрограда Г.И. Благонравов и другие. Непредвзятым историографом этого периода является назначенный наркомом А.В. Луначарским c 22 ноября 1917 года первый директор Гатчинского музея-дворца граф Валентин Платонович Зубов , арестованный вместе с Михаилом II. Вот что он записал по этому поводу : « Поведение вел. князя было с начала до конца замечательно своим благородством, скромностью и спокойствием. Во время переезда он бросил из окна взгляд в сторону немецких позиций и сказал мне: «Как легко было бы стать подлецом и перейти туда!» … Более вероятна, как раз противоположная версия о том, что в выдвижении на политическую арену Михаила II большую заинтересованность мог иметь Форин-офис (внешнеполитическое ведомство Великобритании), который пытался всеми силами противодействовать заключению сепаратного мира РСФСР и Германии. Агенты «Интеллидженс-сервис» могли найти подход к Михаилу Александровичу через его ближайшее окружение: секретаря и жену. Граф В.П. Зубов близко знал секретаря Великого князя, помогал ему решать бытовые вопросы семьи Брасовых. Он отмечал : « Джонсон, человек невысокого роста, пухленький и еще молодой, был английским подданным и когда-то собирался стать оперным певцом. Не знаю, хотел ли он, поступив на службу к вел. князю, и в дальнейшем преследовать эту цель. Он был обаятелен и всецело предан своему патрону». Между тем его мать Луиза Генриетта Жонсон-Миссиевич все эти годы оставалась жить в Англии в поместье Пэддокхерст, ранее арендованном Михаилом Александровичем, и заботилась о делах и вещах четы Брасовых . |
| Так, однажды, когда в квартире оставались только дети: 16-летняя дочь Наташа и 15-летний сын Олег (окончившие только что учение в Петроградских гимназиях), пришел местный орган милиции и увел с собой дочь по наряду из милиции на трудовую повинность, как девицу буржуазного класса, – мыть полы в лазаретах и казармах, вместе с другими девицами-гимназистками из города. Через 2 месяца понравился домик, в котором мы жили, местному начальнику Чеки (Чрезвычайный Исполнительный Комитет), нас и домовладелицу переселили по приказу (в 10 часов), нам дали вместо двух – одну комнату в другом доме, а домовладелицу совсем из городка удалили. Между тем и из Петрограда вернули обратно деньги, посланные мною туда по почте за квартиру (за 4-й месяц вперед) с припиской, что квартира моя, на Васильевском о-ве, занята по распоряжению Жилищного Отдела водолазной командой. Немедленно выехал я в Петербург, но нашел уже все свое имущество во владении новых квартирантов, крестьянских парней из Смоленской губернии. Никакого воздействия ни на этих захватчиков моего и семьи моей имущества ни на жилищный Отдел произвести было нельзя: грозили меня самого, если не уеду из Петрограда немедленно, направить на трудовую повинность. Пришлось отказаться от надежды что либо получить (а тут вся наша собственность: одежда, белье, обстановка пяти комнат, постели, книги, посуда) и уехать без результата опять в Алатырь – к семье. Вот с этого момента начался новый особенно бедственный период нашей скитальческой жизни. Аннулированы были прежние деньги, мы полураздетые с пустыми руками в то время, когда все предметы первой необходимости исчезли и из продажи. В виду того, что и кусок хлеба начал выдаваться натуральным пайком и лишь за службу в учреждениях, жена моя определилась машинисткой в контору, дочь (пианистка) репетиторшой детей в музыкальную школу, сын конторщиком на железную дорогу, а я определился священником в село за 15 километров от городка. Продовольственные ресурсы наши за все эти службы определялись в среднем ежемесячно натурой: до 40 килограмм ржаной муки, 8 килограмм крупы, 1/2 кил. |
| Родзянко, как и все депутаты Думы кроме крайне левых, чаял и добивался прогрессивных перемен: правительства, подчиненного парламенту и конституции с бутафорской монархией. В этом и заключался их монархизм. Поэтому члены Думы, как и большинство Великих Князей, как и почти все Главнокомандующие фронтами, как и начальник Ставки Алексеев — не стремились подавить бунт, но стремились его «оседлать». «В думских кругах надеялись, что эти беспорядки заставят власть пойти им навстречу» (Ольденбург, с. 239). В этом была их ошибка. Ошибался не только Государь — хотя бы и с долей критики — доверяя их сообщениям — так как продолжал считать их пусть неспособными, но — приличными — людьми. Фатально ошибались и они, принимая себя за вождей «движения» и «властителей дум» и «народных избранников». Ошибались члены Династии, считавшие себя «популярнее» Царя. Ошибались фронтовые генералы, считавшие себя «национальными героями». Вопреки этому революционному моральному давлению на Себя 27 февраля Царь приказывает генерал-адъютанту Н. И. Иванову организовать экспедицию с фронта из верных гвардейских частей для подавления бунта. «При первом известии о военном бунте Государь решил отправить в Петербург ген. Н. И. Иванова, популярного в армии и стране старого генерала, с чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка» (Ольденбург, с. 243). В этом ключевом моменте посылки экспедиции Иванова на Петроград ясно видно как Государь «строил» к пользе врученных Ему людей: как пользовался данной Ему от Бога властью. Он пользовался своим правом приказывать, опираясь на инициативу верноподданных. И этим выполнял свой долг. Человеку, движимому волей к власти, Государь покажется безвольным. Но Государь соблюдал порядок: предоставил спасать Себя тому, кого послал Бог — и положился на него полностью. «Лег спать в 3 1/4, так как долго говорили с Н. И. Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок» — записал Государь в Дневнике 28 февраля. «Отчего он так тихо едет?» Синим цветом показан короткий путь Георгиевского батальона генерала Н. |
|
|
