| Лето 1850 года семья цесаревича провела в Царском Селе. С этого времени мы можем следить за жизнью Саши и его братьев по донесениям Гогеля и Зиновьева. Судя по ним, распорядок дня великих князей начиная с этого года был установлен следующий. Вставали в 7 часов, молились, пили чай. Потом ходили здороваться и желать доброго утра матери, цесаревне Марии Александровне, государю императору Николаю Павловичу и царице Александре Фёдоровне. От 8 до 11 часов они, под присмотром полковника Гогеля, гуляли, ходили купаться на море (во время пребывания в Гапсале или Петергофе) и занимались фронтовым учением (т.е. обучением " фронту " , строю). Маршировать, выполнять строевые команды и различные ружейные приёмы их обучал отставной унтер-офицер Лейб-Гвардии Семёновского полка Тимофей Хренов, назначенный комнатным дядькой к великим князьям Николаю, Александру и Владимиру Александровичам ещё 2 октября 1848 г. С 11 до 12, под общим руководством генерал-майора Зиновьева, дети два раза в неделю (по понедельникам и четвергам) обучались артиллерийской прислуге при орудиях, два раза в неделю - гимнастическим упражнениям (по вторникам и пятницам), а в среду и субботу гуляли. В этот же промежуток времени они завтракали. С 12 до 2 1/2 часов занимались с Верой Николаевной Скрипицыной, которая обучала их первоначальной русской грамоте и арифметике. Обедали обыкновенно в 2-3 часа пополудни. От половины третьего до 4 часов снова гуляли с Николаем Васильевичем Зиновьевым: летом - просто резвились, зимой - расчищали дорожки в парке, катали друг друга в салазках, лепили из снега " болвана " ... От 5 1/2 до 7 вечера по понедельникам и субботам у них бывали уроки танцев, по вторникам и четвергам - занятия с В.Н.Скрипицыной, а в остальные дни - гулянье с Григорием Фёдоровичем Гогелем. Время после вечернего чая до сна (а ложились они, как правило, в 9 часов) великие князья проводили с матерью, цесаревной Марией Александровной. В хорошую погоду ездили с ней кататься в открытом экипаже по окрестностям, в случае холода и дождя обыкновенно играли в её комнатах либо же слушали чтение вслух В.Н.Скрипицыной, Гогеля или кого-нибудь из фрейлин. Читали обыкновенно Священную историю, сказки А.П.Зонтаг, рассказы о Кавказской войне или географических открытиях и путешествиях. Тут же отец их, цесаревич Александр Николаевич, играл в вист со своими адъютантами и придворными. На чайном столе кипел самовар, велись неторопливые беседы - нередко весьма откровенные и задушевные, к чему располагал тесный семейный круг. Прислушиваясь к этим взрослым разговорам, маленькие великие князья черпали свои первые сведения как из житейской, так и из идейно-политической сферы. |
| Княжна была. После обеда сидели и работали. Слава Богу, хорошие известия. Сандомир взят, и 9-я армия одна с 10 числа взяла 200 офицеров и 15000 нижних чинов в плен. Из дневника Ольги Николаевны Среда, 22 октября Обедня в пещерном храме. Мама перевязывала офицеров, и я двоих: Дуве 17-го Сибирского стрелкового полка и Незлобова 1-го Сибирского стрелкового полка, в промежутках говорила с И. в коридоре. Мама перевязала его. С К. не говорила. В Большом дворце 3 операции. Одному из спины осколок вынули, другому из ноги секвестры и третьему три пальца на правой руке отняли, начиналась гангрена. Вернулись на минутку к нашим. В 1 час 20 минут поехали в Петроград. В 2 часа смотрели там наших 2 санитарные поезда мадам Сухомлиновой. Принимала пожертвования. Чай, обед, завтрак с Мама. Пасмурно. Папа прибыл в Минск. Наши взяли Сандомир. Снова с его отъездом начались победы благодаря Богу. 2 градуса мороза. Наши все, слава Богу, ничего. Спать после 11 часов. Письмо Татьяны Николаевны 22 октября Праздник Казанцев 247 Папа, душка мой дорогой. Сегодня, к сожалению, я не успела написать Тебе с фельдъегерем, но это ничего, так как все остальные написали и уж так много без этого читать. Мы с Ольгой сегодня ездили в Петроград по ветке [в] 1 час 20 минут. Там нас встретили мадам Сухомлинова с Манташевым 248 . Скажи Николаю Павловичу, что она была очень мила, конечно, не при самом военном Министре. И мы с Ольгой осматривали наши военно-санитарные поезда, ужас хорошо и уютно устроено, так бы сама и поехала в нем. Потом поехали в Зимний дворец, где Ольга принимала пожертвования. Я сидела рядом и работала, как всегда. Потом идиотский какой-то фотограф хотел нас там снять, но так как было уже темновато, то он сделал это при магнии, и был маленький выстрел, и так всю комнату обдало вонючим дымом, и мы чуть не задохлись. Всем, конечно, пришлось уйти, тем и кончилось. Хе-хе! Я ужасно радуюсь, что Николай Павлович с Тобой, и, конечно, ему очень завидую. Погода пасмурная, и что-то не то мелкий дождь, не то снег – не понять, вообще неважно. Вчера к Мама пришли прощаться три раненых офицера, уезжающих уже назад по полкам. Так было грустно, но один только из нашего Дворцового лазарета, остальные два из Красного Креста. Сейчас Алексей пришел вниз и будет молиться с Мама. Моя собачка Ортипо бегала по комнате и играла во время чая. Страшно забавна и мила. Прости, пожалуйста, за поганый почерк, но я сижу у Мама в комнате и на полу, так что не очень удобно. Ну, до свидания Па – душка. Да хранит Тебя Бог. Поклонись Николаю Павловичу и Дрентельну. |
| Филарет представился Государю Импер. Николаю I. Тут ему вменено было в обязанность действовать осторожно и в согласии с гражданским начальством. К сожалению, это гражданское начальство, будучи всецело протестантским, всеми силами старалось, как мы увидим дальше, подавить Православие. Епископ Филарет, зная историю своего предшественника и получив подобные предостережения, понял, какая должна быть проявлена им осторожность. Понял он и то, как прочно нужно ему поставить себя в глазах правительства, чтобы никакие наговоры не могли поколебать вес и значение его действии и донесений. Латыши, узнав о приезде в Ригу нового православного архипастыря, начали приходить к еп. Филарету, прося его присоединить их к Православию. Владыка Филарет, являя «мудрость змиину», обо всем подробно осведомлял обер-прокурора Св. Синода, графа Протасова, а тот докладывал Государю. Конечно, противники Православия не спали, стараясь всячески парализовать работу преосв. Филарета. Вся переписка его с обер-прокурором была передана Св. Синоду. После разсмотрения ея, Синод постановил, что и было Высочайше утверждено, о необходимости для каждого присоединения разрешения Св. Синода. Этим, по мнению Синода, освобождался епископ от столкновения с местною властию, борьба же с Синодом для нея была труднее. Сам преосвященный Филарет так говорил о положении дела в 1843 г., выезжая обозревать епархию: «Я ныне собираюсь в путь, странствовать по немецкой Лифляндии, чтобы отыскать бед ное Православие, кроющееся в её углах, как пташка в грозную бурю» 6 . Когда место графа Строганова занял Л. А. Перовский, принявший дело Православия среди латышей под свое попечение, то преосвященный Филарет смог действовать немного смелее. Перовский доложил Государю Николаю Павловичу, что действия Лифляндского начальства пристрастны и выдвинутые ими обвинения православного духовенства – выдуманы. При содействии графа Орлова ему удалось добиться удаления барона Палена, занимавшего место генерал-губернатора. Сказал государь Николай I открыто и свое решительное слово, ободрившее всех присоединенных и желавших присоединиться к Православию. |
| Фото предоставлены автором А.П. Цыбульский и А.Д. Степанов А.П. Цыбульский с супругой Лидией Владимировной, с которой они вместе почти 45 лет Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть 2. Русская душа. Я не знал до встречи с Александром Павловичем более душевного человека. Теперь я знаю, насколько человек может быть добрым. В нём все лучшие качества русского человека. Я горжусь тем, что могу назвать его другом. 1. ЗАЩИТНИК ПАМЯТИ Александр Павлович Цыбульский – защитник Памяти. В эти юбилейные дни желаем ему всегда оставаться целеустремлённым и оптимистически настроенным, несмотря на многочисленные трудности на его Богоданной стезе. Нам в Москве посчастливилось встречаться с ним на вечерах посвященных Николаю Деткову, Максиму Трошину, Николаю Мельникову и в связи с работой по сбору материалов о Михаиле Лемешеве для Брянской земли. С надеждой на дальнейшее сотрудничество, члены Союза писателей России Наталья Сидорина, Григорий Калюжный Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Мощный природный катаклизм произошел на границе трех стран Девушка отомстила визитерам театра, встретив их в гробу В Чебоксарах около многоэтажки нашли труп молодой девушки Кадров нашел нового куратора в Российский университет спецназа Организации, запрещенные на территории РФ: «Исламское государство» («ИГИЛ»); Джебхат ан-Нусра (Фронт победы); «Аль-Каида» («База»); «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»); «Движение Талибан»; «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»); «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»); «Асбат аль-Ансар»; «Партия исламского освобождения» («Хизбут-Тахрир аль-Ислами»); «Имарат Кавказ» («Кавказский Эмират»); «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»; «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»); «Меджлис крымско-татарского народа»; Международное религиозное объединение «ТаблигиДжамаат»; «Украинская повстанческая армия» (УПА); «Украинская национальная ассамблея – Украинская народная самооборона» (УНА - УНСО); «Тризуб им. Степана Бандеры»; Украинская организация «Братство»; Украинская организация «Правый сектор»; Международное религиозное объединение «АУМ Синрике»; Свидетели Иеговы; «АУМСинрике» (AumShinrikyo, AUM, Aleph); «Национал-большевистская партия»; Движение «Славянский союз»; Движения «Русское национальное единство»; «Движение против нелегальной иммиграции»; Комитет «Нация и Свобода»; Международное общественное движение «Арестантское уголовное единство»; Движение «Колумбайн»; Батальон «Азов»; Meta |
| И. описал одно из дел ГПЦ, имеющее важное значение для истории Грузинского Экзархата РПЦ и касающееся вопроса об имущественном положении Церкви и рус. церковного правления в Грузии. В 30-х гг. XIX в. в Грузию были направлены 2 сенатора «для обревизования края». Они отметили, что ГПЦ «владеет огромными имениями, а управляет ими дурно; экзарх и контора копят только деньги и накопили большие суммы, а между тем древние соборы разрушаются и гражданское ведомство имеет много крайних нужд» (Из восп. прокурора. 1883. Т. 1. 1. С. 69). Министр внутренних дел (вероятно, Д. Н. Блудов ), намереваясь основать в Грузии приказ общественного призрения, представил имп. Николаю I утвержденный имп. Александром I Павловичем в 1811 г. доклад Синода с росписью доходов и расходов ГПЦ, где в т. ч. было указано, что на богоугодные заведения должно ежегодно выделяться 3 тыс. р. серебром, а также, после кончины заштатных архиереев и настоятелей мон-рей, средства из Пенсионного фонда. Министр предложил взыскать с церковного управления в Грузии эти средства с учетом процентов и выделить из них необходимую сумму на устройство приказа общественного призрения. По поручению Синода, не имевшего этих средств, И. пересмотрел все груз. отчеты и дела начиная с 1811 г. и выяснил, что экзарх Грузии митр. Варлаам (Эристави) в нач. 10-х гг. XIX в. произвел ошибочные расчеты доходов и расходов ГПЦ. Сведения были представлены имп. Николаю I, к-рый приказал отменить ежегодный перевод в казну суммы, определенной указом 1811 г. В Тифлисе было учреждено попечительство о бедных духовного звания, содержавшееся на деньги из груз. церковных доходов (1300 р. серебром); также государь постановил передать накопленный с 1811 г. капитал в 500 тыс. р. министру внутренних дел. По поручению Синода, считавшего сумму преувеличенной, И. вторично пересмотрел документацию и выяснил, что в состав накопленного капитала вошли суммы, не подлежащие передаче в др. ведомство (свечной налог, денежные вклады на поминовение, выручка за метрические листы и т. п.). И. были пересчитаны все доходы Грузинского Экзархата с 1811 г., из исходной суммы были исключены непрофильные средства, в результате чего министру было передано ок. 200 тыс. р., а остаток был восстановлен на счету ГПЦ (Там же. С. 70-72). |
| – А у тебя опять лихорадка. Вон голова горячая. Не надо было сегодня выходить, – сказал Оболенский, положив ему руку на лоб. – Не сегодня – так завтра. Ведь уж завтра-то выйду наверное, – опять улыбнулся Рылеев той же странной, сонной улыбкой. – А завтра что? – Э, черт! О пустяках говорим, а главного-то вы и не знаете, – начал он уже другим голосом: только теперь проснулся, как следует. – Окончательный курьер из Варшавы приехал с отречением Константина. Завтра в семь часов утра собирается Сенат, и в войсках будет присяга Николаю Павловичу. Со дня на день ждали этой вести, а все-таки весть была неожиданной. Поняли: завтра восстание. Замолчали, задумались. – Будем ли готовы? – сказал, наконец, Оболенский. Рылеев пожал плечами. – Да, глупый вопрос! Никогда не будем готовы. Ну, что ж, завтра так завтра. С Богом! – решил Оболенский и, опять помолчав, прибавил: —А что ж делать с Ростовцевым? Ростовцев, хотя и не член Тайного Общества, но приятель многих членов, кое-что знал о делах заговорщиков. Свое свидание с великим князем Николаем Павловичем он изложил в рукописи под заглавием «Прекраснейший день моей жизни», которую отдал накануне Оболенскому и Рылееву, сказав: «Делайте со мною, что хотите, – я не мог поступить иначе». – Мое мнение ты знаешь, – ответил Рылеев. – Знаю. Но ведь убить подлеца, значит на себя донести. И стоит ли руки марать? – Стоит, – произнес Рылеев тихо. – А вы, Голицын, что скажете? – Скажу, что Ростовцев ставит свечку Богу и дьяволу. Николаю открывает заговор, а перед нами умывает руки. Но ведь в этом признании он мог открыть и утаить все, что угодно. – Итак, вы думаете, что мы уже заявлены? – спросил Рылеев. – Непременно, и будем взяты, если не сейчас, так после присяги, – ответил Голицын. – Что же делать? – Никому не говорить о доносе и действовать. Лучше быть взятыми на площади, нежели в постели. Уж если погибать, так пусть, по крайней мере, знают, за что мы погибли! – А ты, Оболенский, как думаешь? – опять спросил Рылеев. – Ну, конечно, так же. Рылеев одной рукой взял руку Голицына, другой – Оболенского. |
| В России царей любят, но относятся к ним строго. Чтобы стать русским царем не только по имени, но и по существу, мало родиться во дворце. Нужно подтвердить свою предызбранность на царство «от века»; желательно также иметь царский знак. Родимое пятно в форме орла во всю спину, солнечный символ, волосы на груди крестом. В 1822 году мещанин Старцев известит государя императора Александра Павловича о сибирской встрече с красноярцем Афанасием Петровым: «…известно мне, что он на теле своем имеет на крыльцах между лопатками возложенный крест, который никто из подданных Ваших иметь не может, кроме Высочайшей власти, а потому уповательно и на груди таковой иметь должен; по таковому имении возложенного на теле его креста быть должен не простолюдин и не из дворян и едва ли не родитель Вашего Императорского Величества…» Извещению дадут ход, Петрова доставят в столицу, официально изучат, чем-то в его крыльцах не удовлетворятся и вместе с мещанином Старцевым отправят на поселение в город Тобольск. Пройдет еще несколько лет. В 1844м крестьянин Клюкин встретит в бане цесаревича Константина Павловича и сочтет своим гражданским долгом сообщить Николаю Первому: «…и видел у него грудь, обросшую волосами крестом, чего ни у одного человека не царской крови нет…» Но в 1777м до волос на груди еще далеко. У младенца и на голове их почти нет. Пределы его царства — плетеные стенки спальной корзины. В этом царстве не бывает самозванцев, а потому не требуют и доказательств. Здесь каждый зван и каждый призван. Корзина стоит в беспокойных покоях Зимнего дворца. Окна всегда открыты и в отведенные часы поблизости с пристани палят пушки. Младенец глохнет на левое ухо (глухота обнаружится позже), зато привыкает к сокрушительной музыке Истории. Медленно грубеющей на сквозняке кожей он ощущает, что История холодна и что от нее никому не укрыться. Что делать? Столица ему достанется северная, дворец — Зимний, и только сад для прогулок будет Летним. Он не умеет еще говорить, а уже включен в состав отдаленного государственного проекта. Его не просто пеленают, купают, укладывают; нет — всякое действие, над ним совершаемое, наделено смыслом и целью, подлежит прочтению. |
| Государь писал 27 июля (8 августа) из Теплица (Чехия) сыну Николаю, родившемуся в этот день в 1831 г. «Пишу тебе в первый раз, любезный Ники, с благодарным к Богу сердцем вспоминая, что тобою наградил нас Господь в минуты самые тяжелые для нас, как утешение и как предвестника конца наших разнородных бедствий 49 . Вот и семь лет тому протекло, и вместе с этим, по принятому у нас в семье обычаю, получил ты саблю!!! Великий для тебя и для нас день! Для нас, ибо сим знаком посвящаем третьего сына на службу будущему брату твоему и родине; для тебя же тем, что ты получаешь первый знак твоей будущей службы. В сабле и в мундире офицера ты должен чувствовать, что с сей минуты вся будущая твоя жизнь не твоя, а тому принадлежит, чьим именем получил ты сии знаки. С сей минуты ты постоянно должен не терять из мыслей, что ты безпре- станно стремиться должен постоянным послушанием и прилежанием быть достойным носить сии знаки, не по летам тебе данным, но в возбуждение в тебе благородных чувств, и с тем, чтобы некогда достойным быть сего звания. Молись усердно Богу и проси Его помощи. Люби и почитай своих наставников, чти твоих родителей и старшего брата – и тогда наше благословение будет всегда над твоей дорогой головой. Обнимаю тебя от души, поручаю тебе поцеловать братцев и поклониться от меня искренно Александру Иларионовичу 50 . Бог с тобою. Твой верный друг папа». К 1838–1839 гг. относится, по-видимому, следующее повествование графини С. Д. Толь, урожденной графини Толстой, напечатанное ею в 1914 г.: «Дед мой, Дмитрий Гаврилович Бибиков, был назначен 29 декабря 1837 г. генерал-губернатором Юго-Западного края, то есть немного после усмирения польского мятежа 1831 г. Государь довольно часто посещал Киев. Во время одного из таких посещений Государь вместо дворца остановился в генерал-губернаторском доме и занял кабинет деда. Во время своих пребываний Николай Павлович в сопровождении Бибикова обыкновенно ездил осматривать все казенные учреждения Киева. Так было и в этот раз. Николай Павлович сидел в коляске, как вдруг лошади в испуге свернули вбок и кучер с трудом мог их остановить. |
| – Эй, Чернецкой! Женя обернулся: в дверях голубой елисеевской гостиной, по утрам превращающейся в лекционную аудиторию, стояла группка молодежи из набирающего все большую силу в «Союзе поэтов» Гумилевского клана. Женя, разумеется, знал разговаривающих: приятную в общении Нину Венгерову, Митю Николаева, знакомого ему еще по передовой, члена ПВО, как и Женя, работающего в достаточно нестесняющем «дисковском» обличье; не внушающего Жене особых симпатий восемнадцатилетнего Николеньку Чуковского, единственного студийца «Раковины», начинающего «отливать в красноту»… – И его стихи дали устойчивую прямую! – А мне кажется, что это ничего не доказывает: Блок говорил как-то папе, что пролетарские поэты – это принципиально новые люди… Почему Вы думаете, Нина, что критерием их талантливости могут быть составленные Николаем Степановичем по нашим канонам таблицы? – С Вами бесполезно спорить, Николенька: Вы не слышите оппонента, ибо в ваших ушах гремит пресловутая «музыка революции»… – О чем речь? – Так, об очередном полуграмотном гении, которого хотят протащить в Союз. – Пусть едет в Москву и вступает в «Кузницу». Но мне думается, что его не протащат: слава Богу, атмосфера Союза становится все определеннее… – Кстати, Чернецкой! Вы знаете насчет Шкапской и Павлович? – Я слышал, что мэтру они слегка надоели: вторая – «алеющими корветами», которые день ото дня становятся все бездарнее: после того как Блок сложил с себя полномочия власти, ей место не здесь, а на большевистской партийной работе. Кстати, милая дама скромно умолчала о том, что приехала сюда не только от «красного мага», но и по протекции Крупской, которая ей благодетельствует. Павлович не глупа и чувствует, что уместно выставлять напоказ, а что рискует не пройти… А первая – не далее как сегодня он говорил, что его раздражает ее физиологизм, но он скорее не обращает на нее внимания… – О, так Вы не знаете тогда, в чем суть скандала! На вечере в Мариинском она прочитала свое новое стихотворение, кстати, на его включении настоял Александр Александрович… «Людовику XVII»… «Народной ярости не внове Уняться лютою игрой, Тебе, Семнадцатый Людовик, Стал братом Алексей Второй. И он принес свой выкуп древний…» Далее не помню – словом, принес. Я видела, что Николаю Степановичу стало дурно до тошноты – он даже побелел весь… Потом сказал только одно: «И эта женщина – сама мать». Видно, ему основательно запало очистить Союз от блоковских истеричек… Не знаю, зачем он привел сейчас эту не свою, а Кузьмина точку зрения – скорее всего, он с ней согласен, но когда Шкапскую принимали в Союз, предпочел не высказываться, чтобы ей не повредить. Не знаю, может быть, у него просто не было настроения об этом говорить. Даже – скорее всего. |
| Царское окружение осыпало митрополита похвалами, а за его спиной осуждало — кто за «дикую византийскую» продолжительность богослужений (мог бы и сократить), кто за «лицемерную скромность» (монах, а все облачение сверкает драгоценными камнями), кто за неподобающую возрасту и сану угодливость царским внукам, великим князьям Николаю и Александру (ходит за десятилетним и восьмилетним мальчишками с умильною улыбкою и гладит по головке)… Невозможно было объяснить всем —и августейшей семье особенно! — предвидение печального, безвременного конца этих румяных и миловидных мальчиков. Никто бы не поверил, и первым над его страхами посмеялся бы государь Николай Павлович. Оставалось только молиться. А самодержец всероссийский искренне не подозревал, насколько обманчиво его внешнее могущество. Великая княгиня Мария Николаевна оставалась любимицей императора. Столь же высокая, красивая и величественная, как отец, она, однако, не смогла выработаться в цельную натуру. Вырастая в атмосфере поклонения и угодничества, впитывая витавший в коридорах Зимнего дворца дух наглой лжи, беззастенчивого стяжательства и разврата, Мария Николаевна являла собой причудливое смешение пороков и добродетелей. Она много читала, как и все в семье, свободно владела несколькими иностранными языками, имела представление о прекрасном и обладала тонким вкусом, наконец, была добра, щедра и участлива к ближним. Со всем этим как-то уживались дерзость, доходившая до грубости, лень, вульгарность и откровенный цинизм. Впрочем, с отцом она неизменно оставалась почтительной и послушной, а он позволял дочке противоречить себе и выполнял все ее прихоти. Пылкая и горячая по натуре, она увлеклась герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, пасынком Наполеона I. Танцы на балах, разговоры в гостиных, свидания в парке на Каменном острове, поцелуи, его признания, его страстные мольбы, его отчаяние… И — крайне ревнивый к чести династии — Николай Павлович все же согласился на свадьбу своей дочери с сыном всего-то виконта Евгения Богарне. |
|
|
