Тогда Мансуров был послан в Иерусалим вторично для того, чтоб на основании первого изучения приступить к исполнению. Теперь этому исполнению положено прочное начало. Многие здания наняты на довольно долгие сроки, многие места куплены, другие приисканы и так далее. Всё это подробно изложено в отчёте, поданном мне Мансуровым и который я осмеливаюсь Тебе послать. Если Тебе времени не будет самому всё это прочесть, дай его, пожалуйста, Марии. Я убеждён, что Она его прочтёт с большим интересом и в состоянии будет рассказать Тебе сущность его. Но Тебя бы я попросил, любезнейший Саша, хорошенько с Мансуровым поговорить и расспросить. Во-первых, Ты увидишь, я уверен, с удовольствием, как он сам в это время созрел, как на месте прежней слишком большой горячности, которая многих от него отпугивала, и лёгкости у него развилось более спокойной рассудительности и положительности. Во-вторых, это его оградит от многих его петербургских недоброжелателей. Теперь я перехожу к моей собственной сердечной просьбе. Ты знаешь, любезнейший Саша, что у меня давно было задушевное желание поклониться Гробу Господню. Я Тебе самому писал об этом из Венеции зимою 1852-го года. Три раза являлась эта надежда, в 1845, когда я был в Архипелаге, в 1846 в Палермо и в 1852 в Венеции, и три раза мне в том отказывали. Но тогда нашей политикой управлял Нессельроде, который боялся как чумы всего того, что касалось Востока. Кажется, что теперь времена другие и что мы можем действовать откровенно, не боясь кривых толков Европы. И отчего моё появление там должно возбудить более толков, чем появление других принцев католических и протестантских. Принц Жуанвильский, принц Брабантский с женою, принц Альберт Прусский, эрцгерцог Макс там были, и никто об этом не беспокоился. Кроме того, внимание Европы в эту минуту гораздо более обращено на Италию, чем на Восток. Из Афин до Палестины всего 4 дня ходу, и я полагаю, что, если находясь так близко от неё, я её миную, это произведёт на всём Востоке гораздо худшее впечатление, показывая со стороны России какую-то холодность и пренебрежение к делам Православия.

http://azbyka.ru/otechnik/Nikolaj_Lisovo...

m. воздействовали на религ. атмосферу Нидерландов и Германии. Как правило, небольшие трактаты, написанные в свободной форме простым и доходчивым языком, были обращены к среднеобразованному читателю, духовному лицу или мирянину, окончившему лат. или обычную школу. В религ. лит-ре D. m. поднимались важные для того времени вопросы этико-религ. характера. В мон-рях Виндесхеймской конгрегации переписывались и по возможности выверялись тексты сочинений отцов Церкви. Б-ка брабантского мон-ря Роклостер была самой крупной в Нидерландах и Германии. При мон-ре Синт-Мартенс в Лёвене действовал конвикт (общежитие) для студентов по образцу подобного заведения для школьников в Девентере и Зволле. Его б-ка пополнялась за счет переписанных книг и лит-ры, поступившей по завещаниям университетских преподавателей. В кон. XV - 1-й пол. XVI в. мон-рь Синт-Мартенс стал центром изучения трудов отцов Церкви. Каноники мон-ря Мартин Липсий и Ян Влиммер сотрудничали с издателем Эразма Роттердамского Иоганном Фробеном. В 1506 г. базельский печатник Иоганн Амербах издал подготовленные канониками труды блж. Августина. В 1520 г. в монастырской б-ке работал Беат Ренан . Б-ка мон-ря Грунендал получила известность благодаря собранию сочинений блж. Августина. Приоры и каноники нек-рых виндесхеймских мон-рей вели активную переписку с гуманистами (Эразмом Роттердамским, И. Тритемием , И. Рейхлином , К. Цельтисом и др.). Ист.: Busch J. Chronicon Windeshemense: Liber de reformatione monasteriorum/Hrsg. K. Grube. Halle, 1886; Voecht J. , de. Narratio de inchoatione domus clericorum in Zwolle/Ed. M. Scoengen. Amst., 1908; Gerardi Magni epistolae/Ed. W. Mulders. Antw., 1933; Radewijns Fl. Petit manuel pour le dévotie moderne: Tractatulus devotus/Ed. F. J. Legrand. Turnhout, 1999; Devotio moderna: Basic Writings/Transl., introd.: J. Van Engen. N. Y., 1988. Библиогр.: Dols J. M. E. Bibliographie der moderne Devotie. Nijmegen, 1936-1937. 2 Bd.; Sint-Truiden P. , van. Catalogus scriptorum Windeshemensium. Leuven, 1968; Persoons E.

http://pravenc.ru/text/171549.html

XIII век был веком серьезного испытания христианства в Западной Европе. Эта ситуация в какой-то мере была схожа с той, в которой оказался современный нам христианский мир, постоянно слышащий упреки от науки: «Наука доказала, что Бога нет». В XIII веке фраза эта могла звучать примерно так: «Аристотель – то есть наука – доказал, что Бог другой. Он не Творец, Он не Спаситель, не Промыслитель. Он вечный, бесстрастный ум. А человек – это смертное животное». В XX веке, после многих веков забвения, интерес к учению Фомы Аквинского необычайно возрос. Возникает в католицизме даже целое течение, очень авторитетное, – неотомизм (от латинского произношения имени Фомы – Томас). Причина этого интереса вполне понятна: вновь между наукой и христианством возникает конфликт. Конечно, природа этого конфликта отличается от ситуации XIII века, но метод, предложенный Фомой, – что истина одна и что поэтому между истинной наукой и христианством в принципе не может быть противоречия, – можно применять и в современном мире. У нас общим является только разум, а инструмент для оперирования разумом – философия Живя и преподавая в Париже, Фома полемизирует с аверроистами, с Сигером Брабантским, пишет свои главные работы, среди которых выделяются «Сумма теологии», которую Фома будет писать много лет, но так и не закончит этот огромный многотомный труд, и работа, которая станет известна под заголовком «Сумма философии», хотя подлинное ее название – «Сумма истин католической веры против язычников». Почему же она стала называться «Сумма философии»? Причина проста. Фома разрабатывает методологию диспута. Чтобы дискутировать, надо опираться на нечто общее, с чем согласны оба спорщика. Если мы дискутируем с еретиком, то для нас общим является Священное Писание, мы оба согласны в его истинности. Если мы дискутируем с другим монотеистом – с мусульманином или иудеем, для нас общим является наше понимание Бога. А как дискутировать с атеистом или с язычником? У нас общим является только разум, а инструмент для оперирования разумом – философия.

http://pravoslavie.ru/94109.html

– Будь покоен, Грилло. Судья – мой приятель, и я за тебя похлопочу. А теперь ступай. На кухне тебя накормят и вином угостят. Сегодня ночью мы вместе едем в Сан-Джервазио. Старик, низко кланяясь, поблагодарил и ушел, а мессер Чиприано удалился в свою маленькую рабочую комнату, рядом с лавкой, куда никто не имел позволения входить. Здесь, как в музее, расставлены и развешаны были по стенам мраморы и бронзы. Древние монеты и медали красовались на досках, обшитых сукном. Обломки статуй, еще не разобранные, лежали в ящиках. Через свои многочисленные торговые конторы выписывал он древности отовсюду, где можно было их найти: из Афин, Смирны и Галикарнасса, с Кипра, Левкозии и Родоса, из глубины Египта и Малой Азии. Оглянув сокровища свои, консул Калималы снова погрузился в строгие, важные мысли о таможенном налоге на шерсть и, все окончательно обдумав, стал сочинять письмо доверенному в Монпелье. II В это время в глубине склада, где тюки товара, наваленные до потолка, и днем освещались только лампадою, мерцавшею перед Мадонною, беседовали трое молодых людей: Доффо, Антонио и Джованни. Доффо, приказчик мессера Буонаккорзи, с рыжими волосами, курносый и добродушно-веселый, записывал в книгу число локтей смеренного сукна. Антонио да Винчи, старообразный юноша, со стеклянными рыбьими глазами, с упрямо торчавшими космами жидких черных волос, проворно мерил ткань флорентинскою мерою – канною. Джованни Бельтраффио, ученик живописи, приехавший из Милана, юноша лет девятнадцати, робкий и застенчивый, с большими, невинными и печальными серыми глазами, с нерешительным выражением лица, сидел на готовом тюке, закинув ногу на ногу, и внимательно слушал. – Вот до чего, братцы, дожили, – говорил Антонио тихо и злобно. – Языческих богов из земли стали выкапывать! Шотландской шерсти с ворсом, коричневого – тридцать два локтя, шесть пяденей, восемь ончий, – прибавил он, обращаясь к Доффо, и тот записал в товарную книгу. Потом, свернув смеренный кусок, Антонио бросил его сердито, но ловко, так что он попал как раз туда, куда нужно, и, подняв указательный палец с пророческим видом, подражая брату Джироламо Савонароле, воскликнул: – Gladius Dei super terram cito et velociter! Св. Иоанну на Патмосе было видение: ангел взял дракона, змия древнего, который есть дьявол, и сковал его на тысячу лет, и низверг в бездну, и заключил, и положил над ним печать, дабы не прельщал народы, доколе не кончится тысяча лет, время и полвремени. Ныне сатана освобождается из темницы. Окончилась тысяча лет. Ложные боги, предтечи и слуги Антихриста, выходят из земли, из-под печати ангела, дабы обольщать народы. Горе живущим на земле и на море!.. Желтого, брабантской шерсти, гладкого – семнадцать локтей, четыре пядени, девять ончий.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=188...

Их неумолчная речь о единении человека с Богом предшествует всем языкам, но сами они никогда не стареются». Многообр. рел. опыта, op. cit., стр. 405. – Метерлинк в своём предисловии к переводу сочинения Рейсбрука, Одеяние духовного брака, говорит об этом мистике: «Он не знал греческого языка и, может быть, латинского. Он был одинок и беден. А между тем, в глубине темного брабантского леса душа его, не ученая и простая, получает, сама того не ведая, ослепительные отблески всех одиноких и таинственных вершин человеческой мысли. Он знает, не подозревая того, платонизм Греции; он знает суфизм Персии, браманизм Индии, буддизм Тибета… Я мог бы привести целые страницы из Платона, Плотина, Порфирия, из книг Зендских, из Гностиков и из Каббалы, почти божественная сущность которых неприкосновенно повторяется в писаниях скромного фламандского священника (т. е. Рейсбрука). Встречаются здесь странные совпадения и единогласия тревожащие. Более того: временами кажется, что он в точности имел в виду большую часть своих предшественников». Op. cit., стр. 16–17. 1135 Эта мысль нашла себе яркое выражение в следующих словах индусского подвижника Суоми Вивекананда: «Существует-ли еще какое-нибудь страдание для того, кто узрит это Единство во Вселенной, это Единство жизни, Единство всех вещей?… Действительной причиной всяческого страдания является это разделение между мужчиной и мужчиной, между мужчиной и женщиной, между мужчиной и ребенком, нацией и нацией, землей и луной, луной и солнцем, атомом и атомом, – и Веданта говорит, что это разделение не существует, что оно недействительно. Оно только кажущееся, оно только на поверхности. В сердце вещей постоянно царит единство. Если вы взглянете во внутрь вещей, то вы найдете это единство между мужчиной и мужчиной, женщиной и детьми, расами и расами, между высоким и низким, богатым и бедным, богами и людьми; все они одно, даже и животные, если вы проникнете достаточно глубоко, и тот, кто достиг этого познания, для того нет больше иллюзии и обмана… Он вскрыл реальность всех вещей и проследил её до Господа, этого центра, этого единства всех вещей, и это есть Вечное блаженство, Вечное Познание, Вечное Существование.

http://azbyka.ru/otechnik/pravoslavnye-z...

Тогда император поскакал на «род Борилов». А в это утро птицы так сладко пели на разные голоса, что веселили душу, и Анри де Валянсьен утверждает, что никогда в жизни он не видел более прекрасного дня. Борил выстроил свои тридцать три тысячи в тридцать шесть полков; болгары держали длинные богемские мечи и гордо наступали, думая захватить и этого императора. Первую линию франков вели Петр Брашейль, Мальи и старый маршал Вилльгардуэн, рыцарь брабантский и другие; императора просили быть в резерве. Вожди еще держали речи, мудрый Вилльгардуэн припоминал славу древних, о коих известно из книг; каноник Филипп поднял крест и дал отпущение грехов. Тогда все взяли копья наперевес и с криком «Святой Гроб!» поскакали на подступавшего врага. Сбитые с лошадей первые ряды болгар уже не могли подняться, их добивали следующие ряды рыцарей, и войска Борила обратились в беспорядочное бегство. Брашейль и Мальи с 20 рыцарями ударили на самого Борила, при котором было 1600 человек; император Генрих в пурпурной мантии, усеянной золотыми крестами, скакал впереди своего отряда. Болгары рассыпались, как жаворонки от коршуна, хотя их было 33 тысячи; рыцари гнали их целых пять часов, «как безгрешные дьяволов», хотя их было 15 дружин по 20 человек, лишь у императора было 50 рыцарей. Сверх того, с франками было три дружины, составленных исключительно из греков (de purs Griffons). Так на греческой земле сражались чужестранцы, а греки были в тени. Франки ликовали, овладев громадной добычей и провиантом, в котором сильно нуждались. Вскоре к императору явился Слав (Esclas) Родопский 38 , поцеловал у него руку, как у сюзерена, и получил в лен свои и вновь отнятые у болгар земли; император обещал ему и Великую Влахию (конечно, не Эпирскую, но Средние Балканы). Сговорились отдать за Слава внебрачную дочь императора, и свадьба была отпразднована в Константинополе; но на всякий случай у нового зятя, получившего и титул деспота, был оставлен брат императора Евстахий с дружиной франков и дружиной греков. Генрих мог теперь хвалиться в письмах на Запад, что увеличил свою империю на 15 дней пути. По ту сторону Родоп начинались лены ломбардских вассалов Салоникского королевства. Сплоченные единством интересов, не сдерживаемые более рукою Бонифация, они не желали принести ленную присягу императору и претендовали на полную независимость Салоникского королевства, которое считали собственным завоеванием. Они относились враждебно вообще к французскому элементу. Французские вассалы Морей и Средней Греции были, наоборот, настроены лояльно к императору, по крайней мере теоретически, пока их интересы не страдали. Ломбардцы вели себя вызывающим образом. Один из них, Альбертино из Каноссы, даже напал на афинского «мегаскира» Оттона де ла Рош и отнял у него Фивы.

http://azbyka.ru/otechnik/Fedor_Uspenski...

Мыслительные инициативы дерзкого новатора Абеляра (1079–1142) и других теологов XII в. (Шартрская школа, СенВикторская школа) способствовали развитию схоластического метода и подготовили переход к следующей эпохе. Высокая С. (XIII — нач. XIV вв.) развивается в контексте системы основываемых по всей Европе университетов; фоном служит активное участие в умственной жизни т. н. нищенствующих орденов — соперничающих между собой доминиканцев и францисканцев. Важнейшим интеллектуальным стимулом оказывается распространяющееся знакомство с текстами Аристотеля, а также его арабских и еврейских комментаторов. Однако попытка ввести в оборот школ те аристотелевские и аверроистские тезисы, которые были несовместимы с основами христианской веры, подвергается осуждению (случай Сигера Брабантского, ок. 1240 — ок. 84). Господствующее направление, выразившееся прежде всего в творчестве Фомы Аквинского (ок. 1225–74), стремится к непротиворечивому синтезу веры и знания, к системе иерархических уровней, в рамках которой вероучительные догматы и религиозно–философские умозрения оказались бы дополнены ориентирующейся на Аристотеля социально–теоретической и естественнонаучной рефлексией; оно находит себе почву в рамках доминиканского ордена, в первый момент встречает протест со стороны консерваторов (осуждение ряда тезисов епископом Парижским в 1277 г., за которым последовали аналогичные акты в Оксфорде), но затем все чаще, и уже на столетия, воспринимается как нормативный вариант С. Однако авторитарный плюрализм, заданный параллельным сосуществованием в католицизме зрелого Средневековья различных орденов, создает возможность для разработки прежде всего внутри францисканского ордена альтернативного типа С., представленного ориентированной на августиновский платонизм мистической метафизикой Бонавентуры (ок. 1217–74), перенесением акцентировки с интеллекта на волю и с абстрактного на единичное (haecceitas, «вот–этовость» у Иоанна Дунса Скота, ок. 1265–1308) и т. п. Поздняя С. (XIV–XV вв.) — обильная кризисными явлениями, но отнюдь не бесплодная эпоха.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=697...

В этой связи заметим, что т. н. теория двойственной истины (один и тот же тезис может быть истинным для философии и ложным для веры), решительно отвергаемая томизмом, но приписываемая, например, Сигеру Брабантскому и являющаяся логическим пределом многих тенденций поздней С., является в определенной мере следствием схоластического авторитаризма: Библия и Отцы Церкви — авторитеты, но разноречащие с ними Аристотель и Аверроэс также были восприняты именно как авторитеты. Далее, С. не была бы творческим периодом в истории мысли, если бы она находила в данностях авторитетных текстов готовые ответы, а не вопросы, не интеллектуальные трудности, провоцирующие новую работу ума; именно невозможность решить вопросы при помощи одной только ссылки на авторитет, обосновывающая самое возможность С., многократно становилась предметом тематизации. «Auctoritas cereum habet nasum, id est in diversum potest flecti sensum» («У авторитета нос восковой, т. е. его возможно повернуть и туда, и сюда»), отмечал еще поэт и схоласт Алан Лилльский, ум. 1202 (Alanus de Insulis, De Fide Cath. I, 30, Migne PL 210, 333 А). Фома Аквинский специально возражает против установки ума на пассивно–доксографическое отношение к авторитетам: «Философия занимается не тем, чтобы собирать мнения различных людей, но тем, как обстоят вещи на самом деле» (In librum de caelo I, 22). Мыслителей С. привлекало рассмотрение особенно сложных герменевтических проблем; особым случаем было вербальное противоречие между авторитетными текстами, недаром акцентированное еще в заглавии труда Абеляра «Да и нет» («Sic et поп»). Схоласт должен был уметь разобраться в подобных казусах, оперируя категориями семантики (многозначность слова), семиотики (символические и ситуативно–контекстуальные значения, приспособление формы теологического дискурса к языковым привычкам слушателя или читателя и т. п.); теоретически формулируется даже вопрос аутентичности сочинения и критики текста, хотя подобная филологическая проблематика на службе у богословия в целом остается нетипичной для Средневековья и составляет характерное завоевание новоевропейской культуры.

http://pravbiblioteka.ru/reader/?bid=697...

71 «Твари, – говорит, например, Эккарт, – возвращаются в Бога вместе с нами. Воспринятые в наш ум, они становятся духом в нашем духе. Тогда все вещи существуют в нас; мы сами отождествляемся со всеми вещами, и когда мы возвращаемся в Бога, то мы обожествляемся со всеми тварями». Извлекаем эти слова из сочинения магистра богословия свящ. И.Арсеньева «От Карла Великого до реформации (историческое исследование о важнейших реформационных движениях Западной Церкви в течение 8 столетий)». М., 1910, с.59, – как типичные для характеристики мистического апокатастасиса. 72 Ср.В.Джемс: «В индуизме, в неоплатонизме, в суфизме, в христианском мистицизме, в уитманизме мы слышим одни и те же ноты, встречаем неизменное единство в способах выражения мысли, благодаря чему обо всех выдающихся мистиках можно сказать, что они не имеют ни дня рождения, ни родины. Их неумолчная речь о единении человека с Богом предшествует всем языкам, но сами они никогда не стареются». Многообразие религиозного опыта, op.cit., с.408. Метерлинк в своем предисловии к переводу сочинения Рейсбрука «Одеяние духовного брака» говорит об этом мистике: «Он не знал греческого языка и, может быть, латинского. Он был одинок и беден. А между тем, в глубине темного брабантского леса душа его, неученая и простая, получает, сама того не ведая, ослепительные отблески всех одиноких и таинственных вершин человеческой мысли. Он знает, не подозревая того, платонизм Греции; он знает суфизм Персии, брахманизм Индии, буддизм Тибета... Я мог бы привести целые страницы из Платона, Плотина, Порфирия, из книг Зендских, из Гностиков и из Каббалы, почти божественная сущность которых неприкосновенно повторяется в писаниях скромного фламандского священника (т.е. Рейсбрука). Встречаются здесь странные совпадения и единогласия тревожащие. Более того: временами кажется, что он в точности имел в виду большую часть своих предшественников). Op.cit., с.16–17. 73 Эта мысль нашла себе яркое выражение в следующих словах индусского подвижника Суоми Вивекананда: «Существует ли еще какое-нибудь страдание для того, кто узрит это Единство во Вселенной, это Единство жизни, Единство всех вещей? Действительной причиной всяческого страдания является это разделение между мужчиной и мужчиной, между мужчиной и женщиной, между мужчиной и ребенком, нацией и нацией, землей и луной, луной и солнцем, атомом и атомом, – и Веданта говорит, что это разделение не существует, что оно не действительно.

http://azbyka.ru/otechnik/Petr_Minin/mis...

Парижского. В преамбуле этого осуждения, выпущенного 7 марта 1277 г., речь идет о «двух истинах». По утверждению авторов документа, нек-рые парижские преподаватели «говорят, что нечто может быть истинным согласно философии, но не истинным согласно католической вере, как будто бы существуют две противоположные истины (duae contrariae veritates) и как будто бы помимо (contra) истины святого Писания есть истина в речениях проклятых язычников» (Chartularium Universitatis Parisiensis/Ed. H. Denifle et E. Châtelain. P., 1889. T. 1. P. 543). Традиционно считается, что осуждение 1277 г. было направлено гл. обр. против 2 преподавателей Парижского ун-та: Боэция Дакийского ( после 1270) и Сигера Брабантского ( 1284), хотя в тексте документа никаких имен не названо. В сохранившихся сочинениях Боэция и Сигера концепции «двух истин» в той форме, в какой она представлена в осуждении, не обнаруживается; однако, в чем состоял предмет споров, в общих чертах установить можно (подробнее о концепции «двух истин» и ее истории см. в ст. Двойная истина ; ср. также историко-философский обзор: Bianchi. 2008). В частности, в трактате «О вечности мира» (De aeternitate mundi) Боэций сравнивает мнение физика, к-рый утверждает на основании естественных начал своей науки, что мир вечен, и христ. теолога, к-рый из истин своей науки заключает, что мир не вечен, а имеет начало. Формально эти 2 утверждения противоречат друг другу, однако, по мысли Боэция, «истинное (verum) говорит и христианин... истинное говорит и физик» ( Boethius Dacus. De aeternitate mundi// Idem. Opera. Hauniae, 1976. Vol. 2. P. 352-353. (CPDMA; 6)). Для обоснования этого тезиса Боэций по-своему интерпретирует понятие «истина», хотя и не рассматривает его напрямую. Из рассуждений Боэция следует, что И. к.-л. научного заключения - это правильность его выведения из начал, принципов, аксиом той науки, в рамках к-рой оно формулируется. В этом смысле утверждение теолога правильно выведено из начал теологии (т. е. из христ. вероучения), а утверждение физика - из начал его науки (т.

http://pravenc.ru/text/675021.html

   001    002    003    004    005    006    007   008     009    010