| Осип Мандельштам Мандельштам Осип Эмильевич (1891–1938) – поэт, прозаик, литературный критик. В юности обучался в берлинской талмудической школе. В 1910 году окончил петербургское Тенишевское училище. В 1908 году, живя в Париже, посещал лекции на словесном факультете Сорбонны. К этому же времени относятся и первые стихи, о которых он писал из Парижа матери: «Сейчас у меня настоящая весна, в самом полном значении этого слова. Период ожиданий и „стихотворной горячки " ». Так что Мандельштам вполне мог, как и Анна Горенко, еще не ставшая Ахматовой, дебютировать в парижском журнале «Сириус» Николая Гумилева, издавшего в 1908 году в Париже свои «Романтические Цветы». Но они познакомятся лишь через год, в Петербурге. Мандельштам жил в Берлине, Швейцарии, путешествовал по Италии, в 1910 году, после зимнего семестра в Гейдельбергском университете, появилась его первая подборка в «Аполлоне», а первая книга «Камень» вышла в Петербурге лишь в 1913 году. Само название восходило к тютчевской строке «С горы скатившись, камень лег в долине...». Мандельштам заявлял, что он поднимает «тютчевский камень» и кладет его «в основу своего здания». В одном из первых стихотворений он так выразил свое поэтическое кредо: В непринужденности творящего обмена Суровость Тютчева с ребячеством Верлена, Скажите, кто бы мог искусно сочетать, Соединению придав свою печать? А русскому стиху так свойственно величье, Где вешний поцелуй и щебетанье птичье. Это стихотворение, входившее в число неопубликованных, многое объясняет не только в раннем, но и позднем Мандельштаме, особенно 20-х годов, когда он, как казалось многим, неожиданно в своих статьях и поэзии обратился к христианству как к «зернохранилищу вселенского добра». В наиболее известном вашингтонском четырехтомном Собрании сочинений Мандельштама (1967–1981) стихотворение «Люблю под сводами седыя тишины...» комментируется двумя цитатами, которые стоит повторить. Первая из «Портретов» Сергея Маковского, писавшего: «Религиозность этого „полудня " (или „вселенской литургии»?) не только восторженно христианская, но русская, иконописная религиозность. |
| Н. В. Карташева: - Мощи его не обретены? о. Илья: - Да, там общий полигон, это невозможно. Вопрос: - Добрый день. Я прихожанка храма, в котором служит батюшка. Я являюсь председателем комиссии по литературному наследию Сергея Клычкова. Он тоже пострадал в годы репрессии. О нем тоже хотелось бы напомнить. Его стихи вошли в книгу «В начале было слово», сборник духовной поэзии, который мы совместно с отцом Ильей выпустили 20 лет назад. Милей, милей мне славы Простор родных полей, И вешний гул дубравы, И крики журавлей. Нет таинства чудесней, Нет красоты иной, Как сеять зерна с песней Над вешней целиной. Ой, лес мой, луг мой, поле!.. Пусть так всю жизнь, и пусть Не сходят с рук мозоли, А с тихой песни грусть. о. Илья: - Кроме отца Иоанна были еще многие. Первым был прославлен мученик Феодор Дорофеев. Наш край отмечен милостью Божией, и у нас были люди, которые верили во Христа и готовы были умереть за веру. Н. В. Карташева: - Какие у вас есть святыни в храме? о. Илья: - Благотворители передали нам частичку мощей Вифлеемских мучеников, потому что многие имели желание молиться о грехе аборта и специально писали икону и частичку передали. Грех этот для нашей страны актуален, многие хотят молиться. Передавали частичку мощей воина Феодора Ушакова. Многие молятся перед иконой «Неупиваемая Чаша». Сколько я себя помню, как приехал в храм в 1997 году, всегда молились этой иконе об избавлении от греха пьянства. Н. В. Карташева: - Мне очень понравилось, что в вашем благочинии вы все такие дружные. Отец Владимир, помощник благочинного по Талдомскому району- прекрасный батюшка. И Вы, батюшка, меня поразили, у Вас 9 детей. Расскажите о семье. Есть ли еще такие семьи на приходе? о. Илья: - Думаю, что у нас пошла хорошая мода на многодетные семьи. Причем, и детей приёмных не боятся принимать. Это прекрасно. Есть страх у людей - своих боятся родить, лишний рот в семье, проблемы с воспитанием, не справимся. А когда люди не боятся брать приемных детей - это подвиг, хотя понятно, что тут не должно быть самонадеянности. Те, кто хотят брать детей, проходят специальную школу приемных родителей, готовятся. Школу любви надо пройти - любить надо учить. Многие думают, что любовь нечаянно нагрянет. Шел ты по улице - и на тебя упала любовь. Такого не бывает. Сверху падает только влюбленность. Глаза горят, кровь играет, но это быстро потухает. У Эриха Фромма есть книга «Искусство любить». Любое искусство, а любовь - одно из них, требует серьезной подготовки, освоения. Проблема любви - не в выборе объекта любви, а в способности любить. Ее и надо воспитать. Нельзя выбрать или не выбрать ребенка удачно. Не от выбора все зависит. |
| 1620 . Ильинская, пустынь, ныне остатки камней (каменница), близ часовни у дер. Непейцыно, Владимирской губ., Судогодского у., в 18 вер. к вост.– сев.-вост. от Судогды. Здесь была в старину пустынь, от которой неподалеку находятся колодезь и пруд, а близ самой часовни холм, на котором стояла церковь , откуда и взят образ прор. Илии в часовню деревни. “Владим. сборн.”, 1857 г., 42; “Владим. губ., вед.”, 1854 г., 32. 1621 . Ильинская, мужская пустынь, ныне село Ильинская пустынь, Казанской губ., Козмодемьянского у., в 25 вер. к юго-вост. от Козмодемьянска, на правом берегу р. Волги. Основана среди чувашского населения Казанским митр. Тихоном, в период 1720–1725 год. “Памят. кн. Казан. губ. на 1863 г.”, Отд. III, 72; на 1868–69 г., Отд. III, 16; “Чтения в И. Общ. ист.”, 1880 г., I, 48 (Миссионер. дело среди Казан. инород.). 1622 . Ильинская – Яблонская на Шаче, мужская пустынь, ныне погост Илъинское на Пустыни или Яблонная Пустынь, Костромской губ., Нерехотского у., в 38 вер. к вост. от Нерехты и в 20 вер. к зап. от Плеса, при впадении р. Шачи в Волгу, с правой ее стороны. По описи 1721 г. в ней были иеромон. Афанасий, да монахов 17 челов. и ей дан под селом Сидоровским вешний перевоз через р. Шачу на церков. потребы, а крестьян, пашни, сенн. покосов и угодий не имела. В 1724 г. приписана к Ипатиев. м-рю. “Ист. Росс. Иер.”, VI, 724; Строев, “Спис. иер. и настоят.”, 885 (Яблон. Ильин.), 886 (Яблонская); “Опис. докум. и дел архива Св. Синода”, I, прилож., XVII (состояние пуст. в 1721 г.), IV, 240 (приписка 1724 г.). 1623 . Ильинский, мужской, несуществующий, при гор. Владимире, Волынской губ. Из духовного завещания Загоровского 1579 г. видно, что м-рь находился под покровительством фамилии Загоровских. В 1596 г. первый Владимир. униат. еписк. Ипатий Поцей ворвался с людьми в храм м-ря, сбросил с престола антиминс, топтал его ногами, разорвал свящ. одежды и запечатал м-рь. Батюшков, “Волынь”, 63; “Волын. епарх. в.”, 1867 г., 6. 1624 . Ильинский, мужской, упраздненный, в гор. Волоколамске, Московской губ. В XVI ст. в нем были игуменами Иосиф и Гавриил, а в 1579 г. Нифонт. После обращен в женский, а в начале XVIII ст. делается известным, как ружная церковь . Строев, “Спис. иер. и настоят.”, 248, 59. |
| Церковь наша наполнена на духовных местах мальчишками, недоростками, грубиянами, нахалами, гуляками, обжорами, подлипалами, ненасытными сластолюбцами, святопродавцами, несправедливыми судьями, обманщиками, фарисеями, коварными иудами! . При таком состоянии духовенства простой народ только по имени был христианским; а были такие, что без крещения оставались во всю жизнь. Народ жил своею старою жизнью нераздельно от природы, без первоначальных понятий о сущности христианской религии. Как предки его за восемьсот лет – этот народ в XVI веке измерял время года и свою обыденную жизнь по языческим празднествам и они были ближе его сердцу, чем христианские. Праздник Рождества – для него был празднеством колядок; новый год он праздновал языческим щедрым вечером; обряды с пирогами, похожие на древнее языческое богослужение Святовита, на праздник Крещения, были ему знакомее и ближе к сердцу, чем водоосвящение церковное; на Масленице Русь праздновала языческого козла – встречу весны; Пасха Христова была народу дорога не воскресением Спасителя, а шумным волочиньням (теперь уже пропавшим): «Выволочите это проклятое волочиньня из ваших сёл, – говорит монах-обличитель, 261 не хочет Христос, чтобы в дни Его славного воскресения были смех и диавольское ругание»; на Георгиев вешний день народ отправлял шумное, весёлое языческое празднество в полях с плясками, песнями, играми, к прискорбию св. Великомученика и к утехе диавольской, по выражению благочестивых. Троицын праздник знали только по завиванию венков; в день Рождества Иоанна Предчечи, Русь тешилась языческим скаканием через огонь, на Петра и Павла – качелями, которые благочестивые люди честили названием виселиц; по окончании жатвы отправлялись языческие обжинки. Свадьба, по народному понятию, утверждалась не венчанием в храме Божием, а заветными свадебными обрядами и песнями; память покойников почиталась не церковными за них молениями, а поставлением на могиле пирогов и яиц и шумными оргиями на кладбищах – остатками языческой тризны. Везде во всём ещё господствовал языческий строй понятий и верований. Понятия о душе и загробной жизни сохранялись от времён отдалённых и почти чужды были христианского рая и ада. Русский поселянин воображал, что души умерших летают по деревьям, превращаются в деревья, в птиц, в зверей, блуждают по лесам, болотам и полям, а потом уходят в отдалённую страну где-то на востоке солнца; духовный мир населялся не христианскими ангелами и бесплотными духами, а теми безразличными существами языческого миросозерцания, которые назывались лесовиками, домовиками, болотяниками. Божество рисовалось в неопределённом образе верховной силы, без ясного сознания, является ли эта сила в одном или во множестве образов. |
| Скоро будет к ней жених?» «Жанна?.. Плакала вначале, Проводив его в поход, Только девичьи печали Все равно что вешний лед. Позабылся друг желанный, – Пасха только что пришла, Как пришлось на свадьбе Жанны Мне звонить в колокола!» «А красавица Мадлена Не помолвлена с другим? Нынче сделалась измена Делом легким и простым!» Но старик прервал солдата: «Дав монашества обет, Есть теперь сестра Агата, – Маделены больше нет, Пал жених ее в сраженьи, Пасха светлая прошла, И пришлось для постриженья Мне звонить в колокола!» «Ну, старик, тобой не скрыто Много горестных вестей, Что здорова ль Маргарита? Из похода ждет гостей?» «Спит Марго в сырой могиле В белом платье и цветах; Грустно в колокол звонили На ее похоронах. Часто ночкою безсонной, Сидя грустно у окна, Как свеча перед Мадонной, Вся истаяла она. В самый праздник Воскресенья, Светлой радостью дыша, Тихо в горния селенья Унеслась ее душа!» Он замолк, и все молчали; Тут, задумчив и уныл, С выражением печали Старший вновь заговорил: «Передай, увидев Жанну, Ей привет мой и прости. Я помехою не стану Е й на избранном пути. Но в отчизне, где невеста Свой нарушила обет, Для меня не стало места И меж нами ляжет свет!» «Словно друга, словно брата, – Молвил третий в свой черед, – Пусть меня сестра Агата На молитве вспомянет. Может быть, за дверью гроба, Прежней верою горя, С нею встретимся мы оба У Господня алтаря». Младший, бледный от волненья, Обернулся к звонарю: «Ты исполнишь порученье И мое? Благодарю! Всем чужой и позабытый Ухожу отсюда я, – Ты могиле Маргариты Поклонися от меня!» И бросая взор печальный На родимое село, Где в лучах зари прощальной Медный крест горел светло, – Вновь обратною дорогой Пешеходы побрели, И старик глядел с тревогой, Как сливалися вдали Тени их с вечерней мглою… Что же это? Явь иль бред? И, прикрыв глаза рукою, Долго он глядел им вслед, С сожалением во взоре Провожал их долго он, Но пора: раздастся вскоре С колокольни первый звон. Для живых и в гробе сущих Разверзая глубь небес, Для погибших и живущих – |
| Эти условия, как видим, были обязательны больше для того, кто отдал владение в оброк; но вот и условия для другой стороны. В 1656 году некто Андриан Петров взял по свой живот у Даниловского архимандрита в оброк монастырскую вотчину половину села Долгого, и пишет в записи: И мне Андреану в те годы тое монастырскую вотчину из поля не продать и не заложить, и по душе ни в которой монастырь вкладу не отдать, и в придания и ни в какие крепости не написать и не освоить никоторыми делы, и по государеву указу как поедут писцы и мерщики или дозорщики, и мне Андреану ту их монастырскую вотчину пашни и сенных покосов и всяких угодей за собою и за детьми и за сродники своими не написать и никакими делы не укрепить, и писцовых меж Андрея Загражскаго с товарищи той монастырской вотчины мне Андреану и крестьяном моим не взорать и не перепортить, и ямы не заровнять, и столбов не выметать, и граней не подтесать, и всяких признак не испортить; а оброку мне Андреану за ту их вотчину платить по 16-ти рублёв на год на срок Николин день вешний ежегод безпереводно; а Бог сошлёт по мою Андреанову душу, и жене моей и детям после меня и крестьяном до той монастырской вотчины ни в чём дела нет и не вступатца, а казать её после моего живота суседми и по писцовым книгам всю сполна по прежнему в Данилов монастырь архимандриту. В случае неисполнения им вышеписанных условий, обязывался он, Андриян, заплатить архимандриту двести рублей. «А будет, – пишется наконец в записи, – по государеву указу и государя патриарха, из той монастырской вотчинной их земли писцы или мерщики вымеряют церковные земли, и мне Андреану из той цены изо шестнадцати рублёв оброчных денег не выбавливать, в том я Андреан на себя и сию запись дал». Записи такого рода суть оброчные. В-третьих, условия определялись при промене владений одного на другое. В 1655 году некто Иван Шестаков променял Даниловскому архимандриту свою вотчину пустошь Исаково (межи которой в записи означены по писцовым книгам) на Даниловские отхожие кулиги в д. Савельеве; в записи по этому случаю написаны такие условия: |
| Солнышко, солнышко, выглянь-ко в окошечко: твои детки плачут, по камешкам скачут, сыр колупают, в окошко кидают (шутки ребят весной) . Коли ранняя белка голубая, ранняя весна будет (сибирск.) . Прилетела бы чайка, а весна будет. Рано зата ет – долго не растает. Зима без трех подзимков не живет. Ранняя весна – много воды. Воды и царь не уймет (т. е. вешней) . Вода путь найдет. Юг веет – старого греет. Ветер снег съедает (он изникает от вешнего ветра) . Коровка бочок нагрела (первовесенье) . Пришел внучек по дедушку (т. е. вешний снежок, падающий в оттепель на зимние остатки) . Весна и осень на пегой кобыле ездят. Вешний день на семеро переездить (о распутице) . Земляная вода реку мутит (горная с верховья; а первая вода снеговая или береговая) . В великий четверток полнолуние – весной большая вода. В осень ночуй, не перезжая реки, весной переезжай, не упуская часу. Весенний лед толст, да прост; осенний тонок, да цепок. Вешний ледок, что чужой избы порог (ненадежен) . В водополье нет животам приволья. Когда весенний лед по затонам и озерам не тронет(ся), а потонет, то год будет для людей тяжелый. Когда лед на реке изникнет на месте, будет тяжелый год для людей. Весна все покажет (напр., труп при вскрытии рек) . Река вскрылась в постный день – коровы будут недойны. Прилетел кулик из заморья, вывел весну из затворья (принес весну из неволья). Журавль прилетел и теплынь принес. Гуси высоко летят – воды будет много; низко – мало. Лебедь летит к снегу (в позднюю осень), а гусь к дождю (ранней осенью и весною) . Вешняя пора – поел да и со двора. Вешний пир щами давят. Вешний пир щами берет (взял). Весна днем красна (т. е. не сплошь) . Весна – бабья работа (белка холстов) . Коли ива рано покрылась инеем (осенью), то будет протяжная весна (новг. ) . Весна красна, на все пошла. Весна пришла – на все пошла. Первый вечер (весной) играют до бела света. Весна красная, а лето страдное. Красна весна, да голодна. Весной беспольище, летом страдные работушки, осенью-то бездорожица, зимой зимушка студеная. |
| На южном берегу Студеного моря, так старину называлось Белое море, стояло рыбацкое селенье Олениха, и жила в нем красавица-вдова Василиса с сыном-рыбаком Василием, Васильком. Муж ее погиб обычной для рыбака смертью: вышел в море на лодье со своей рыбацкой ватагой тюленя бить и не вернулся. И никто из рыбаков с той ловли не вернулся, и лодья пропала, даже щепок к берегу не прибило. Осталась Василиса одна с сыночком Васильком. Сына она любила так крепко, что замуж больше ни за кого не пошла, хотя сватались многие, и все свое нерастраченное сердце отдала молодая вдова сыночку-сиротинке. Но как ни лелеяла сына Василька вдова Василиса, а как подрос парнишка, пришлось и ему взяться за рыбацкий промысел, только не за тюлений, а за «вешний». В Оленихе этим делом занимались те рыбаки, у кого не было своей лодьи. Промысел назывался «вешним», а рыбаков называли «вешняками», и был этот труд куда как нелегок и опасен. Еще в разгар зимы выходили крестьяне-рыбаки из своих сел и деревень и шли на север, на Мурман, и к весне только доходили они до губы Студеного моря, к мысу Святой Нос, и поспевая как раз к весеннему ходу трески. Выходили «вешняки» из села в разгар зимы, когда гудят бураны и трещат морозы, а возвращались в конце августа, а то и в сентябре. До рыбацких становищ добирались они долго и трудно, кто как мог — на лыжах, лошадях, пешком, на оленях. Путь их нелегкий так и назывался в народе — «мурманская дорожка». Шли «вешняки» через пустынные места, заселенные не только своими поморами, но и лопарями-саами, жилье в пути попадалось редко; рады были «вешняки» переночевать на саамской стоянке, а то и просто в санях. Ветра в тех голых краях дули с севера сильные, студеные, и часто в пургу или особенно лютый мороз рыбаки-«вешняки» замерзали прямо в пути; хоронили их в снегу, без могил, а отпевали уже потом, когда возвращались в родные края. А впереди было море и нелегкий рыбацкий промысел, штормы и туманы, так что и в море Студеном гибли многие. Нередко их еще и на льдинах весенних уносило в океан, откуда уже мало кто возвращался — разве что случайное судно, свое или чужое, заметит и подберет… Два года подряд Василий сходил на «вешний промысел» удачно, вернулся хоть с небольшими, но деньгами, а на третий год ушел зимой и не вернулся осенью. Возвратившиеся в Олениху рыбаки рассказали Василисе, что Василька с товарищами, ловивших треску со льда, ветром внезапным унесло на оторвавшейся льдине в открытую воду, в океан. Света невзвидела бедная вдова, билась три дня, к морю рвалась — за сыном, еле удержали соседи. Потом опомнилась, затихла… |
| Эпикурейское миросозерцание Батюшкова выразилось особенно в следующих пьесах: «Совет друзьям», «Веселый час» и «Мои пенаты». В первой пьесе он говорит: Когда счастливо жить хотите Среди весенних кратких дней, Друзья, оставьте призрак славы, Любите в юности забавы И сейте розы на пути! ……………………… Когда жизнь наша скоротечна, Когда и радость здесь не вечна, То лучше в жизни петь, плясать, Искать веселья и забавы И мудрость с шуткаии мешать, Чем, бегая за дымом славы, От скуки и забот зевать. 181 Тот же совет повторяется и в пьесе «Веселый час». Други, сядьте и внемлите Музы ласковой совет. Вы счастливо жить хотите На заре весенних лет? Отгоните призрак славы, Для веселья и забавы Сейте розы на пути! Скажем юности: лети, Жизнью дай лишь насладиться, Полной чашей радость пить! Ах, не долго веселиться И не веки в счастьи жить! 182 Пьеса «Мои пенаты» написана в форме послания к Жуковскому и Вяземскому. Здесь описывается идеал поэта в уединенной сельской жизни: Отечески пенаты, О пестуны мои! Вы златом не богаты, Но любите свои Норы и темны кельи... ……………………… О лары, уживитесь В обители моей, Поэту улыбнитесь – И будет счастлив в ней!... ………………………….. Без злата и честей Доступен добрый гений Поэзии святой, И часто в мирной сени Беседует со мной Небесно вдохновенье, Порыв крылатых дум! Поэту представляется, что тени славных древних и новых поэтов русских воздушной толпой слетаются к нему беседовать. Что вижу? Ты пред ними, Парнасский исполин, 183 Певец героев славы, В след вихрям и громам, Наш лебедь величавый, Плывешь по небесам! В толпе и муз, и граций, То с лирой, то с трубой Наш Пиндар, наш Гораций Сливает голос свой; 184 Он громок, быстр и силен, Как Суна средь степей, И нежен, тих, умилен, Как вешний соловей. Фантазии небесной Давно любимый сын, То повестью прелестной Пленяет Карамзин, То мудраго Платона Описывает нам И ужин Агатона, И наслажденья храм; То древню Русь и нравы Владимира времян, И в колыбели славы Рождение Славян. За ними сильф прекрасной, Воспитанник харит, |
| И ртов искривились углы Слепой, уже готовой, бранью. Но слышат: — «Лазарь! — выйди вон!»— И Лазарь встал. Но пеленами Обвит, стоит недвижно он, Под склепа жуткими тенями. «Снимите пелены и плат!» — Слова Христа тихи, но властны… «Как стал» не тот «веселый брат!» — Черты лица его бесстрастны, И жуток взгляд. Он стал иной! В глазах бездонные глубины, В них как бы гаснет вешний зной, Темны весенние долины… Народ тревожен, — в нем молва Об Иисуса новом чуде. И Каиафа дал слова, Как оправдание Иуде: «Умрет за всех: — за весь народ, Сплотя рассеянные чада!» Уже схватить ждут у ворот, Уже обещана награда… Укрылся Он.. Опять одна!.. В Марии мука и надежды. Чтоб жить, лазурь душе нужна, Что могут дать Его лишь вежды… Вернулся Он.. Светлеет брат, И праздник близок новой Пасхи, Но в ней предчувствие утрат И свет Ему последней ласки.. И, взяв алвастровый сосуд, Она Ему умыла ноги, И, пусть лукав над нею суд, Она все ж с Ним в конце дороги… И по словам Его, о ней Еще живы воспоминанья… И, согласись уже в цене, Скупой, святой болея тратой, От всех таяся в стороне, Иуда ждал дня с крестной платой. Вечеря Уже «осанна» отзвучала: — Капризны чувства у толпы. Теперь она Его встречала, Клоня тупые, злые лбы.. И знает Он, что сбылись сроки: — Часы, не дни, и ужас мук. Вещали так в веках пророки, Провидя боль целящих рук. И сам Он хочет завершенья Любви до крестного конца, Но даже в воле отреченья Жестоки тернии венца! «Я возжелал большим желаньем Есть эту Пасху средь друзей! Я — агнец мира пред закланьем В конце земных моих стезей. Но, хлеб ядущий здесь со Мною, Один из вас, предаст Меня! Под этой ночи тишиною Меня возьмут до света дня!» Молчат все в страхе. Встал Иуда, И хлеб принял из рук Христа. «Не я ль, Равви?» — «Пойди отсюда! — Другие ждут тебя места!» И тотчас вышел, темной тенью Пропав, готовый ко всему. Для всех — ушел по порученью, — Так темен был ответ ему… Уже обряд окончен Пасхи. Христос встает, светлеет лик, В глазах сиянье тихой ласки, В словах любви зовущей крик. Воздав Отцу благодаренье, |
|
|
