| Известно, что кроме богословских и ораторских творений св. Григория, имеется свыше ста его поэтических стихотворных произведений содержания догматического или созерцательного, нравственного, исторического, в форме кратких поэм, гимнов, похвал, молитв и размышлений, акростихов и гном. В одном из своих стихотворений, под заглавием εις τ σμμετρα, т.е. на мои стихи, объясняя побуждения и цели своих стихотворных трудов, он говорит, между прочим, что хотел бы ими показать, что в христианстве есть высшая поэзия, а главное – имел в виду юношей: «В моих стихотворениях, говорит он, я хотел дать юношам, которые особенно услаждаются изящным словом, как бы некое приятное врачевство, назидание, через привлекательное нести их полезному, художественностью формы смягчать жесткость наставлений... Если не найдешь в них чего-либо большего, то прими их за игры и звуки лиры, а, если угодно, за забаву для школьников, для детей, но такую, которая не повредит ищущему хорошего, прекрасного». 9 Необходимо думать, что согласно такому совету самого Григория, его поэтические произведения вошли у греков в круг обучения домашнего и школьного, стали классическими в греческой педагогике. В наших старинных славяно-греческих и славяно-греко-латинских букварях именно и находим избранные стихотворения Григория, в виде образцов или хрестоматийных статей для чтения и заучивания на память. Заведено это было у нас без сомнения греками, которые учили в наших братских школах, и ряд которых заключился известными Лихудами, учившими в московской славяно-греко-латинской Академии. 10 Естественно полагать, что мысль о педагогическом значении творений Григория Богослова дошла к этим позднейшим грекам по преданию от минувших веков, восходя к веку Константина. Но для Константина Григорий не остался, как для других, только учебным классиком. Дух творений Григория нашел отклик в собственном душевном настроении юного ученика. Если вспомним, что к изучению творений Григория Константин приступил с тем настроением, которое выражалось уже в его сонном видении Софии, в решимости оставить суетные земные радости, и стать на другой лучший путь жизни, то поймем неотразимое впечатление, производимое на его душу такими в частности произведениями Григория, как прекрасные стихи его: «Сонное видение о храме св. |
| Певчий Лаврентий Кузьмин Бурмистров был отдан отцом своим около 1685 г. учиться латыни у Сильвестра Медведева 328 . Дети полковника Ивана Перекрестова были отданы в ученье Ивану (Иосифу) Богдановскому, надо думать шляхтичу 329 , и говорили рацеи государям в 1688 г. Известный справщик Евфимий жалуясь на распространение не православных мнений недаром говорит, что этому способствовала русская знать, которая в видах образования детей, стала держать у себя домашних иностранных учителей и читать латинские книги. О значении славяно греко-латинской академии в Москве мы распространяться не будем. Об изучении русскими в Москве латинского языка говорит и автор Русской грамматики (1696) Генрих Лудольф 330 . В XVII же столетии не говоря уже о лечебных средствах с латинскими названиями, даже в самых заговорах и отреченных молитвах можно найти следы знакомства с латинским языком 331 . При царе Алексее и патриархе Никоне являются в народе Московском польские и южнорусские вирши 332 . И в народных песнях встречается польское влияние 333 . О распространении польских и латинских книг в XVII веке в Москве можно судить по следующим данным, которые конечно далеко не исчерпывают предмета. В 1653 году по Государеву указу князь Репнин-Оболенский купил лексикон славяно-русский, гранограф Пясецкого, Дикционер Гданский немецко-латино-польский, Гвагнина, польскую библию, описание Польши, книгу Конституцию 334 . В 1669 году Ордыну-Нащокину были присланы из заграницы восемьдесят две латинские книги 335 . У патриарха Никона по описи 1675 года были латинские книги: Алвар, Каноник, Лечебник, Описание разных государств, Пастырь верный, Травники 4 книги, Служебник, Странствия Радзивила, Стобеуш (Florilegium), Библия Вуйка и Молитвослов польские, не считая греко-латинских изданий Аристотеля, Демосфена, Плутарха, Прокопия и др. 336 . В 1672 году был дан в Перемышль наказ из Разряду: «чтобы польские и латинские печати книг и всяких писем, которые взяты в польских городех во время войны.... отнюдь втаи и явно не держали 337 . |
| С другой стороны, неприятие Запада, сознание своего превосходства и особой роли Руси в судьбах мира, особенно усилившееся после падения Византии (теория Москвы как третьего Рима), – тоже характерная черта русского самосознания, на которое легко накладывалось, как реакция на вторжение Запада во все стороны русской жизни, стремление к сохранению всего своего старого, иногда и сравнительно недавнего прошлого, – только во имя старины. Такая самовлюбленность и самодостаточность неизбежно вели к самоизоляции, косности и вырождению. Желание «жить по старине», выражавшееся чаще всего в наружном обрядовом благочестии, боязнь нового, понижение богословского уровня, обмирщение, огрубление нравов свойственны этому времени; но не прекратилась и жажда абсолютной святости, искание нового неба и новой жизни, в которых правда живет. Многие в XVII веке сознают западную или восточную однобокость нашего развития и необходимость восполнить ее всесторонним образованием и духовным подвигом. Растет сознание того, что священник должен быть не только совершителем таинств, но и учителем, руководителем, пастырем христианской общины. Но при отсутствии специальной школы трудно было этого ожидать. Наступило время перемен, необходимость школы стала очевидной. Во второй половине XVII века вопрос о школе ставится и после споров о том, какой должна быть эта школа – славяно-греческой или латинской, решается в примирительном духе, школа стала славяно-греко-латинской. Но в конце концов победило западничество, хотя и под знаком охранения старины. В этом парадокс русской жизни. В поисках учителей на первых порах обратились к Киеву, где верность Православию, казалось, сочеталась с западной ученостью. Уже в XIV-XV веках через Литву и Польшу Киев был в контакте с католицизмом, а позднее – с протестантизмом и испытывал сильный натиск инославия. Во Львове, Вильне, Могилеве, Полоцке, а затем в Киеве, где при слабости иерархии церковный народ сам встал на защиту Православия и из церковной интеллигенции возникли Братства, «была живая богословская мысль, велись богословские споры, зарождалась славяно-греческая традиция». |
| Симеон Полоцкий , будто бы основатель и учитель латинской Спасской школы, в своем слове на Рождество Христово в 1666 году от лица присутствовавших тогда в Москве восточных патриархов говорит, убеждая русских «мощне» искать премудрости, которою они небрегут: «Ниже отрицайтеся неимением училища: ибо аще взыщете, даст предвечная Мудрость до сердца благочестивая самодержца таково хотение, еже училище построити и учители стяжати в сем царствующем богоспасаемом граде Москве». Обращаясь затем к государю, Симеон от лица патриархов говорит: «Положи отныне в сердце своем еще училища тако греческая, яко славенская и иная назидати». Каким образом, спрашивается, патриархи могли в 1666 году торжественно заявлять в Москве, что в ней нет училища, когда у нас в это время в Москве было уже до четырех высших или средних греко-латинских школ? Каким образом они могли говорить, что предвечная Мудрость может вложить в сердце царя хотение, «еже училище построити и учители стяжати»? Каким образом они могли публично обращаться к царю с увещанием: «Положи отныне в сердце своем училища как греческая, так славенская и иная назидати», – когда царь уже давно позаботился об открытии в Москве нескольких греко-латинских училищ? Тем более странно слышать эту жалобу на неимение в Москве училища из уст Симеона Полоцкого , латинская Спасская школа которого в 1666 году была будто бы в полной своей деятельности. Очевидно, если Полоцкий, составитель слова о мудрости, сказанного им от лица патриархов, торжественно заявлял в 1666 году, что в это время в Москве никакого училища не было, то, значит, в Москве в это время никаких греко-латинских школ действительно не было; не было, значит, и самой Спасской латинской школы Симеона Полоцкого . Если бы в Москве действительно была Спасская или какая-нибудь другая школа, то Полоцкий, сам основатель и начальник школы, никак бы не мог торжественно и публично укорять москвичей за неимение училища, как-то странно бы звучало тогда его обращение к царю с увещанием позаботиться об устройстве в Москве училищ, которые в ней уже существовали. |
| Паисий Лигарид в своем слове в заключение опровержения Соловецкой челобитной, задавшись вопросом, вследствие каких причин возник раскол на Руси, находит, что раскол произошел «от лишения и неимения народных училищ, такожде от скудости и недостаточества святые книгохранительницы». Ввиду этого Паисий настоятельно советует открыть на Руси училища. Обращаясь к царю, он говорит: «Ты убо, о пресветлый царю, подражай Феодосией, Юстинианом, и созижди зде училища ради остроумных младенец, ко учению трех язык коренных, наипаче: греческаго, латинскаго и славянскаго». И далее он говорит: «Ибо от сего новаго училища Алексиевского (которое имеет быть открыто царем), известнаго известнее (т.е. несомненно), изыдут, аки от коня троанского, христоименитии борцы, иже о добродетели твоего пространнейшаго царства, о умножении сего чина церковнаго, и общей напоследок пользе всего христоименитаго гражданства ратовати будут» 25 . Каким образом Паисий Лигарид в 1666 году мог обращаться к царю с советом: «Созижди зде училища ради остроумных младенец, ко учению трех язык коренных, наипаче: греческаго, латинскаго и славянскаго», когда в Москве уже существовало несколько греко-латинских школ? Очевидно, совет позаботиться об открытии в Москве греко-латинского училища Паисий мог давать государю только в том случае, если доселе греко-латинских школ в Москве вовсе не существовало, иначе оказалось бы, что Паисий увещевал царя открыть в Москве такие школы, которые в ней уже давно были открыты и без его запоздалых советов. Подобного промаха в обращении к царю осторожный и ловкий Лигарид никогда бы себе не позволил. Сильвестр Медведев, воспитанник, говорят, латинской Спасской школы в Москве, изучивший в школе риторику, пиитику, богословие и другие науки, вручая 21 января 1685 году царевне Софье привилегию на академию, поднес ей стихи своего сочинения, в которых, всячески восхваляя мудрость, говорит, что если Ольга явила на Руси свет веры, то царевна Софья «свет науки явити хощет России», что она «донос от нас хощет отъяти, яко Россия невесть наук знати», что она «перва зде мудра явися», и затем говорит: |
| В Московской Руси вопрос об отношении к «еллинской мудрости» и связанному с ней «внешнему учению» стал вновь актуальным во 2-й пол. XVII в. в связи с расколом старообрядчества . Старообрядцы (наиболее последовательно Аввакум ), противопоставляя себя сторонникам церковной реформы, ориентировавшимся на греч. культуру, провозглашали «неуков» единственно достойными христианами, чья простота «мудрейши суть еллинских мудрецов». Впрочем, нек-рые старообрядцы-книжники ( Герасим (Фирсов) ) все же считали образование важным, поскольку оно дает способность «к рассуждению лучшаго и злаго». Противники старообрядчества - резко полемизировавшие друг с другом «грекофилы» ( Евфимий Чудовский , братья Лихуды ) и «латинствующие» ( Сильвестр (Медведев) , выходцы из белорусско-укр. земель в Москве),- расходясь во взглядах на роль лат. языка, были едины в положительной оценке преподавания «свободных искусств». Под влиянием юго-западнорус. и греч. духовенства во 2-й пол. XVII в. в Московской Руси происходил процесс становления системы школьного образования. Он завершился созданием в 80-х гг. XVII в. московской Славяно-греко-латинской академии (с учебной программой, близкой к программе Киево-Могилянского коллегиума). Параллельно, под влиянием польск. культуры и творчества барочных поэтов (в первую очередь Симеона Полоцкого ), А. становится одним из элементов рус. придворной культуры, хотя и играет в ней меньшую роль, чем при секуляризированном имп. дворе XVIII в. Лит.: Петров Н. И. О словесных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала ее до преобразования в 1819 г.//ТКДА. 1868. Кн. 3. С. 465-525; Голубев С. Т. Киевская Духовная Академия в кон. XVII и нач. XVIII ст. К., 1901; Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах в Москве в XVII в. до открытия Славяно-греко-латинской академии//ПрТСО. 1889. Ч. 4. С. 588-679; Карнеев А. Материалы и заметки по литературной истории Физиолога. СПб., 1890; Семенов В. Мудрость Менандра по русским спискам. СПб., 1892; Истрин В. М. Александрия русских хронографов: Исслед. |
| Для достижения этой цели нужна была, по мнению русских, не средняя или высшая школа, значение которой они тогда еще ясно не представляли себе, а нужны были прежде всего новые книги, из которых каждый с помощью простого чтения сам бы мог извлечь нужные и потребные ему сведения, не прибегая к обучению в школе – самостоятельное чтение книг должно было заменить собою школьное обучение. Значит, думали русские, прежде всего нужно было позаботиться не об устройстве греко-латинской школы, а об усиленных переводах книг с греческого и латинского языков. Подметить и признать с первого раза несостоятельность и непригодность своей вековой привычной им системы образования – системы начетчества – русские, естественно, не могли, а потому они и не могли сразу же стремиться заменить старую систему начетчества как несостоятельную новою, которая дается правильно устроенной средней или высшей школой, и пока русские оставались в уверенности, что можно сделаться человеком сведущим и образованным с помощью простого начетчества, лишь бы только было что читать, пока достоинства этой обычной для них системы образования не были поколеблены в их глазах – до тех пор, очевидно, у них не могло быть и никаких особых побуждений энергично и деятельно заботиться об устройстве в Москве греко-латинских школ и, наоборот, были прямые побуждения усиленно заботиться об увеличении переводов книг с разных языков. Этим, но нашему мнению, и объясняется то любопытное явление, что русское правительство, вызывая в Москву разных ученых греков и южноруссов, между прочим и для учительства, на первых порах не стремилось, однако, с их помощью устроить в Москве среднюю или высшую школу, а только требовало от них переводческой деятельности, вследствие чего вызванные в Москву учителя становятся здесь не учителями школ, а переводчиками книг с греческого и латинского языков. Появление раскола нанесло смертельный удар старой системе начетчества. Все главнейшие расколоучители были воспитаны на этой системе, ей они были обязаны всеми своими знаниями и своею относительною и своеобразною ученостью, они были самыми полными и вместе сильными и выдающимися ее представителями – а между тем к чему привела воспитавшая их система образования? К отделению от Церкви, к расколу. |
| Сети богословия Тема недели: Почитание мощей в православии Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Мнение Мнение Статья Статья Статья Новые материалы 1 января Дореволюционный период в преподавании классических языков в духовных учебных заведениях Доктор медицинских наук, профессор Ивановской государственной медицинской академии, заведующий кафедрой древних и новых языков Свято-Алексеевской Иваново-Вознесенской православной духовной семинарии игумен Агафангел (Гагуа) в данной публикации подробно освещает ту часть образовательного процесса в духовных учебных заведениях дореволюционной России, которая касалась изучения древних языков. Статья Преподавание древних языков в духовных учебных заведениях России имеет своими истоками занятия по церковнославянскому, латинскому, греческому, древнееврейскому языкам в двух образовательных центрах: 1) в Киево-Могилянской академии (образованной в1701 г. на базе Киево-Могилянской коллегии), которая дала России много ученых «западно-руссов» (как их тогда называли), и 2) в Московской Славяно-греко-латинской академии, которая выросла из школы братьев Лихудов (Иоанникия и Софрония), приглашенных царем Феодором в 1685 г. в Россию из Греции. В Киеве преподавание классических языковвелось по образцу латино-польских коллегий, с преобладанием латинского языка, и было направлено на развитие западной схоластики . В Москве братья Лихуды читали лекции по-гречески, хотя не отказывались и от латинского, за что заслужили порицание Патриарха Иерусалимского. На деле же они вступили в полемику с представителем «латинского учения» Сильвестром Медведевым, и уровень научности их курсов был выше, чем у тогдашних ученых Киевской Академии . Таким образом, первоначально в России параллельно развивались как западные, так и восточные традиции богословского и филологического образования. При Петре I возобладало западное направление, развитое Феофаном Прокоповичем (1681—1736), знаменитым проповедником и государственным деятелем. Несмотря на приобретение богословского, философского и литературного образования в Риме,Прокопович выступил противником всего католического, больше склоняясь в сторону протестантской науки и образования. В частности, его сочинения замечательны для своего времени ясностью изложения и отсутствием схоластических приемов . В дальнейшем большой вклад в развитие богословского образования и расширения преподавания классических языков внес митрополит Платон (Левшин, 1737—1812), выпускник Славяно-греко-латинской академии (преобразованной в 1814 г. в академию Троице-Сергиевой лавры, теперь МДА). |
| Если, по сознанию самих современников, до основания в 1681 году Типографского греческого училища у нас ранее греко-латинских школ вовсе не существовало, то что же значат в таком случае вызовы и приезды в Москву ученых греков и южноруссов, между прочим и для учительства? Всматриваясь в те известия, какие сохранились до нас о приездах в Москву ученых и об их деятельности здесь, нельзя не подметить одной характерной черты во всех этих известиях, а именно: все они обыкновенно говорят, что такой-то приехал в Москву, между прочим и для учительства, и, будучи оставлен в Москве, занимался здесь переводами греческих или латинских книг, а об его учительстве в школе все дальнейшие известия обыкновенно вовсе умалчивают. В 1632 году правительство оставило в Москве александрийского протосинкелла Иосифа с тем, чтобы он служил у нас «духовными делы: переводити ему греческия книги на славянский язык и учити на учительском дворе малых ребят греческаго языка и грамоте; да ему ж переводити с греческаго языка на словенский на латинския ереси». Таким образом, Иосиф оставлен был в Москве в качестве, прежде всего, переводчика книг и потом уже – учителя школы. В свое недолгое пребывание в Москве (он вскоре умер) Иосиф действительно усиленно занялся переводами книг, но вовсе и не приступал к устройству в Москве греческой школы, на чем правительство со своей стороны и не настаивало. В 1645 году палеопатрасский митрополит Феофан прислал в Москву «великого учителя» архимандрита Венедикта, который должен был «учить русских людей философства и богословия греческаго языку и по русскому». Венедикт был оставлен в Москве, где ему первым делом поручили не учительство в школе, а перевод латинских книг, и он действительно, до своей вскоре последовавшей высылки из Москвы, перевел «книгу об Индийском царстве». В 1649 году в Москве был оставлен «для риторического учения» известный Арсений Грек, который в Москве, как мы видели, занимался, однако, не учительством в школе, а книжными переводами и справою. В 1653 году в Москву с рекомендациями восточных патриархов прибыл специально для устройства у нас греческой школы и учительства в ней «мудрый» митрополит Навпакта и Арты Гавриил Власий. |
| (Наиболее выдающиеся труды и труженики в области изучения этого предмета.) Восемьдесят лет тому назад в тех самых стенах, в которых теперь помещается Московская Духовная Академия, доживала свой последний учебный год 70 лет находившаяся здесь Троицкая Лаврская Семинария, а в Москве, в Заиконоспасском монастыре, что на Никольской улице, доживала также свой последний учебный год 130 лет существовавшая Славяно-греко-латинская Академия вместо которой, на месте Троицкой Лаврской семинарии, и открыта была в 1814 году наша теперешняя Академия. От обоих этих, отживавших свой век, учебных заведений, своих предшественниц, Московская Духовная Академия многое унаследовала (личный состав преподавателей и учащихся, библиотеку и т. д.). Унаследовала от них она, между прочим, и любовь к занятиям в области греческого языка и его словесности, бывшим в них весьма плодотворными. В то время, когда светские учебные заведения в нашем отечестве не имели и тени знакомства с греческим языком, как предметом преподавания в них, в то время, когда у нас не существовало еще ни университетов, ни гимназий, предшественница нашей Академии Московская Славяно-греко-латинская Академия, имевшая первыми насадителями науки в ней греков братьев Лихудов, не только деятельно трудилась над изучением греческого языка и его словесности, но уже и обнаруживала эту деятельность составлением и изданием учебных руководства и пособий по сему предмету, переводов с греческого и других трудов в том же роде литературы. Имена самих Лихудов, оставивших не мало учебных руководств, писанных на греческом языке, – Варлаама Лящевского, греческая грамматика которого выдержала несколько изданий, 1 – Моисея Гумилевского, много работавшего над переводами творений св. Отцов с греческого 2 и других тружеников этой Академии останутся незабвенными в области изучения нашего предмета. Много потрудилась в той же области и Троицкая Лаврская семинария, в которой особенно сильным двигателем этого изучения был сам митрополит Московский Платон, († 1812), долгое время (с 1761 г.) стоявший во главе этой семинарии, то как ректор ее, а то как священно-архимандрит Сергиевой Лавры и очень любивший это учебное заведение. |
|
|
