| Протестантствующее богословие Феофана Прокоповича и его последователей царило не только в академии, но и в семинариях. С ним началось, по замечанию Г. Флоровского, «господство школьно–протестантской схоластики» . В Коломенской семинарии оно было введено Иакинфом Карпинским, в Казанской семинарии, а позднее и в Казанской Академии — Сильвестром Лебединским. В начале 90–х гг. систему Феофана изучали в Полтавской семинарии, по трехтомному изданию Самуила Миславского, а также в Харьковской, где ее внедрил сам Миславский. Ректор же Александро–Невской семинарии Иннокентий в 1797–1798 гг. в своих лекциях по догматике предпочитал протестантского теолога Турретини (Turretini) . Само собой разумеется, что в Московской Академии наряду с учебником Феофилакта Горского в то время, когда там преподавал Платон Левшин, пользовались также и его книгой. В своей истории академии С. К. Смирнов особо подчеркивает обстоятельство, что Платон порвал со схоластической традицией в преподавании: «Его «Христианская богословия», хотя по цели, с которою написана, походит более на катехизические беседы, нежели на систему богословскую, тем не менее была отрадным явлением для школы, поколику способствовала окончательному падению схоластики. У него богословие отказывается от своих старых форм и вместо беспорядочного сбора вопросов, тезисов, доказательств, определений и разделений представляет стройное, удобопонятное для всякого изложение учения откровенного. Новостию было и то, что богословие Платона написано было на русском языке» . Впрочем, начиная с 1802 г. классическим руководством была признана книга ректора Киевской Академии (1803–1804) Иринея Фальковского «Theologiae christianae compendium» [«Христианское богословие в кратком изложении» (лат.)], которая представляла собой сокращенное изложение протестантствующей системы Феофана Прокоповича, что до некоторой степени отодвинуло в тень труд Платона Левшина . Преподавание философии, наиболее важной после богословия дисциплины, в Киевской Академии до 1752 г. строилось в форме схоластического толкования Аристотеля с использованием старых записок Иоасафа Кроковского. Позднее, в инструкции Самуила Миславского от 1764 г., в качестве обязательной основы философских курсов объявлялись уже упомянутые сочинения протестанта Баумайстера, которые, между прочим, в 1777 г. были переизданы и в Москве. Баумайстер был вольфианцем, и киевский генерал–губернатор Глебов верно доносил императрице, что философии «в сей академии обучают по системе вольфиянской». Это направление удержалось в Киеве вплоть до реформы 1808–1814 гг. |
| Указанная противоположность общих оснований во взглядах отечественных богословов на ясность св. Писания отражается и во всех частных пунктах их учения. Доказательства, приводимые в защиту одного из этих оснований, имеют значение возражений против истины другого. Так, места св. Писания 838 , приводимые Самуилом Миславским в доказательство основной мысли о ясности св. Писания, в «Камне веры» 839 являются в качестве возражений против мысли автора о неясности и темноте св. Писания. Поэтому и понимание этих мест у отечественных богословов противоположно одно другому. У одного эти места являются свидетельствующими о всем содержании св. Писания, у другого относятся только к частям его содержания. Таким образом, у Самуила Миславского из этого понимания следует мысль о ясности всего св. Писания; у Стефана Яворского – только некоторых его частей, но не всего состава его содержания. С другой стороны, положительные доказательства «Камня веры» имеют значение возражений в учении последователей Феофана Прокоповича . Так, «Камень веры» указывает в числе доказательств неясности св. Писания: 1) на молитву Давида о просвещении ума для понимания св. Писания ( Пс.108:18 ) 840 , 2) на пример Иисуса Христа, изъяснявшего ученикам св. Писание, 3) на пример евнуха, сознавшегося пред Ап. Филиппом в непонимании св. Писания, 4) на свидетельство Ап. Петра о некоторых трудностях в посланиях Ап. Павла 841 . По мнению Самуила Миславского, все представленные «Камнем веры» доказательства, не достигают совершенно своей цели – обоснования мысли о неясности св. Писания. Такъ, 1) молитва Давида свидетельствует не только о просвещении ума для понимания св. Писания, но и о направлении воли к исполнению божественных заповедей и потому не может служить доказательством неясности св. Писания 842 . 2) Не имеет доказательного значения и приводимый «Камнем веры», пример Иисуса Христа, так как «Христос изъяснял ученикам пророчества св. Писания, показывая исполнение их на Себе; пророчества же изъясняются из самого их осуществления и до него, хотя примрачны (subobscura), но не совершенно темны (non obscurissima); притом, если Христос изъяснял ученикам, а чрез них и нам, трудную часть св. Писания, то отсюда следует, что и св. Писание не темно для ревностно и серьезно его читающих» 843 . |
| 122 Ор. cit. С.К.Смирн.; стр. 205,– П. В. Знаменский («Дух. школы»... стр. 761) в данном случае рядом с Феофилактом называет еще «митр. киевского Самуила Миславского [о нем мы не будем говорить специально, так как его труды непосредственного отношения к нашей науке нф имеют (см. о нем в «Обзоре» арх. черн. Филарета: стр. 375–377, § 75). См. наше 208а) примеч. 123 У нас в руках – издание 1828 г. (Petropoli) – 2-я ч., и 1827 г. – 1-я часть. 124а Впрочем, и в первой по местам обсуждаются предметы, относящиеся к области нравственного богословия: «о состоянии первого человека, о падении»... (articulus IV)..., «о благодати Божией» (artic. V), «о усвоении спасения или о приготовлении человека ко спасению, о вере, возрождении, обращении, о добрых делах» (artic. VI) и т. д. [см. первую часть системы Феофилакта, именно «de credendis»; см. в «Обзоре» арх. черн. Филарета стр. 357–358]. 128 О Макарии Петровиче говорить не будем, так как его труды к нашей науке, о которой у нас идет речь в настоящем очерке, не имеют отношения: он известен, «как толкователь Писания, догматик, проповедник» и пр., но не как моралист (в научном смысле слова). См. о нем, напр., в «Обзоре» арх. черн. Филарета стр. 337, 37. 129 С. К. Смирнова. «Ист. м. сл.-гр.-лат. Акад.»: стр. 292. П.В. Знаменского: «Дух. школы»..., стр. 761. 130 О нем см. у нас выше: примеч. 21-е и текст к нему. 131а Это констатирует, напр., митр. Евгений Болховитинов («Словарь: писателей росс. духовного чина». Спб. 1818 г.; см. о Феофилакт Горск.) и совершенно верно. Миллер известен тем, что он закончил предпринятый Мозгеймом труд: «Sittenlehre der h. Schrift» (о нем у нас будет речь ниже) (Мозгейму принадлежат книги: 1–5, а Миллеру 6–9), а затем и – как автор «Einleitung in die theolog. Moral» (1772) и «Lehrbuch’a» (1773... 1783...) всей христианской морали для общего употребления, где выставляется принцип: постоянно согласуйся с волею и намерениями Божьими..,, споспешествуй своему, неразрывно с общим счастием связанному, благу только такими средствами, которые тебе и всем людям предписал Сам Бог» (Gass: op. cit. «Zweiten Bandes Zweite Abtheilung», Berl. 1887, S.,70. – Wuttke op. c. S. 258. Luthardt " a op. cit. в 45 примеч. S. 397. 400. 406 и др.; напр., Schmid " a «Christliche Sittenlehre», Stuttgart, 1861, S. 99, 100). Да и удивительно было бы, если б такой человек, как Феофилакт Горский, был не знаком с Миллером-Мозгеймом! Феофилакт «читал» лекции, как сказано выше, «с 1769 до 1774 г.», а отпечатал свой курс «в 1784 г.» Мозгейм издал 5 книг в «1735–1752 г.г.», а Миллер окончил это издание (6–9 кн.) в «1762–1770 гг.», а другие свои сочинения выпустил в «1772 г.» и «1773 г.» (см. выше и у Gass’a 1. cit.). Естественно, что Феофилакт особенно интересовался своим современником, тем более, что последний, как мы видели, проповедывал весьма симпатичный принцип. |
| 1875). В 1890 г. ценную коллекцию рукописей, гравюр и книг (700 единиц) подарил мон-рю ктитор Соломка. Сначала б-ка и архив хранились на хорах Михайловской ц. (во время пожара в 1760 были вынесены из горящего храма), впосл.- в закрытой Данииловской ц. на колокольне. В 1902-1904 гг. для архива и б-ки построили специальное здание. На 1-м этаже разместили центр пневматического отопления и церковную лавку, а 2-й этаж заняли б-ка и архив. Резные шкафы для книг и документов изготовил послушник Г. Кишев. В 20-х гг. XX в. архив и б-ку конфисковали и передали во Всенародную б-ку Украины. К 2013 г. архив хранится в ЦГИАК (Ф. 130. Оп. 1-3), рукописное собрание - в НБУВ ИР. В здании бывш. б-ки и архива К. В. м. устроен ресторан. Некрополь В древности погребения совершались и в Михайловском соборе, и в специальных пристройках к нему. Но лишь с XVIII в. документы подробно фиксируют имена погребенных лиц и места их захоронения. В 1706 г. в специальном склепе Георгиевского (в то время новопостроенного Михайловского) собора был погребен ктитор Миклашевский (в 2010 трудами одного из наследников Миклашевских склеп отреставрирован и останки положены в новую раку). В 1754 г. здесь был погребен поэт и богослов архим. Сильвестр (Ляскоронский). В кон. XVIII в. монастырское священноначалие уведомило митр. Самуила (Миславского) , что на территории К. В. м. исчерпаны места для погребения, испрашивая разрешение на вторичные захоронения. В 1788 г. на горе рядом с К. В. м. было открыто новое кладбище для погребения братии. В посл. трети XIX в. был составлен перечень погребенных известных лиц (105 имен) и скопированы надписи с надгробий. Перечень могил 1910 г. включал 310 имен. В 1919 г. архитекторы Н. Н. Ильин и В. И. Лесючевский обследовали памятники, зарисовали их и скопировали надписи (все 3 списка опубл.: Ульяновский. 2009. С. 549-591). В 20-х гг. XX в. большинство памятников со скульптурами, из драгоценных металлов и мрамора были украдены или разбиты, кресты повалены. После 20-х гг. здесь уже никого не погребали. Только в 1943 г. были похоронены в 2 братских могилах освободители Киева, останки к-рых впосл. перенесли в Парк Славы. На территории К. В. м. сохранились немногочисленные надгробия, в т. ч. над погребением известных меценатов и основателей киевских музеев Б. И. Ханенко (1844 (1849?) - 1917) и В. Н. Ханенко (1848-1922), педагога К. Д. Ушинского (1824-1870) и др. |
| 311 Статистические данные показывают, что лишь около описываемого нами времени число учащихся духовного звания стало в ней немного превышать число разночинцев. Это было исполнением намерений правительства, желавшего обособить духовное сословие, как сословие, преградив с этою целью доступ в духовные школы светским лицам. Первым проводником этих идей правительства по отношению к Киевской Академии нужно признать предшественника митрополита Иерофея, митрополита Самуила Миславского. Он первый задался целью – сделать Киевскую Академию специально духовно-воспитательным или сословным заведением и достиг в своем стремлении значительных результатов. 312 Митрополит Иерофей, отвечая потребности времени и разделяя взгляд своего знаменитого предшественника, – также желал видеть в Киевской Академии прежде всего рассадник кандидатов на священно и церковно-служительские должности. Заботясь с этою целью об увеличении в ней контингента учащихся духовного звания, он достиг еще более значительных результатов, чем митрополит Самуил. Самый ранний, сохранившийся до нашего времени, приказ относительно Академии издан митрополитом 12 августа 1796 года. В силу этого приказа, направленного против несвоевременной явки учеников после летних вакаций, священно-церковно-служители обязывались представлять своих детей в Академию непременно «первых чисел сентября и отнюдь не позже на число 10-е», под опасением, в противном случае, «запрещения священнослужения. 313 Но, не взирая на такие грозные предостережения, родители продолжали уклоняться от аккуратной высылки учащихся детей к назначенному сроку. Особенно ревностно старались они изыскивать всевозможные меры к тому, чтобы удержать при себе старших сыновей, – ближайших наследников своих мест. С этою целью они намеренно поручали им еще с раннего детства какие-либо церковные должности, постепенно приучая тем прихожан смотреть на них, как на будущих своих преемников. Не имея возможности взять таких наследников из Академии без всякой причины, мнимо заботливые родители прибегали нередко к довольно неблаговидным средствам. |
| 379 Посылая 2-е изд. И. М. Снегиреву , Евгений 8 апр. 1831 г. писал ему, что 1-е изд. «Описания» в количестве «1200 экземляров распродано в 3 года». (Старина русской земли, т. 1, кн. 1, Спб. 1871 г.). Первого издания мы не имели под руками и пользовались одним вторым. 382 Рукопись лаврской библиотеки, 194, л. 1–42 in qu. Подчеркнутые нами слова писаны рукою Евгения. 383 Оно появилось в 1791 г. и было переиздано в 1795, 1805 и 1817 г. г. Последние два издания – дополненные. Литературное киевское предание и Закревский (Опис. Киева, 1868, т. 1., стр. 282 и др.) приписывают настоящее «Описание» перу м. киевского Самуила Миславского (1796 г.), но пр. Евгений, говоря об его авторстве в своем «Словаре писателей духовного чина» (т. 11, стр. 196–199), ничего не упоминает о принадлежности ему этой книжки. 384 Ср. напр. л. 15 об.–16 и стр. 19–11, л. 18 об.–22 и стр. 12–13, л. 23–24 об. и стр. 14, л. 39–34 и стр. 134 и пр. Страницы «Кр. описания» цитуются и впредь будут цитоваться по изд. 1817 г. 386 На заглавном листе сделана помета рукою Евгения. «Записано в каталоге Киевопечерской библиотеки». Пред этим чьею-то другою рукою отмечена дата – «1832 г. февр. 17» –, указывающая надо полагать, на время поступления книги в библиотеку. Составитель каталога на каком-то осповании заметил, что это рукопись XVIII ст. Между тем письмо здесь новейшее и мы полагаем, что она ничто иное, как копия, сделанная по поручению Евгения, с Румянцевского экземпляра, о котором речь впереди. 388 Описание рукописей церковно-археологического музея при Киевской духовной академии, Киев, 1878 г., вып. 1, стр. 189. 389 Чтобы убедить читателей в одинаковости лаврского и академического экземпляров грамот, которые почему-либо не могут видеть их лично, для примера укажем на 1, 10 и 24 «Прибавления» к Евгениевскому «Описанию Киево-Печерской лавры», которым в лаврском экземпляре соответствуют листы 92–103, 16 об.–19 и 48 об.–64, а в академическом 91–102, 16 об. и д. 48 и д. (первая половина «книги»). 393 книга 2 и 3. По реэстру самой Коллегии 5, 31, 22, 51 и 61 – в книге второй; и 22 и 51 – в третьей книге. |
| 3) По поводу примера евнуха Самуил Миславский выражает мысль, что факт непонимания св. Писания одним каким-либо лицем и притом некоторых только мест св. Писания не служит доказательством его неясности 844 . 4) По мнению Самуила Миславского, трудность понимания некоторых мест св. Писания в послании Ап. Павла не свидетельствует о неясности св. Писания, так как она обусловливается не самим св. Писанием, а свойством самых предметов, о которых здесь говорится 845 . Сравнение взгляда «Камня веры» и отечественного богословия направления Феофана Прокоповича на св. предание приводит нас к тому же выводу, который сделан нами и по отношению к их учению об оправдании человека: и здесь оба учения относятся между собою как антикатолическое и антипротестантское, которые опровергают друг друга. Как мы видели в своем месте, «Камень веры» неумеренно поднял авторитет св. предания пред св. Писанием. Воззрение Феофана Прокоповича , напротив, возвысило значение св. Писания в ущерб важности св. предания. Справедливо выводя все содержание догматического учения церкви из содержания св. Писания, богословы этого направления отняли у св. предания всякое значение по отношению к св. Писанию. Но если нельзя вполне согласиться с учением «Камня веры», то должно вполне разделять его взгляд на св. предание, как на истолкователя св. Писания. Между тем, богословы направления Феофана Прокоповича отказали св. преданию и в последнем значении. С точки зрения своего главнейшего принципа св. Писания они пришли к выводу, что лучшим толкователем св. Писания служит само же св. Писание. Но этим положением дается простор субъективному отношению к св. Писанию и открывается путь к протестантской тенденции личного толкования св. Писания. Поэтому, все возражения «Камня веры» против личного, человеческого понимания св. Писания имеют всю свою силу против учения о св. предании богословов направления Феофана Прокоповича. Итак, учение «Камня веры» и Феофана Прокоповича о двух главнейших догматах христианства относятся друг с другу как два противоположные мировоззрения – как католичествующее ( Стефана Яворского) и протестанствующее ( Феофана Прокоповича) . III. Догмат «Камня веры» о св. мощах и Apologia reliquiarum partum nostrorum Kiowiensium Феофана Прокоповича |
| 4)... Из Геттингенских стипендиатов только один был определен в духовно-школьную должность. Это был Дамаскин Семенов-Руднев, впоследствии епископ Нижегородский и член Российской Академии. В Геттингене, будучи там в должности инспектора при младших студентах, он учился не богословию, но филологии и истории, переводил Нестора по-немецки. Впрочем, слушал богословские лекции и даже издал Феофанов трактат «Об исхождении Святого Духа» с дополнениями и приложениями (1772). По возвращении он принял монашество, был профессором и ректором Московской Академии. Даже по Екатерининским временам это был «либеральный» архиерей, воспитавшийся в началах вольфианской философии и естественного права. Поговаривали, что митр. Гавриил «внушил ему оставить все германския бредни, толпившияся в его голове, а приняться лучше за исполнение обетов иночества..». Из учившихся в Лейдене один, Вениамин Багрянский, был впоследствии епископом Иркутским (†1814)... Приблизительно в те же годы подымался вопрос о преобразовании Киевской Академии в Университет с изгнанием монахов и подчинением светским властям на общем основании (мысль Разумовского, Румянцева, пожелания Киевского и Стародубского шляхетства в Комиссии 1766–1767 г.г.) или об открытии новых факультетов (предположения Киевского генерал-губернатора Глебова в 1766 г.). Академия осталась по-старому, но преподавание в ней светских предметов и новых языков, «для общежития необходимых», было в ближайшее время усилено (впрочем, французский язык преподавался уже с 1753-го г.). Очень характерно, что в управлении митр. Самуила Миславского (ученого издателя и продолжателя Феофана, 1731–1796), кандидатов в учительские должности посылали доучиваться в Виленском Университете или в Слуцк, в тамошний протестантский конвент (впрочем, и в Московский университет)... Духовно-школьная реформа 1798-го года тоже не затронула начал школы. Были возведены в достоинство «Академий» семинарии в Петербурге и Казани, с некоторым расширением и восполнением преподавания, – были открыты новые семинарии, – в программах еще раз кое-что было обновлено. |
| 4)… . Из Геттингенских стипендиатов только один был определен в духовно-школьную должность. Это был Дамаскин Семенов-Руднев, впоследствии епископ Нижегородский и член Российской Академии. В Геттингене, будучи там в должности инспектора при младших студентах, он учился не богословию, но филологии и истории, переводил Нестора по-немецки. Впрочем, слушал богословские лекции и даже издал Феофанов трактат «Об исхождении Святого Духа» с дополнениями и приложениями (1772). По возвращении он принял монашество, был профессором и ректором Московской Академии. Даже по Екатерининским временам это был «либеральный» архиерей, воспитавшийся в началах вольфианской философии и естественного права. Поговаривали, что митр. Гавриил «внушил ему оставить все германския бредни, толпившияся в его голове, а приняться лучше за исполнение обетов иночества…» Из учившихся в Лейдене один, Вениамин Багрянский, был впоследствии епископом Иркутским († 1814)… Приблизительно в те же годы подымался вопрос о преобразовании Киевской Академии в Университет с изгнанием монахов и подчинением светским властям на общем основании (мысль Разумовского, Румянцева, пожелания Киевского и Стародубского шляхетства в Комиссии 1766–1767 г.г.) или об открытии новых факультетов (предположения Киевского генерал-губернатора Глебова в 1766 г.). Академия осталась по-старому, но преподавание в ней светских предметов и новых языков, «для общежития необходимых», было в ближайшее время усилено (впрочем, французский язык преподавался уже с 1753-го г.). Очень характерно, что в управлении митр. Самуила Миславского (ученого издателя и продолжателя Феофана, 1731–1796), кандидатов в учительские должности посылали доучиваться в Виленском Университете или в Слуцк, в тамошний протестантский конвент (впрочем, и в Московский университет)… Духовно-школьная реформа 1798-го года тоже не затронула начал школы. Были возведены в достоинство «Академий» семинарии в Петербурге и Казани, с некоторым расширением и восполнением преподавания, — были открыты новые семинарии, — в программах еще раз кое-что было обновлено. |
| 7-го числа писал я в Петербург Директору Императорской Публичной Библиотеки, Афанасию Феодоровичу Бычкову: «Давно не имел я случая писать к Вашему Высокопревосходительству, и вот теперь представился к этому благовидный повод. Бывши в последний раз, в минувшем сентябре, в Москве, я приобрел до 70 писем разных духовных особ прошедшего столетия к преосвященному Арсению Верещагину, архиепископу Ростовско-Ярославскому. Между ними есть письма митрополитов: Гавриила 757 (Петрова), Самуила Миславского, 758 Платона, 759 Серапиона, 760 многих известных архиепископов и некоторых архимандритов. Письма эти я приготовляю к печати со своими примечаниями. – В предисловии к ним, разумеется, надобно изложить хотя краткие сведения об Архиепископе Арсении. Почти всё, что о нём известно в печати, у меня имеется под руками. Но сверх печатных источников я имею у себя рукописный Дневник преосвященного Арсения за два последних года его жизни. Между тем, на этих днях я получил из Ростова —309— от А.А. Титова сведение, что подобный дневник Арсения за предыдущие годы его жизни хранится в Императорской Публичной Библиотеке. Как-бы мне хотелось взглянуть на него и воспользоваться им для биографии преосвященного Арсения. Достопочтеннейший Афанасий Феодорович! не найдете ли возможным удовлетворить моему, столь естественному и простительному, любопытству? Но, если по вашим законам, это невозможно, то нельзя ли, по крайней мере, сообщить мне сведение, за какие именно годы и какого содержания этот дневник. Препровождаю при сем к Вашему Высокопревосходительству, не без зазрения, впрочем, совести, книгу, содержание которой составляет повествование о моей собственной личности. Благоволите принять её благосклонно. А от Вас я желал-бы получить, если есть у Вас лишний экземпляр, второе издание писем митрополита Филарета к разным лицам, напечатанных Вами в первый раз в прошедшем году». В ответ на это письмо Афанасий Феодорович отвечал от 12-го числа: «Считаю долгом принести Вашему Высокопреосвященству искреннюю признательность за ваше благосклонное ко мне внимание и присылку экземпляра описания празднования юбилея 50-летнего достохвального вашего служения православной Церкви и науке. |
|
|
