| Как смотрели в это время в Польше на дела московские, на цель похода Сигизмундова, можно видеть из письма какого-то Отоевского из Польши к какому-то Вашийскому в Ливонию от 12 декабря 1608 года. Отоевский пишет о найме шведами полков на помощь Шуйскому, причем прибавляет: «Нам теперь следует положиться во всем на всемогущего Бога и держать надежду на тех, которые теперь в Русской земле пасутся, потому что им до сих пор все сходило с рук счастливо: русские своим государям, которым они крест целовали, толпами изменяют и землю свою нашим отдают, и теперь здесь мирская молва, что наши мало не всею Русскою землею овладели, кроме Москвы, Новгорода и других небольших городов. Я вам объявляю, что на будущем сейме постановят такое решение: видя легкоумие и непостоянство московских людей, которым ни в чем верить нельзя, надобно разорить шляхту и купцов и развести в Подолию или в другие дальные места, а на их место посадить из наших земель добрых людей, на которых бы можно было в нужное время положиться. Теперь нам этим делом надобно промыслить раньше: прежде чем придут шведы, надобно Шуйского со всеми его приятелями разорить и искоренить до основания». Из этого письма мы видим, как союз Шуйского со шведами вывел поляков из бездействия, понудил их ускорить решительными мерами относительно Москвы. С другой стороны, видим, что целию королевского похода для поляков было покорение Московского государства Польше, а не возведение на московский престол сына королевского. Но если поляки хотели воспользоваться смутным состоянием Московского государства для его завоевания, то это завоевание не могло быть легко, когда бы поляки вступили в московские области с явно враждебным видом, с явно высказанною целию завоевания. Москва была разделена между двумя искателями престола; чтоб облегчить себе завоевание русских областей, Польша должна была выставить также искателя, именно королевича Владислава, на которого еще при жизни первого Лжедимитрия указывали бояре, о котором некоторые из них думали и теперь, как доносили Сигизмунду; итак, посажение Владислава на престол московский было только предлогом для достижения цели, но не могло быть целию Сигизмундова похода. |
| Фарлаф же, проспав все утро, обедал в лесной тишине у ручья. Вдруг он заметил, что прямо на него мчится во весь опор всадник. Бросив обед, оружие, кольчугу, трусливый Фарлаф вскакивает на коня и удирает без оглядки. Всадник мчится за ним и призывает его остановиться, грозя «сорвать» с него голову. Конь Фарлафа перескакивает через ров, а сам Фарлаф падает в грязь. Подлетевший Рогдай готов уже сразить соперника, но видит, что это не Руслан, и в досаде и гневе едет прочь. Под горой он встречает чуть живую старуху, которая своей клюкой указывает на север и говорит, что там найдет витязь своего врага. Рогдай уезжает, а старуха подходит к лежащему в грязи и трясущемуся от страха Фарлафу и советует ему вернуться домой, не подвергать себя больше опасности, потому что Людмила и так будет его. Сказав это, старуха исчезла, а Фарлаф следует ее совету. Тем временем Руслан стремится к возлюбленной, гадая о ее судьбе. Однажды вечерней порой он проезжал над рекой и услыхал жужжанье стрелы, звон кольчуги и конское ржанье. Кто-то криком приказывал ему остановиться. Оглянувшись, Руслан увидел мчащегося на него всадника с поднятым копьем. Руслан узнал его и вздрогнул от гнева… В то же время Людмила, унесенная с брачной постели мрачным Черномором, очнулась утром, объятая смутным ужасом. Она лежала в роскошной постели под балдахином, все было как в сказках Шехе-резады. К ней подошли прекрасные девы в легкой одежде и поклонились. Одна искусно заплела ей косу и украсила ее жемчужным венцом, другая надела на нее лазурный сарафан и обула, третья подала жемчужный пояс. Невидимая певица все это время пела веселые песни. Но все это не веселило душу Людмилы. Оставшись одна, Людмила подходит к окну и видит только снежные равнины и вершины угрюмых гор, все пусто и мертво кругом, лишь с унылым свистом мчится вихрь, качая лес, видный на горизонте. В отчаянье Людмила бежит к двери, которая сама собой открывается перед ней, и Людмила выходит в удивительный сад, в котором растут пальмы, лавр, кедры, апельсины, отражаясь в зеркале озер. |
| Пишет Плетнёв и о старинном кладбище на горе близ д. Ососье: «в 31 сажень длины и 30 саж. ширины, усеянном могильными камнями – плитами. По рассказам старожилов, здесь погребён был какой то князь, как о том свидетельствовала надпись на белом камне, в настоящее время уже распавшемся на несколько частей». О переселении карел в Введенский приход Среди местных жителей до сих пор бытуют легенды, связанные со смутным временем: об ушедших под землю церквях и часовнях, исчезнувших деревнях, борьбе местного населения с захватчиками, древних битвах и зарытых сокровищах. Много бед и страдания принесло Смутное время в эту землю, были стёрты с лица земли сёла и деревни, разграблены храмы, поля зарастали травой и кустарником, там где некогда кипела жизнь, теперь была «мерзость запустения». Но задолго до этого между Россией и Швецией разгорелась борьба за Корельский уезд с городом Корелой. Давние и прочные связи объединяли два народа русских и карел, но выгодное экономическое и стратегическое положение уезда не давало покоя северным соседям. С наступлением Смутного времени Швеция попыталась снова захватить Корельский уезд. 4 июля 1610 г. подошли вплотную к Кореле и в сентябре приступили к осаде города. Карелы оказали сопротивление, осада затянулась на целый год. В это время в тылу шведов действовали партизанские отряды, наносившие сильный урон врагу. Но, не смотря на упорное сопротивление 2 марта 1611 г. город пал. Началась эвакуация оставшихся в живых жителей в пределы Русского государства. Но Швеция не оставляла мысль о завоевании русского севера, лишь 23 февраля 1617 г. в д. Столбово, близ Тихвина был подписан мирный договор. Швеции отошли Ижорская земля с городами Ивангородом, Ямом, Копорьем и Орешком. Во владение Швеции перешёл и Корельский уезд с городом Корелой. Так начался почти столетний период власти Шведов над карелами. Но самое страшное было впереди. Шведы стали насаждать чуждую карельскому народу протестанскую религию. Карелов ждало притеснение, поборы и наконец изгнание со своей земли. В 1627 г. камрер Эрик Трана писал: «Подати в этих провинциях весьма огромны, увеличение же их способствовало бы только усилению ухода населения в Россию». Земли Корельского уезда активно стали раздаваться шведским и немецким дворянам, а те в свою очередь превращали крестьян фактически в свою собственность. |
| Только людям, чуждым духовному опыту, мистика представляется удаленной от художественного опыта и чем-то смутным и неясным. Соловьев видит в ней самую высокую ступень творчества и вообще человеческой деятельности; он убежден, что мистика благодаря ее непосредственной близости к божественной сфере «не только сама обладает безусловною ясностью, но и все другое она одна только может сделать ясным», хотя для душ со слабым духовным зрением ее свет невыносим и погружает их в полную темноту (264). В истинности этих идей о мистике молодого русского философа убеждают его философские кумиры того времени Шопенгауэр и Гартман (265). В западноевропейской культуре Соловьев различал три исторических периода в сфере творчества. Средневековый, когда не существовало свободного искусства («художества» в его терминологии), все было подчинено мистике, растворено в мистико-религиозной сфере. С «эпохи возрождения», в результате ослабления религиозного чувства и открытия античного искусства, начинается развитие и господство изящных искусств. А в наш век «наступило третье господство – технического искусства, чисто реального и утилитарного», «утилитарного реализма», когда от искусства требуется лишь поверхностное подражание действительности да «узкая утилитарная идейка – так называемая тенденция». Искусство превратилось в ремесло (279–280). Соловьев констатирует очевидный для него кризис и почти полную деградацию «западной цивилизации». Однако он убежден, что это не последнее слово в человеческом «развитии» и верит в грядущий «третий фазис», более высокий, неразрывно связанный с обращением человечества на новом уровне к божественному миру; определяющую роль здесь должен сыграть русский народ, Россия (284–285). Эстетический пафос молодого философа не претерпел существенного изменения и в зрелые годы. Центральное место в его эстетической системе занимают идеи красоты и искусства, базирующиеся на теории эволюционного творения мира. Соловьев дополнил библейскую креационистскую идею дарвиновской концепцией эволюции и эту неохристианскую теорию мироздания положил в основу своей эстетики. |
| Таким именно характером отличались в то время представления о чувственной природе человека и об аффектах. Патрологическая литература пополнилась у нас в прошлом году обширным исследованием о жизни и сочинениях преп. Макария Египетского , принадлежащим проф. А. А. Бронзову . Обещая публике продолжение своего труда с изложением учения преп. Макария, часть своих предварительных работ почтенный автор поместил в своем академическом журнале в виде отдельной статьи. В этой последней автор извлекает материалы для характеристики нравственного мировоззрения преп. Макария Египетского из источников второстепенных, оставляя до времени в стороне источники прямые. Vertus de Saint Macaire, Apophthegmes sur saint Macaire (по изданию Амелино), Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов, Historia Eausiaca, Древний Патерик, данные, имеющиеся у Сократа, Созомена , Каллиста, Евагрия, Макризия и др. – вот источники, которыми пользовался автор. За некоторыми из перечисленных документов мы не можем признать большой научной ценности, так как они имеют своим источником предания, передававшиеся из уст в уста среди египетских монахов. Характер агиографической литературы вообще должен внушать известную осторожность по отношению к такого рода источникам. Предание может, конечно, быть надежными хранителем общего духа христианства и выразителем догматического сознания церкви, но когда дело идет о передаче фактов, слов и изречений, тогда предание является источником смутным. Переходя из уст в уста, изречение подвижника легко могло быть непроизвольно изменено его последователями в смысле более им понятном и близком их духовным интересам. Если при изучении воззрений древних писателей мы обыкновенно стараемся пользоваться критическими изданиями их собственных творений и дорожим каждым вариантом, то с тем большей осторожностью должны мы относиться к памятникам, которые своим источником имеют предание. Но без сомнения почтенный автор, изучивший все, известное с именем преп. Макария, имеет в своих руках достаточный критерий для критики этих памятников. |
| Эти помянники – очень любопытные памятники; в некоторых из них число жертв возрастает до 4 тысяч. Но боярских имен в этих мартирологах сравнительно немного, зато сюда заносились перебитые массами и совсем не повинные в боярской крамоле дворовые люди, подьячие, псари, монахи и монахини – «скончавшиеся христиане мужеского, женского и детского чина, имена коих ты сам, господи, веси», как заунывно причитает синодик после каждой группы избиенных массами. Наконец, очередь дошла и до самой «тьмы кромешной»: погибли ближайшие опричные любимцы царя – князь Вяземский и Басмановы, отец с сыном. Глубоко пониженным, сдержанно негодующим тоном повествуют современники о смуте, какую внесла опричнина в умы, непривычные к таким внутренним потрясениям. Они изображают опричнину как социальную усобицу. Воздвигнул царь, пишут они, крамолу междоусобную, в одном и том же городе одних людей на других напустил, одних опричными назвал, своими собственными учинил, а прочих земщиною наименовал и заповедал своей части другую часть людей насиловать. смерти предавать и домы их грабить. И была туга и ненависть на царя в миру, и кровопролитие, и казни учинились многие. Один наблюдательный современник изображает опричнину какой-то непонятной политической игрой царя: всю державу свою, как топором, пополам рассек и этим всех смутил, так, божиими людьми играя, став заговорщиком против самого себя. Царь захотел в земщине быть государем, а в опричнине остаться вотчинником, удельным князем. Современники не могли уяснить себе этого политического двуличия, но они поняли, что опричнина, выводя крамолу, вводила анархию, оберегая государя, колебала самые основы государства. Направленная против воображаемой крамолы, она подготовляла действительную. Наблюдатель, слова которого я сейчас привел, видит прямую связь между Смутным временем, когда он писал, и опричниной) которую помнил: «Великий раскол земли всей сотворил царь, и это разделение, думаю, было прообразом нынешнего всеземского разгласия». Такой образ действий царя мог быть следствием не политического расчета, а исказившегося политического понимания. |
| В мае 1738 года Остерман сдал в Тайную канцелярию вьписки, которые чернец Родышевский сделал из книги Барония, с приписками покойного архиепископа Феофана, и поносительное письмо на Государев указ о монашестве, также с примечаниями Феофана. В примечаниях Феофана значилось следующее: «выписал он (Родышевский) из Барония много, что ему показалось годное к ласканию духовных, а наипаче монахов, тако ж ко умалению чести державных властей и указов их уничтожение. Из котораго набору хотя он некия находки и к своему, на государев о монашестве указ, поношению приточил, однакож много еще не употребленных при себе оставил. Знатно, намерен был новыя еще на государей укоризны сошивать: да, или смотря на времени состояше не посмел, или за наставшим плутовства его объявлением не успел. Здесь же мы не все вынятыя им из Барония лепестки, но некия из них знатнейшия, и вящше ему к поправлю державных властей угодныя, предлагаем, которыми ясно покажется, что он не на некиих рядовых писателей, но на самых российских государей досады произносит, мятежный в народе плевелы разсевать, самим бесом смутным, или от возъяренных тем человек наущен, дерзостно затевал» 556 . «Надобно же сыскать, где оныя книги Барониевы, из которых он сии выписки вынимал. А как сам он сказует, что писал он нужныя к ведению вещи, то сказать он должен, для чего вещи сии нужныя? Для чего, например, нужно ему выдать, что Онорий запретил иноверным при дворе у себя служить? Что христиане ругали нечестиваго царя? Что Уалент монахов мучил? Что Костантин дал всякому волю отдавать имения своя церкви,? Что духовные осужденных на смерть отнимали? Что константинопольский клир всем народом обладал и кесарям был страшный, и проч»? По содержанию этих примечаний составлены были вопросные пункты Родышевскому. Кабинетные министры 11 января 1739 года решили допрашивать его в Тайной канцелярии, в присутствии Ушакова и синодальных членов – Амвросия, епископа вологодского и Стефана, епископа псковского. «Для чего написал он на указ о мопашестве»? Маркелл отвечал, что ему поручил это имеием ея величества архимандрит Варлаам и обнадежил за это всякими милостями. |
| 7) Дух крепости есть рассудочно неизъяснимый, но ощутительный прилив силы Духа Святого в глубину немощной по природе человеческой воли. Этою силою воля миропомазанного «утверждается в воле Божией» и «показуется сильною» в противостоянии диавольским козням и совершении добра. Воля наша благодатию Святого Духа приобретает неудобопреклонность на страсти. Кто из христиан бережет дар крепости, тот, по милости Божией, всегда стоит в добре и доводит до осуществления все добрые мысли и желания. Терпеть тяготу подвигов и борьбы со страстями помогает ему сладость переживания или воспоминания соприсущей ему благодати и непосредственное благодатное вдохновение на всякое добро. От духа крепости проистекают в христианине душевное равновесие, сдержанность и тяжеловесная устойчивость в добре, несмотря на бури повседневных искушений. «Твердыня сердца» ( Пс.72:26 ) и воли миропомазанного – собственно богоосияние Святого Духа, стягивающее множественность естественных его пожеланий к единству цели – богоугождению. Глава 3 Бросая общий взгляд на дарования в Таинстве Миропомазания, нельзя не видеть в них особых, Небесных содействий духовно-телесным силам человека. Сочетание их с нашей природой возвышает естественную жизнь ее и приспособляет к развитию настроения любви до высших ступеней совершенства. «Всем приступающим Таинство (Миропомазания) сообщает свои дары, а ощущение даров и ревность о богатстве – не всем. Одни (из миропомазанных) по причине возраста еще не могут иметь разума, другие не показывают правильного изволения... И по принятии дара нет никакой для нас пользы, если мы будем нерадивы». Понижение уровня духовной жизни христиан последних веков сделало многим из них действие Святого Духа по дару Миропомазания малопонятным. К сожалению, и в наших системах догматического богословия о Таинстве Миропомазания со стороны его даров говорится слишком обще. Здесь мы читаем, что оно «лишь укрепляет» человека в духовной жизни. Эта крепость у миропомазанных в христианском опыте нашего времени является чаще всего одним смутным переживанием сообщаемых благодатию Божиею влечений к добру и заграждений путей порока. |
| Давно Грузия обращала взоры к единоверной северной сестре своей, и давно российские вдумчивые князья и цари помышляли о том, чтобы придти на помощь изнемогающей в геройской и непосильной борьбе Грузии, а в то же время о том молились русские иноки в безмолвии обителей, о том молился народ перед святынями, принесенными из Грузии и постоянно напоминавшими о том, что там, далеко к югу, за высокими горами, отрезанный от северных единоверцев, лишенный помощи задавленной Византии, один одинок, окруженный бесчисленными полчищами озлобленных врагов Креста, истекает кровью, отстаивая христианскую веру, родной, близкий народ... Не мог не понимать, не мог хотя бы чутьем, полусознательно не видеть русский народ, что если судил Господь православию мировую задачу в истории, если не забыты православные народности в очах Его, то рано или поздно должны они выйти на свет Божий и сказать миру свое слово... Великое дело часто, если не всегда, вырастает на великих страданиях... Уже принесли миру бесчисленные кровавые жертвы этих страданий православные народы: стонала Россия под нашествием монголов, залита кровью сынов своих Грузия, пала под ударами турок и Трапезундская империя, и Византия, утопали в крови Болгария, Румыния, Сербия, Черногория, восточные церкви, близкие к православию, – копты, несториане, абиссинцы порабощены были исламом. Тяжелый крест выпал на долю православия; кровавыми кольцами, в мученическом подвиге, православные народы окружили Западную Европу, задержали разлив ислама , спасли от гибели христиански-цивилизованную Европу. И могли они словами древних евреев, обращенными к пророку, взывать теперь к истории: «Сторож! Сторож! Сколько ночи?... День загорался и приближался. Первой стряхнула с себя иго чужеземное, Россия – и только что оправилась, как Казань и Астрахань, северный Кавказ, Сибирь и Крым сразу почувствовали, что Крест уже сияет над полумесяцем, что мировая задача России осуществляется. Но долго еще воля Божия не приводила Россию и Грузию к совместной работе, долго они еще и страдали, и трудились в одиночку, долго еще Россия то борьбой с остатками монгольских орд, то тяжким смутным временем, то непониманием ее задач и истории со стороны чуждых для нее государственных деятелей XVIII века, пришедших с Запада или там воспитавшихся, была удерживаема от окончательного соединения с Грузией. |
| Особенность зрения, – комментирует он свой тезис, – состоит в том, что оно позволяет нам сознавать, в большей или меньшей степени, множество вещей зараз. Остановив свой взор на каком-нибудь предмете в комнате, я в то же время, хотя и не так отчетливо, воспринимаю и другое предметы в той же комнате. Эта особенность зрения, – продолжает Спенсер, – „очевидно, обязана своим существованием особенному строению сетчатки“, именно способности её элементов к синхронистическому возбуждению. Всем известен тот факт, что зрительные впечатления продолжают существовать некоторое время и после того, как они произведены. Вследствие этого, когда элементы сетчатки возбуждаются в очень быстрой последовательности, то одно возбуждение не успеет еще исчезнуть, как уже началось другое. Таким-то именно образом и объясняется, по Спенсеру, зрительное восприятие внешнего подлеположения пространственных элементов. Процесс становится еще понятнее, если изображение линии или предмета разом умещается на сетчатке: тогда возбуждение пространственных элементов бывает, в строгом смысле, одно временным. Каждое наличное восприятие сосуществования связано с более или менее смутным восприятием других сосуществований, откуда именно и возникает у нас, по Спенсеру, идея относительного пространственного положения. Но откуда, теперь, – спрашивается далее, – берется у нас второй элемент приведенного выше определения пространства, т. е. идея бесконечности, бесконечного числа сосуществующих положений? При ответе на этот вопрос Спенсер с точки зрения нативизма уже переходить на точку зрения эмпиризма: „из мускульного чувства“, – так гласит его ответ. Идея бесконечного числа сосуществующих положений, по Спенсеру, есть не что иное, как идея возможных положений, сливающаяся с чувством свободы для движения и, так как возможность таких относительных положений совершенно неопределенна или, иначе, без- —697— гранична, то, с его точки зрения, именно эта идея безграничной возможности „образует остальную составную часть нашего понятия о пространстве“, т. |
|
|
