| К «новоученым» духовным лицам у Фотия навсегда осталось глубокое недоверие: «не было даже ни единого сотрудника к тому годного, всяк был готов продать истину». На этом фоне является затем и русская Библия … Сперва Фотий действовал против действительных масонов, — как сам он говорит, «действовал с опасностью жизни против Сионского Вестника, Лабзина, лож масонских и ересей, старался ход расколов их остановить». Во многом Фотий был прав, но отзывался он на все соблазны в каком-то истерическом надрыве, и потому скорее раздражал, чем убеждал. И была у него какая-то экстатическая мнительность, искажавшая и верные наблюдения примесью воображаемых и незримых черт. Митр. Михаил поручил Иннокентию успокоить Фотия. Иннокентий вряд ли не разволновал его еще более своими собственными горькими речами о сетях бесовских. Фотий впоследствии написал «Житие» Иннокентия, которого считал своим учителем, — но в нем он стилизовал действительного Иннокентия под самого себя или под свой воображенный идеал. Иннокентий был в действительности много тоньше и глубже, хотя и не было у него достаточно самообладания и терпения. Фотия вскоре нашли слишком шумным для столицы, и его услали в Новгородское удаление, настоятелем сперва в Деревяницкий монастырь, затем в Сковородский, наконец, и в Юрьев архимандритом. К этому именно времени и относится знакомство и сближение Фотия с графиней А. А. Орловой, — этот решительный факт его жизни. Неожиданным образом, именно в эти же годы и через «графиню Анну» Фотий сближается и с князем Голицыным. Сохранились их письма, они имеют сердечный и задушевный характер. Фотий в своей «автобиографии» вспоминает о долгих и длинных беседах своих с Голицыным, у Орловой, иногда даже до девяти часов кряду, и подчеркивает, что Голицын горячо полюбил его и был готов исполнить любую его просьбу. По подлинным письмам Голицына мы можем судить, что Фотий не преувеличивал. И он сумел примирить на время Голицына и митр. Серафима. Голицын увлекался Фотием как Златоустом и «юным старцем» (Фотию было тогда с небольшим только 30). И Фотий не скрывал своих дружеских чувств: «А ты и я — два, как тело и душа, как ум и сердце; одно мы, ибо Христос посреде нас…» |
| " Скажи, - говорили ему другие, - человек Божий, какой ты имеешь ответ в свою защиту? " - " Ответы мои, - отвечал Фотий, - не суть от мира сего; если бы они были от мира сего, то вы знали бы их " . На что Ваан опять сказал: " Мы знаем, что ты от замешательства и страха ничего не находишь сказать в свою защиту, посему сей святой Собор дает тебе несколько времени одуматься, а теперь позволяет тебе идти в свое место, повелевая придти сюда в другой раз " . - " Я, - отвечал Фотий, - не требую времени, но чтобы мне удалиться, это в вашей власти " . Затем патриций снова представил ему, что Собор собрался не из одной страны, но из всех пределов вселенной, что он судит нелицеприятно и по вдохновению Божию, и потому ему следует теперь же просить прощения в своих прегрешениях, чтобы получить разрешение, если же он станет что говорить или делать по отъезде папских легатов, то все будет недействительно и безвременно. Фотий стоял, не говоря ни слова, и потом по приказанию Собора вышел. В седьмое заседание, 29 октября, Фотий опять призван был на Собор и пришел с посохом, который, как знак его гордости, тотчас вырвали у него из рук и велели ему сесть на последнем месте. Вместе с ним вошли Григорий Сиракузский и Иоанн Ираклийский, который на вопрос, принимает ли он папское определение, коим проклинается Фотий, рукоположивший его, отвечал: " Проклинающий архиерея своего сам да будет проклят " . И прочие епископы, пришедшие вместе с Фотием, на вопрос о том же отвечали: " Не соглашаемся на совершаемое беззаконно, то есть мы не признаем наместников Папы судиями " . Потом, когда спросили их: " Кто же будет вашим защитником " ? - они отвечали: " Правила Апостольские " . Наконец, присутствовавшие на Соборе, видя, что Фотий решительно не признает определений Николая и Адриана, приказали наперед прочитать определения против него этих пап, потом по повелению их Стефан диакон и нотариус громким голосом произнес против Фотия анафему, или лучше, длинный ряд многих анафем следующим образом: " Фотию, от двора вторгшемуся в Церковь, - анафема, Фотию, - придворному и мирянину, - анафема, Фотию, новопроизведенному и тирану, - анафема, Фотию, отщепенцу и осужденному, - анафема, Фотию, прелюбодею и отцеубийце, - анафема, Фотию, новому Максиму Цинику, - анафема, новому Диоскору - анафема, новому Иуде - анафема, всем его последователям и сообщникам - анафема! " Все это Фотий слушал молча, перенося страшные удары продолжительной анафемы. |
| Фотий, не обращая на него внимания, искал глазами образ, дабы перекреститься, но не видел икон на стенах и в углах огромного императорского кабинета. Александр Павлович отступил и с недоумением смотрел. Фотий опустил глаза долу, совершил про себя молитву и тогда занес руку для благословения, кое император послушно принял и поцеловал горячую, жилистую руку монаха. Фотий тотчас достал образ Спасителя, дал приложиться и вручил в дар императору. — Я давно желал тебя видеть, отец Фотий, и принять твое благословение,— с некоторым усилием говорил по-русски Александр Павлович, привыкший беседовать на религиозные темы на французском, английском или немецком языках. — Яко же ты хощешь принять благословение Божие от меня, служителя святого алтаря, то благословляю тебя, глаголя: «Мир тебе, царю, спасися, радуйся! Господь с тобою буди!» Александр Павлович взял его за руку и усадил на стул, сам сев напротив. Он сразу понял, почему монах так заинтересовал многих в столице: в Фотий ощущалась огромная сила, видимо, питавшая его уверенность в себе. Император попросил гостя рассказать о службе в кадетском корпусе. Другим горел Фотий, но принужден был сказать несколько слов о корпусе, одобрил начальника, а дальше без перехода заговорил о церкви, вообще о вере и спасении души, похвалил митрополита Серафима, осудил зловерие и соблазн, указал на усиление потока нечестия, прикрываемого лукавым обманом: — Евангелие в храме стоит на престоле, и народ смотрит на него с благоговением. Из распоряжений Библейского общества выходит, что Библия и Новый Завет могут валяться в кабаках, в шинках и других подобных местах. Где уважение к Священному Слову? Где трепет и страх сердечный? Ничего нет! Подрыв власти и духовной и светской! Змей революции так пасть разевает! Говорил Фотий полтора часа и нисколько государю не наскучил. Александра Павловича чрезвычайно беспокоила угроза революции, откуда бы она ни исходила — из мужицких изб или аристократических салонов. Он отказался от идеи преобразований, «лишь расшатывающих устои», по совету государственных людей. Теперь же оказывалось, что ту же настороженность к новизне любого рода питают и духовные. |
| (О несправедливость! О своекорыстие людское!) За тем в 886 году Фотий и отправлен был в ссылку в один армянский монастырь, по названию Бордон 77 ; но где этот светильник веры и науки угас, с достоверностью сказать не можно: в дальнем ли месте заточения, или в родных пределах Греции. Известно только то, что Фотий умер в 891 году февраля 6 дня, и что останки его находятся не далеко от Константинополя, в церкви пророка Иеремии, при жизни переданной им одному женскому монастырю при Мердозогар 78 . И на место его, по воле воцарившегося Льва, поставлен был младший его брат Стефан, как говорят византийские писатели, воспитанник и ученик низложенного Фотия. Невольно просится под перо и выходка злобы, которою папа Стефан VI (V) ознаменовал горькое заточение Фотия. По вступлении на патриарший Константинопольский престол соименного Стефана, Стилиан епископ Неокесарийский, заклятый враг Фотия и угодник Рима, тотчас отправил к папе Стефану письмо, в котором выражался, что Фотий был «изгнан из церкви императора». Но вслед за тем получено от Льва уведомление, что «Фотий добровольно удалился с патриаршества», внушенное, может быть, стыдом такого неправого удаления достойнейшей личности и замены ее своим малодостойным родственником. И вследствие этого противоречия в извещениях, злобный папа потребовал от императора посольства в Рим, для обсуждения там всего дела. Но, разумеется, посольство отправлено не было, и злобная затея римского первосвященника кончилась ни чем. И преемник его Формоз, вступивший на папский престол в год кончины Фотия (891 г.), вздумал показать ревность свою по католической вере проклятием противуборника по его смерти; но и сам, как – бы в возмездие за то, по своей смерти подвергся еще большему поруганию. За то, что он, в противность римским канонам, бывши уже епископом одной епархии (портуенской), позволил себе занять римский престол, тело его вырыто было из земли, облечено в первосвященнические ризы, посажено на папском престоле и допрашивалось, как живое существо; приставленный адвокат отвечал за него и, вследствие найденного оправдания не достаточным, безжизненный подсудимый признан был виновным, совлечен первосвященнического облачения, подвергнут усечению трех пальцев на руке, за тем самой головы, и в таком виде брошен в Тибр. И таким образом, Фотий, начиная с властолюбивого папы Николая I, сделался пред – метом проклятия и ненависти для всех папистов в течение тысячи лет до ныне, и ни один из их писателей не коснется его имени без того, чтобы не осыпать его всякого рода бранью, и не один собеседник в живой беседе не даст себе произнести его имени без содрогания, – и все потому, что он первый имел дух открыто восстать противу властолюбия папы и поддерживать самостоятельность Восточной церкви, которую римский епископ нагло хотел себе подчинить, наравне с Западом. IX. Миссионерская деятельность Фотия |
| Явился доблестный герой православия и ревностнейший поборник самостоятельности Восточной церкви и стал на последнем месте. Римские легаты не пропустили без внимания появления новой выдающейся личности и, обратясь к сенаторам, спросили: «кто это стоит на том последнем месте?» – «Это Фотий " - был ответ. «А!? так это тот Фотий»,– воскликнули не видавшие его до сих пор послы, «который в продолжении более семи лет причинял столько страдании римскому престолу, да и Восточные церкви столько смущал?». «Да тот самый»,– ответили сенаторы. Затем наглые и самоуверенные легаты обратились к подсудимому со следующими вопросами: принимает ли он правила святых отец и, наряду с ними, и постановления римских пап; признает ли законными решения папы Николая и желает ли принять то, что преемник его, Адриан II, относительно его и всего дела решил. На все эти вопросы Фотий отвечал совершенно молчанием. Тогда, озадаченные этим молчанием, легаты сказали, что подсудимый очень даровитый и красноречивый человек, но мы знаем его и за преступника законов и за прелюбодея; пускай он говорит и защищает себя. Фотий на это только сказали: «Бог слышит мой голос, когда я и молчу» (Τς φωνς κα σιγντος ο Θεος ακοει). Легаты заметили: «ты своим молчанием не защитишь себя от угрожающего тебе осуждения». Фотий ответил: «да и Христос молчанием не избег осуждения». Это сравнение себя со Христом возмутило весь собор, и, по причине бросившейся всем в глаза резкости его, оставлено без ответа. Только представители восточных патриархов нашли нужным спросить, принимает ли он определено римских пап. Ответом было тоже молчание – знаменательнейшее и поучительнейшее, чем был бы какой-нибудь велеречивый ответ. За тем сами председавшие римские легаты обратились к умному молчальнику с особенной настойчивостью, что – бы он смирился, устно и письменно исповедал свои грехи, проклял свои оскорбительный для чести папства писания, а равно и свои яко – бы не праведный поступки с Игнатием, за тем обещать ничего не предпринимать против восстановленного патриарха, а иметь его за истинного себе отца, и данное римской кафедрой решение принять с благоговением. Положивший хранение устам своим не изменил и здесь своему молчанию. За сим, легаты, чтобы еще сильнее вызвать его на какой-нибудь ответ, с согласия собора, прочитали ему письма папы Николая к императору Михаилу от 25-го сентября 860 г. от 19-го марта того же года, равно и оба письма к Фотию от того же времени. Но и этими раздражительными выражениями папского самовластия не вызвали от него ни слова. |
| В ознаменование своего спасения митрополит Фотий основал на берегу Святого озера церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Происшедшие во Владимире трагические события не ослабили активности Фотия и не повлияли на стиль управления, который оставался традиционным уже на протяжении почти полутора веков и предполагал его частые поездки по епархиям. Так, в январе–феврале 1411 г. митрополит по приглашению тверского князя Ивана Михайловича приехал в Здесь 2 февраля 1411 г. он возглавил выборы нового тверского епископа, совершавшиеся, согласно древней традиции, «во жребеи» из двух кандидатов – Парфения, игумена тверского Федорова монастыря, и Антония, игумена московского Ильинского монастыря. Очевидно, Парфений являлся ставленником тверского князя, тогда как москвича Антония выдвинул митрополит. В итоге архиереем был избран Антоний, который «не хотевъшимъ тферичемъ поставлен бысть Фотий хиротонисал его невзирая на недовольство тверичей во епископа Тверского при участии Суздальского епископа Митрофана. Несмотря на то, что Фотий начал свое митрополичье служение с деятельности в Литве, было очевидно, что в качестве основной своей резиденции он все же рассматривает Москву. Зимой 1411–1412 гг. сюда к митрополиту Фотию приезжал для переговоров Новгородский архиепископ Через год митрополит совершил в Москве поставление Коломенского епископа Тем не менее митрополит Киевский и всея Руси не хотел давать Витовту повода упрекать себя в небрежении делами западных епархий и был намерен уделять им не меньшее внимание, чем северо-восточным. Летом 1411 г. Фотий направился в Киев, где совершил поставление нового смоленского епископа Фотий находился в литовской части Киевской митрополии более года – до осени 1412 г., затем направился в а 1 августа 1412 г. выехал в 8 сентября в Луцке Фотий совершил поставление епископа Туровского после чего возвратился в Москву. Скорее всего, именно в ходе этой поездки в западнорусские епархии свт. Фотий направил поучение братии Киево-Печерского монастыря, посвященное необходимости неукоснительного исполнения монастырского В послании также шла речь о вреде пьянства, запрещался выход иноков из обители без разрешения настоятеля. |
| Но несмотря на то, что сии правила, как я и прежде сказал, утверждены пятью патриархами и послами Римского папы и Римского собора, Римская Церковь не покорилась им и не покоряется доныне. Итак, «семена разделения», посеянные Фокой и Вонифатием, уже прозябали на Трулльском соборе. Теперь посмотрим, что сделал Фотий, или лучше, что с ним случилось. Недавно приведенный мной французский писатель («Толковый словарь...», статья «Фотий») говорит о нем следующее; «Он был высокой породы и глубоких знаний. Его достоинство было причиной того, что в 857 (858) году, будучи мирянином, избран он преемником Игнатия, патриарха Константинопольского, которого император Михаил изгнал, но которого не почитали правильно низложенным. Фотий в шесть дней прошел все церковные степени: в первый день был сделан монахом, во второй чтецом, в третий иподиаконом, в четвертый диаконом, в пятый пресвитером, а в шестой посвящен в патриарха Константинопольского. Вскоре по восшествии на патриарший престол он председательствовал на соборе, на котором Игнатий низложен». Впоследствии папы рукоположение Фотия почитали незаконным, впрочем, оно могло быть оправдано примерами Нектария, Тарасия (и Никифора) патриархов Константинопольских и святого Амвросия Медиоланского . Оно и объявлено законным в 861 году на соборе более трехсот епископов, между которыми первенствовали послы папы Николая I. Игнатий снова был низложен». Дополним сие свидетельство западного писателя некоторыми обстоятельствами, требующими особенного внимания. Фотий, будучи одним из первых чиновников государства, не имел нужды искать патриаршества Константинопольского, а, предвидя свои бедствия в сем достоинстве, писал к папе Николаю I (Ер. Ill, VI), что желал бы лучше смерти, нежели патриаршества. – Игнатий еще прежде избрания Фотия подписал свое отречение от престола. – Фотий приступил к соборному низложению Игнатия потому, что сообщники сего последнего, собравшись в храме Ирины, хотели низложить невинного Фотия. – Но и после первого собора, уступая сообщникам Игнатия, Фотий готов был отрясти прах на своих гонителей и оставить престол (Ер. III, VI, VIII), если бы ему то позволили. – На втором соборе, как Игнатий, быв приведен в Константинополь, сужден и осужден; так Фотий выслушан и признан ни в чем невинным, и римские послы подписали сие деяние. Сей собор именуют Вселенским: Гемист, Вриенний, Валсамон, Зонар, Аристен, Нил Солунский, Нил митрополит Родосский, Матфей Властарь , Макарий Анкирский и другие. |
| Когда он упал неожиданно к ее ногам, когда у Карамзиных плакал бурно, он вдруг понял и почувствовал: есть одно лекарство от этого. И, встав, пойдя долгим путем, задумался и вдруг засмеялся. 23 Архимандрит Фотий был весел сегодня. Геенну на него призывали. Так нет – накося, выкуси! Он был ловец человеков. На грех ловил, на наживку шли. Он излечит, он вылечит. Он чуял грех, как пес чует дичь. Недаром он теперь правит Юрьевецким монастырем – дали ему. Нищему – нищую обитель. Превознес, возвеличил, ибо чутьем берет. Вчера сказали: Голицын-ирод впал в немилость. Исайя, ликуй! У него грехи все собраны. Он увидел Анну. Орлова-Чесменская. Легко ли! Полумиром владеет. Так он ликовал. Анна Орлова, дочь Алексея Орлова, который одним часом стал счастлив – примчал из Петергофа Екатерину, убил за трапезой Петра Третьего, всю жизнь любил забаву, кулачные бои, как мальчик, как дитя. Алехан – звали его братья. Теперь они с ней перестали видеться. Потому что здесь он! Фотий! Какие богатства остались! Юрьевецкий монастырь уже не монастырь, не братчина, не вотчина, он – государство. А все он, Фотий! Стал духовным отцом и самолично снял с нее грех. Даже слова не сказал! И прощенье не дает – пусть походит. А теперь убрал Голицына, сластолюбца, хитрого мужеложца. А что было дьяволовой красы у Анны! Золотые статуи из Италии, древние – целая комната! У него. Он расплавит. Анна смотрела, чтобы дядья не встряли. А сегодня Фотий добрался наконец в Царское Село. Вот где грех в цене, вот где гуляет! Анна устроила это свидание. Там происходили события, которые только он, Фотий, полномочен решать. Император Павел, убитый, не давал покоя. Фотий для высокого места припас клад – он травил рану у себя на груди. Разжигал ее. И теперь в любую минуту перед кесарем он, Фотий, явит видение – распахнет грудь и овладеет. Он завоюет! Он спал теперь в гробу. Анна сделала этот гроб мягким, теплым. Он рано встал. Сегодня он ликовал. Завтра – завтра овладеет Юрьевецкий монастырь – кем? чем? – Россией. Вот оно, время! Пляши! |
| Он, Фотий, позволяет посвятить себя только тогда, когда его избрание в патриархи прошло на константинопольском соборе блистательным образом, когда лишь пятеро епископов подали отрицательные голоса, т.е. высказались против Фотия 67 . При таких условиях решается Фотий принять бремя управления Церковью Византийскою. Это было действительное бремя, потому что все и каждый ожидал от нового патриарха исполнения своих надежд. И все показывает, что Фотий в самом деле желал умиротворить всех, насколько это в силах был сделать один человек с недюжинным умом. Он не хотел поставлять себя в какие-либо враждебные отношения к партии Игнатиан. Чтобы успокоить ее, утешить и заставить забыть печали, он дал Игнатию письменное уверение, что он будет почитать бывшего патриарха, как отца 68 . Игнатиане в последствии жаловались, что это была не больше как хитрость и лицемерие со стороны Фотия. Но говорить так значит клеветать на знаменитого патриарха. Удостоверение, выданное Фотием Игнатию, это параграф его программы примирительной церковной политики. Если же скоро установились между Фотием и Игнатием натянутые отношения и даже более, – то в этом невиновен Фотий, так как Игнатиане под влиянием честолюбивых стремлений сделали первый шаг к уничтожению мира между бывшим и новым патриархами: они собрали небольшой, но публичный собор в Константинополе и продали Фотия анафеме 69 . Мог ли предвидеть подобный случай новый патриарх? В примирительном духе действовал Фотий и в отношении к светскому правительству, столь недовольному Игнатием. С императором Михаилом III, несмотря на его легкомыслие и дурные качества, Фотий все время находился в наилучших отношениях. Правда, не видно, чтобы новый патриарх обличал Михаила за дурную жизнь, Михаила, который, за беспорядочное поведение прозван был нелестным именем «Пьяного»; но если не обличал публично, во избежание скандала, то, как предполагают некоторые исследователи, действовал на него путем кротких внушений и по-видимому не без успеха 70 . С Вардой Фотий был и остался на дружественной ноге, и без сомнения, не лишал его причастия, несмотря на слухи, будь они верны или неверны, относительно зазорной связи Варды со вдовой ·невесткой. |
| Фотий отверг папский примат. Но, прежде всего, о каком примате идет речь? И всякий ли примат обязан был принимать Фотий? Если понимать примат как πρεσβεα τς τιμς, преимущество чести, το это преимущество Фотий, конечно, должен был признавать, так как оно подтверждено за римским епископом вторым и четвертым вселенскими соборами и повторено Трулльским, – и есть все основания думать, что он его признавал, хотя в своих сочинениях о примате Рима и не высказывался. Однако, Николай в своих притязаниях шел гораздо дальше предоставленных ему вселенскими соборами прав и хотел примата в смысле супрематии. Такую супрематию Фотий не только имел право не признавать, но интересы восточной церкви обязывали его ее отвергнуть. Если бы были верны утверждения защитников папства (хотя бы того же Николая), что привилегии римской кафедры дарованы ей самим —414— Христом чрез Св. ап. Петра, и что вселенским соборам оставалось только их признать, то в канонах вселенских соборов и должны были бы отразиться, с исключающей всякие сочинения ясностью, эти привилегии кафедры Петровой. Ничего подобного Фотий, сам знаток канонического права, там не находил. Что касается сардикийских правил 2088 , то, во-первых, ими папство могло еще подкрепить свое право апелляций, но не принцип подчинения римской кафедре всей церкви и даже вселенских соборов, или принцип папской непогрешимости; во-вторых, правила Сардикийского собора, собора поместного, хотя и были признаны трулльскими отцами в достоинстве действующего канонического права, однако их значение ее было устойчиво и, несомненно. Вот почему Фотий и имел основания отвергнуть притязания Николая, и был обязан сделать это. He потому он отверг примат, что тот казался ему тягостным и подрывал его личное положение, а потому, что он противоречил интересам восточной, даже шире, – вселенской церкви. Никакой инициативы от него здесь не шло, и никто не может утверждать, что патриарх руководился, первым пунктом системы восточного папизма. То же, в сущности, придется сказать и о пункте втором. Если бы Фотий составил себе план и шел к сознательному его осуществлению, ему не было нужды ставить его исполнение в зависимость от случайных событий, Он хотел совсем устранить папу из патриаршей пентады? Тогда он и должен был сам, по личной инициативе, искать к тому средств, – т. е. выискать у латинской церкви ее уклонения от вселенской догмы и строя и выступить с энцикликой вполне самостоятельно. motu proprio. Ничего такого он не сделал. Между тем, не мог же он предвидеть, что Борис отвернется от византийской церкви и обратится к Николаю, что лагинские миссионеры отвергнут обряды восточной церкви и введут в Болгарии свои заблуждения. Личная инициатива Фотия здесь решительно отсутствует. Скажут, что он все же воспользовался представившимся ему удобным случаем. Это верно; но не вполне. Нужно сказать не «воспользовался», а «вынужден |
|
|
