| Поэтому они попадают в печать, а противоположные не попадают, хотя бы их было несравнимо больше, Отсюда может получиться – и на практике получается постоянно – ложное, одностороннее представление о положении дел и ложные обобщения: для «поправок» (91 надо хотя бы читать противоположные газеты и т.д., и т.д. Когда такое просеивание фактов совершается сознательно , т.е. обращается в уловку, оно называется подтасовкой фактов . Подтасовка фактов и ложные обобщения – одни из самых обычных орудий софиста. 3 . Затем очень обычен софизм «подмена понятий» . Дело в том, что в каждом доказательстве или в разных доводах, или в доводе и тезисе, всегда повторяется какое-нибудь одно и то же понятие самое меньшее – два раза. Без этого не было бы логической связи. Напр., дано доказательство: «все люди смертны, святые – люди , значит, святые смертны ». Здесь в обоих доводах встречается одно и то же понятие: люди . В первом доводе и в тезисе одно и то же понятие: смертны . Во втором доводе и тезисе – одно и то же понятие: святые . На этом тождестве понятий основывается вся логическая связь в данном доказательстве. Попробуйте заменить в одном из доводов понятие «люди» другим понятием, напр., «духи» или в тезисе поставить вместо понятия «святые» другое понятие, напр., «епископы». Логической связи не будет. 4 . Вот за этим-то тождеством понятий, встречающихся в различных местах доказательства, и надо следить особенно зорко. Иначе получится ошибка – подмена понятия или, как часто говорится, «подмена термина» в доказательстве. Впасть в нее очень нетрудно, особенно благодаря неточности нашей обычной речи. Одно и то же понятие сплошь и рядом выражают разными словами. Поэтому, иногда нелегко сразу сообразить, точно ли пред нами одно понятие в разных словах, а не два разных понятия. Еще более предательская особенность речи та, что одно и то же слово обозначает часто несколько разных понятий . Об этом мы уже говорили выше. Тут иногда и сам не остережешься и в одном месте доказательства употребишь слово в одном смысле, а в другом месте – придашь иной смысл. |
| Не годится старый муж для молодой жены. Анакреон пишет: Я буду воспевать Амура, юное дитя, Коего кудри увенчаны гирляндами цветов. Амур тиранит и богов; а людей только он и укрощает. А Эврипид пишет: Любовь покоряет себе не только мужчин и женщин; Она воспаряет и в небеса, нарушает спокойствие богов; Она царствует в глубинах даже и морей. Но опасаясь, чтобы желание доказать, как Эллинские писатели, по своей склонности к заимствованиям, налагали руки на мысли и истины, им вовсе и не принадлежащие, не удлинило без пользы нашего рассуждения, приведем в подтверждение наших слов свидетельство Гиппиаса, элейского софиста, защищавшего тождественную с нашей мысль. Он свидетельствует: «Некоторые из этих вещей уже сказаны были Орфеем; других слегка коснулся Музей; еще иные выражены в других местах. Одни встречаются у Гезиода, другие у Гомера; одни у одних поэтов, другие у иных, или же у пророков; то наконец у Эллинских писателей, то у некоторых варварских. Что же касается меня, то я, упорядочивши все наиболее интересное и однородное, простру особое о сем слово, новое и по своей форме разнообразное». Тому кто вообразили бы, что философия, история и ораторство непричастны этими заимствованиям, мы докажем несколькими примерами, свойственными каждой из этих литературных отраслей, обратное. Алкмеону Кротонянину принадлежит изречение: «Легче остеречься от врага, чем от друга». А Софокл повторяет оное в своей «Антигоне», говоря: Знаете ли вы язву отвратительнее лукавого друга? Ксенофонт же так передает то же самое изречение: «Вернейшее средство повредить своими врагам, это казаться другом их» (Киропедия кн. 5). Эврипид в «Телефе» говорит: Будучи Эллинами, мы служить будем варварам. Фразимах же в своей речи о Лариссянах восклицает: «И это мы, Эллины, будем рабски служить Архелаю, варвару»? Орфей сказали: Для душ (огня) смертью бывает в воду превращение; Для воды же смерть землею быть; Из воды земля возникает, из земли же вода. Из воды рождается душа, всецело обращающаяся в воздух. Гераклит же эти положения присвояет себе и передает их так: «Для душ смерть есть превращение в воду; для воды преобразование в землю. Земля производит воду, а из воды рождается душа»... |
| 6 . Что до Аристида, то его речь «Против Платона в защиту четырех» создала ему великую славу среди эллинов 355 . Эта речь лишена приемов искусства, она не относится ни к одному из видов риторики – так обстоит дело, во всяком случае, если исходить из законов искусства. Но в ее составе 356 тайная красота, удивляющая и очаровывающая непринужденностью, явленной только благодаря существительным и глаголам. 7. Так же и наш Дион достигает пика [риторического] цветения в «Речи против философов», во всяком случае – в том смысле, в каком понимают расцвет новейшие авторы: для человека убеждающего его речь чрезмерно выспрення, тем не менее – именно в этом он и видится превзошедшим самого себя. Но даже там, где кажется, что Дион очевидно отступает от свойственных ему обычаев и переходит на сторону новейших авторов, так что уже нельзя понять, что это Дион, он не настолько удаляется от древней риторики [, чтобы не иметь к ней никакого отношения вовсе]. Он осторожен в том, что касается беззакония, и, похоже, стыдится, когда проявляется нечто безрассудно смелое и рискованное. Он мог бы быть обвинен в трусости, если принять во внимание дерзость, возобладавшую у новейших авторов. Принимая во внимание большую часть или даже почти все его произведения, он должен быть поставлен в один ряд с древними, твердо стоящими на ногах риторами: как и всякий из них, он был достоин обращаться с речами и к народу, и к частным лицам. Ибо сдержанные ритмы и этическая глубина его речей пристали тому, кто наставляет и уцеломудривает целый город, находящийся в безумии. 8. Выше мы упоминали, что стиль Диона не всецело един, но что он говорит иногда как ритор, а иногда как политик; точно так же дело обстоит и с его мышлением. Человек мыслящий, заглянув в любую из его книг, поймет, что Дион использует две различных основы 357 в разработке своих тем. Даже если мы возьмем ничтожнейшие фрагменты его сочинений, то увидим, как – посредством ораторского искусства – Дион наилучшим образом отыскивает логосы всех вещей, далеко превосходя софистов в искусстве умозаключать. 9. Если даже речь того или иного софиста богата, она не выдерживает никакого сравнения с речами Диона в насыщенности, которая вместе с тем характеризует некую удивительную индивидуальность Дионовой мысли. Проясни это для себя, читая «Родосца», «Троянца» или, если хочешь, «Похвалу комару» 358 . Ибо Дион серьезен даже в забавах, всегда и всюду следуя природе вещей: эти его произведения, несомненно, имеют такую именно установку и ту же природную мощь. |
| 1 Эти черты превосходно подчеркнуты Влад. Соловьевым как в Федоне и Теэтете, но все же ярко выраженного. Что же касается до Кратила, Филеба, Политика, Парме-нида и Софиста, то в них мы не находим второй из означенных черт солнечного постижения — «дифирамбичности» и «восторжения ума в место мыслимое». Это замечательные по своей отвлеченности (но не отрешенности) диалектические исследования основных проблем онтологии — но это ни в каком случае не запись восторженного узрения. Остаются, следовательно, два диалога: Федр и Пиршество, и только эти два творения Платона поистине отвечают признакам солнечного постижения, указанным в мифе о пещере: они проникнуты исключительно радостным тоном; они полны дифирамбической восторженностью. Федр и Пиршество нельзя отделять друг от друга. Несомненно, они вышли из одного душевного порыва и созданы одним вдохновением. Но их нельзя и сливать. Тонически они существенно отличаются друг от друга В то время как Федр полон юношеского неистовства и внезапных взрывов восторга — Пиршество, при всей исключительной вдохновенности, поражает зрелой уравновешенностью и художественным спокойствием изложения. При написании Федра Платон еще находится в «мании», которую он не только описывает, но и которая заставляет, «нудит» его говорить, но еще не свободен от нее художественно, он еще в сфере «зараженности» ею, и поэтому при безмерной значительности вещаемых им видений во всем изложении нет перспективы, нет далей, ни в сторону прошлого, ни в сторону будущего. Объект прямо перед глазами, все заслонено видением. «И жизнь, как океан безмерный, Вся в настоящем разлита» В Пиршестве Платон уже овладевает своею взволнованностью; то же видение, что и в Федре, он созерцает с некоторого расстояния. И наличность этого расстояния создает условия истинно художественного овладения предметом. Форма с глубинною гармоничностью соразмерена с содержанием, и Платон достигает снежных вершин литературного мастерства и художественного совершенства. Среди творений Платона Федр исключительно пифичен. Жрецы философской рефлексии не успели еще «отредактировать» темный и несколько «пьяный» смысл «вещаний» души-пророчицы, впавшей в экстаз. Тогда как в Пиршестве мы имеем то же пророчество, но уже в «гексаметрах» художественной эвритмии и со смыслом хо- |
| Отец его, по имени также Василий, был ритор, и от ученого отца даровитый сын слушал первые правила красноречия. Его бабка Макрина и мать Еммелия были женщины испытанного благочестия, и мягкая, впечатлительная натура дитяти не могла не поддаваться влиянию окружающих его родственных и нежно любящих сердец. Рассказы о бедствиях, перенесенных его предками во время жестокого Максиминова гонения, весьма рано также должны были посеять в его душе начатки твердости, энергии и непоколебимого мужества, которые составляли отличительную черту его характера. Так еще с самого детства, под влиянием стольких разнообразных и сильных впечатлений, действовавших на св. Василия одновременно, должно было начаться развитие его в одном известном направлении, чтобы образовать из него сильную и цельную личность. Достигнув юношеского возраста, он оставил родительский кров и отправился путешествовать по знаменитым тогдашним городам, чтобы довершить свое образование. Он посетил Кесарию Каппадокийскую, потом – Константинополь, где было множество философов и замечательных ораторов, и где Василий слушал Ливания, и, наконец, центр тогдашней образованности – знаменитые Афины. Здесь еще в то время была резиденция язычества; здесь также текли обильные реки научной жизни, напояемые источниками некогда славного для язычества времени, но в рассматриваемый момент уже ушедшего в область приятных воспоминаний, и здесь же, наконец, красноречивые учители пытались посредством философского аллегоризма поддержать колеблющуюся религию древности. Это был город, который Григорий Богослов в своем похвальном слове Василию называет «обителью наук». В это время Василий был уже известен, как молодой ученый, подававший большие надежды, так что имя его еще до прибытия в Афины повторялось в устах многих. «Он обнаруживал в себе, – по словам Григория, – еще в молодости ученость выше возраста и твердость нрава выше учености. Он был ритором между риторами еще до кафедры софиста, философом между философами еще до выслушивания философских положений, а что всего важнее, иереем для христиан еще до священства». |
| Скачать epub pdf Cod. 78. Малх. История Византии Переводчик: Дестунис С. Византийские историки. Санктпетербург. 1860. Типография Леонида Демиса. Читано сочинение Малха, софиста, под заглавием Византийские события (Βυζαντιακ), в семи книгах. Сочинитель начинает с того времени, как император Леонт (Лев) был тяжко болен на семнадцатом году своего царствования; описывает провозглашение Зинона, удаление его от престола, восшествие на престол Василиска, свержение его, возвращение Зинона в столицу, убиение Василиска от меча. По беззаконному приговору этой казни подверглись и жена его, и дети. Армат, восстановивший Зинона, получил в награду смерть от руки Онульфа. В книге Малха описано возмущение Февдериха, сына Триариева 218 , и союз с Февдерихом, сыном Валамировым 219 , война с первым и новое возмущение его против Зинона; мятеж Маркиана и до этого козни Вирины, тещи его; пожизненное заточение ее за эти козни; прежние козни Вирины против Илла; занятие изменой Эпидамна Февдерихом, сыном Валамира. Потом он обращается к Риму и оканчивает седьмую книгу смертью Непота, который, лишив царства Гликерия, постриг его и, из царя сделав архиереем, сам овладел верховной властью. Однако Непот был умерщвлен кознями Гликерия. Эти семь книг «Истории» Малха доказывают, что он писал и другие, предшествующие им, как видно и по началу первой из семи книг. Конец же седьмой свидетельствует, что Малх продолжал бы свои сочинения, если бы жизнь его продлилась. Этот писатель родом из Филадельфии. Историческое изложение его превосходно. Слог его чист, непринужден, ясен 220 , цветущ; выражения употребляет он звучные и важные. Он не презирает новых слов, в которых есть выразительность, звучность и величие как то 221 ... и тому подобные, вообще это образец исторического сочинения. Он был званием софист; отличился в риторике. По вере он не был вне христианского общества. 220 ’Ευκρινς – «ясен»; напрасна догадка Нибура: «Num ελικρινς?» Едва ли идет это прилагательное человеку, когда дело идет о его слоге; напротив, в выражениях: καθαρς, πριττος, εκρινς, λξεων τας νθηροτταις κα υσημος κα ες γκον τιν νηγμνεις χρμενος – все касается слога. Читать далее Поделиться ссылкой на выделенное |
| " Сила диалектики, - говорил он, - есть стена для догматов, и она не позволяет расхищать и брать их в плен всякому, кто захотел бы " И этот ученый на самом деле пользовался этим оружием для защиты истины - самым блистательным образом. Современность засвидетельствовала, " что легче было выйти из лабиринта, чем избежать сетей его слова " Вот с какими намерениями изучали христианские юноши языческое искусство красноречия. А все прочее, что не имело значения в этом искусстве, они осмеивали и порицали. Они прямо заявляли, что они " нравами не хотят походить на риторов " Они порицали современных софистов и учителей красноречия за их неудержимую болтливость. " Язык их, - говорили они, - если не поведет речи с одним, то поведет ее с другим; если же никого не будет, не найдет, о чем поговорить сам с собой, но ни под каким видом не умолкнет, как язык софиста " Христианские юноши понимали также, как нелепо стремление софистов во что бы то ни стало превзойти один другого на ораторском поприще; они называли риторов " галками, состязающимися между собой о первенстве " Они, конечно, ни на минуту не могли похвалить обычаи софистов брать невероятные и нелепые темы для речей; в этом они не видели ничего более, кроме " искусства победоносной болтливости " ______________________ Март. Философы и поэты-моралисты во времена Римской империи. Рус. перев. Москва, 1880. С. 226-229. Григорий Богослов. Надгробное слово Василию Великому//Твор. его. Т. IV. С. 69. Там же. Григорий Богослов. Стихотворение о своей жизни//Твор. его. Т. VI. С. 9. Василий Великий. Толкование на пророка Исайю//Твор. его. Т. II. С. 123. Григорий Богослов. Надгробное слово Василию Великому//Твор. Т. IV. С. 79. Там же. С. 78. Василий Великий. Письмо к Леонтию-софисту//Твор. его. T.VI. С. 58 Григорий Богослов. Письмо к Евдоксию-ритору//Твор. его. Т VI. С. 235. Августин. Исповедь. Кн. IV, гл. 2. ______________________ Принимая во внимание, как далеко простиралось извращение красноречия в языческих школах, они даже осмеливались называть это искусство краснобайства " собачьим велеречием " В особенности учившиеся в языческих школах христиане никак не могли примириться с тем, что искусство красноречия преподавалось с той целью, чтобы будущие адвокаты могли на судах выставлять правду ложью, а ложь правдой, потворствовать кривде и вредить истине. |
| Было ли между миниатюрами Россанского кодекса и распятие – с уверенностью сказать трудно. Что в начале их было больше и в теперешней рукописи сохранилась только небольшая часть, об этом не может быть спора, нет также никаких основательных причин отрицать существование между ними и распятия. Правда первохристианское искусство не изображало этого сюжета, как вообще избегало представлений Христа в положении унизительном, но в VI веке, к которому относят рукопись, это правило успело уже утратить часть своей обязательной силы, и действительно мы уже встречаем это изображение в Раввуловом евангелии и притом с очень широко-развитой обстановкой; о нем же упоминается и в описании Газской церкви у софиста Хориция (VI в.). В прошедшем году Крауз опубликовал изображение распятия, с фигурою повесившегося Иуды, на резной дощечке из слоновой кости, которая им относится к V веку. (Снимок помещен в его „монографии» Über Begriff... der Christ. Archäol. s. 26). Картины с изображением мученичества имели уже место в церквах V века, как видно из указаний Пруденция на изображения страданий Ипполита и Кассиана. Автор этой небольшой брошюрки посвятил двадцать лет своей жизни в Македонии на ознакомление с народным бытом и нравами этого края и руководился как собственными наблюдениями, так и рассказами старожилов. Труд почтенного собирателя мог бы выйти очень полезным для этнографии и культурной истории этой страны, если бы не был написан с предвзятой мыслью доказать, что в Македонии до сих пор сохранились в целости следы древнеэллинской жизни, и несмотря на все перевороты, первоначальная эллинская культура не только не замерла здесь, но пустила глубокие корни и дает себя чувствовать чуть не на каждом шагу в народной жизни. Подобные задачи, относительно вопросов еще мало тронутых, стесняют объективность наблюдателя и невыгодным образом отзываются на выборе и оценке наблюдаемого материала. Исследователи этого рода выбирают то, что отвечает их целям, освещают факт с любимой стороны, знакомят не с тем, что есть в наличности, а что им кажется замечательным и любопытным. |
| Итак, он тотчас, нисколько не медля, огласил их всех и удостоил святого крещения, заповедав им сохранять заповеди Господа и больше не приступать к нечистым идолам, но лучше проводить время в святой церкви и в чтении Священного Писания, сказав, как Господь расслабленному: Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже ( Ин. 5:14 ). Это рассказ об Анфимии. 5. Возвращение в Антиохию. Желание стать монахом и возражение матери. Поскольку его имя благодаря разуму и смирению сделалось известным во всей той окрестной стране и поскольку он в совершенстве изощрился во всей эллинской образованности (потому что ничто не смогло укрыть его), народ города хочет возвести его в чин декана 1120 Он же, зная о порочной жизни в судах и более всего желая предаться непрерывному молчанию, держа в уме монашеское житие и всегда ублажая могущих таким образом подвизаться, сказал так: «Я стремлюсь следовать молчальнической жизни Евагрия» 1121 (он был учеником софиста Ливания и философа Андрагафия, у которых учился и блаженный Иоанн). Тотчас переменив внешний вид и походку, он направил свой ум 1122 изощренный для понимания и составления государственных документов, к божественному чтению Священного Писания. Ибо, когда ему было восемнадцатъ лет, (и сбросил ярмо словесных ухищрений софиста. Блаженный же Мелетий, направив даровитого юношу, позволил ему постоянно находиться подле себя и в церкви, радуясь красоте его сердца и пророческим взглядом провидев исход блаженного. Когда он посвятил себя церковным трудам, то убеждает Феодора и Максима 1123 , своих товарищей, учившихся с ним у софиста Ливания, переменить богатую жизнь па простую. Из их числа Феодор сделался епископом Мопсуэстийской Церкви, Максим – Седевкийской в Исаврии. Блаженный же Иоанн вместе с Василием, в то время поставленным Мелетием диаконом 1124 а после этого сделавшимся епископом Кесарии Каппадокийской 1125 много времени проводили вместе, так как он являлся его близким другом. Ибо блаженный Иоанн имел многих истинных и близких друзей, знающих законы дружбы и тщательно хранящих их, но всех их превзошел по своей любви к нему этот Василий, следуя за ним все время, поскольку они учились одним и тем же наукам. И было у них одно желание и одна ревность о словах, над которыми они трудились. Поскольку сам Василий ушел из мира раньше, он просит этого блаженного следовать монашеской жизни. 1126 |
| Согласно одному из них, древо познания добра и зла являет собою естественное созерцание, а древо жизни – таинственное богословие. Вкушение от древа познания приводит к познанию Бога. В конце трактата дан чрезвычайно яркий и запоминающийся образ, удивительно просто и отчётливо выражающий учение о временном и преходящем значении райских обителей в сравнении с вечностью Царствия Небесного, – в умопостигаемый рай мы входим вратами смирения и исходим из него вратами любви на вечные пажити в Царствии Небесном 127 . У мирянина Григория Софиста некоторые утверждения учения Стифата пробудили сомнения. Сохранилась переписка, посвящённая их спору. Позицию прп. Никиты излагает и поддерживает в письме, адресованном ему, его друг и покровитель – Никита Синкелл 128 : «Я прочёл, честнейший отец, и твои опровержения Софиста – послания о рае и о том, что ныне души пребывают со Христом в раю, так же как при восстановлении, когда [по учению Григория], Христос и сами души будут прославлены ещё в большей степени. Совсем не нужно было тебе письменно опровергать пустослова, ведь речи его – не порождения благого ума, но отпрыски лукавого и должны быть сокрыты в глубинах ада» 129 . В 7-м Послании прп. Никита приводит слова самого Григория Софиста, которые вне проблематики спора кажутся не представляющими сомнений: «Теперь я полагаю, что святые души в раю собраны вместе и живут там, наслаждаясь непосредственнее [нашего] славой Божией и ближе находясь ко Христу, как и Он Сам сказал разбойнику: „Днесь со Мною будеши в раи“ ( Лк.23:43 ), но совершенство Царствия с Ним на небесах будет преподано им в веке будущем» 130 . Неполнота посмертного блаженства праведников, как можно понять из 6-го Послания, в котором также цитируется Софист, восходит к учению о том, что Христос с разбойником находились «в том самом земном рае, в котором произошло грехопадение» 131 . Но для прп. Никиты Стифата эта мысль совершенно неприемлема и логически противоречива. Его главный аргумент против продолжения или возобновления существования чувственного земного рая после Воплощения Спасителя состоит в том, что Христос по человечеству вознёсся на небеса, и, значит, именно там верующие должны воссоединиться с Ним. |
|
|
