| – 1744 и 1745 годы были смутным временем для английского народа: это было время войны за Австрийское наследство, в которой принимала участие и Англия. В это то время, когда войска англичан находились на материке, была сделана смелая попытка со стороны Стюартов возвратить себе престол Англии. Карл Эдуард, известный в истории под именем «претендента», 228 при помощи французских войск и французских денег высадился в Шотландии и довольно удачно провел свои войска в Англию, наводя утрах и ужас даже на народ, в представлении которого имя Стюартов было связано неразрывным образом с «ужасным» папизмом и католичеством. 229 Боязнь утратить выгоды, приобретенные низложением Uakoba II и невозможность защищаться по отсутствию военных средств были причиною того, что народ в отчаянии начал искать религиозной помощи, как это обыкновенно бывает в годины народных бедствий. Методисты как нельзя лучше воспользовались возбуждением народа для того, чтобы расширить область своей деятельности и приобрести возможно больше последователей. Правда, после мы увидим, что враги методизма хотели это нашествие обратить во вред методистам; но народное чувство вернее отнеслось к ним: народ подметил, что между методистами и католицизмом нет той связи, которую хотели указать враги методизма, а потому мы можем с уверенностью сказать, что это народное бедствие было скорее полезно, чем вредно для методистов. В период 1744 и 1745 годов мы видим Джона Весли в постоянных разъездах по всем направлениям государства: за это время он основал новые общины в Лидсе, Бирмингеме, Линкольн-шайре, Ланкашайре и Чемайр, посетил по нескольку раз и прежде основанные общины. 230 – Благодаря той же самой войне за Австрийское наследство, методизм получил возможность проникнуть в армию. После мы увидим, что время распространения методизма по стране было вместе с тем временем самой напряженной его борьбы с внешними врагами. Враждебная методизму партия народа и общества придумала для стеснения методистов между прочим такое средство. |
| Как выполнил он свое обещание, не известно. Но довольно того, что в это время были на Руси ученые протестанты, которых озабочивало отыскание подлинного текста славянской Библии. Нет ничего несбыточного в предположении, что подобные личности с подобными услугами являлись в России и в эпоху исправления священных книг, и что главный исправитель текста пользовался их просвещенным содействием, (а воспользоваться было чем: протестанты до этого времени успели много сделать для филологии и экзегиса). Но чтобы не раздражать предубеждений невежественной толпы, от которых он так много выстрадал, он должен был обращаться к их мудрому содействию тайно, скрытно, и потому оно осталось неизвестным для истории. Великое дело исправления Библии и все просветительное движение, по смутным обстоятельствам церковным и гражданским, приостановилось, как известно, на 20 лет (с 60 до 80 годов). Но коль скоро оно было возобновлено и снова приступили к переводам и исправлению Библии, исправители уже не так прикровенно обращаются за помощью протестантов. Аврамий Понкратьевич Фирсов, переводчик посольского приказа, в 1683 г. переводя Псалтирь на народный русский язык и исправляя ее по славянскому и еврейскому текстам, «следовал нередко и Лютерову переводу» 349 . Очень могло быть, что самая мысль о переводе такой общеупотребительной священной книги на живую народную речь внушена ему была протестантами, которые повсюду, куда проникала их вера, переводили Библии на местные общеупотребительные языки. Около того же 1683 г. у лучших русских людей, например у царского посланника Головина, созрела мысль иметь на простом русском языке не одну псалтирь, но и всю Библию – мысль весьма важная для своего времени, приведенная вполне в исполнение в наши недавние дни. И вот они шлют письма за письмами к пастору лифляндского города Мариенбурга Глюку – личности, пользовавшейся всеобщей известностью за свой ученость, языкознание, особенно же за труды по переводу священного писания для латышей. Поощряемый этими письмами и советами друзей из Германии, Глюк «с упованием на милость Божию изготовил на русском языке (какие-то) школьные книги, содержал у себя с немалым иждивением, русского пожилого священника (по некоторым известиям – ученого монаха из Пичуговского монастыря близ лифляндской границы) и с помощью него перевел славянскую Библию на простой русский язык» 350 . |
| Мифология греков со своими сказаниями о богах до Зевса представляет, по мнению идеалистической школы, в мифических чертах тот путь, каким шло и должно было идти человеческое сознание в постепенном развитии религиозных воззрений, начиная от безразличных и смешанных представлений и переходя физические понятия и натуралистические верования. Грек прошел чрез все те моменты, какие указывала философия религии Шеллинга. История греческой религии может служить нормой этого развития, а греческий миф о борьбе богов и их смене скрывает в себе под формой конкретных образов глубокий психологический смысл; эта борьба между богами есть та неизбежная борьба мысли, или сознания, которой посредствуется всякий переход от старых верований к новым. По теории Шеллинга, нами прежде изложенной 1671 , религия открывается смутным, неопределенным представлением о божестве, как общей физической силе: это у греков Гея и Уран; второму моменту в развитии понятия о божестве соответствуют у них боги природы с зарождающимися в них нравственными свойствами, но еще стоящие под влиянием грубой силы и диких инстинктов: это царство титанов. Только после победы над ними является Зевс, бог с духовными свойствами. Таким образом эта теория признает реальное бытие богов Урана и Крона до Зевса и смену их считает действительно совершившейся и совершившейся в такой именно последовательности 1672 . Что Такое был этот Крон сравнительно с Зевсом и Ураном, на этот вопрос идеалистическая теория не дает определенного ответа 1673 . Наряду с этим взглядом издавна идет другой, совершенно отвергающий всякое историческое значение богов гезиодовой теогонии до Зевса. По этому последнему взгляду, Крон есть позднее явившееся олицетворение понятия времени и ( χρνος). Буттман, находя неестественным, чтобы отец величайшего из богов, Зевса, каким является Крон в теогоническом мифе, был совершенно забыт, лишен всех почестей и свергнут в преисподнюю, и указывая на то, что древние народы никогда таким образом не относились к богам, не смотря на изменение своих понятий о них, полагает, что он никогда не пользовался действительным поклонением в Греции, а измышлен позднее для пополнения представлений о доисторическом времени 1674 . |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 КЕТЕВАНА КАХЕТИНСКАЯ Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Великомученица Кетеван, царица Кахетии Кетевана Кахетинская (+ 1624 ), царица Кахетии , великомученица . Память 13 сентября (Груз.) Происходила из царскою рода Багратиони, дочь владетельного князя Ашотана Багратион-Мухранскаго и правнучка царя Константина III Карталинского (1469 - 1505). После недолговременного супружества с царём Давидом I Кахетинским (также из рода Багратионов), который скончался после шестимесячнаго царствования над Кахетией, Кетевана, осталась совершенно одинокой, так как и малолетнего сына своего Теймураза она, по смутным обстоятельствам времени, отправила заложником ко двору персидского шаха Аббаса I . В лице царицы народ чтил мудрую помощницу своего мужа в правлении страной, так как, даже в короткое время его царствования, она успела много совершить для благосостояния Кахетии: усмирила знать, привела в порядок разстроенные дела, доставила мир и благосостояние Церкви, построила несколько храмов, больниц, приютов для нищих и сирот, оградила царство от внешних враговЦарица. По смерти мужа она поселилась в одном уединенном месте и проводила время в богоугодных занятиях и чтении Священного Писания . В заложниках у шаха был также младший брат ее мужа, Константин, прозванный Окаянным . Он принял ислам и в 1605 году по наущению шаха Аббаса I подослал убийц к престарелому отцу, царю Александру II , и брату его Георгию. Совершив преступление, Константин велел положить тела убитых на верблюдов и отправить их к царице Кетеване. Ужаснувшись злодеянию, царица оплакала безвинных страдальцев и похоронила их в Алавердском соборе. Ради того, чтобы остаться единственным наследником царства, нечестивец попросил ее руки, пригрозив в случае отказа принуждением. Передав через послов Константина решительный отказ на его предложение, царица Кетевана обратилась к знатным кахетинцам, прося их защиты против насилия Константина, предупредив их об опасности, которая угрожает со стороны этого убийцы всему царствующему дому и всем жителям, которых он намеревается обратить в ислам , и сказала при этом, что если не помогут ей защититься от беззаконных требований Константина, то она оставит Кахетию и возвратится к своему семейству. Высшие представители кахетинского народа обещали ей защиту, и выступили со своими воинами против против Константина и разбили его. Он нашел бесславную смерть со множеством персидского войска. Под мудрым правлением царицы Кетеваны в Кахетии водворились мир и справедливость. |
| Рубрики Коллекции Матрица русской Смуты, или Работа над ошибками 19 мин., 03.11.2012 Поделиться Сейчас, когда мы отмечаем 400-летие изгнания интервентов из московского Кремля, самое время задуматься: что такое русская Смута, является ли смутным наше время и, главное, какие уроки можно извлечь, осмысляя события 400-летней давности. Об этом мы беседуем со специалистом по эпохе Смутного времени, профессором МГУ, доктором исторических наук Ярославом Леонтьевым. Смута с большой буквы — Ярослав Викторович, насколько мне известно, Вы в своих лекциях и статьях разделяете понятия Смуты с большой буквы и смуты с маленькой. А в чем разница? — Смут в русской истории было множество, поэтому нужно сразу уточнить определения. Смута с большой буквы — это период, в огромной степени определяющий дальнейшее историческое развитие. Такая Смута охватывает практически всю территорию страны, затрагивает все социальные слои, сословия, народности, все стороны жизни. Выражается Смута в разрушении властной вертикали, в двоевластии (или многовластии), в сепаратизме, в гражданской войне — войне братоубийственной, тотальной. Разумеется, такова Смута начала XVII века, такова Смута начала XX века (то есть русская революция), и такова, с некоторыми существенными оговорками, Смута конца века, Смута, свидетелями и участниками которой мы являемся. В то же время были в нашей истории социальные движения, достаточно громкие, которые не дотягивают до Смуты с большой буквы. Это, например, «замятня» между потомками Дмитрия Донского в момент становления Московского государства во второй четверти XV века, бунты Степана Разина, Кондратия Булавина. Это в некотором смысле — вооруженные выступления декабристов, это атаки на правительство революционеров-народовольцев в 70-80-е годы XIX века. Да, они затронули многих людей, они очень сильно повлияли на социальное и культурное развитие, но все-таки в них не было той глобальности, что в больших Смутах. Отдельно я бы выделил пугачевский бунт. Он чуть было не перерос в Смуту с большой буквы, в нем можно выделить основные признаки большой Смуты — и двоевластие, и феномен самозванчества, и участие разных сословий и народностей, и гражданскую войну, но все же масштаб событий, прежде всего в географическом смысле, был достаточно локальным. На всю Россию пугачевщина не выплеснулась. Это была такая «прото-Смута». |
| В ту пору, когда верховная власть перешла к Юстиниану, внешние отношения империи слагались для нее весьма благоприятно. Халиф Абд-аль-Малик, принявший в тот самый год наследие своего отца, оказался в чрезвычайно трудном положении, так как в разных местах поднялись против него видные претенденты, находившие поддержку в среде соплеменников. Наставшим в халифате смутным временем воспользовались также и мардаиты для своих разбойничьих подвигов. Занятый планами борьбы со своими соперниками, Абд-аль-Малик старался обеспечить себя со стороны империи заключением мира. Византийский двор отозвался на это предложение, и в Дамаск прибыл уполномоченный для выработки мирного договора магистриан Павел. Переговоры касались двух спорных территорий, острова Кипра и Армении. Сирийские и византийские известия единогласны в том, что остров Кипр был признан состоящим в двойном владении, и в договор было занесено положение о дележе доходов с населения пополам между двумя державами. 702 Что касается Армении, то, по свидетельству сирийских летописцев, халиф отказался в пользу империи не только от Армении, но и соседних земель: «Гурзана, Арзона и северной части Мидии, т. е. Атропатены», 703 а по записи Феофана – Армения и Иверия были поставлены в такие же условия, как и остров Кипр, т. е. доходы с этих стран подлежали дележу пополам. Мир был заключен на десять лет. Выкуп мира арабами, установленный в договоре 677 года с Муавией, был сохранен и на будущее время, но в повышенном размере: Абд-аль-Малик обязался платить 1000 золотых монет, одного коня и одного раба за каждый день мира. 704 Со своей стороны император принял на себя обязательство, касавшееся мардаитов, которые умели отстаивать свою независимость и создавали большие затруднения для арабов своими набегами на соседние области. Мардаиты в своей внутренней организации представляли войско. Феофан определяет их, как военную часть – τγμα του Λιβνου, а Никифор видит в них воинов (πλται), которые «с давнего времени были расквартированы в горах Ливана». 705 Так как военное звание было наследственным еще при Константине Великом , и горы Ливана составляли особое военное управление, то весьма вероятно, что главное ядро мардаитов составляли потомки тех воинов, которые числились некогда в старых имперских полках, расквартированных в горах Ливана и имевших там свою оседлость. |
| Сети богословия Тема недели: Почитание мощей в православии Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Мнение Мнение Статья Статья Статья Новые материалы 1 января Иван Мазепа: архетип украинского политика Антирусская направленность в украинской политике выражается также и в культивации украинскими лидерами образа Ивана Мазепы. О том, как общественно-политический и церковный раскол все глубже внедряется в историю и веру братского нам народа, повествует статья Е.А. Голоцана. Статья С момента обретения «самостийности» в 1991 году на Украине регулярно встает вопрос о снятии анафемы с гетмана Иваны Мазепы. Справедливости ради стоит отметить, что этот вопрос поднимался и гораздо раньше. В 1918 году патриарху Тихону поступило обращение с просьбой рассмотреть амнистию Мазепе, но оно так и не получило никакого развития. Обе исторические даты относятся к смутным временам, когда распадалось единое славянское государство и на политической сцене Украины появились и обрели силу националистические движения, выстраивающие свою идеологию на основе антирусской риторики. Эти обстоятельства заставляют внимательней присмотреться к фигуре изменника и выяснить причины его исторической живучести. «Самостийщикам» трудно было найти кандидатуру более подходящую на роль национального героя, чем Иван Мазепа. Разве можно было бы считать таковыми Владимира Красное Солнышко или Ярослава Мудрого? Эти исторические персонажи, скорее, объединяли славянские народы, делали их единым целым на основе общей веры и культуры. А вот Мазепа в самый раз. Украинский гетман, который, согласно новой версии истории, боролся против российского самодержавия и деспотизма, как никто другой подходил на роль кумира сторонников «незалежности». По большому счету, Иван Мазепа должен быть благодарен Русской Православной Церкви и Петру Великому за то, что имя его осталось в веках. Слава Герострата сделала его знаменем определенной части современного украинского общества. Анафема выделила Мазепу из длинного ряда его предшественников на гетманском месте, которые, как и он, не отличались особой политической принципиальностью. |
| Чарльз Диккенс Посмертные записки Пиквикского Клуба ПРЕДИСЛОВИЕ В предисловии к первому изданию «Посмертных Записок Пиквикского Клуба» было указано, что их цель – показать занимательных героев и занимательные приключения; что в ту пору автор и не пытался развить замысловатый сюжет и даже не считал это осуществимым, так как «Записки» должны были выходить отдельными выпусками, и что по мере продвижения работы он постепенно отказался от самой фабулы Клуба, ибо она явилась помехой. Что касается одного из этих пунктов, то впоследствии опыт и работа кое-чему меня научили и теперь, пожалуй, я предпочел бы, чтобы эти главы были связаны между собой более крепкой нитью, однако они таковы, какими были задуманы. Мне известны различные версии возникновения этих Пиквикских Записок, и для меня, во всяком случае, они отличались прелестью, полной неожиданности. Появление время от времени подобных домыслов дало мне возможность заключить, что мои читатели интересуются этим вопросом, а потому я хочу рассказать о том, как родились эти Записки. Был я молод – мне было двадцать два – двадцать три года, – когда мистеры Чепмен и Холл, обратив внимание на кое-какие произведения, которые я помещал тогда в газете «Морнинг Кроникл» или писал для «Олд Монсли Мегезин» (позже была издана серия их в двух томах с иллюстрациями мистера Джорджа Круктенка), явились ко мне с предложением написать какое-нибудь сочинение, которое можно издать отдельными выпусками ценой в шиллинг – в то время я, да, вероятно, и другие знали о таких выпусках лишь по смутным воспоминаниям о каких-то нескончаемых романах, издаваемых в такой форме и распространяемых странствующими торговцами по всей стране, – помню, над иными из них я проливал слезы в годы моего ученичества в школе Жизни. Когда я распахнул свою дверь в Фарнивел-Инн перед компаньоном, представителем фирмы, я признал в нем того самого человека, – его я никогда не видел ни до, ни после этого, – из чьих рук купил два-три года назад первый номер Мегезина, в котором со всем великолепием было напечатано первое мое вдохновенное произведение из «Очерков» под заглавием «Мистер Миннс и его кузен»; однажды вечером, крадучись и дрожа, я со страхом опустил его в темный ящик для писем в темной конторе в конце темного двора на Флит-стрит. По сему случаю я отправился в Вестминстер-Холл и зашел туда на полчаса, ибо глаза мои так затуманились от счастья и гордости, что не могли выносить вид улицы, да и нельзя было показываться на ней в таком состоянии. Я рассказал моему посетителю об этом совпадении, которое показалось нам обоим счастливым предзнаменованием, после чего мы приступили к делу. |
| – Сугуро, живя в Японии, получил христианское воспитание. И это стало для него одновременно и счастьем, и несчастьем. Будучи опытным оратором, Кано постарался сразу же возбудить интерес аудитории и завладеть ее вниманием. – Уроженец Японии, Сугуро столкнулся с необходимостью ясно и четко осмыслить то, что для нас, японцев, является в высшей степени смутным и неопределенным – Бога. Неудивительно, что его первые опыты были встречены обидным равнодушием. С первых же шагов в литературе перед ним встала мучительная задача: донести до нас, японцев, не имеющих уши для того, чтобы слышать, как он полагал, самое важное, а именно – Божественный завет. Это было больше тридцати лет назад, только-только окончилась война. Тогда-то мы и познакомились. Помню, в то время он постоянно казался чем-то опечаленным. Тридцать лет назад… Перед глазами всплыл второй этаж маленького, пропахшего запахом старых циновок кабака неподалеку от станции Мэгуро. Летний вечер, на окне покосившаяся, выгоревшая на солнце бамбуковая шторка, с улицы доносится хриплый звук трубы. У стены, где висит календарь, сидят несколько молодых людей, обхватив руками колени, они разносят в пух и прах книгу Сугуро. С календаря надменно взирает красотка в темных очках и в купальнике. В те времена девушки носили темные очки, подражая американкам из оккупационной армии. К стану безжалостных критиков переметнулся и Кано, тогда еще худощавый юнец с выпирающими скулами. – Все, что ты пишешь, извини, как-то не вызывает доверия, – изрекает некто Сиба, ковыряя мизинцем в ухе. – Разберись вначале в себе, чего ты, собственно, хочешь. А то получается сплошная мозгология, литературой и не пахнет. Сугуро молчит, ему нечего возразить. – Ты пишешь о том, чего не испытал на своей шкуре. Если уж так хочется писать о Боге, на здоровье, твое право, но все это нам чуждо, принесено с Запада, а потому отдает чем-то сомнительным. Разглагольствуя, Сиба бросает на него взгляд исподлобья. Видимо, оценивает, насколько сильно удалось ранить Сугуро. |
| Этот соблазн прорвался в несторианстве. И в борьбе с несторианством обнаружилась вся неясность и неточность тогдашнего христологического языка т.е. нетвердость всего строя христологических понятий. Слова путались и двоились и увлекали за собой мысль, - у слов есть своя магия и власть. Снова потребовалось великое напряжение аналитической мысли, чтобы выковать и вычеканить понятия и термины, которые не мешали бы, но помогали опознавать и исповедовать истины веры, как истины разума, - чтобы стало возможно без двусмысленности и противоречий говорить о Христе Богочеловеке. Эта богословская работа растянулась на два века. Критика несторианства, развитая святым Кириллом Александрийским не убеждала, но смущала " восточных. " Не потому, что все они действительно впали в несторианскую крайность, но потому, что боялись крайности противоположной. Нужно признаться, - святой Кирилл не умел найти бесспорных слов, не дал отчетливых определений. Это не значит, что его богословский опыт был смутным и двусмысленным. Но с богословской прозорливостью он не соединял того великого дара слова, которым так отличались великие каппадокийцы. Слов у святого Кирилла явно не хватало. Ипо роковому историческому недоразумению он связал свое богословское исповедание с беспокойной формулой μα φσις Θεξ Λγξυ σεσαρκωμνη. Ξнсчитал ее словами Великого Афанасия, а в действительности это была формула Аполлинария... Иначе сказать, в александрийском богословии не оказалось средства для преодоления антиохийских соблазнов. И не оказалось сил для самозащиты от собственных соблазнов. Это открылось в монофизитстве, которое в известном смысле действительно говорило на языке Кирилла. Характерно, что Халкидонские отцы " веру Кирилла " перевели на антиохийский язык... Александрийскому богословию еще со времен Оригена угрожала опасность антропологического минимализма, соблазн растворить, угасить человека в Божестве. Этот соблазн угрожал и египетскому монашеству, не столько волевому, сколько созерцательному, - не столько закалявшему, сколько отсекавшему волю вовсе. |
|
|
