| был избран тов. пред. Гос. Думы). «За сеанс Протопопов заплатил Перрену несколько сот рублей (200, по словам Пр.). Перрен, видя произведенное им впечатление, несколько раз пытался возобновить сеансы. Но, сколько мне известно, они больше не виделись» 541 . По данным Охр. Отд., сообщенным контрразведке, Перрен в марте 14г. проживал в гостинице «Гранд-Отель», публиковал в газетах рекламные извещения о поразительных предсказаниях, сделанных им коронованным особам – королю английскому и королеве бельгийской, и был посещаем для гадания «многими лицами». Разговаривал он всегда на «немецком языке» (Протопопов говорил – на английском), получал корреспонденцию из Дании и Гельсингфорса и тем возбуждал сомнение, не германский ли он подданный, занимающийся шпионажем; «сам» гадальщик показывал «одно письмо из Германии», от бывшего капельмейстера оркестра гостиницы «Астория», венгерского подданного, содержавшее в себе угрозы по адресу России. Но с «американским гражданином» считались, и он не только спокойно выехал за границу накануне войны, но и вернулся обратно в Россию в январе 15г. Он вновь прибыл в Петербург, поселился в гостинице «Астория» и попал под непосредственное наблюдение контрразведки. По наблюдению «агентов» его по-прежнему посещало «много лиц из разных слоев общества» (за сеанс Перрен брал от 10 до 200 руб.). Один из представителей американского посольства повторно высказывал сомнение в том, что Перрен американец, и думал, что он немецкий шпион: Перрен «показывал знакомым полученное из Берлина письмо, в котором говорилось о расчетах немцев в скором времени взять Варшаву и Петроград. Установленное за Перреном наблюдение однако не дало результатов». Гадальщик разъезжал по России – был в Москве, Ялте, Риге, и в августе выехал за границу. Жил вначале в Бергене, лечил «тайными средствами» и «обдирал доверчивую публику»; потом вернулся в Ставангер, вращался в кругу подозрительных лиц, преимущественно немцев, откуда поехал в Стокгольм, намереваясь перебраться в Россию.. Обо всем этом сообщил б. секретарь русского консульства в Бергене «владетель экспортной конторы» в Норвегии Библетов жандармскому офицеру на ст. Торнео. 15 июня, т.е. 16г., «американский гражданин» проследовал через ст. Бело-остров. Здесь он был «подвергнут самому тщательному досмотру и под наблюдением агентов Охр. Отд. отправлен в Петроград». Почему предполагаемый немецкий агент выбрал время для посещения северной столицы, совпадающее более или менее с датой стокгольмского свидания, не совсем понятно. 4 июля «американский подданный» выехал из России в Стокгольм, т.е. фактически был выслан. Нач. штаба петерб. округа, считая личность Перрена подозрительной в смысле военного шпионажа («хотя достаточных данных, уличающих его в этом... не имеется») предложил воспретить ему въезд в пределы России, что и было выполнено департаментом полиции и сообщено на все пограничные пункты: Перрен был помещен в «7-ой контрольный список подозрительных лиц». |
| Ф-ча, но и самые эти юмористические рассказы передавались с любовью; в отцовском же отношении не звучало даже и этого юмора. Помню, как были мы в Посаде в 1883 г. И отец мой водил нас в Академический физический кабинет, где Дм. Ф. с радушною готовностью показывал нам физические приборы и заставлял светиться гейселеровы трубки. Поддерживая сношения с М. Академией, отец мой входил там в новые знакомства. Помню, как в 90-х, должно быть, годах сидел у нас за семейным чайным столом приехавший в Петроград проф. Алексей Петр. Лебедев, и беседовал с отцом, как уже близкий знакомый. В 1882 г. отец мой ездил в Академию для получения магистерской степени за сочинение свое о латинском догмате Непорочного Зачатия. В 1892 г. были мы – я и сестра моя – с отцом на 500-летии памяти преп. Сергия и сидели на торжественном акте в Академии, где все, кажется, профессора здоровались с отцом, как с знакомым. В последний раз отец мой посетил Академию в нашу поездку в 1896 г. Женитьба Оканчивая курс, Ал. Ал. не располагал принимать на себя священный сан. Но вышло иначе. В июле 1858-го г. скончался от холеры в Петрограде диакон Екатерининской, что в Екатерингофе, церкви Петр Павлович Свиязев, оставив после себя без средств семью – —252— вдову с троими детьми, из которых только старшая дочь была взрослая – 21-го года; – бабушка рассказывала мне потом, что осталась она с 5-ю рублями в кармане. Как водилось в те времена, вдове позволено было приискать жениха к дочери для замещения должности покойного мужа, Супруга для молодой особы желали с высшим образованием; в Петербургской Академии год был не выпускной, и решено было обратиться в Академию Московскую. С этим делом поехал в Москву дядя невесты Κ. П. Петров. Собираясь в путь, дядя, сам еще молодой и большой шутник, спросил у невесты, какого она жениха хочет. Невеста предъявила очень скромные требования: чтоб был высокий и не рыжий. – Но в Московской Академии оказалось, что все воспитанник уже разъехались, и искателю указан был адрес одного A. А. Лебедева , как жившего по близости, – в Хотькове. Одновременно с этим один родственник невесты протоиерей С. А. Галахов обратился в Москву письменно с тем же делом к знакомому своему священнику Ансерову, брат же последнего был женат на родной сестре отца моего. И вышло так, что предложение места и брака пришло к отцу моему одновременно и совершенно независимо с двух сторон – письменно от зятя из Москвы и лично от Петроградского свата через Академию; отец, всегда и после старавшийся в событиях жизни усматривать Промысел Божий, принял это совпадение за Божие указание и поехал в Петроград. Фотографической карточки у невесты не было, – распространение фотографии только начиналось, – но был небольшой масляный портрет какого-то доморощенного любителя, который хотели было дать свату; – отец мой, смеясь, говорил потом, что если бы ему показали его, он ни за что бы не поехал. |
| Без денег, без вещей, проживши неделю на маленькой станции Антропово, Ал. Андр. на средства, собранные Антроповскими любителями пения, поехал обратно в Петербург. Этот переезд был необычайно мучителен для Ал. А-ча; с наружностью итальянского маэстро, уже седой, он значительную часть пути был безропотной мишенью для издевательства привилегированных путешественников того времени – солдат и матросов. Однако, и здесь нашелся солдат, слышавший хор Ал. А-ча, узнавший его – и под авторитетным покровительством своего неожиданного поклонника, Ал. Андр. более спокойно добрался до Петрограда. Здесь он собирает хор, начинает с ним заниматься, еще не зная, что и как из этого получится. О хоре вспомнили сами власти. Хор приказано было переименовать в 1-й Государственный Хоровой Коллектив, со скромной пометкой в скобках: «бывш. Архангельского», с причислением его по службе к музыкальному отделу Комиссариата Просвещения. Для хора начинается трудное время: хор буквально рвали на части; это был период, когда новая власть, если не давала хлеба, то, зато усиленно предлагала зрелища. Выступления следовали за выступлениями – в театрах, казармах, учебных заведениях, на заводах. Исполнялись, главным образом, Русские народные песни. Ряд самостоятельных концертов хора был посвящен и серьезной музыке. В Зимнем Дворце, в Георгиевском зале, состоялся ряд исторических концертов (см. прилагаемую программу). Эта усиленная работа в условиях полуголодного существования, при ежедневных репетициях в промерзших, нетопленных помещениях – не могла, естественно, не сказаться на состоянии здоровья Ал. Андр.: он не выдерживает и серьезно заболевает воспалением мочевого пузыря. В Петроград спешно вызывается жена Ал. А-ча, Пелагея Андреевна, верная и заботливая спутница его жизни. Ал. А-ча она застает в ужасном положении, с температурой около 40°. Энергичное вмешательство Пелагеи А-ны спасает на этот раз Ал. А-ча. К больному приглашается уролог-специалист, Пелагея Андреевна делает все возможное, чтобы обеспечить больному нужный уход и необходимое питание, и кризис благополучно миновал – Ал. Андр. начал, хотя и очень медленно, крепнуть и оправляться. Нельзя не отметить здесь той трогательной заботливости, которую проявили к Ал. А-чу за время его болезни его друзья и почитатели, часто совсем неизвестные. В самом Петрограде, где максимум жизненных благ приравнивался в то время (1918 г.) к лишнему полену и черствому куску хлеба, находились люди, которые приносили по полену, чтобы согреть комнату, где лежал больной Ал. Андр. В Киеве, узнав о бедственном положении Ал. А-ча, в Владимирском соборе устраивается концерт из произведений Ал. А-ча; концерту предшествует краткое слово об Ал. Андр-че и после концерта, на собранные суммы, Ал. А-чу посылается с верным человеком в Петроград мука, сало, сахар. |
| Спокойно пока спокойно, а надо их отговорить. И сел писать письма – маме, а через неё и брату Адишке на фронт. Если что-нибудь начнётся – поручиться ни за что нельзя. Детей привозить – никому не надо, ни асиных на похороны. Если придётся отсюда бежать – то на бегство в поезде теперь рассчитывать нельзя. В Алупке с Воронцовыми, да на любой даче в Крыму вы будете незаметны, там сотни таких, – а здесь мы в центре внимания, одни, каждый шаг на виду. Да сравните: все губернаторы везде пережили ужасные минуты – а петербургского Сабурова даже в Думу не водили и не согнали с казённой квартиры. Потому что в Петербурге – сотни таких. Но такого письма – ведь теперь, при свободе, нельзя и отправить по почте: ведь товарищи могут цензурировать. Решили сейчас же послать верного буфетчика в Петроград с письмом. А сами с Лили поехали в Ольшанку, в степь на луга, погулять. Река Байгора – по-татарски „красавица”. Всё – в цветении, в ароматах, жужжаньи пчёл, перепорхе птиц, – и когда вот так гуляешь, в мирной степи, под прежним мирным небом, – не верится, что это наяву свершилась дикая революция, сегодняшний сумасшедший Петроград, какая-то невероятность. Или даже Усмань? Придумали присказку: посеять – посеяли, а как уберём – зависит от Моисеева. А ведь надвигалась ещё одна опасность: в газетах всё чаще требовали полного пересмотра белобилетников. Уездный же предводитель в числе многих своих обязанностей председательствует в мобилизационной комиссии. А сколькие держатся на белых билетах по снисходительности, по связям, совсем и излишние. Начать их чистить – и весь уезд будет враг тебе. Нет, это не прежняя степь, это не прежний луг. Воротились – и вечером читали вместе вслух историю французской революции Тьера. И – непохожи. И похожи. 38 Ну что за гадость! Какие-то мерзавцы телефонируют по комиссариатам, будто Керенский распорядился: при встрече с автомобилем 42-46 стрелять по нему без предупреждения. А на самом деле именно в нём Александр Фёдорович несколько раз ездил. И враги – заметили. И вот таким образом хотели застрелить! |
| Ком. делегация в лице с.-д. депутатов Скобелева и Муранова, которые информировали местный Совет рабочих и военных депутатов армии и флота о положении дел в столице и о взаимоотношениях между Временным Правительством и Советом. На революционном вече, собиравшемся на Якорной площади, программа деятельности петроградскаго Совета была принята. Отныне революционная «твердыня» со всеми своими «штыками, пушками и пулеметами» будет находиться в распоряжении петроградскаго Совета и поддерживать Временное Правительство, посколько оно согласуется с этим Советом... Соглашение было запечатлено в духе того сантиментализма, которым до известной степени обвеян был «медовый месяц» революции, публичным поцелуем между посетившим кронштадтский совет Керенским и прославленным Рошалем. Подчинение Кронштадта было кратковременно и очень относительно. Кронштадт в качестве большевицкой цитадели сделается символом насилия, анархии и разложения в русской революции. В этих позднейших обвинениях заключалась доза тенденциозной сгущенности, но на первых порах ни у кого не нашлось мужества (или сознания ошибочности тактики замалчивания) безоговорочно осудить зловещие и мрачные эпизоды поглощения «пламенем революции» ея идейной ценности: такие органы, как «Биржевыя Ведомости», писали о «героической, но вместе с тем страшной ночи в Кронштадте 1 марта» 338 . Министр юстиции в заседании Врем. Прав. 28 марта определил число офицеров, павших в Кронштадте от рук убийц, цифрой 36. Ген. Лукомский в сообщении из Ставки командованию на Северном фронте 21 марта повышал эту цифру до 60. В Гельсингфорсе по официальным сведениям убито было 39 офицеров и ранено 6; в Ревеле убито было 3; на Моозундской позиции 2; в Петербурге – 1 и ранен был 1 339 . Общую потерю в личном составе офицеров флота Лукомский определял «в 200 человек, считая в том числе до 120 офицеров, которых пришлось отчислить от должности и убрать с судов в виду протеста команды». События в Балтийском флоте (особенно в Кронштадте) представляют специфическую страницу в мартовский период революции. |
| Здесь уместным было бы заметить, что важным источником для С.Л. Фирсова стала официальная биография митрополита Питирима, изданная при назначении последнего на Санкт-Петербургскую кафедру. Надо отдать должное исследователю: он использует этот источник с большой осторожностью и оговорками. С.Л. Фирсов, как и в других своих трудах историко-биографического характера, обращает пристальное внимание на особенности личности своего главного героя, на этапы его становления. Для митрополита Питирима такой особенностью было влияние на него матери (С. 16 – 17). Впрочем, единственным источником, который нам об этом сообщает (по крайней мере в рамках источниковой базы, привлеченной С.Л. Фирсовым), является уже упомянутая официальная биография митрополита. И как будто от этого особого влияния матери производной была женственность, особая изящность иерарха (см. на С. 20 – 21). Будущий митрополит прошел курс основного образования в гимназии, а не в семинарии, как большинство архиереев его времени (впрочем, здесь опять уместно сопоставить владыку Питирима с уже упомянутым выдающимся иерархом той же эпохи епископом Саратовским Гермогеном, который из семинарии некогда перешел доучиваться в систему светского образования). После гимназии, в которой Павла Окнова его одноклассники называли «монахом», он поступил Киевскую духовную академию. Затем последовали постриг и стремительная карьера «ученого монаха» на должностях инспектора ставропольской семинарии, председателя совета Александро-Андреевского братства, ректора столичной семинарии, а также высокая награда – синодальный золотой наперсный крест. Обозревая этот период жизни будущего петроградского митрополита, автор книги не обошел и сохранившиеся в источниках скандальные сведения о «соблазнительном» поведении о. Питирима в бытность ректором семинарии (чуть ниже исследователь снова возвращается к теме – см. С. 55 – 57). Подводя итоги периода иерархического возрастания, этого пути к епископству, С.Л. Фирсов предпочитает указать скорее на то, кем о. Питирим не был, чем на то, кем он стал в это время. По мнению исследователя, не был он ни известным богословом, ни выдающимся церковным педагогом, ни «кумиром церковной молодежи» (об уместности такого выражения в церковно-исторической работе отдельно рассуждать не станем), ни идеологом ученого монашества. Начальственное своеволие, жестокость, агрессия ему также не были свойственны. «Это был обычный архиерей, …без претензий на лидерство, но с желанием быть любимым паствой», – заключает автор (С. 28). |
| Вместе с Архивом Собора Рункевич, как видно из его «Записки о хранении Архива Синода и Собора», перевез на Печатный Двор достаточно большой объем дел, которые относились к делопроизводствам Канцелярии Святейшего Синода и его центральных учреждений (Хозяйственного Управления, Учебного Комитета, Контроля, Училищного Совета). 5 Это были материалы, перемещенные в связи с переездом Святейшего Синода в августе 1917 г., а также документы, отложившиеся за период до 1 февраля 1918 г., когда Святейший Синод объявил о своем роспуске и передаче своих функций новым органам Высшего Церковного Управления (Священному Синоду и Высшему Церковному Совету). Рункевич считал несомненным, что эти материалы должны быть перевезены в Петроград в Архив Святейшего Синода, и воссоединены с фондами учреждений, к которым они принадлежали. Как видно из записки Рункевича, он сделал многое для спасения этих документов: произвел описание, договорился с руководством Главархива и представителями Высшего Церковного Управления о перевозке их в Петроград. Однако из текста записки неясно, когда было осуществлено это перемещение. Ясно одно: оно все-таки произошло, поскольку ныне в фондах Канцелярии Святейшего Синода и его центральных учреждений в Российского государственном историческом архиве (РГИА) в Санкт-Петербурге имеются дела за этот период (по февраль 1918 г.). 6 Из письма К.Я. Здравомыслова и записки самого С.Г. Рункевича , а также из отчета заведующего Архивом Печатного Двора А.А. Покровского за 1921 г., 7 видно, что Рункевич произвел разбор и описание Соборного Архива. Однако, когда в 1929 г. осуществлялась передача фонда Собора из Центрального архива народного хозяйства, культуры и быта (одним из его хранилищ был тогда Архив Печатного Двора) в Центральный архив Октябрьской революции (ЦАОР), описи у него не было, хотя архивисты и обнаружили в конце одного из дел «канцелярскую сдаточную опись», по которой и осуществлялась приемка фонда. Вряд ли это была опись, оставленная в 1921 г. Рункевичем, поскольку, во-первых, сомнительно, чтобы он приобщил ее к одному из дел даже руководящего органа Собора – Соборного Совета, и во-вторых, данная «канцелярская опись» не охватывала всех дел фонда. 8 К сожалению, нам не удалось обнаружить и эту опись, поскольку она была изъята из дела. В составе фонда сохранилась лишь опись, составленная в конце 1920 – нач. 1930 гг. ЦАОРе. 9 На рубеже 1970–1980 гг. к фонду была составлена новая опись, которая в корне изменила его организацию: дела были распределены по структурным подразделениям Собора 10 . |
| «Тема процесса 1922 года особенно близка церковным людям Санкт-Петербурга, — сказала хранитель музея Ольга Ходаковская. — Любимейший архиерей верующих, митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин, здесь был привлечен к суду и приговорен к расстрелу. Появились новые данные, что казнен он был в Москве и претерпел еще муки в ожидании расстрела во внутренней тюрьме на Лубянке. Вместе с ним были приговорены к расстрелу десять человек, для шестерых удалось добиться помилования. Но четверых спасти не удалось: вместе с владыкой были расстреляны архимандрит Сергий (Шеин), миряне Иван Ковшаров и Юрий Новицкий, активнейшие деятелями Общества объединенных приходов Петрограда и губернии». Это общество было с 1920 года единственным официально разрешенным центром, объединяющим приходы. Действовало в каноническом единении с правящим архиереем, но при этом было чисто общественной организацией. При нем наряду с прочими действовала церковная комиссия помощи голодающим. Все члены правления стали подсудимыми на процессе 1922 года. Согласно новым данным, митрополит Вениамин был казнен не в Петрограде: в ночь с 12 на 13 августа его вывезли в Москву. На выставке приведен отрывок из публикации эмигрантской газеты «Свет», издававшейся в Харбине, от 19 июля 1923 года: «Расстрелы важнейших политических происходят в старой мертвецкой [внутренней тюрьмы Лубянки], там же был расстрелян митрополит Вениамин, доставленный из Петрограда. Митрополита на расстрел вынесли больным из лазарета. Расстреливают красноармейцы дежурных взводов из иностранной роты госполитуправления. Медицинский персонал при расстреле не присутствует. Трупы расстрелянных увозятся на Ходынку, где закапываются в различных местах». Экспозиция рассказывает и о возвращении из небытия имен пострадавших на Петроградском процессе. В конце 1940-х — начале 1950-х по благословению митрополита Ленинградского Григория (Чукова) в Николо-Богоявленском кафедральном соборе при совершении чина Торжества Православия возобновилось перечисление имен всех архипастырей с возглашением «вечной памяти» — в их числе поминали митрополита Вениамина. Сам владыка Григорий, будучи белым священником, был в числе основных обвиняемых на процессе 1922 года. |
| А во второй половине XIX века здесь установили речное судоходство по Северной Двине, Шексне и Сухоне. Примерно тогда же здесь появились железные дороги. Они соединили Ярославль с Вологдой, а позже — Вологду с Архангельском. В самом начале XX века была проложена железнодорожная линия Санкт-Петербург — Вятка. Это дало сильнейший импульс для развития промышленности Вологодчины: льнопрядильной, целлюлозно-бумажной, пищевой… Например, центры переработки древесины встали как раз на местах пересечения сплавных рек с железными дорогами. 9 В 1918 году на пять месяцев Вологда стала «дипломатической столицей России», местом, где находились посольства и миссии одиннадцати крупнейших государств мира! Американское посольство в Вологде, 1918 Опасаясь захвата Петрограда немецкими войсками, в город эвакуируются представители 11 посольств (американское, английское, французское, сербское, бельгийское, сиамское, итальянское), консульств (бразильское) и миссий (японская, китайская, шведско-датская) во главе с американским послом Дэвидом Роулендом Фрэнсисом. Среди американцев были и члены петроградского отделения City Bank of New York и миссии Американского Красного Креста. Во время пребывания дипломатов в Вологде в России был подписан сепаратный Брестский мир, в Москве убили посла Германии Мирбаха. Самих же дипломатов активно уговаривал переехать в Москву (куда из Петрограда перебралось большевистское правительство) нарком Чичерин. 10 На Вологодчине полно «железных болот» Красавинский льнокомбинат. Фото regvo.ru Например, в окрестностях Белозерска «болотное» железо добывали и выплавляли чуть ли не в каждой деревне. Да, самые древние занятия обитателей этих земель — охота, рыбная ловля, солеварение, смолокурение, производство дегтя и воска. Но на Устюженской земле и в других районах Вологодчины много болот с залежами железной руды, поэтому здесь процветали кузнечные промыслы и оружейное дело. Конечно, были тут и другие промыслы — к примеру, соль, вываренная на солеваренных заводах Строгановых, поставлялась на весь европейский Север и даже в Москву. |
| В 1923 г. из-за болезни Кондаков намеревался выехать в Италию или Южную Францию (или обратно в Софию – страны с более теплым климатом – для постоянного жительства, но средств для покупки дома не хватило). 80-летний юбилей ученого в 1924 г. вызвал большой общественный резонанс. Его ученики и последователи из разных стран мира собрали в его честь сборник статей. После его смерти семинарий работал еще много лет вплоть до преддверия Второй мировой войны. С 1931 г. он был преобразован в Археологический институт имени Н.П. Кондакова . Из этого учреждения регулярно выходили научные труды, вышли многие молодые ученые. Кондаков разделил судьбу своего поколения византистов. Многие коллеги ученого, оказавшись в эмиграции, не прекратили работы и ценой огромных усилий образовали новые направления и школы византиноведения в Европе и Америке: А. Васильев в США, А. Грабар во Франции. Г. Острогорский в Югославии и др., чрезвычайно обогатив научные возможности принявших их стран. Первая жена ученого-Вера Александровна Кондакова (урожд. Гилярова) (1839–1913), была родственницей московского митрополита Филарета (Дроздова) . Ученый имел двух приемных сыновей. Старший – Сергей Никодимович Кондаков (1878–1940?) – историк искусства, библиограф; закончил восточный факультет Санкт-Петербургского университета в 1903 г., губернский секретарь в Министерстве иностранных дел (1903–1906), затем в Переселенческом управлении Главного управления землеустройства и земледелия (1906–1907) и в Канцелярии Министерства Императорского двора (1907–1917), в 1916–1917 гг. был военным цензором Петроградского военного округа. После 1917 г. работал в Гатчинском музее (1918–1919), преподавателем Петроградского театрального училища (1919). В конце 1921 г. эмигрировал к отцу в Софию, затем в Прагу. Занимался научной работой, переводил книги Л. Нидерле, готовил рецензии. В 1928 г. уехал в Париж. С конца 30-х гг. его судьба неизвестна. Младший – Петр Никодимович Кондаков (1886–1919) – офицер Белой армии, был убит своими же солдатами во время мятежа. |
|
|
