| Ибо он часто говаривал: голландский язык потребен нам на море, а немецкий на сухом пути; французский же совсем не нужен, ибо мы с французами никакого дела не имеем. Экземпляры сего драгоценного Библейского издания привезены были в Санкт-Петербург, и отданы в Святейший Синод, где хотел Император, чтоб на белой стороне было напечатано по-русски, и потом раздаваемы желающим. Но поход Его в Персию, многие дела по Его возвращении, и последовавшая через малое число лет Его кончина, воспрепятствовали, как к совершению сего, так и многих других великих дел, также и известному сего Монарха намерению, спечатать в Москве всю же Библию на голландском и российском языках в четвертую долю листа в великом количестве; и за малую цену продавать народу. Таким образом, остались порожними и определенный для припечатания российской Библии белые половины в первых четырех частях или в Ветхом Завете, а эти экземпляры, выключая малого числа, которые Император в самом начале раздарил, никогда не были изданы, но купно лежали в Синоде, где они в последующее время, по причине сырого места в кипах сгнили так, что из столь великого множества ни одного целого экземпляра найти не можно было, и наконец, через малое время рассудили за благо продать остаток купцам. Однако издание это останется достопамятным, не токмо по причине своей красоты и драгоценности, но и в рассуждении Высокого издателя, и особенного притом Его намерения; полной экземпляр оного достоин всегда названия редкой книги, и занял первое место в знатнейшей Библиотеке. Известно это от Г. Фон-Шварта голландского Посланника при дворе Имп. Елис. Петровны. Примечание Як. фон-Штелина: Из оных я имею у себя полный экземпляр, полученный мной заранее от Святейшего Синода в подарок, за оказанную в некотором случае оному от меня услугу. Читать далее Источник: Письма архимандрита Макария Глухарева, основателя Алтайской миссии : С биогр. очерком, портр., видом и двумя факс./Под ред. К.В. Харламповича. - Казань : Центр. тип., 1905. - 558 с. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Генерал благожелательно подготовил Грибоедова к аресту, уничтожил все его бумаги, чтобы они не попали в руки следственных органов и написал в Петербург: «Имею честь препроводить к Вашему превосходительству г-на Грибоедова. Он был арестован таким образом, что не имел возможности уничтожить находившиеся при нем документы. Но при нем не оказалось ничего такого, кроме немногих, которые Вам пересылаю». Под следствием он находился до 2 июня 1826 года, стойко отрицал своё участие в заговоре и в конце концов доказал непричастность к мятежу. Из-под ареста его освободили с «очистительным аттестатом» – и дипломат снова направился в Тифлис. Заменивший Ермолова генерал Иван Фёдорович Паскевич также высоко оценивал способности Грибоедова и, если подчас журил его за безрассудную храбрость, то уважения при этом не скрывал. Во время переговоров с персами Паскевич вполне полагался на дипломатическую предусмотрительность Грибоедова и открыто восхищался им. Первостепенным политическим бенефисом Грибоедова стал Туркманчайский мирный договор, который знаменовал победу над Персией, закреплял территориальные приобретения Российской империи, гегемонию России на Каспийском море и в восточной торговле. Современники не оспаривали главную роль Грибоедова в разработке и подписании этого прорывного документа. Генерал Паскевич предоставил именно Грибоедову честь «поднести договор» императору. Николай Павлович пожаловал ему чин статского советника, орден Святой Анны, алмазами украшенный, и четыре тысячи червонцев. Грибоедов принимал восторженные улыбки, но опасался придворной рутины, держался независимо. В Тифлисе его встречали с ещё большей пышностью, даже величали Грибоедовым-Персидским. Паскевич дал в честь него салют, как это было сделано и в Петербурге, когда все пушки Петропавловской крепости дали одновременно 201 залп. Что ж, ведь это именно он, Грибоедов, привез Николаю I долгожданный и победный Туркманчайский договор. Неудивительно, что в Персии Туркманчайский договор воспринимали как национальную катастрофу. Россия вступила в войну с Турцией – и персы надеялись уклониться от исполнения договора, воспользовавшись запутанной международной ситуацией. |
| Святителю Отче Митрофане! Нетлением честных Мощей Твоих и многими благодеяниями, чудесно содеянными и содеваемыми Тобою с верою к Тебе притекающим уверившеся, яко имаши велию благодать у Господа Бога нашего, всесмиренно припадаем вси и молимся Тебе, моли о нас Христа Бога нашего, да низпослет всем, чтущим Святую память Твою и усердно к Тебе прибегающим, богатыя милости Своя, да возродит во Святей Своей Православной Церкви живый дух правыя веры и благочестия, дух ведения и любви, дух мира и радости о Дусе Святе; да вси члены ея чисты от мирских искушений и плотских похотей и злаго действия злых духов, духом и истиною поклоняются Ему и усердно пекутся о соблюдении заповедей Его, ко спасению душ своих. Пастырем ея да даст святую ревность попечения о спасении людей, им вверенных, да неверующих просветят, неведущих наставят, сомневающихся вразумят и удостоверят, отпадших от православныя Церкви обратят в Святыя недра ея, верующих соблюдут в вере, грешных подвигнут к покаянию, кающихся утешат и укрепят в исправлении жизни, раскаявшихся и исправившихся утвердят в святости жизни и тако всех введут указанным от Него путем во уготованное вечное Царство Святых Его. Благочестивейшему же Самодержавнейшему Великому ГОСУДАРЮ нашему ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ да дарует мужество, мудрость, одоление на вся враги, благопоспешение в устроении благоденствия Царства ЕГО и всему Августейшему Дому ЕГО радость и долгоденствие; избранным от НЕГО для управления и суда Царства ЕГО да ниспослет усердие, прозорливость, мудрость и верность, да управляют и судят к спокойствию и радости всех; всем же в державе ЕГО людем да дарует мир, тишину, безмятежие, усердие в исполнении заповедей Божиих, установлений Святыя Церкви и закона гражданскаго и изобилие в потребном для сея жизни; и да избавит Царствующие грады, град сей и вся иныя грады Царства Его, и веси, и селения от глада, труса, огня, меча, нашествия иноплеменных, междуусобныя брани, смертоносныя язвы и от всякаго зла. Ей, Святителю Божий, да устроиши молитвами Твоими благая душам и телесам нашим. Аминь. |
| 15. Всеподданнейший доклад, составленный Преосвященным Филаретом, о Епископе Оренбургском Августине и трудах его, представленных в Св. Синод 9 Февраля 1837 г. В Январе 1837 г., бывший Епископ Оренбургский Августин подал Государю Николаю Павловичу всеподданнейшее прошение, в котором писал: светоносные Ангелы Господа Вседержителя, приведенные всемогуществом Его из небытия в бытие, и одаренные разумом, свободною волею, особливо мудростью, святостью и силою для прославления бесконечных Его совершенств, для участия в Его любви, для служения Величеству Его и вечному спасению человеков, все сии Ангелы, узревши миллионы блистательных светил, мгновенно воссиявших по изволению Бога в неизмеримом круге эфирной бездны, для проповедования славы Божией и для освещения вселенной, торжественным гласом возгремели бесчисленные похвалы Премудрому. Всесильному и Преблагому Творцу неба и земли (Иова 38:7). Подобные похвалы Всеавгустейшему имени Вашего Императорского Величества торжественным гласом гремят и вечно будут греметь во всех пределах России, преисполненной беспредельною благодарностью к Вашему Императорскому Величеству за составление полного собрания и полного свода премудрых Ваших законов, изложенных для управления Всероссийскою Империею во всех видах гражданского благоустройства. Сии два величественные произведения неусыпных Ваших трудов руководствуют все Российские гражданские судилища к сохранению истины и правосудия и к утверждению единодушия, мира и тишины во всех пределах России, изливают бесчисленные пользы на все государственные состояния, и будут вечно сиять в храме бессмертной славы. С глубочайшим благоговением исполняя премудрое и всеблагое соизволение Христа Бога, воззвавшего меня к совершению трудов для приведения всех духовных законов в хронологический порядок, состоявшихся с первого века по Рождестве Христове по настоящее время, и убеждаясь пламенным соревнованием к наивысочайшему совершенству гражданского законодательства Всероссийской Империи, удостоился я, при благодатном содействии Всесильного Спасителя мира, в течении минувших четырех годов, составить собственными моими трудами пятнадцать томов полного собрания духовных законов хронологическим порядком в историческом виде. |
| Что здесь все-таки больше хороших людей, чем дурных, — он сразу увидел. Но ему казалось, что почти все идут в заговор нехотя, потому что сомневаются, не могут решить, где «польза отечества», и мучатся этим так же, как он. Не решив главного, решили «вздор», по мнению Булатова: в случае, если Константин отречется, возмутить войска и собраться на Сенатской площади, «а там видно будет». На Булатова надеялись как на старшего по летам и по чину: он должен был принять команду вместе с Трубецким, «диктатором». И он опять не возражал, все по той же нерешимости. Да и жаль было «хороших людей»: как покинуть их в такую минуту опасности не только для жизни, но и для чести и совести. Он был похож на солдата, который вдруг ослеп в бою: нельзя сражаться и нельзя бежать. В тот же день, 12 декабря, получено было в Зимнем дворце отречение Константина и на 14-ое объявлена присяга императору Николаю I. Булатов узнал об этом из коротенькой записки Рылеева, кончавшейся тремя словами: «Честь — Польза — Россия». Он понял, что решать уже нечего — само решается. 14 декабря Булатов был на Сенатской площади, рядом с императором Николаем Павловичем. «Вижу государя императора, — вспоминал он впоследствии. — Мне понравилось мужество его. Я был очень близко от него, и даже не более шести шагов, имея при себе кинжал и пару пистолетов… Я очень жалел, что не могу ему быть полезен… Обратился к собранию 12-го числа, где было положено для пользы отечества убить государя. Но теперь я был возле него и совершенно покоен и судил, что попал не в свою компанию… Узнал, что полковник Стюрлер ранен, и одна мысль, что, может быть, несчастное имя мое причиною жестокой раны верного слуги государя и отечества, приводит меня в ужас… Орудия начали действовать… Я был вблизи оных, досадовал на распорядителей заговора, что, не имея понятия в военном деле, губят людей… А когда услышал, что изрублен обезоруженный офицер Московского (мятежного) полка, злоба овладела мною. Итак, хотя гнусное дело быть заговорщиком, но, если бы они не обманули меня числом войск и открыли видимую пользу отечества, я сдержал бы слово. Может быть, мы были бы разбиты большинством войск, но не так легко могли бы купить последнюю каплю крови моей… Когда заговорщики были прогнаны, я уехал домой, имея в душе большое волнение… Слышу беспрестанно разносящиеся слухи, что перевес на стороне заговора — и то радуюсь, то сожалею… Уважая государя, кипел к нему ужасным мщением, с часу на час усиливающимся по доходящим слухам, что рубят обезоруженных… Узнал, что артиллерия не присягала, и как будто досадовал, что она не идет на помощь (мятежникам), и опять довольствовался, что она покойна. Не знаю, откуда человек мой Иван Семенов слышал, что в 12 часов (опять) начнется дело… Ложась в постель, я приказал, если что будет, оседлать мне лошадь. Но вскоре живущий у нас в доме капитан Полянской уведомил, что все кончено». |
| к Петру I Патриарха Александрийского Самуила со скорбным молением о помощи. Отметив каноничность своего избрания на Патриарший престол, дальше говорит он о том, что кафедра св. ап. Марка обуревается «многими обстоятельствами и бедствиями», отягощается «величайшим и многочисленным долгом», обеднела, лишилась драгоценных – «досточудных сосудов», «находится в опасности конечного оскудения». В этой «полной бедности» Патриарх обращается «в твердой надежде» к «сострадательному благосердию «императора. «К кому другому мы, – заявляет он, – имеем прибежище, если не к сострадательному и царскому благоутробию христианнейшей державы ... и кто, прибегая к заступлению и защите христолюбивой царской державы, уходит посрамленным? И прося милости не получает богато дара к уврачеванию и утолению потребности?... Просим убо тебя, – заключает свое моление Патриарх к императору, – и после Бога прибегаем к тебе, общему престоятелю и защитнику!.. Восстань и нам в помощь, ... склонись к нам молящим, простри руку, ... защити нас! «(29:234–235; 239–242; 245). Те же скорби представляет Патриарх и местоблюстителю Московского Патриаршего престола митрополиту Стефану Яворскому в направленной к нему в том же 1717 г. грамоте и также взывает к его милосердию, «чтобы получить помощь». Митрополита Стефана Патриарх горячо просит благосклонно принять Патриарших посланцев за сбором средств, «рекомендовать их скиптроносцам, могущим – после Бога – все сделать, а равно русским князьям и боярам, высшим чинам столицы, русским иерархам и архимандритам монастырей – столичным и иным, дабы все они доказали богоугодное свое сострадание к древнейшему, находящемуся в бедственном состоянии Александрийскому Патриаршему престолу, ради Господа нашего Иисуса Христа» (2: IV–V). Так было в начале Синодального управления, так было и потом (см., например, грамоты Патриарха Иерофея II императору Николаю Павловичу – от 1850 г. и Святейшему Синоду от того же года. 2:265–268). Как откликались на нужды православных братьев православные русские люди – свидетельствуют сами Александрийские Патриархи. |
| Такой трогательной переписки с учителями, как у Володи Некрасова, я уже давно не встречал. Учительнице доверял он свои самые сокровенные тайны: «Я сначала не хотел писать Вам об этом, но напишу. Только моим не говорите, если сможете. Я, как и многие мои товарищи, еду в Афганистан. Не знаю, отправили бы меня или нет, но я сам напросился. Но даже если бы и не просился, все равно бы, наверное, отправили... Вот видите, сколько мест мне довелось сменить за службу. Это будет четвертое и последнее...» Так оно и оказалось. А за три дня до гибели он писал своей учительнице: «Хочется собраться всем классом, посидеть, поговорить за чаем. Попеть песни под гитару. Всем вместе, как когда-то на выпускном вечере. Большое Вам спасибо за то, что ждете нас и верите в нас». Вспоминает Екатерина Николаевна, как был организован в школе клуб «Поиск», который стал предметом гордости в семье Некрасовых. Как организовали они поход по Сибири: «Омск – Тюмень – Тобольск», по местам боевой славы, связанным с именем В.Блюхера. Его имя носила школа. Отец Володи, Леонид Алексеевич, участвовал в том походе на своей специально оборудованной машине. Были в походе старший брат Володи Сергей и сестра Галя. После этого похода, вспоминает Екатерина Николаевна, Володя как-то преобразился. До этого начал было покуривать, стал рассеянным. Но после похода возвратился к себе. Вспомнит учительница и о том, как был организован в школе драматический кружок, в котором Володя играл с увлечением. Пришлет она мне и репертуарный сборник с пьесой «Баллада о веселых жаворонках», в которой Володя играл молодого солдата, который, умирая, сползал на землю держась за ствол березы... Вспомнит учительница и роковой день третьего мая, день похорон Володи, и как его младший брат собирал теплые гильзы от троекратного залпа на кладбище, у свежей могилы Володи. Последнее письмо он написал учителю физкультуры, Николаю Павловичу, 20 апреля, в тот день, когда рота собиралась на свой роковой выход: «Я сейчас в наряде по роте. Выдаю оружие. Как только выдам оружие, тоже буду собираться. Выход ночью». |
| В 1867 году, по ходатайству архиепископа казанского Антония, в целях увеличения числа подписчиков обязательной подпиской всех церквей епархии, при «Собеседнике» разрешено издавать «Известия по казанской епархии», по программе епархиальных ведомостей 354 . Митрополит петербургский Григорий Постников основал при семинарии еженедельный журнал для назидательного чтения «Духовную Беседу», начавшую выходить с 1858 года, затем, по смерти митрополита, прекратившуюся и возобновлённую с 1868 года протоиереем И. Яхонтовым , уже как частное издание. В «Церковной Летописи» при «Беседе» святейший синод скоро стал помещать свои некоторые указы и объявления, сделав этот орган своим официальным. «Духовная Беседа» прекратилась в 1876 году, когда синод перенёс печатание своих указов из «Беседы» в ново-основанный «Церковный Вестник». Особенно счастливым для духовной журналистики явился 1860 год, в котором начали выходить сразу четыре новых журнала: «Православное Обозрение», «Душеполезное Чтение», «Странник» и «Труды Киевской Духовной Академии». «Православное Обозрение» и «Душеполезное Чтение» появились в Москве. «Православное Обозрение», богословско-философский журнал, обязано своим возникновением трём просвещённым московским священникам: Николаю Сергиевскому , профессору университета, редактору-издателю журнала, затем П. Преображенскому , профессору семинарии, наследовавшему после отца Сергиевского редакторство и издание, и Г. Смирнову-Платонову. Своей задачей журнал ставил быть органом богословско-философской мысли для образованного светского общества в отличие от академических журналов, носивших специальный школьный отпечаток. «Душеполезное Чтение» основано священником Алексеем Ключаревым, впоследствии Амвросием, архиепископом харьковским, но скоро передано священнику Василю Нечаеву, впоследствии епископу костромскому Виссариону, и ставило задачей дать душеполезное простое чтение самому широкому кругу образованных, но не мудрствующих читателей. Успех, встретивший издание с самого начала, преследовал его и до конца столетия. «Странник», основанный в Петербурге протоиереем Василием Гречулевичем, впоследствии бывшим епископом могилёвским Виталием, отличался тем, что вводил в свою программу беллетристический элемент в виде рассказов и давал портреты, на отдельных листках, знаменитейших архипастырей, которыми подписчики из сельского духовенства с любовью украшали деревянные стены своих покоев в доброе старое время. Свой характер «Странник», в общем, сохранил доселе. «Труды Киевской Духовной Академии» построены были по типу академических органов петербургского и казанского. Особенностью «Трудов» являлась с первых же дней особенно усердная разработка западнорусской церковной истории. |
| Бытописатель просто говорит: «и вышли, чтоб идти в землю Ханаанскую; и пришли в землю Ханаанскую» ( Быт. 12:5 ). Предание старалось восполнить это краткое повествование различными подробностями, хотя и сомнительного достоинства. Так, И. Флавий 120 , следуя туземному писателю Николаю, заявляет, что по оставлении Харрана, Аврам со всем своим караваном прибыл в Дамаск и царствовал там некоторое время, но вынужден был восстанием народа удалиться отсюда в Ханаан. Имя его, однако же, прибавляет он, еще славится в этом городе, и доселе показывается селение, известное под названием «жилища Авраамова», лежащее верстах в двух от северных ворот города. Иустин Философ 121 также по-видимому приводит то же самое предание, хотя у него оно сопровождается явными ошибками. Так, он пишет: «иудеи произошли из Дамаска, знаменитейшего города Сирии, получившего свое название от своего царя Дамаска. После него царствовал Азел, затем Адор, Аврам и Израиль». В лице Азела быть может можно видеть сирийского Азаила – обычное имя позднейших царей, и в Адоре Эвальд видит Елиезера, так как Адор или Адер было лишь диалектической вариацией Елиезера. Св. Писание не представляет никакого подтверждения для этих рассказов, кроме случайного упоминания о том, что домоправитель Аврамов, Елиезер, происходил из Дамаска ( Быт. 15:2 ). Но нет ничего невероятного, что патриарх мог избрать этот именно путь для вступления в землю обетованную. Переселение Аврама с многочисленными стадами и многочисленным караваном было конечно весьма трудно, и вообще это путешествие могло быть успешно совершено только по такому направлению, которое бы доставляло все необходимые запасы пищи и воды. Ближайший путь чрез бедную Сирийскую пустыню представил бы непреодолимые затруднения для подобного каравана; между тем к Дамаску вел большой караванный путь, которым постоянно двигались торговцы, а иногда и армии, и этот путь несомненно мог обильно снабжать всеми потребностями жизни. Он избегал опасностей пустыни, проходя по ее северной границе и ниспускаясь в оазис Дамаска с севера, где он соединялся с одним из больших трактов оттуда в Египет. |
| В самой же России Православие слишком часто отождествлялось с цареславием. Так, например, в январе 1837 года бывший Оренбургский епископ Августин подал императору Николаю Павловичу прошение, в котором были сравнения более чем дерзкие с точки зрения собственно религиозной: " Ангелы, узревши миллионы светил, мгновенно воссиявших по изволению Бога, торжественным гласом возгремели бесчисленные похвалы Творцу. Подобные похвалы Всеавгустейшему имени Вашего Императорского Величества торжественным гласом гремят и будут греметь во всех пределах России, преисполненной беспредельною благодарностью к Вашему Императорскому Величеству за составление полного собрания премудрых Ваших законов " [ 3 ]. Понятно, что вряд ли кто-либо из русских богословов посмел бы в те годы поместить в церковной печати суждение, подобное тому, что было высказано святителем Николаем Японским, так как оно содержало очевидное опровержение петровского " Духовного регламента " , провозглашавшего императора " крайним судией " церковных дел [ 4 ]. Миссионер говорит ради конкретных людей, чьи глаза он видит перед собой. Его критик держит перед глазами не людей, но лишь катехизис (зачастую не общецерковный, а лишь составленный им самим по своему вкусу). В мире святоотеческих (то есть богословски допустимых) суждений миссионер должен отыскивать те, которые могут максимально приблизить к Православию ту аудиторию, с которой он сейчас работает. И эти суждения могут быть непохожи на те святоотеческие же речения, которые изучают в воскресных школах. Заметив эту разницу, лучше обрадоваться тому, насколько же неожиданным и разнообразным может быть Православие, а не брать в руки цензорские ножницы. Часть 14 — Но ведь есть и реальные основания для такого настороженного отношения к миссионерам. Или же все это, по-Вашему, только внутренние проблемы критиков миссионерства, а не проблемы самих миссионеров? — Подобная " аллергия " по-своему объективна и неизбежна. Для того чтобы быть понятым, миссионер должен говорить на языке внешних. Для иудеев я был как иудей; для подзаконных был как подзаконный; для чуждых закона — как чуждый закона. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (ср.: 1 Кор. 9 , 20–22). |
|
|
