| Постепенно " Блинники " вышли из обихода, уступив место " Кленникам " - в XVIII столетии храм становится известен исключительно как " Никольский в Кленниках " . В XIX веке храм продолжал периодически поновляться и перестраиваться, хотя серьёзных пожаров уже не переживал. Сохранились свидетельства о крупных ремонтных работах в 1868 и 1894 годах. Последний из этих ремонтов проводился при настоятеле, которому суждено было стать самым известным героем истории Никольского храма и, наоборот, сделать известным и примечательным сам храм, до этого несколько терявшийся среди десятков других церквей Москвы. Речь идёт о святом праведном Алексии Мечёве, являвшемся настоятелем Никольского храма с 1893 года до самой своей смерти в 1923 году. До революции Никольский храм относился к Сретенскому сороку, представлявшему собой весьма крупное образование. В непосредственной близости от Никольской церкви, поражающий своими размерами дом, в 1914 году строит известный книгоиздатель и коммерсант Иван Сытин. В благодарность за то, что отец Алексий разрешил, чтобы окна новостройки выходили на церковный двор, Иван Дмитриевич возвёл рядом с церковью новый двухэтажный дом причта, куда и переселилась семья настоятеля. На долю родного сына Алексея Мечёва - Сергея, пришлись тяжелейшие испытания. После его ареста в 1929 году, буквально через два года осиротевший Никольский храм основательно закрыли. Храм избежал сноса, хотя без глумлений и издевательств дело не обошлось - в частности, церковь, церковь обезглавили. В здании располагался сначала склад, затем различные учреждения. Любопытно, что одно время часть храма использовалось под жильё - второй этаж до 1960 года являлся коммунальной квартирой, куда селили слепых. Ни о каком комфорте здесь, правда, речи не не шло. Жильцы обитали в страшной тесноте. Известно, что только на месте нынешней площадки лестницы на втором этаже была жилая комната на две семьи, эту комнату занимали шесть человек. В квартиру они попадали по чёрной лестнице со двора. Здесь жила и семья Мечёвых после ареста главы семейства отца Сергия и закрытия храма. |
| Рассказ батюшки взволновал всех нас. Дорогою думали и говорили об этом. Дома, на террасе, сидя за ужином, Володя рассказывал все слышанное уже нами от батюшки маме и другим остававшимся дома. И тихо было на улице, тихо было на террасе, тих был вечер с темным сводом необъятного звездного тихого неба. На следующее утро все мы – и немощные, и занятые, и младенцы, – все, кто жил в Дубках, пошли к обедне в татаринский храм. Весь дом со всем его хозяйством (наружных замков в доме не было) оставили на волю Божию. Храм был полон народу. Володя управлял хором; служба шла своим порядком чинно, празднично, светло. Крестьяне нарядные, праздничные, а дети – дети заполнили весь храм. Все дети причащались. После обедни батюшка вдохновенно, с какой-то внутренней силой произнес краткое слово пришедшим почтить праздник Царицы Небесной. Этого батюшку, отца Феодора Борзенкова, мы знали еще в раннем детстве. Он бывал в Дубках еще при жизни их владелицы – нашей бабушки со стороны мамы. Помнится Рождество у бабушки. Большая елка, мы в нарядных платьях кружимся вокруг нее. Приезжает отец Феодор, служит праздничный молебен. Молодой тогда, строгий батюшка, иногда даже резкий в своей прямоте, ревностный в богослужении, окруженный как бы ореолом необыкновенного величия, отец Феодор производил на нас, детей, в то время особое впечатление. Позднее, будучи уже постарше, мы летом по праздникам ходили на его службы в рудинский храм. Вспоминается праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Совершается Божественная литургия. Солнечные лучи яркого летнего утра врываются в окна храма и, скользя по иконостасу, освещают святые лики угодников Божиих, создавая особенно праздничное настроение. «Вонмем!» – как-то строго звучит голос отца Феодора. Начинается чтение Евангелия. И в тишине храма льются раздельные ноты звучного голоса отца Феодора, каждое слово которого падает прямо в душу. Евангельское повествование развертывается перед умственным взором с поразительной ясностью: И Аз же тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей ( Мф. 16:18 ). |
| «С вами-то хорошо, дорогой Батюшка, а вот без вас-то как?» — «А я всегда с вами пребуду и в этой жизни, и в будущей. Я тебе уже говорил: если буду иметь дерзновение перед Богом, за всех буду молить, чтобы вы все там со мною были. А любовь и по смерти не умирает! Будешь за меня молиться?» — «Буду, буду!» — «А я за тебя, и будем вместе» 4 . Прославлены в лике святых два Мечёвых — отец Алексий и его сын священномученик Сергий. Но и другие члены этой семьи были образцами христианской жизни. Супруга отца Сергия Мечёва Евфросиния Николаевна всю жизнь ждала мужа, расстрелянного в 1942 году. Внучка праведного Алексия Ирина Сергеевна посвятила жизнь работе. Когда ее уже в начале 2000-х спросили, что чувствует человек, отец и дед которого — святые, она ответила: «Я знала людей, умевших сочетать научную работу с надлежащим домашним молитвенным правилом. У меня времени на это не хватало. Я почувствовала свою вину перед дедом и отцом, ощутила, что лучше быть рядовым членом церковной общины, чем недостойным потомком выдающихся людей». Праведники вовеки живут. И праведный Алексий, и его ученики продолжают жить вовеки — и в своих наставлениях, и в своих учениках, и в своих молитвах за тех, кто еще проходит путь земной жизни. Иеромонах Афанасий (Дерюгин), насельник Сретенского ставропигиального монастыря ПАСТЫРСКИЙ ПОДВИГ ПРАВЕДНОГО АЛЕКСИЯ В какую историческую эпоху начинал служить отец Алексий Мечёв и какие трудности ему приходилось преодолевать в своем пастырском служении, чтобы создать приход, основанный на открытости и любви, «Журналу Московской Патриархии» рассказал доктор исторических наук, специалист по истории Русской Церкви XIX–XX веков Алексей Беглов . — Святой праведный Алексий Мечёв начинал служить в конце XIX века. Каково тогда было положение духовенства и какое влияние это оказало на пастырскую судьбу отца Алексия? — Приходское духовенство Российской империи, в том числе городское, все еще оставалось сословно замкнутой социальной группой. |
| С помощью духовной жизни подвижники накапливают необходимый потенциал благодатных энергий, позволяющий изменять ценности мировоззрения не только у самих себя, но и у многих окружающих. Такими были многие носители духа в истории России, достаточно вспомнить хотя бы о собеседниках преподобного Сергия Радонежского или учениках преподобных Иоанна Кронштадтского и Алексия Мечёва. Но не только святые, по и обычные люди, ведущие духовную жизнь и занимающие активную общественную православную позицию, со временем становятся способными предлагать обществу идеи и проекты, реализация которых постепенно преображает общество. Пятый урок - измененияв мировоззрении части или всего общества происходят по меререализации проектов социокультурных преображений, в процессе чего формируется новый идеологический актив, в первую очередь молодежный. Почему сегодня русская молодежь не активна в общественной работе? А какие творческие проекты предлагаются молодежи, на какие преображения в обществе эти проекты направлены? Где молодые люди могут получить бесплатную культурно-образовательную поддержку? Насколько эти проекты помогают молодежи укрепить русское самосознание, раскрыть свои способности и приобрести опыт общественно-культурной работы? Во времена князя Владимира христианство устанавливалось в том числе и оказанием социальной помощи обездоленным,открытием богаделен, больниц и школ. Князь потому и получил прозвище Красное Солнышко, что начал создавать школы для молодежи, в которых готовили проповедников, учителей, социальных работников, одним словом - идеологический актив, носителей христианского света. Всем выпускникам этих школ предлагалась работа и возможности карьерного роста. А что сегодня предлагается русской молодежи, какую поддержку своим благотворительным и культурно-образовательным проектам она получает? Почему с каждым годом становится все больше молодежи, желающей покинуть Латвию? Есть над чем задуматься, не правда ли? А чем, по-вашему, был вызван энтузиазм молодых строителей первых советских пятилеток? Сразу следует оговорить, языческие идолы, которых насаждал марксизм, энтузиазм людей не повышают. Богохульство и классовую ненависть повышают, но на них далеко не уедешь. Ну не будет рабочий, вчерашний крестьянин,верующий в Бога, ударно строить Сталинградский тракторный завод ради классовой борьбы, мировой революции или победы коммунизма. Зачем ему этот идеологический хлам? Тогда что? |
| Та же борьба за чистоту Церкви продолжалась и в движении «непоминающих» митрополита Сергия (Страгородского) в связи с избранным им курсом на сохранение возможности легальной церковной жизни ценой компромиссного сотрудничества с безбожными властями. С. И. Фудель был участником этого движения – как и его духовник архимандрит Серафим (Битюгов) и большинство его друзей, его спутников по тюрьмам и ссылкам: митрополит Кирилл, епископ Афанасий, Михаил Новоселов , священники Михаил Шик, Сергий Сидоров, Владимир Криволуцкий, Петр Шипков, Димитрий Крючков, «маросейская» община духовных детей отца Алексия Мечёва . Одним из видных пастырей «непоминающих» был протоиерей Валентин Свенцицкий , с которым Фудель также познакомился в камере Бутырской тюрьмы и который оказал большое влияние на становление его убеждения, что будущее Церкви – за «монастырем в миру» 3 . Однако незадолго до смерти в сибирской ссылке в 1931 году отец Валентин пришел к выстраданному убеждению, что грехи и компромиссы иерархов не могут служить оправданием раскола в Церкви. Он послал митрополиту Сергию письмо, в котором каялся, что «дерзнул не подчиниться святым канонам». Своей пастве священник написал: «Простите меня ради Христа и вернитесь вместе со мной в лоно Православной Церкви» 4 . Фудель и в «Церкви верных», и в других работах не раз приводил слова о. В. Свенцицкого , составлявшие его выстраданное убеждение: «Всякое наше личное зло внутри Церкви есть зло не святой Церкви, а против святой Церкви» 5 . Окончательное возвращение Сергея Иосифовича в «легальную» Церковь состоялось, видимо, уже после войны, – когда он узнал, что в 1945 году владыка Афанасий признал патриарха Алексия I законно избранным главой Русской Церкви и призвал своих духовных чад к воссоединению с Московским Патриархатом. С тех пор С. И. Фудель , не осуждая тех, кто до конца своих дней оставался в медленно тающих кружках «непоминающих» или просто отошел от церковной жизни, был твердо убежден, что уход в раскол изза упадка верности в среде верных есть религиозное недомыслие. Надо хранить единство церковной ограды «даже и в том случае, если она все больше наполняется духом, чуждым ее апостольской чистоте» 6 . Самому не участвовать в «бесплодных делах тьмы» ( Еф. 5, 11 ), испытывать и судить себя, а не других, не принимать за Церковь ее «темного двойника» и, идя по завещанной Отцами дороге веры и любви, подвига и постоянного искания благодати Царства, – не терять из виду, что Церковь Христова «по–прежнему живет и действует в современных святых» – даже в самое страшное время «великого духовного оскудения» и «иссякания христианства в истории» 7 . |
| Хотя моей специальностью была византийская и древнерусская живопись, я очень интересовалась и архитектурой. Будучи летом 1926 года в Александрове и подробно познакомившись с памятниками бывшей Александровской слободы Ивана Грозного, я была поражена западным порталом Успенского собора, не похожим на остальные порталы московского стиля и носившим явные следы декоративного итальянского искусства эпохи Возрождения, хотя и в московской интерпретации XVI века. Заинтересовавшись этим памятником, почти совершенно неизвестным в литературе, я начала усиленно заниматься как александровским порталом, так и порталами других современных ему храмов и весною 1927 года прочла в Академии доклад о влиянии итальянского декоративного искусства на некоторые русские памятники церковной архитектуры. После этого мне было предложено заняться выявлением на территории Средней России других архитектурных памятников, носящих следы влияния итальянского декоративного искусства эпохи Возрождения. Я была очень горда тем, что мои занятия в области архитектуры увенчались успехом, и с жаром принялась за изучение соответствующей литературы. Неожиданно я нашла упоминание о том, что среди памятников архитектуры Калужской губернии в селе Ильинском Перемышльского уезда имеется церковь Успения, носящая следы итальянских архитектурных влияний. Я, конечно, очень заинтересовалась тем, что представляется новый объект для изучения, и просила командировку, которая мне и была предоставлена. В 20-х числах июня 1927 года я отправилась в Москву, а оттуда в Калугу для выяснения предстоящего маршрута. Перед отъездом из Ленинграда я получила путевку на июль в Дом отдыха ЦЕКУБУ в Болшеве, куда я собиралась поехать после командировки в Калужскую губернию. Не помню, заходила ли я на Маросейку проездом через Москву. В Калужском художественном музее, где я получила исчерпывающие указания насчет проезда в село Ильинское, я слышала разговор о том, что в музее «Оптина пустынь» только что произошли большие аресты. Название «Оптина пустынь» прошло мимо моих ушей, ведь я была полна интереса только к итальянским архитектурным деталям и горела желанием как можно быстрее попасть в село Ильинское. |
| Чрезвычайно благоговейным было у неё отношение к её учительнице, наставнице и духовной, и профессиональной, Марии Николаевне Соколовой (монахине Иулиании). Частые рассказы о ней давали понятие об иконе и духовной жизни. У обеих в жизни была борьба за каноничную икону. Особенно Марии Николаевне пришлось пережить многое, в том числе от людей из церковного общества, которые не понимали отличия иконы от картины, считали это деление чем-то устаревшим или только делом вкуса. Ирина Васильевна рассказывала, что Мария Николаевна Соколова и словом, и своим примером старалась показать разницу между картиной и иконой. Сама Ирина Васильевна была очень широким человеком и принимала и ценила очень разных художников. Внимательно относилась к современному искусству и часто бывала на выставках. И со вниманием относилась к любому настоящему искреннему творчеству. Если сравнивать творчество Ирины Васильевны и Марии Николаевны, то у Ирины Васильевны ещё большая, как мне кажется, чем у Марии Николаевны свобода в обращении с образцами. Нельзя даже сказать, к каким именно образцам она обращается, настолько они переплавлены, синтетично и при этом без всякой эклектики. А ведь это и есть признак настоящего, свободного владения языком иконы. Основные известные мне вехи творчества Ирины Васильевны — это Серапионова палата в Троице-Сергиевой Лавре (под руководством Марии Николаевны); главный и Сергиевский алтари Николо-Кузнецкого храма, аналойные иконы двунадесятых праздников, икона преподобного Андрея с житиём; роспись алтаря и иконостас храма Воскресения Христова в г. Тарусе; огромное иконописное и реставрационное творчество в Даниловом монастыре, а затем в Оптиной Пустыни. Кроме того, ею с бригадой было создано восемь икон для канонизации на Поместном Соборе 1988 года, среди прочих — икона преподобного Андрея Рублёва. А когда открылся храм святителя Николая в Клённиках, Ирина Васильевна с бригадой создала росписи нижнего храма. Была написана сначала икона с житиём святого праведного старца Алексия Московского, а потом и его ростовая икона, а также образ священномученика Сергия Мечёва. |
| Чтобы нести свет другим, его нужно иметь в себе и такой свет дает только синергия с Божественной благодатью. Светить другим – значит, создавать центры просвещения и социокультурного творчества по образцам Свято-Троицкого монастыря святителя Сергия Радонежского, Андреевского Попечительства святого праведного Иоанна Кронштадтского, Маросейской общины святого праведного Алексия Мечёва и других светильников русского духа. Но самое главное - нам нужно научиться отличать духовный свет культурной традиции от мутных отблесков философских утопий и политических обольщений. Отличать, чтобы строить, а не заниматься имитацией под прикрытием псевдорусских лозунгов. И это отличие нам известно - где нет опоры на евангельские идеалы, там нет и не может быть сохранения русского мира. Валерий Бухвалов, Dr. paed. При подготовке статьи использованы следующие источники: 1. Киреевский И. В. Духовные основы русской жизни. М., 2007. 2. Хомяков А. С. Сочинения 3. Федюк В.П., Урядова А.В. История русской эмиграции. 1917-1933 4. Шелохаев В.В. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века 5. Щипков В.А. Похищение традиции и секулярное пастырство 6. Кошелева Л.А. Интеллигенция как феномен русской культуры Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . target="" > Поделиться РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Закрыть Закрыть 1. Хранение традиции ... Уважаемый Валерий! Лично для меня было интересно увидеть вот эту часть вашей научной работы: " ... Опыт требует актуализации и анализа, в процессе которого необходимо создание концепции сохранения русской диаспоры в Латвии и формирование на ее основе русской культурной автономии. ... " ; Однако в Латвии за 30 лет ее независимости не появилось даже очага культурной автономии. А всё потому, что на высших эшелонах пост перестроечной политической жизни лидеры не видят политической пользы от такого устроения социума. А потому низы, в частности нынешняя РСЛ, ведут народ по пути политического противостояния с государством проживания. |
| Этот вопрос, связанный как раз с указанными выше проблемами расцерковления быта и господством культурного антропоцентризма в образованном обществе, был насущным для русской синодальной традиции и в своем разрешении прошел несколько стадий. На первой – ответа или хотя бы указаний на него искали у вставшей на этот путь примерно на столетие ранее западной традиции, обретая их у таких авторов, как Иоганн Арндт или Франсуа Фенелон. И хотя славянское «Добротолюбие» преподобного Паисия Величковского вышло в свет еще в конце XVIII века, оно не вытеснило собой сочинения и идеи указанных авторов, причем не только в силу ограниченности своего тиража и малой, в общем, известности, но и неразрешенности вопроса о том, как оно может быть приложено к мирской жизни. Следующей важной вехой на этом пути следует назвать русское «Добротолюбие» святителя Феофана Затворника. Последнего иногда упрекают за то, что он практически изъял оттуда учение о высоких мистических состояниях духовной жизни, однако как русский язык, так и в известном смысле «антимистичность» перевода сделали его подлинно доступным для многих, приблизили, адаптировали к миру святоотеческую аскетику, сняв, кстати, те опасения, который высказывал еще преподобный Паисий по поводу возможности искаженного восприятия миром рассчитанного исключительно на монашеский подвиг учения. Наконец, к практическому воплощению святоотеческой практики в жизни мирян приступили уже на рубеже веков и более даже в начинающемся ХХ веке, в том числе и в возглавляемой о. Алексием общине храма святителя Николая в Кленниках на Маросейке. Спасения можно искать в миру, а можно – уйдя из мира. Однако и там, и там главное – жить «премирно», как жили святые, которые «не только в минуты богослужения, но и во все минуты своей жизни приобщались к вечности, к Богу, хотя вместе с тем жили и во времени, хотя бы ничем не отличались от других людей как по своим занятиям, так и по своему внешнему отношению к другим людям – и, тем не менее, “пожили привременно и премирно”» . И хотя Оптинские старцы, например, к этой премирной жизни и стремились приобщить всех приходящих к ним, в том числе и мирян, но «все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было прийти только на несколько дней и даже часов, [для того чтобы] получить благодатный толчок, зарядиться духовно» . Отец Алексий, объяснял о. Сергий, поставил своей задачей устроить мирской монастырь – «говоря так, он указывал, что путь спасения вовсе не для иноков только, что это должно быть достоянием всех» . Две составляющих этого монастыря уже были рассмотрены выше – это богослужение и постоянная связь с духовником. Третья из них – послушание . Всякое дело, будь то семейные или служебные обязанности, делается для вечности, ради Христа, как исполняется всякое послушание в монастыре. Тогда та премирная жизнь, к которой человек приобщается на богослужении, входя в молитву святых, продолжается для него и за пределами храма. |
| В 1926 году многие собирались с батюшкой в Саров, а мы с сестрой не посмели попроситься. Мы говорили друг другу: «На будущий год попросим и нас взять», – а на будущий год там ничего не осталось. Когда, бывало, едем на Маросейку (от нас более часа трамваем), то чувство такое, будто домой едешь: там, в храме, самое-самое родное и дорогое. Лето 1927 года было очень тяжелым (на практике, в Воронежской области на опытной станции, меня полюбил глубоко несчастный юноша; а в октябре он с собой покончил). Одна, глупая и неопытная, я считала себя во всем виноватой. Меня утешали, но батюшка написал: «Не обвиняйте себя во всем, но и не оправдывайте целиком. Построже к себе на будущее время. Это нам с вами урок на всю жизнь». Урок этот, хоть и был памятным, но, увы, мало чему научил. После того около года находилась в каком-то оцепенении чувств; только в храме оживала. Не помню, в какой день это было, батюшка оставил на общем собрании всех сестер (сестра раньше уже бывала, но я не знала). Сейчас смутно помню, о чем он беседовал в тот раз (не о том ли, почему мы особенно чтим на Маросейке нескольких святых – о каждом из них?), но помню, как глубоко чувствовалось, что он – отец, а мы – дети, которых ведет каждого по-своему любящей и сильной рукой. Радостными бывали эти редкие встречи и, казалось, пролетали мгновенно. В нижнем маленьком храме, как в подземелье первых христиан, бывала общая исповедь сестер. Это не противоречило отрицательному отношению отца Сергия к общей исповеди: он нас часто исповедовал, знал каждого и каждую лучше, чем мы сами. А общую исповедь устраивал только под большие праздники, когда всем хотелось причаститься помимо обычных двух раз в месяц, как он благословлял. Со мною же выходило чаще, по грехам моим, – прослушаю общую исповедь внизу, а подойдя к нему, прошу меня наверху отдельно принять. И он принимал. Читать далее Источник: «Друг друга тяготы носите...» : Жизнь и пастырский подвиг священномученика Сергия Мечёва : в 2 кн./сост. А.Ф. Грушина. - Москва : Православный Свято-Тихоновский гуманитарный ун-т, 2012./Кн. 1. Жизнеописание. Воспоминания. – 548 с. ISBN 9785-7429-0424-3. |
|
|
