| 28 (15) апреля 1993 г. 2. Другой крестик В ночь на 14 апреля 2006 года я видел необыкновенно яркий сон, оставшийся в памяти во всех деталях, что в моей жизни бывает весьма редко... Вижу себя среди близких и дорогих мне людей: дяди Ромы (Романа Владимировича Ольдекопа), дяди Володи (Владимира Дмитриевича Коншина) и протоиерея Алексия Остапова – моего однокурсника по Московской Духовной Академии. Все они почили о Господе ещё в семидесятые годы прошлого столетия. Были там и ещё люди с приятными приветливыми лицами, но мне незнакомые... Речь идёт на духовные темы. Я радуюсь, что нахожусь в таком добром обществе. Но вдруг мы в чём-то разошлись, и дядя Володя советует мне уйти. Я смущён таким предложением, но увидел, что дядя Рома по-отцовски улыбается и говорит: «Скоро вернёшься к нам», оставляю их и... просыпаюсь... Далее происходит совсем необычное. Еду утром в Духовную Академию читать лекции. Захожу в гостиницу Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в номер, где я обычно останавливаюсь. Ставлю на стул дорожную сумку и слышу: что-то упало на пол. Так как падать было нечему, я решил, что вырвалась пуговица, но смотрю – все пуговицы на месте. Думаю, всё-таки надо посмотреть на пол – ведь падение было! Опускаю глаза и вижу на полу маленький чистенький деревянный крестик, на котором выведен чёрной линией чёткий восьмиконечный крест. Такой крестик обычно кладут во гроб... Я осторожно, с благоговением взял крестик в руки, поцеловал его и приложил ко лбу. А по спине, чувствую, побежали мурашки... Откуда он взялся – остаётся для меня тайной!... Придя в профессорскую, где предлагается всем преподавателям, читающим лекции, чай, я рассказал о сне и об обретении крестика. Выслушали меня со вниманием и молчанием... Молчание продолжалось несколько секунд и по окончании всего рассказа. Крестик я привёз домой, показал жене и поставил вместе со святыми иконами... А сегодня – 22 апреля – в Пасхальную ночь хотел было до начала Богослужения вздремнуть, но так как из этого хотения ничего не получилось, я встал и за тем же столом, под которым нашёл крестик, написал это... |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| С Бортко мы по разному слышим молчание романа. В романе нет даже упоминания о Боге. Для Владимира Владимировича это повод к полному забвению религиозной тематики при чтении этой книги. Для меня же Бог именно Своим отсутствием становится важнейшим персонажем: только в Москву, которая забыла о Боге, отреклась от Него и взорвала Храм Христа, и мог заявиться «знатный иностранец». – Почему Вы так хотели, чтобы режиссер, и творческая группа познакомились с вашей книгой? – Главное, что я хотел бы донести до труппы, которая работает над фильмом: эта книга – большой фельетон, в котором нет положительного героя (и в этом она сродни «Ревизору»). Не надо идеализировать никого – ни Иешуа, ни Мастера, ни Маргариту, ни профессора Понырева. Не в том смысле, что это не идеал с точки зрения моей или какого-то иного читателя. Важнее то, что Булгаков сам вносит занижающие черты в эти образы. Именно по стилистическим нюансам, которые всецело во власти самого автора, становится понятно, что отношение Булгакова к этим персонажам далеко не возвышенное. То у него Иешуа «шмыгнет носом», то Маргарита «улыбнется, оскалив зубы». Вы можете себе представить, чтобы у Льва Толстого Наташа Ростова «оскалила зубы»? С профессиональной же точки зрения меня особо возмущает идеализация Ивана Бездомного, ставшего в конце «профессором». Но – где? И как? Профессорствует он в «Институте философии и истории». Значит, он или философ или историк. Так отчего же школьные учебники столь категорично утверждают, что Иванушка – именно историк, «обретший свою Родину»? Я по светскому образованию философ, причем даже скажу, советский философ, поэтому, когда я вижу сочетание «Институт философии и истории», я обращаю внимание на слово философия, а не слово история. Я убежден, что Бездомный, к сожалению, стал моим официальным коллегой, то есть он философ, а не историк. Почему я так говорю? Потому что за те 7 лет, которые прошли от встречи на Патриарших прудах до эпилога, из неграмотного рабкора, ничего не знающего ни о Канте, ни о Филоне Александрийском, стать профессором истории невозможно ни при каком режиме. Даже в сталинские годы. Да, тогда громили целые исторические школы, но профессионализм профессоров все же сохранялся. А вот философии в стране в те годы не было. Была идеологическая обслуга партии. И в этой лакейской вполне могли быть такие чудесные карьеры. Как пример можно вспомнить Марка Борисовича Митина, которого Сталин объявил академиком, минуя всякие формальности вроде защиты докторской диссертации (коллеги этого академика величали «Мрак Борисович»). Кто лучше обслуживал правящую элиту, тому давали и звание и жилье (свои метры получает и Иванушка). Так что, я боюсь, что Иванушка стал отличником политучебы и ударником политпромывки мозгов, и поэтому видеть в нем персонажа, положительного в глазах Булгакова – значит приписывать Булгакову нечто весьма анти-булгаковское. |
| Роман Владимирович 26 июля 2012, 10:41 В Священном писаниии сказано: " Вера от слышания, а слышание от Слова Божьего " . Поэтому, препятствовать русскому человеку слышать Слово Божье на понятном ему русском языке, в то время как страна утопает в грехах и пороках,это есть преступление перед своим народом ! Вадим 14 июля 2012, 21:14 Само предложение об осовременивании языка богослужения настораживает. Якобы " чтоб было понятно " невоцерковленным. Не верю, что это их сподвигнет, ибо: подвиг - это и труд научить себя понимать язык Церкви Православной, а потом - и любить его, и внимать с упоением. Мотив " чтоб понятней " за собой повлечет " чтоб проще " , чтоб комфортней, удобней, без особых усилий - то, что наблюдается в католицизме со всеми его последующими течениями и ответвлениями. Ближе к человеку - дальше от Бога. Господи Боже, храни веру православную! Виталий 10 июля 2012, 23:27 А вот я живу в зап.Украине недалеко от Почаевской Лавры.у нас, хочу сказать,есь с чем сравнивать.Есть православная униатская,филаретовская, автокефальная,есть котолики как в Белорусии...Посему что я хочу сказать, читая коментарии...смена языка это фактически другая церьковь...там сам дух витает в воздухе как бы другой...Это как говорил великий Достоевский о Масловой со своего знаменитого романа...все тоже самое но ход не тот...Православные не делайте этого... Татьяна 10 июля 2012, 14:40 Удивительно много комментариев по данной теме. Мне показалось, большинство ПРОТИВ модернизаций в Церкви. И я к ним присоединяюсь. Стоит сделать шаг - и лавину будет не остановить. См. историю Католической Церкви. За которой последовало протестанство, а на данный момент откровенный содомизм. Я не претендую на особые знания, но я просто реалист, и смотрю на ОПЫТ. Знаю судьбу архимандрита Зинона - знаменитого иконописца. Он тоже был за ведение служб на русском языке. Закончилось это все печально - причащением вместе с католическим священником. Лично для меня - экуменизм - ЗЛО, в том смысле что это соблазн. И поддаться ему может любой человек, как нет человека без греха. |
| В характере А. В. Карташова, в его внутренней биографии было что-то от характера и биографии Пришвина, и вместе с тем в его лице как будто соединились пришвинский двойник и антагонист: «Он дикарь (…) он говорил, что был убежденным аскетом, до небоненавистничества, а теперь у него многое меняется (…) влюбленность откроет для него сразу все, до чего без нее годами не дойти ему (…) в связи с его „девственностью“ (он сказал мне о ней как-то у камина, после обеда), и с девственностью теперь, по его словам, не аскетическою, а примиряющею плоть и красу мира (…) в К. было что-то робкое, значительное и таинственное (…) К. был робок, странен, мертвен (…) странный, юный культурностью, полуживой человек, полупонимающий, задерганный воспитанием, тянущийся к культуре, ее не постигающий и – до конца не верующий (…) говорит, что не может более причащаться в Церкви, и умоляет меня и Дмитрия Сергеевича совершить с ним в Великий Четверг вечерю любви (…)». Роман Карташова с Зинаидой Николаевной кончился ничем, точнее говоря, в решающую минуту, в минуту объяснения (как странно это перекликается с романом М. М. Пришвина и В. П. Измалковой, который примерно в эти же годы происходил в Париже) Антон Владимирович повел себя нерешительно. «Взяв его за голову, я поцеловала дрожащие, детские – и, может быть, недетские – губы. Он испугался, вскочил, потом упал вниз и обнял мои колени. И сказал вдруг три Слова, поразившие меня, которых я не ждала и которые были удивительны в тот момент по красоте, по неуловимой согласности с чем-то желанным и незабываемым. Он сказал: – Помолитесь за меня. И повторял: – Помолитесь, помолитесь: я боюсь. Я вас люблю. Я боюсь, когда счастье такое большое. Я наклонилась и еще раз поцеловала его, и потом еще. А потом я ушла, после каких-то недолгих речей, которых не помню, но в них не было теней». Однако, хотя Карташов и не схватил свою Хуа-лу за копытце, с семейством Гиппиус интимные отношения будущего министра Временного правительства не прервались: в нем вспыхнула любовь к Татьяне Николаевне, которая была своей сестре очень духовно близка и держала ее в курсе нового романа. |
| Это «наваждение» на российскую власть как некое историческое проклятие замечает и автор романа: «Уже стало правилом, что наш замечательный, наивный народ в очередной раз в кого-то влюблялся, поддерживал, возвеличивал и вновь ошибался». Что принесло нам в новом XXI веке, на рубеже тысячелетий воцарение во власти Владимира Владимировича Путина? За эти 22 года он выполнил договор с Ельциным при передаче власти: не стал политически развенчивать его, обеспечил процветание «ельциновской семьи» в новых условиях, закрыл глаза на вредоносное существование Ельцин-Центра в Екатеринбурге. Сохранил существующий капиталистический «либерально-демократический» строй и частную собственность, и не сократил ужасающий разрыв между бедностью и богатством в России. Хотя немало сделал для финансовой поддержки семей и обездоленной части населения со стороны государства. Поэтому верен, скорее всего, вывод философа и геополитика Александра Дугина о том, что президент России до сих пор балансирует между либералами во власти и оппозиционной «русской партией» патриотически настроенных людей нашей страны. Хотя Путин и покончил с политическим гнётом олигархической «семибанкирщины», избавился, как Сталин от Троцкого, от суетливого Березовского и медиамагната Гусинского, отправил на нары Ходорковского. Чубайс покинул Россию сам. После своей знаменитой мюнхенской речи в 2007 году — манифеста возрождения самостоятельности России и открытого вызова Западу понемногу начал поднимать её с колен в политическом, военном и национально-идеологическом отношениях. А с 24 февраля был вынужден начать прямую вооружённую борьбу с осатаневшим Западом на Украине — этом военном полигоне НАТО, где Россия борется с «АнтиРоссией», где русские убивают русских... Вновь с нами мука и сладость гоголевских вопросов к самим себе и к Богу: «Эх, Русь, птица-тройка», «куда же несёшься ты, дай ответ»? «Что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?», которые несут, закусив удила, разметнувшуюся на полсвета Русь сквозь тысячелетия и преграды. Дадут ли нынче «этому наводящему ужас движению... дорогу другие народы и государства»?.. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Зачем же придумывать некий параллельный мир, чтобы выразить еще что-то, что нельзя выразить, описывая человека и Мир, который создан Богом? Да и опасно конструировать какой-то параллельный мир. Ведь писатель тогда не просто запечатлевает и воспевает во всей ее неизведанной глубине и бесконечном совершенстве красоту Божьего мира, а сам начинает подменять Творца И тут уже недолго уподобиться тому, кого мы называем Врагом человеческим. Особенно опасно это было в советской действительности, где старательно изымалось все православное, где целенаправленно искажались духовные значения. И, конечно герои Ефремова - красивые, «ненасытные», как он говорил сам, «в подвиге» люди были не просто воплощением советской идеологии, но несли на себе еще и неизбежную печать богоборчества. Многие критики отмечали, что и Дар Ветер, и Веда Конг, и многие другие герои Ефремова, это не совсем и люди, а как бы полубоги. Или - это уже я добавляю от себя - полудьяволы, что впрочем, конечно же, одно и то же. И, конечно, хотя я и не понимал тогда этого так отчетливо, как сейчас, но раздражала настойчивая попытка заменить православие и Евангелие некоей иной высшей мудростью, носители которой скрыты в горных высях Тибета и являются только посвященным. При этом, безусловно, что, как и в науке, в литературе Иван Антонович Ефремов был удивительно талантлив и совершенно самостоятелен. Я бы сказал, что он был удивительно советским писателем-фантастом, каким, наверное, только и может быть русский человек. Требовалась огромная писательская смелость, чтобы после «Туманности Андромеды» создать «Час Быка», роман не только о социальной и экологической, но и нравственной катастрофе. И так убедительна исходящая от романа чернота, что возникало ощущение, будто происходит это не на мрачной планете Торманс, а в душе самого автора. Разумеется, это субъективное ощущение. А вот материализация черноты в жизни самого Ивана Антоновича - явление совершенно объективное. Как известно, роман «Час быка», выход которого совпал со столетием со дня рождения В.И.Ленина, превращенном в совершенно невероятный шабаш советской афициозной идеологии, заинтересовал самого председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова. В результате, за клевету на советскую действительность «под видом критики общественного строя на фантастической планете Торманс» роман, по сути, был запрещен. |
| С сер. 30-х гг. XIII в. М. В. активно включился в борьбу за Киевское княжество. Союзниками М. В. стали смоленский кн. Изяслав Мстиславич и половцы. В 1234 г. им не удалось захватить Киев, т. к. серьезную военную помощь кн. Владимиру Рюриковичу оказал владимиро-волынский кн. Даниил Романович . В кон. 1234 - нач. 1235 г. владения М. В. в черниговском Посожье, окрестности и посад Чернигова были разорены войсками союзников, к к-рым примкнул двоюродный брат М. В.- Мстислав Глебович. Заключив с ними мир и дождавшись роспуска княжеских дружин, в 1235 г. при помощи половцев М. В. вероломно разгромил войска коалиции рус. князей и захватил Киев, где на княжение сел его союзник кн. Изяслав Мстиславич. Войска М. В. отправились в Юго-Вост. Русь, при поддержке местного боярства и духовенства он захватил власть в Галицком княжестве. В 1235/36 г. войска М. В. неудачно штурмовали Кременец, в к-ром правил кн. Изяслав Владимирович. Несмотря на потерю контроля над Киевом, где в 1236 г. на княжение заступил кн. Ярослав Всеволодович, в 1235-1238 гг. М. В. прочно удерживал власть в Галицкой земле, продолжая борьбу за др. княжеские столы против князей Даниила и его младшего брата Василько Романовича. Однако ему пришлось уступить Черниговское княжество кн. Мстиславу Глебовичу, к-рый осенью 1239 г. безуспешно пытался спасти Чернигов от осаждавших его монг. войск. Воспользовавшись отъездом кн. Ярослава Всеволодовича из Киева в Новгород из-за нашествия монгольских войск Батыя, весной 1238 г. М. В. вновь захватил власть в Киевской земле, а в Галиче посадил своего сына кн. Ростислава Михайловича. Затем Галич был занят кн. Даниилом Романовичем. В 1239 г. в Киев на двор М. В. от монг. царевича Мунке, двоюродного брата Батыя, прибыли послы, к-рые хотели заключить с ним мир. Однако по приказу М. В. монг. дипломаты были убиты. После падения Чернигова М. В. выехал за помощью в Венгрию. В 1239 г. подчинявшийся М. В. Каменец был захвачен войсками кн. Ярослава Всеволодовича, к-рый забрал княжескую казну и пленил жену М. В. (дочь галицкого кн. Романа Мстиславича) и мн. бояр. Они были отпущены из плена лишь по ходатайству кн. Даниила Романовича, стремившегося примириться с М. В. ввиду угрозы монг. нашествия. |
| А бабушка его просто любила всегда, переживала, плакала, убеждала, просила, и снова любила. Прощала, конечно. Да и как не простить, ведь как только узнавала о новом романе на стороне, роман-то сразу и прекращался. Потому что дед никогда бы не пожертвовал семьей ради увлечений. Говорят, творческому человеку невозможно не увлекаться. Море ощущений подпитывает рукописную вязь будущего романа. Все Пушкина в школе изучали, все помним… Ведь только в ранней юности кажется, что все романтические метаморфозы чувств заканчиваются свадьбой. В процессе совсем непростой жизни мы постепенно осознаем, что наука «любить» обретается именно в семье, так же, как и наука «терпеть», «прощать» и «понимать». Это и есть грани другого таланта, таланта домашнего бытия, таланта сосуществования, наконец. Моя бабушка Мария им обладала сполна. И смелости в решении этих проблем ей тоже было не занимать. Соперницы были разными, порой даже устрашающе решительными: помню, как в семье рассказывали жуткую историю: еще во времена, когда все жили в Алексине под Москвой, три дня вокруг частного небольшого дома ходила женщина в черном, на руке на черной нитке увесистый пузырек с ядом: хотела отравить счастливицу, что носила гордое имя жены офицера! Вот такие страсти. Когда бабушка в начале 80-х слегла, не было более внимательной «сиделки», чем наш «диди» — так мы его называли, многочисленные внуки и внучатые племянники, в общем, «мелочь». А все потому, что никогда наш Иван Владимирович не был стариком. И в 75 мог шагать впереди всех, не задыхаясь и не останавливаясь передохнуть. Его как-то непостижимо хватало для каждого. Помогал: родственникам (достать, например, приличное пропитание — года были пусто-голодные, советский союз заканчивался, а СНГ еще не начинался), коллегам по работе (молодые писатели всегда и все просили, а потом за спиной пинали и пачкали), да и мы, малышня, были не в обиде: нам и сказки писал, и стихи посвящал, и время для бесед уделял. Я росла без отца, дед для меня был всем. Он умел быть этим всем. С ним было радостно и светло. Он не был чужим, чьим-то, он был только моим. Так же, впрочем, как и для мамы – самым родным, ближе всех. Она, будучи школьницей, доверяла ему все свои тайны, советовалась. Самые теплые ее воспоминания: это бор в Алексине, лесная солнечная дорожка, 7-летняя девочка на отцовских плечах – высоко, уютно, маленьких человечек чувствует себя защищенным и в тоже время парит над землей. Видно далеко, интересно все… |
|
|
