| Эти же отрывки находятся в Собрании Уварова в рукописи 146. «Толкование на Деяния св. Апостол». На бомбицине, в четверть, полуустав исхода XIV или начала XV века, 160 листов 539 . Все эти фрагменты, как и переводы толкований святых отцов до сих пор еще никем не изучены 540 . Многие переводы до сих пор не авторизированны 541 и требуют наравне с известными фрагментами Дидима на славянском языке досконального научного анализа в свете находок в Туре и других современных патристических открытий и исследований. III. 3. 2. Переводы на Русский язык На русский язык Дидим Слепец переводился большей частью не под своим именем. Так была переведена книга Дидима «Против Евномия» в составе творений святителя Василия Великого 542 . В составе трудов Блаж. Иеронима издан русский текст латинского перевода блаж. Иеронимом книги «О Святом Духе» 543 . Исключением из этого списка является перевод толкования Дидима на книгу Захарии 544 , осуществленный с издания этого текста в SC. Перевод охватывает только второй том издания (SC 84). Подводя итог данной главе можно сказать о неизученности славянской традиции. Именно современные научные монографии позволяют сопоставить данные западных ученных с трудами Дидима в нашей стране. IV. Источники и методы толкования. IV. 1. Методы толкования Дидима IV. 1. 1. Причины толкования Прежде чем перейти к богословию Слепца, необходимо кратко рассмотреть те источники, которые использовал Дидим в своих работах и причины, побудившие его к использованию таких методов толкования. IV. 1. 1. 1. Методы толкования в Христианстве. Начиная с первых дней существования Церкви, все ее члены почитали и использовали Священное Писание . Но с появлением, как Новозаветной письменности, так и Церкви, как организованного общества, очень многие из вновь пришедших в Церковь стали по своему интерпретировать тексты Священного Писания, пытаясь найти в них нужный для себя смысл. Пришедшие из иудейства евреи (иудействующие) пытались доказать необходимость ветхозаветного понимания Писания и главенство Ветхого Завета. С другой стороны, пришедшие в христианство язычники пытались доказать, что только через языческую мудрость возможно постичь тайны Ветхого и Нового заветов (гностицизм). В этом споре родились две противоположные позиции. Антиохийская школа считала, что истинный смысл Священного Писания содержится в буквальном понимании текста. Тем самым она пыталась уничтожить гностицизм, вкладывавший в простые слова таинственное знание, непонятное для непосвященных. Противоположностью Антиохии была Александрийская школа, которая, начиная с иудея Филон Александрийского, а так же христианских экзегетов Климента и Оригена доказывала невозможность постижения смысла Священного Писания через простое чтение. Так как все книги, как Ветхого, так и Нового Завета Богодухновенны, то их истинный смысл понимается через толкование. Филон, Климент и Ориген единственно правильным считали аллегорический метод толкования – методика уже давно развившейся эллинистической культуры 545 . |
| Это утверждение верно не только для Климента и Оригена , но также для основных представителей как греческой (Ипполит, Дидим, Григорий Нисский , Евагрий, Феодор Мопсуэстийский, Иоанн Златоуст ), так и латинской (Иларий, Амвросий, Иероним, Августин, Григорий Великий ) патристики. Также и у авторов, чьи сочинения не были специально посвящены экзегетике, как, например, у Иринея и Тертуллиана , герменевтика Писания является основой их вероучительного сознания. Начиная с Франции 478 интерес к истории патристической экзегезы распространился более или менее быстро в других европейских странах, а также в Соединенных Штатах. В этой сфере особенно стоит отметить Италию, потому что там начиная с 1983 г. начали свою деятельность различные объединенные между собой группы из разных университетов. Эта деятельность заключалась в организации семинаров и специализированных курсов, результаты которых публиковались в сборниках Annali di storia dellesegesi (ASE) 479 . В свете нового направления исследований автор этих страниц опубликовал в 1985 г. совместную работу по патристической экзегезе 480 , учитывая базовое различение между буквальным и аллегорическим толкованием, представляющим собой с точки зрения герменевтической техники несущую структуру. В связи с этим следует отметить, что, несмотря на некоторые постоянные препятствия апологетического характера, уже происходит освобождение от устаревшей предпосылки, протестантской по своему происхождению, но также широко распространенной и в католических кругах, согласно которой экзегеза аллегорического типа, расцениваемая как продукт чистой фантазии, искажающий библейские тексты применительно к мысли древнего толкователя Писания, осуждалась в целом. Однако, оставляя в стороне слабую позицию апологетического различения между типологией и аллегорией 481 , постепенно укрепляется мнение, что патристическая экзегеза должна быть оценена с исторической точки зрения, то есть iusta propria principia (по своему основному содержанию) – а именно, как результат уникального замысла, одновременно религиозного и культурного, направленного на защиту Ветхого Завета в Церкви от гностических и маркионитских идей через его объединение с Новым Заветом во имя Христа, символически и пророчески проповеданного на древнем этапе домостроительства, исторически явленного на новом 482 . |
| Отцы очень редко ссылаются на него явно, их тексты его не упоминают, и ученый, занимающийся патристикой и с уважением относящийся к этим текстам и тем «данным», которые проявляются в форме «сносок», оказывается, благодаря самому своему методу, не в состоянии его уловить. Существуют богословы, исключительно хорошо начитанные в писаниях отцов и абсолютно уверенные в своей верности Преданию, и рассматривающие, например, идею органической связи между экклезиологией и Евхаристией как не соответствующую отцам и Преданию, потому что «тексты» формально не выражают этой идеи. И действительно, если богословское исследование a priori ограничено «текстами», — какими бы то ни было — текстами Писания, святоотеческими или даже литургическими — эти богословы правы. Но реальное значение этого argumentum in silentio другое. Для отцов эта связь есть не что–то, что должно быть богословски установлено, определено и доказано, но источник, делающий возможным само богословие. Они редко говорят о Церкви или о литургии в явных выражениях, потому что для них это не «предмет» богословия, но его онтологическое основание, эпифания, самоочевидность того, о чем они «свидетельствуют» в своих писаниях. Это именно и делает их отцами, т. е. свидетелями «разума» Церкви, выразителями ее соборного «опыта». Отделенные от этого источника и этого контекста, отеческие «тексты», также как библейские тексты, могут быть истолкованы множеством способов, так, что с их помощью можно доказать практически все, что угодно. В лучшем случае они остаются «идеями» или «доктринами», доступными лишь академическим кругам и настолько же чуждыми реальной жизни церкви, как и старое богословие семинарских учебников западного образца. Здесь, как и в случае с lex orandi, можно запросто смотреть и не видеть, слушать и не слышать. Выражаясь в модных сегодня терминах, успех богословия зависит от «герменевтики», которая определенно является основополагающим вопросом контекста и семантики. Я утверждаю, что для православного богословия, и в этом оно существенно отличается от западного, ее sui generis герменевтическое основание должно быть найдено в lex orandi: в эпифании и опыте Церкви о самой себе и о своей вере. |
| Существенно, однако, что оба издания базировались в основном на уже существовавших к тому времени изданиях отдельных авторов. Завершением этого этапа издательского процесса по праву можно считать «Патрологию» Жака-Поля Миня (J.-P.Migne † 1875). Издательский подвиг аббата Миня до сих пор остается непревзойденным образцом организаторского титанизма, а его «Патрология» – самым полным из существующих собранием текстов отцов церкви. Латинская серия (традиционно бозначается PL) насчитывает 221 том (до папы Иннокентия III † 1216 включительно), греческая (PG), незавершенная, – 162 тома (до Флорентийского собора 1439 г.). Особенностью издания было распространение по подписке. Понятно, что при колоссальном объеме 20 (Минь обещал снабдить подписчиков самым полным изданием патристических текстов и сдержал свое обещание) и соответствующей интенсивности издательского процесса самостоятельная текстологическая и комментаторская работа была возможна только в самых скромных пределах. Поэтому в основном перепечатывались более ранние издания (мавринистов и др.), но тексты отбирались со всем возможным тщанием, равно как и комментирующие материалы (которые занимают в каждом томе довольно значительное место). В методологическом отношении собрание Миня заслуживает большого уважения и дает представление о широте взглядов предшествующих издателей, в частности, мавринистов. Хотя номинально оно и опирается на «католическую» традицию, однако в полном объеме учитывает таких, например, крупных неортодоксальных авторов, как Тертуллиан и Ориген , – то есть воспроизводит тексты христианских писателей в широкой перспективе, свободной от какой-либо явной предвзятости. Именно эта позиция позволила Миню сделать свое издание максимально подробным, позволила не обойти вниманием ни одного христианского автора, от которого остались сколько-нибудь заметные тексты (хотя, как это понятно, тексты, например, гностиков – в то время еще не оформленные в особое собрание – не могли войти в состав «Патрологии»). Задача была поставлена так: дать читателю не только надежный текст, но и все необходимые средства для продуктивного пользования им. Биографии авторов, критические обзоры их сочинений (нередко обширные исследования), реальные и текстологические комментарии, обширные индексы к томам и ко всему изданию в целом, наконец, параллельный латинский перевод большинства греческих текстов – все это делает «Патрологию» Миня богатейшим собранием научных материалов, своеобразным памятником достижений гуманитарного знания XVIII–haчaлa XIX веков 21 . |
| Наряду с количеством найденных недавно и критически изданных текстов, количество литературно-критических, исторических, доктринальных и филологических исследований увеличилось, за исключением шести-семи лет войны, в неслыханных ранее пропорциях. Образовательная реформа Римской Церкви 1931 г., касавшаяся докторской степени на понтификальных факультетах, с ее вниманием к персональной подготовке к научной работе в семинариях и к продвижению богословской науки с помощью самостоятельных работ, имеет ко всему этому прямое отношение, потому что она придала новые силы исследователям и внушила им необходимость выработки методов исследования и получения научных результатов. Взявшись за обзоры и предисловия Альтанера, нас поражают цифры, отражающие усилия последних 25 лет в период с 1925 по 1931 г., мы можем отметить более 1800 библиографических наименований до этого, в период с 1918 по 1925 г., согласно крайне неполной статистике, их около 600 с 1931 по 1938 г. – около 3000, а с этого момента до 1944 г. – около 1000, то есть за прошедшие 25 лет с 1919 г. совокупность наименований превышает 7000. Эти цифры говорят сами за себя. Область патристики, которая до нынешнего момента интересовала лишь немногих исследователей, в особенности среди католиков, в одночасье привлекла внимание множества ученых. Духовные движения Египта и Малой Азии и созданные ими тексты, приписываемые Макарию, Евагрию Понтийскому , Максиму Исповеднику , стали объектом исследований, открывающих панораму христианской духовной жизни в период между IV и VII вв. в более красочном и порой совершенно новом свете. Открытие Пием XI кафедры духовности на богословских факультетах значит многое в этом расцвете. Иногда это – одно особое событие, как, например, 1400-летие со дня смерти блаженного Августина , которое в течение нескольких лет способствовало появлению более 800 исследований и статей, посвященных иппонскому богослову. Динамика лексикографических, синтаксических и стилистических исследований языка Отцов Церкви, метрической или ритмической клаузулы, проявившаяся главным образом в сфере латинской патристики филологами из скандинавский школы Лёфштедта, школы Нёймигена в Голландии и обнародованная в аналитических статистических обзорах Вашингтонского университета, свидетельствует о другом направлении развития, результаты которого многообещающи, в частности, в том, что касается выявления особенностей вероучения и христианской этики, нашедших свое проявление в том числе и в языке. |
| Этот огромный труд не испугал Куртиусов, Тойфелей, Шанцев, Круазе или Крист-Штелина, Нордена и Виламовица. Для патристики эта задача может оказаться более трудной, поскольку, в отличие от исследований классической литературы, патристическая литература не имеет столь продолжительной традиции, которая со всех сторон изучила бы каждую идею, обсудила бы всякое наименование и включила бы постепенно, после порой начатых заново и пересмотренных заново исследований 78 , результаты в единый и наиболее убедительный свод. Эта первая трудность, на которую указывает Альтанер, касается интеллектульного темперамента будущего историка христианской литературы, и сразу ощущается, что автор статьи Miscellanea Mercati, имея многолетний опыт такого рода работы, в состоянии ее преодолеть. Но существуют также другие вопросы или другие сложности, более тесно связанные с самой концепцией этой истории, по большинству из которых он кратко выразил свое мнение в одной отчетливо сформулированной программе. У него их две. Обе, размещенные в конце его очерка, серьезно увеличивают требования к работе, расширяя ее границы. Было бы сложно не одобрить это, несмотря на преграды, которые делают задачу крайне трудоемкой. Альтанер хочет, чтобы в историю христианской литературы были включены два жанра текстов, которые занимают важное место в создании патристики. Первый жанр – тексты сомнительного происхождения, анонимные и псевдоэпиграфические, которые циркулируют под заимствованными именами; второй – латинские переводы, как правило, греческих, иногда сирийских текстов, которые проникали на Запад неведомыми нам путями. Количество таких текстов намного более велико, и они встречаются гораздо чаще, нежели мы думали до этого момента. Стоит только обратить внимание на переводы, когда мы просматриваем рукописи в старых библиотечных фондах, особенно попытаться заставить их выдать свои секреты при помощи нескольких скрытых указаний, притаившихся в их каталогах, как мы сможем найти явные следы проникновения переводов. Именно то, о чем было сказано выше в связи с предварительным проектом, набросанным Альтанером при поддержке Лицманна для Прусской академии, смогло дать читателю представление о значении этой переводческой литературы 79 . Это необходимо для оценки влияния переведенного автора. Возможно, это также необходимо и для того, чтобы определить истинные качества тех, кто ими пользовался, развитие, которому эти переводы подверглись сравнительно с их первичным состоянием, составляя смешение различных течений, которые формировали западную мысль. Именно это важное дополнение мы не можем не учесть в наиболее полном проекте истории христианской литературы. |
| А. Рогозянский 25 мая 2010г. 22:41 Кажется, святым отцам не снилось многое из того, что теперь принято соединять с понятием " светская образованность " . ) Сейчас это очень большая сфера общественных явлений, и отправляя христианскую душу по пути светской образованности, недостаточно сказать, чтобы она " не увлекалась чем-то одним " - одной философией или чем-либо ещё. Не увлечься и не отвлечься практически невозможно. Но поскольку мы и наша вера почти не выходят из рамок социальности, то да, где-то на оперативном уровне должно быть знакомство с состоянием современной культуры и мысли. Такое... ознакомительно-обзорное путешествие, в т. ч. по философии. Очень связное, проникнутое идеей главенства христианской истины. Иначе слишком часто бывает, что молодой человек кончает исторический или философский факультет в состоянии полной растерянности. Мне приходилось это видеть. Человеку преподали столько разнообразных точек зрения, а он всего лишь хотел знать, что считать правильным и было или не было этого на самом деле. У него просто на физическом уровне нет возможности разобраться когда-либо с тем, что на сегодняшний день накопила та самая философия. Или история. Поэтому нужны " история философии " , " история психологии " и т. п. занятия То, что пытался на своем уровне делать Зеньковский. Что касается многообразности позиции свв. отцов по отн. к философии, то конечное резюме у них всё-таки есть. Василий Великий: " Долгие годы растратив на суету и почти всю юность сгубив в тщетных трудах, которые я предпринял, стараясь усвоить учения обессмысленной Богом мудрости, однажды, словно встав от глубокого сна, я увидел негодность мудрости " отмененных властей века сего " , пролил немало слез над своей несчастной жизнью и взмолился о даровании мне какого-нибудь руководства " (письмо к Евстафию Севастийскому). В первую очередь, они святые отцы, а не философы. Это нельзя забывать. Того, что патристические тексты - только одно из проявлений, и притом далеко не самое сильное, патристической волны. Что святые отцы ценны не опосредованно, как авторы текстов. На одно слово в защиту учености приходится десять живых актов веры. Если интересует позиция свв. отцов, то нашему брату в первую очередь необходимо соблюдать пропорцию. ) Пробовать подвизаться, как они, а если после этого силы и желание останутся, то уделять их наукам. Это будет по-святоотечески, а все остальные патристические экскурсы теряют из виду главное: трансцендентность " патрума " по отношению к имеющимся методам исследования. |
| Впрочем, хотя протестантские ученые и стремились выплеснуть из ванны вместе с грязной водой и ребенка, это отнюдь не означает, что их труды полностью лишены всякого значения. В данном плане можно отметить, например, фундаментальное исследование А. Гарнака «История древнехристианской литературы до Евсевия» «его органичное продолжение «Хронология древнехристианской, литературы» (всего 5 томов, вышедших в 1893–1904 гг., а затем неоднократно переиздававшихся). Тем же А. Гарнаком была начата в конце XIX с. серия «Тексты и исследования по истории древнехристианской литературы» продолжающаяся и доныне; в ней появились как публикации отдельных памятников древне-церковной письменности, так и их монографические исследования, вкупе с различными сборниками статей (в настоящее время вышло в свет ок. 140 выпусков этой серии). В отличие от протестантских ученых, католические исследователи остались верными традициям предшествующих патрологических изысканий. Некоторое время понятия «патрологии» и «патристика» являлись у них взаимозаменяемыми, чему свидетель, например, «Учебник патрологии и патристики» И. Ниршля (1881–1885; 3 тома). Затем слово «патристика» постепенно выходит из католического научного обихода, заменяясь порой на «историю древне-церковной письменности» или «историю древнехристианской литературы» (последнее выражение, хотя внешне и напоминает аналогичный «протестантский жанр», по внутреннему своему смыслу являлось тождественным «патрологии», т. е. предполагало богословскую оценку произведений). В конце XIX – первых десятилетиях XX вв. католические исследователи уверенно занимают лидирующее место в области патрологии. Помимо многочисленных конкретных исследований, выходят в свет и множество обобщающих патрологических трудов, таких как пятитомная «История древне-церковной литературы» О. Барленхевера (выдержавшая несколько изданий), трехтомная «Патрология и история богословия» Ф. Кайре (F. Cayre), Трехтомная «История греческой христианской литературы вплоть до конца IV века» А. Пюсша и пр. В ХХ в., особенно в последние десятилетия его, у католических патрологов можно наблюдать определенную тенденцию переноса центра тяжести научной деятельности на все более тщательное издание памятников древне-церковной письменности и связанное с ним детальное изучение рукописной традиции их. Все больший акцент ставится и на монографических исследованиях отдельных патрологических проблем. |
| Все перечисленные до сих пор крупнейшие собрания текстов посвящены греческой и латинской патристике. Преобладание подобных изданий – справедливая дань тому обстоятельству, что именно греческими и латинскими отцами создано основное теоретическое и литературное наследие раннехристианской культуры. Поэтому периферийные ветви патристики долгое время оставались предметом сравнительно небольшого внимания. Единственное исключение до известной степени составляет армянская патристика, изучением которой занималась конгрегация мхитаристов, основанная в начале XVIII века Мхитаром Себастаци. Успехи XIX века в изучении «боковых» направлений патристики, введение в научный обиход значительного числа новых рукописей на восточных языках принесли, конечно, свои результаты. Появилось понимание того, что наряду с греко-латинскими нужно издавать самостоятельные «восточные» патрологии, включающие тексты на армянском, сирийском, коптском и др. языках. Центром этого издательского направления стал Париж, где в начале XX века начали выходить основные собрания восточных патристических текстов. Наконец, развитие патрологической науки привело к появлению многочисленных специальных изданий, различающихся уже не тематически, а функционально. Таковы 1) серии, имеющие не столько научный, сколько прикладной (учебно-справочный) характер, 2) переводные серии и 3) специальные серии, в составе которых наряду с текстами отцов церкви издаются современные исследования и комментарии. Литература к §3.2 A. Mai. Scriptorum veterum nova collectio e Vaticanis codicibus edita. Vol. 1–10. Romae 1825–1838; A. Mai. Classici auctores e Vaticanis codicibus editi. Vol. 1–10. Romae 1828–1838; A. Mai. Nova Patrum Bibliotheca. Vol. 1–7. Romae 1844–1854 (тт. 8–10 добавлены другими издателями – 1871, 1888, 1905); J. В. Pitra. Spicilegium Solesmense com plectens SS. Patrum scriptorum que ecclesiasticorum anecdota hactenus opera... Vol. 1–14. Paris, 1852–1858; J.B. Pitra. Analecta sacra Spicilegio Solesmensi parata. T. 1–4. Paris, 1876–1883. |
| Во-первых, патристическое богословие постепенно формулировало содержание и значение веры в Христа с помощью определения канона Священного Писания и практики его чтения, а также посредством процесса разработки вероучительных аргументов, сопровождаемого полемикой, кульминацией чего является постхалкидонский период с его христологическими и иконографическими дебатами. Тем не менее результат формирования вероучительных формулировок не следует понимать лишь как набор тезисов и доктринальных утверждений, которыми богослов должен теперь благополучно пользоваться, будучи свободен от необходимости изучать исходный контекст их возникновения (даже если эти формальные утверждения сами по себе являются авторитетными для католического богословия) . Каждый из этих вероучительных текстов возник в ходе сложных обсуждений и существовал в среде более пространных объяснений, которые мы теперь можем принять в качестве объектов для обсуждения для любого, кто стремится понять эти тексты. Подобным образом каждый из этих вероучительных текстов был создан в рамках богословских культурных сообществ, которые служили для них источником вдохновения и в то же самое время были сформулированы под влиянием изменчивых моделей мышления и представлений. Так, например, развитие Никейского тринитарного богословия вызвало к жизни систематические размышления об отношениях между Творцом и творением, об аналогии и тайне, примеры использования терминов, ставших существенной частью последующих споров и богословских построений; многогранное восприятие и развитие Халкидонского вероучения породило новые и сложные формы применения представления о союзе Божественного и человеческого в Воплощённом Слове, чтобы сформировать мнение обо всём диапазоне богословских отношений и изменений. Таким образом, то, что даровано нам в нашем вероучительном и каноническом наследии, гораздо богаче и информативнее, нежели нам зачастую кажется в том случае, когда в качестве объекта исследования выступают одни лишь скупые формулировки. Один из способов раскрыть этот первый тезис заключается в том, чтобы утверждать, что в патристический период происходило становление христианского символического универсума, который был создан прежде всего с помощью словарного запаса и образов, восходящих к Священному Писанию. Разумеется, «Писание» в данном случае является не монолитной единицей, а также символическим универсумом, который обладает многослойным составом, получившим свою законченную форму в течение долгого времени — речь идёт о еврейских священных писаниях, на которые опираются тексты, составившие Новый Завет. Как таковой Новый Завет, в свою очередь, был составлен, сформирован и принят в качестве последовательности книг в рамках возникающего христианского символического универсума. Но далее эта совокупность текстов получила развитие и обрела структуру в качестве основных вероучительных, аскетических и богослужебных традиций раннего христианства, сформированных на протяжении последующих веков. |
|
|
