| Далее, отступление св. столпников от обыкновенной подвижнической жизни, выразившееся в стоянии на столпах, имело свой глубокий смысл и значение: «столпничество» являлось противоположным культом языческому почитанию гор и холмов. Каким образом? Известно, что «столпничество» развилось в Сирии, а общей характеристикой сирийского подвижничества, по мнению проф. Петрова, может служить характеристика ветхозаветных праведников, данная апостолом Павлом в его послании к Евреям, где он говорит, что ветхозаветные праведники были побиваемы камнями, скитались в милостях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир был недостоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущелиям земли 837 ; и сирийские подвижники в подражание ветхозаветным жили на горах, в вертепах, в «хлевинах» до того узких и тесных, что в них можно было жить сгорбясь или лежа, нередко оставались под открытым небом, подвергались зною и непогоде.. Преподобный же Евсевий (18 Февр. Пролог), не довольствуясь жизнью на горе, окружил себя каменною оградою 838 : здесь можно усматривать переход к «столпничеству». Сирийское подвижничество, значит, было как бы культом гор; а «столпничество», как один из видов сирийского подвижничества, по нашему мнению, представляло собою противоположность языческому религиозному культу гор, горных духов и исполинов. Так как высоты по своему назначению имели непосредственное отношение к священным богослужебным действиям, то они, как богослужебные места, пользовались у язычников большим уважением и любовью, чем какие-либо другие места, не возвышавшиеся над землею. Причина этого понятна. У языческих народов особенное почтение к высотам вызывалось их взглядом на божество. Признавая своих богов за существа высшие всего земного, они старались и найти их не на земле, а выше земли. Чрез совершение богослужения на возвышенных местах, горах и холмах, высившихся к небу, или впоследствии на искусственных возвышениях, язычники думали стать в более близкое отношение к богам. |
| Откровение, по взгляду св. Исаака Сирина , большею частью означает явление, обнаружение чего-либо тайного и имеет своим предметом познаваемое, испытываемое и постигаемое умом. Видение же бывает иногда в ясных образах, а иногда несколько неясно, так что созерцающий видение не знает – на яву ли видит или во сне: «еже бо приемлет телесными, говорит преп. Исаак Сирин , может паки теми и сказати во стране телес, а еже внутрь себе, во стране Духа ощутительне зрит, или слышит, или ощущает внегда возвращается к телу, не довлеет исповести, вспоминает же точию, яко виде та; како же, – не весть ясно исповести» 1039 . По мнению преосвящ. епископа Хрисанфа, в состоянии исступления человек, не лишается сознания, личного чувства и активности: «личное сознание, говорит преосв. Хрисанф, остается неприкосновенным; Дух Божий нисходит и почивает в человеке, но не вселяется в нем до уничтожения личности; Он объемлет человеческий дух 1040 , облекает его Своею силою 1041 , возбуждает, но не нарушает его нормального состояния, не повергает в бессознательность». Человек во время сновидения не лишается сознания, так и в состоянии экстаза 1042 личное чувство остается при нем, сподобившиеся экстатических состояний сознают, что это откровение или видение на яву 1043 , высказывают свое мнение 1044 , ярко и отчетливо помнят его всю жизнь и описывают 1045 с мельчайшими подробностями 1046 . Сказанное вполне можно приложить и к состоянию св. столпников. Откровения свои они получали в состоянии «восторга» («бысть в восторзе»), т. е. таком состоянии исступления, в котором действия низшей жизни понижаются или отчасти прерываются для того, чтобы сделать возможным лучшее восприятие впечатлений или сообщений из высшего мира. Допустим, что «восторг», или экстаз есть обморочное состояние. Но, ведь, сознание не прерывается, как известно, в обмороке. Внешняя, правда, жизнь здесь на время останавливается; мышление же и чувствование не оказывают себя ничем внешним образом, но мыслящее и чувствующее существо тем не менее сохраняет свою внутреннюю жизнь. |
| – В этом сочинении доказывается, что исходным пунктом христианского аскетизма, а также его характеристическим признаком служит пламенная любовь к людям, соединенная с готовностью ради их блага ко всевозможным жертвам. Это положение проф. Гусев подтверждает в своей антикритике замечаний проф. Гренкова 1227 фактами из жизни св. столпника Симеона, который, несмотря на то, что удалился от общества, поучал приходящих и принимал в них самое теплое, живое участие. Это мнение признано неверным автором 1228 примечаний к статье: «изложение и критический разбор нравственного учения Шопенгауэра», помещенной в Православном Обозрении за 1877 г., XII, стр. 652–686. Общею и главнейшею основою аскетизма критик, на основании учения Спасителя и св. отцев 1229 , считает прежде всего любовь к Богу. Эта любовь сама собою приводит к аскетическому образу жизни, создает его. Дальнейшим основанием аскетизма служит общая идея проповеди Иисуса Христа, состоящая в призывании к исканию царства небесного прежде всего и вообще к царству духовного над плотским. Евангельская проповедь об искании царства Божия прежде и больше всего и о непривязанности к земному и чувственному, падая на некоторые, особенно восприимчивые сердца естественно могла возбудить в них жажду духовной жизни и небесного царствия до совершенного и полного охлаждения ко всему земному. В этих людях, глубоко уязвленных любовью к Богу и царствию Божию, все внимание и чувство отдавалось безраздельно и всецело небесному, духовному. Далее, в учении Спасителя имеются основы и для практически-деятельной жизни в пользу людей. Вслед за заповедью о любви к Богу стоит заповедь: «люби ближнего, как самого себя» 1230 . Любовь же, и притом, самоотверженную, заповедал Иисус Христос ученикам Своим 1231 . Таким образом, христианство заключает в себе 2 основных элемента: один из них, получивший величайшее напряжение и преобладание в каком-либо лице, может приводить к аскетическо-отшельнической жизни; другой элемент, получивши доминирующую силу в душе человека, дает ему стимул к самоотверженной деятельности в жизни для людей. |
| Но как понимать столь продолжительный почти непрерывный пост св. столпников, по-видимому невозможный для человека при обыкновенных условиях? Опыт нашей ежедневной жизни показывает, что область высшая влияет на низшую. Изнуренный, измученный полк, который через силу тащится, услышав звуки хорошо знакомой ему песни, ободряется, забывает всю свою усталость; не есть ли это доказательство того, что дух царит не только в собственной области, но предназначен господствовать и господствует уже не в малой мере над тою областью жизни человеческой, которая ниже его? Материя вместо того, чтобы упорно сопротивляться духу, часто является чудно ему служащею. Чувственность искажает и лишает достоинства наружность человека; чистота и любовь облагораживают ее, проливая лучи своего света и на наружный вид. И что такое самое воскресение тела, т. е. конечное прославление естества или большинство тех чудес, которые были творимы Господом во время Его земной жизни, как не действия духа на вещество? В жизни людей можно достаточно находить случаев, свидетельствующих о том преобладании духа, какое он может являть над требованиями естественной жизни. Все сильные страсти, как-то: необычайная радость, удручающая скорбь, восторженная набожность, все они, как мы всегда видим, заставляют временно забывать о нуждах животной жизни, отложить и прервать её требования на время, хотя и не очень продолжительное. Так, св. апостол Павел после своего обращения три дня не ел и не пил 987 . Св. столпники всю свою жизнь заботились о своем внутреннем очищении и обращении и потому, естественно, что они забывали об удовлетворении необходимых естественных потребностей. Кроме того, они находились всегда в борьбе с диаволом и в созерцании, приковывавших их ум к себе и к тому высшему существу, которое наполняло всецело их сердце. Значит, пост являлся в жизни св. столпников одним из способов, которыми они распинали и умерщвляли в себе ветхого и плотского человека и созидали нового и духовного. Подражая примеру Подвигоположника Иисуса Христа, Который, готовясь выйти на подвиг искупления людей, вооружил и укрепил себя сорокадневным постом 988 , и св. |
| Впрочем молчание имеет некоторое основание и в человеческой природе. Если в человеке есть естественная потребность и стремление беседовать с подобными себе, то ему равно естественно, по временам, заключаться в себя и беседовать только с самим собою, внутренне – в тайне своих помыслов. Отсюда всем, более или менее, свойственна скрытность, склонность к уединению, и так сказать, к само-собеседованию. Поэтому, и собеседование и молчание равно естественны человеку и в словесной деятельности его обыкновенно сменяются одно другим. Даже можно сказать, что основание безмолвия в природе человеческой лежит еще глубже. Если потребность собеседования с подобными себе вытекает из предназначения человека для жизни общественной, то безмолвие, или, что тоже, само-собеседование, основывается на том, что, он должен жить в себе и с собою; но, очевидно, человек всегда ближе к самому себе, нежели к другим. В некоторых людях эта наклонность к безмолвию и само-собеседованию, действительно, берет весьма заметный перевес над потребностью беседовать с другими, так что они чаще и наиболее любят жить в себе и неохотно прерывают свою внутреннюю тайную беседу, чтобы предаваться собеседованиям общим. Вот уже и естественный переход и начальный шаг к постоянному безмолвию. И с этой точки зрения безмолвие св. столпников не может казаться странным, противоестественным. Далее, молчание св. столпников может представляться противным обязанности человека-христианина – назидать и утешать братий своих словом. В самом деле, бывают случаи, когда нужно преподать совет и утешение страждущему, вразумить неопытного, обличить заблуждающегося и упорного, – вообще, послужить словом пользе ближнего. Подвижник молчания, по-видимому, отрекается от исполнения этой спасительной, по своим действиям, обязанности. – Но, ведь, св. столпники только временно отрекались от этой обязанности, и без сомнения потому, что, глубоко смиряясь, признавали себя недостойными учить 933 , а тщательно занимались само-исправлением и заботились только о том, чтобы опытом жизни самим научиться деятельному благочестию. |
| Подобный взгляд на аскетизм у г. Энгельгардта сложился, вероятно под влиянием того, что он недостаточно вникнул в дух аскетических творений, который можно представлять в следующем виде: христианин – причастник звания небесного 1202 , сонаследник Христу 1203 , жилище св. Духа 1204 , чадо Божие 1205 . Звание это налагает на христианина великие обязанности, которые тем священнее, чем выше права, даруемые ему его званием. Первая обязанность – подражание Богу, как Отцу и вторая, любовь к Нему. Так как любовь обязывает христианина ходить по заповедям Божиим 1206 , то очевидно, что вторая обязанность, сопряженная с званием христианина, есть исполнение Закона Божия. Чтобы быть достойным своего звания он естественно должен в точности выполнить обе эти обязанности. Но как их возможно выполнить? известно, что Бог – полнота совершенств, известно также, что человек ограничен и по своей природе, очевидно, не может быть вполне совершенным, но известно и то, что он имеет способность подвигами духовной жизни восходить выше и делаться совершеннее, становиться ближе к Богу и более ему уподобляться 1207 . Но так как он на земле не в состоянии достигнуть совершенства, то он обязан естественно, сколько возможно, приближаться к совершенству, простираясь в предняя 1208 . Приближение это может достигаться путем исполнения заповедей, но не механическим и притом временным исполнением той или другой заповеди, а непрерывным для того, чтобы приобрести навык жить и действовать согласно с требованием закона и достигнуть, наконец, до того, что жизнь свою поставить в соответствие с законом Божиим. В силу этого обстоятельства христианин должен приневоливать и принуждать себя к исполнению заповедей Божиих 1209 , соединенному, естественно, с некоторыми самолишениями. О том, как могли зарождаться аскетические идеи в душе подвижника весьма ясно говорит св. Василий Великий . Вот как он объясняет зарождение в себе аскетизма: «много времени, говорит он, я потратил на суету и всю почти юность свою потерял в суетном труде, с каким упражнялся в том, чтобы уразуметь уроки мудрости, обращенной Богом в юродство. |
| В настоящее время тоже не новость слышать подобные мнения относительно «столпничества». Между тем очень легко заметить – какую несообразность между побуждением и действием допускают в своем объяснении те, которые началом «столпничества» считают гордость. Для произведения необычайных и великих подвигов нужно иметь сильное побуждение. Но добровольно отказаться от всех удобств жизни, подвергать тело свое необычайным изнурениям, страдать в продолжении десятков лет, только из за одного гордого желания обратить на себя взоры людей и заставить говорить о себе, как о великом подвижнике, – совершенно невероятно. Против голоса природы и чувства самосохранения не устоит голос какой-то странной и непонятной гордости, которую хотят видеть в св. столпниках. Человек, действующий по внушению гордости, жертвует иногда многим для достижения своих целей, но его жертвы кратковременны и никогда не могут простираться до такого удивительного самоотвержения, какому подвергали себя св. столпники. Гордец бережет себя, стараясь достигать своих целей посредством других. Притом, характер человека обнаруживается в его деятельности. Но что мы видели в жизни св. столпников? образцы смирения, кротости, послушания, с которыми мы уже познакомились в предыдущем отделе. Затем, объясняют столпническую жизнь фанатизмом. Такого взгляда держится Гиббон († 1794 г.). Вот что пишет он в своей «истории упадка и разрушения римской империи» 1141 : «отшельники давали полную волю своему фанатизму. Между ними самые благочестивые или самые честолюбивые отказывались от матерей так же, как они отказывались от света. Они жили отдельно от монастырей, и одобрение и соревнование служили им стимулом для сумасбродных подвигов покаяния. Они изнемогали под тяжестью крестов и цепей и сковывали свои исхудалые члены кольцами. Они презрительно отвергали заботу об одежде. Высшее достоинство пустынников заключалось в том, чтобы провести несколько дней без пищи, несколько ночей без сна, и особенную славу приобретал тот человек, – если дозволено будет так злоупотреблять этим именем, – которому приходилось держать себя в самой неудобной позе и выносить все перемены погоды. |
| Сравнение св. столпников с факирами неосновательно. Если и есть между ними сходство, то оно только внешнее. Факиры – нищенствующие дервиши на востоке (в Индии), которые налагают на себя всевозможные истязания. Одни из них без движений остаются на одном месте долгое время, иногда несколько лет. Другие сидят неподвижно на корточках. Иные лежат на земле и походят на трупы, закапывают себя по шею в землю и в таком положении остаются в продолжении целого праздника, ярмарки или даже в течение месяцев и лет. Затем, факиры держат одну руку вверх, как-бы для молитвы. Также можно видеть факира, привешенного за ноги к дереву, который в этом положении остается целый день, перебирая четки, причем лицо его не изменяется, и разговор свободен и пр. и пр. Подобные самоистязания факиров вытекают из того общего воззрения индийцев, что жизнь есть бедствие, полна горести, страдания. Жить и страдать – для индийца понятия тождественные. Жизнь есть печальная драма, в которой совершает игру свою Вечный; она сама в себе есть источник зла и мучений. Мир только мечта. Все тщетно, все ничтожно в этом круговороте бытия. Дни смертного исчезают, как дрожащая капля воды на лотосовом листе, как влага, иссушаемая солнечным жаром. «Я, ты, весь мир и все в мире будет поглощено всесокрушающим временем». Глубоко скорбную песнь влагает Магабарата в уста брамина, постигнутого несчастием. «Жизнь есть только страдание; кто живет, тот не может не страдать». Такова мысль о жизни, проникающая собою все мировоззрение индийца. В этих жалобах на жизнь высказывается не просто скорбное чувство, вызываемое её скоротечностью, а убеждение во внутреннем ничтожестве жизни, т. е. в том, что жизнь, по самому своему существу, ничтожна, что бытие само в себе есть уже несовершенство, зло. Вот почему мудрый смотрит на мир, как на зрелище фокусника, видит в нем обольщение 1148 . Отсюда и становятся понятными все самоистязания индийских факиров. Напротив, в христианстве человек не представляется существом, каждый шаг которого есть страдание, пленником, которому нет никакой надежды на спасение, а существом, властно отражающим все препоны и препятствия на пути к совершенству; зная, что настоящая жизнь есть суета, а вечность есть покой и блаженство без меры и без конца, человек – христианин путем беспрерывных и напряженных усилий защищает свою благородную природу от нападений низшей, не боится смерти и скорбей, так как во Христе смерть и скорбь побеждены. С такими именно взглядами на жизнь св. столпники и выступали на подвиг умерщвления греха. |
| Значит, исцеление болезней телесных служило предуказанием исцеления души и из житий св. столпников видно, что исцеленные оставляли прежний образ жизни, переменяя его на хороший. Так, напр. блудница Вассиана исправила свою жизнь. Конюх Иордан императора Льва оставил арианство 1138 , благодаря увещаниям св. Даниила. Разбойник Ионафан переменяет образ жизни и становится праведником чрез увещание Симеона 1139 . По учению священного писания все болезни обязаны своим происхождением греху и исцеляющие от болезней тем самым врачевали от грехов. Таким образом, основу всей нравственной деятельности св. столпников в отношении к ближним составляла любовь, проникавшая, как можно видеть из представленного обзора общественной деятельности св. столпников, во все мельчайшие оттенки их отношений к ближним. Она являлась у них чувством благорасположения, участия, снисхождения ко всякому человеку, истекающим из мысли, что все люди суть творения Божии и братья во Христе. Любовь возбуждала в св. столпниках самое искреннее, горячее желание выполнить высокие и святые правила, предписываемые евангелием. И вот это-то обстоятельство и было причиною того, что около св. столпников собирались люди разных званий и состояний, объединявшиеся здесь взаимною любовью. Глава VIII. Разбор некоторых мнений, отрицающих целесообразность подвига «столпничества» «Столпничество» с первых дней своего существования подверглось нападениям со стороны своих противников. Этот великий подвиг был объясняем, как проявление духа гордости, как желание восходящих на столпы отличиться странностью, приобресть славу необыкновенных подвижников и привлечь к себе массу поклонников. Так думали некоторые из современников первого столпника св. Симеона, услышавшие в первый раз о его необыкновенной жизни. Египетские монахи, узнав о столпостоянии сирийского подвижника св. Симеона, сначала чрезвычайно раздражены были этою новостью, объясняя ее гордостью. «Зачем, говорили они, Симеон не хочет идти обыкновенным путем отцов, но выдумывает новый, неслыханный образ жизни?» и послали к нему отлучительную грамоту. Но после эти же самые монахи, узнав подробнее и вернее о жизни св. Симеона, сознались в своей ошибке и приняли его в свое общество. Подобным образом и сирийские иноки, удивленные и недовольные необычайными подвигами св. Симеона, от лица своего собора отправили нарочитое посольство для того, чтобы исследовать образ жизни св. Симеона и узнать его побуждения к столпостоянию. Посланные, посмотрев на жизнь св. Симеона и убедившись в его кротости и смирении, прославили Бога и призывали благодать его на утверждение праведника в новом и великом подвиге 1140 . |
| Ап. Петр поставляет даже молчание отличительною чертою внутренней жизни человека: «и потаенный сердца человек, говорит он, в неистлении кроткого и молчаливого духа» 931 . Но подвиг молчания представляется несообразным с природою человека, как существа разумно словесного. Ведь, в самом деле, каждый может собственным опытом убедиться, как несродна и тяжела нам жизнь уединенная, в отчуждении от всякого сообщества с подобными нам людьми. Так что, кто обрекает себя на безмолвие, тот, по-видимому, оставляет в небрежении дар Божий и делает насилие над своей природой. Но, с другой стороны, если оно было вовсе противно требованиям и законам земной нашей природы, – его и в таком случае можно было бы оправдать высшими нравственными целями, требованиями и законами, которыми человек преимущественно и должен управляться. И естественный разум внушает низшие земные требования природы подчинять высшим, духовным, удовлетворяя первым столько и тогда, сколько и когда они служат к достижению нравственного совершенства, советует также нередко, для этой цели, вовсе отказывать некоторым низшим требованиям, а в некоторых случаях повелевает даже самую жизнь земную приносить в жертву добродетели. Христианство же тем более заповедует покорять плоть духу, земное – небесному, так как дух и основание всего христианства состоит в самоотвержении, по которому человек – христианин должен отречься всего себя, – со всеми требованиями греховной своей природы, для воли Божией и собственного спасения. Поэтому, св. столпники, избиравшие молчание, как средство к высшему духовному совершенству, поступая некоторым образом вопреки земной природе, в тоже время действовали вполне сообразно с высшим предназначением и в духе истинного христианства. Они то, можно сказать, прямым образом осуществили в своей жизни то, что советует Спаситель касательно управления естественными требованиями и органами телесной нашей природы. «Аще око твое десное соблазняет тя, изми е и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную» 932 . |
|
|
