| Скачать epub pdf Яссы. Схоларх Господарской школы В Яссах, по приглашению князя Григория Гикаса, бывшего в то время Господарем Молдавии, Ясского митрополита и вельмож, Феотокис становится схолархом (ректором) Господарской школы. Он исправлял эту должность в течение года, а также преподавал математику и геометрию. В одной из рукописей Ново-Нямецкого монастыря хранится письмо преподобного Паисия Величковского к Феотокису, относящееся к этому времени 67 , – ответ старца на просьбу схоларха Ясской школы прислать ему монахов для преподавания (Паисий объясняет причины, по которым он не может удовлетворить эту просьбу). Как видим, Никифор деятельно отнесся к устроению вверенной ему школы; он желал видеть в ней преподавателей из известного аскетизмом монастыря Паисия, а значит, воспитывать подрастающее поколение в духе православной святоотеческой традиции. В Яссах иеромонах Никифор встретил достаточно сильное противодействие некоторых лиц, доставивших ему много неприятностей и невзгод, от которых его не могло оградить даже покровительство князя Гикаса. Различные биографы Феотокиса предполагают, что причиной нападок на ректора Господарской школы было то, что он преподавал «новую философию». Сам Никифор так говорит о причине своего внезапного отъезда: «Увидевши же наступающую опасность жизни сего князя 68 , дабы по причине тесной моей с ним дружбы и со мною того ж не последовало, что с ним случилось, просил увольнения, дабы возвратиться в Германию, последуя некоему вельможнейшему путешественнику. Князь сначала согласился и дал мне проводников, но после отказал и удержал меня силою, так что принужден я [был] уйти тайно, последуя за тремя архимандритами из Афонской горы, едущими в Россию». Однако, возможно, были и более веские причины к такому важному жизненному решению. Может быть, Никифор надеялся, что в сильной православной России он сможет принести больше пользы и своему угнетенному народу. Как бы то ни было, летом 1776 года посреди ночи он оставляет Яссы и направляется в Россию. Так вседейственный Промысл Божий, имиже весть судьбами, уготовлял ему новое, значительно более широкое поприще святительского служения в чужой, но единоверной его отечеству стране. 67 Леонид, иеромонах. Литературное наследство Паисия Величковского //Журнал Московской Патриархии, 1957, 4. С. 57–61. Письмо до сих пор является неопубликованным; его пересказ содержится в труде А. И. Яцимирского «Славянские и русские рукописи румынских библиотек». СПб., 1905. С. 571. См. Жукова Е. В.Личные связи Феотокиса с колливадами... C. 54–55. 68 Вскоре, в 1777 г., князь Григорий Гикас был убит по повелению Порты (правительства Османской Империи) по политическим мотивам. Читать далее Источник: М. «Даниловский Благовестник». 2006. – 344 с., ил. Поделиться ссылкой на выделенное |
| – Не убивайте меня, – сказал он палачам, – я исполню царское повеление: принесу жертву богам. Услышав это, в ужас пришел Никифор и стал умолять Саприкие не губить себя, не отступать от Христа. Но ослепленный злобою Саприкий не послушал его. Тогда Никифор сам заявил себя христианином и испросил себе смерть вместо Саприкия. Таким образом смиренному Никифору даровано было счастие победоносного мученического подвига, а жестокосердый и непреклонный во вражде Саприкий произвольно лишился его. Св. Никифор принял казнь мечем в Антиохии в 260-м году. II. Приведенный рассказ из жизни св. мученика Никифора показывает, как гибельна вражда и как необходимо примиряться друг с другом. а) Скорее мирись с ближним, учит святитель Тихон Задонский : смерть невидимо за нами ходит и нечаянно нас похищает. Что станет с человеком, если она похитит его во вражде с ближним? С чем он явится пред судом Христовым? – Умел ты, возлюбленный, оскорбить своего ближняго: умей же с ним и примириться. Не медли в таком важном деле, не отлагай до утра: ведь ты не знаешь, дождешься ли до завтрашняго дня. Бог обещал кающимся милость Свою, но не обещал завтрашняго дня. Сломи себя, сокруши в своем сердце идола гордости и поклонись со смирением своему ближнему, которого ты оскорбил. И когда будешь ему кланяться телом, то кланяйся и сердцем; будешь просить прощения устами, проси и сердцем; каешься языком, кайся и жалей и сердцем; целуешься устами, целуйся и сердцем. Помни, что Бог смотрит не на наружность, а на сердечное расположение. б) Ты скажешь: «невозможное дело любить врагов и добро им творить». – Неправда. Возможно же это было Давиду, который плакал о погибших врагах своих – Сауле и Авессаломе. А слезы о погибели врагов – явный знак любви ко врагам. Возможно было и святому первомученику Стефану молиться за врагов своих, которые побивали его камнями: Господи, не постави им греха сего ( Деян. 7, 60 ). Возможно было это и всем святым, значит – возможно и тебе. Ты человек, и они все были такие же, как ты, люди; ты немощен, и они такую же немощь имели. Если бы земной царь повелел тебе: или простить ближнему обиды его, и даже послужить ему, или же – подвергнуться казни: что бы ты лучше избрал – умереть или простить и послужить ему? Думаю, что ты согласился бы скорее на последнее. А вот Царь небесный повелевает тебе не только прощать оскорбляющим, но и любить врагов, и добро творить ненавидящим: иначе вечная смерть грозит тем, кто не хочет слушать повеления Царя небеснаго... Истинная добродетель состоит в победе над самим собою: делать не то, чего хочет греховная твоя природа, а то, что хочет святая воля Божия, покорять свою волю воле Божией, побеждать благим злое, смирением гордость, терпением и кротостию гнев, любовью ненависть. Вот в чем состоит победа христианина, и она славнее всякой победы над народами. Этого требует от нас Бог: не побежден бывай от зла, но побеждай благим злое ( Рим. 12, 21 ). |
| Выделяя философские составляющие творчества Никифора Григоры, И. П. Медведев отмечает в нем: с точки зрения методологической преемственности — платонизм (свойственный, по Медведеву, всем антипаламитам ), с точки зрения онтологии — номинализм, с точки зрения теологии — склонность к понятию о «двойственной истине» (равноценности естественного и сверхъестественного знания о Боге) . Последняя особенность связана с противостоянием двух гносеологических подходов — назовем их условно мистическим и рациональным, апеллирующих к богословскому и философскому типам знания соответственно. Данное противостояние И. П. Медведев в работе «Византийский ryмahuзм XIV–XV bb.» определяет как основной «водораздел», разделяющий мыслителей Buзahmuu XIV–XV bb. «на два противоположных лагеря» , относя Никифора Григору ко второму типу и классифицируя его творчество как «рационалистический гуманизм» . При этом Никифора Григору ошибочно было бы классифицировать исключительно как светского гуманиста и ученого (в современном смысле). С. В. Красиков отмечает: «Идеал Григоры, как представляется, основывается на двух идеях: на отказе от мирской деятельности в пользу созерцательной жизни и на автаркии как необходимом условии реализации такого отказа и, одновременно, понятии, предающем личностному идеалу общинный характер» . Однако созерцательность у Никифора Григоры имеет рационально-научный характер (а не мистический, как в случае паламитски-ориентированного монашества ) и связана, по С. В. Красикову, с идеалом имманентно-присущей видимому миру разумности, ratio vivendi , самоценной вне трансцендентной перспективы . Такой естественный реализм Никифора Григоры (близкий, по С. В. Красикову, к античному киническому и стоическому ) оказывается поводом к своего рода агностицизму по отношению к непосредственному богопознанию . С. В. Красиков также отмечает, что невыразимость опыта богообщения позволяла Никифору Григоре релятивизировать святоотеческое наследие как неспособное к адекватному выражению трансцендентных реалий . |
| Поскольку люди эти выше всего ценят только Христовы заповеди и только им зовут следовать как единственному, что ведет к святому богоподобию, усовершает и обоживает человеческую душу, рассуждения и словесную философию ставят не намного выше земных дел, называя все это вслед за Павлом плотской мудростью и мудростью сего века, а сторонников этой мудрости, которые обратили против Бога знания, полученные ими в школе Его творения, обличают как отверженных и безмудрых мудрецов, философ, видно, обиделся, что его науки не удостоились столь же высокой чести, тем более что сам тоже хотел ее удостоиться, ради чего и назвался философом, званием, которое осталось у него единственной явной наградой за труды всей жизни. Но каким надо быть, чтобы пойти против нашего «разумного», а вернее духовного «служения» ( Рим.12:1 ), то есть против молитвы и против тех, кто, ценя ее выше всего, в безмолвии несуетно посвящает ей всю жизнь и от своего опыта дает помощь начинающим это надмирное и ангельское служение? Кто возражает избравшим молчание? Кто завидует отвергающим любые почести? Кто словно победитель превозносится над сидящими вдали от ристалища? Причем в своей прежней битве за философию наш монах и философ хоть воинствовал открыто против монахов, однако против ныне живущих; а теперь, выводя в своих писаниях изречения отцов, несомненно взятых на небеса, он в каком-то ослеплении пошел на немалые труды, чтобы опровергнуть их. 2 . Злее всего философ нападает на сочинение о молитве монаха святой жизни и исповедника Никифора 268 – Никифора, который исповедовал истинную веру и за свое исповедничество был осужден к изгнанию царствовавшим тогда первым Палеологом, державшимся латинских убеждений; Никифора, ведущего свой род из Италии, но осудившего тамошнее злоучение и пришедшего к нашей православной Церкви; Никифора, который вместе с отечественными заблуждениями отрекается и от отечества и начинает любить наше больше своего ради звучащего у нас «прямого слова истины» ( 2Тим.2:15 ), а перебравшись к нам, избирает строжайшую, то есть монашескую жизнь и поселяется в месте, чье название одноименно со святостью, на границе мира и неба, – это Афон, очаг добродетели. |
| — А дальше? — Женюсь, будут дети. — А дальше? — Состарюсь, выйду на пенсию, буду в саду цветы разводить. — А дальше? — Заболею и умру, и дети оплачут и похоронят. — А что дальше? — Конец. Жизненный цикл прервется, и все. — Нет, дорогой мой Иван Никифорович, это не конец. Это только начало. Вот, я вам скажу… И они проговорили всю ночь напролет. Отблески огонька керосиновой лампы, колеблясь, играли на многочисленных древних иконах, развешанных на стенах, и лики святых угодников Божиих, и Сам Христос, и Божия Матерь в игре света как бы кивали головами, подтверждая веские слова Григория Ефимовича, которые кирпичик за кирпичиком укладывались в душе молодого гостя, и в ней вырастало и укреплялось стройное здание веры. Когда он вернулся в Ригу, ночной разговор со старым наставником не выходил у него из головы. Старик открыл ему смысл в жизни. И он понял, что все, что он до сих пор делал, было пустым и суетным занятием, что истинную цель жизни можно выразить в трех словах: жить — Богу служить! Он уволился из юридической фирмы и устроился в русскую гимназию преподавать родной язык и русскую литературу. Жизнь его наполнилась совершенно иным содержанием. Из темного мира судейских дрязг, сутяжничества, преступной корысти, а иногда и уголовщины, он вошел в область чистых детских душ, в мир красоты русского языка и литературы. Посещал он и старообрядческий храм, где простаивал длинные службы, украшенные древним знаменным пением, однако очень сожалел об утраченной Божественной Литургии и частной исповеди. Исповедь здесь была только общая. Старообрядческая Гребенщиковская община выделила помещение, где Иван Никифорович вместе с учениками создал музей русской народной культуры. Дети, покопавшись в бабушкиных сундуках, натащили старинные свадебные наряды, расшитые полотенца, резные солонки и хлебницы, разные предметы старого деревенского быта и даже оружие времен стрелецкого войска. Музей получился на славу, и его охотно посещали рижане и гости города. После музея неугомонный Иван Никифорович начал издавать очень интересный журнал для русского зарубежья — “Родная старина”, который выходил лет десять, вплоть до прихода советских войск в Латвию в 1940 году. И завершением его бурной деятельности в 30-х годах было создание молодежного хора старинного церковного и русского народного пения. С этим хором Иван Никифорович объездил всю Европу, был в русских и украинских поселениях Канады и Америки. Везде их принимали с радостью и любовью, и их выступления пользовались неизменным успехом. |
| Святой Григорий утверждает, что исихия является Преданием Церкви. Святитель говорит, что он сам лично общался со многими этими святыми мужами и они были его наставниками в священном безмолвии. Таким образом, Григорий Палама является органичной частью православного Предания и его выразителем, а Варлаам со своими сторонниками, и тени исихии не видевшие, назидают не из опыта, а от велеречивости и страсти к словопрениям 295 . Во второй части первой триады святой Григорий изложил богословские предпосылки умной молитвы и показал, что исихия является частью православного Предания Церкви. Основные положения, которые мы уже упоминали, что тело не является злом, зло же – телесные помышления; что душа обладает сущностью и энергией; что душа по сущности соединена с телом, а ее энергия рассеяна вовне в падшем состоянии; что ум должен вернуться в сердце, которое является его естественным жилищем; что способ, рекомендованный начинающим, отражен в Священном Писании; что и умная молитва, и способ ее совершения являются Преданием Церкви, поскольку многие святые – и древние, и современные – свидетельствуют о ней. Во всем этом святой Григорий установил богословскую основу умной молитвы и, в сущности, показал, что он сам был традиционным и жизненным богословом, поскольку он принял Предание и выразил его живым. Общие энергии души и тела Когда Варлаам находился на Западе в качестве представителя императора на переговорах между Восточной и Западной Церквами, святой Григорий познакомился с сочинениями этого философа, направленными против способа молитвы преподобного Никифора Уединенника. Поскольку Григорий Палама предварительно уже изложил богословские и церковные основания умного делания, теперь он продолжил свой анализ. В этом разделе мы кратко рассмотрим его главные положения. Григорий Палама говорит в них о большом значении участия тела в умной молитве и объясняет с богословской точки зрения значение поста, бдения и слезного покаяния для умного делания и обожения человека. Святой Григорий Палама показал, что философ Варлаам вводит новые положения в церковную традицию. Он называет его «новоявленным учителем бездеятельности» 296 , потому что, отзываясь презрительно о посте, аскезе и бдении, Варлаам фактически ведет христианина к бездействию. Также Григорий Палама критикует философа за то, что он много говорит о молитве, не имея собственного опыта: «совершенно ничего не зная о молитве, ты разливаешься в пустословии» 297 . В другом месте святитель обличает Варлаама как «занимающегося пустым словопрением» 298 . |
| Прокладывая яичными красками лица на иконе с эстампа и не понимая толку в этой работе для Филиппа Григорьевича, Влас Никифоров обратился к нему за объяснением, но тот обещал это объяснить после, прося теперь только поточнее и почище исполнить работу. Около трех часов проработали они молча. Наконец, Василий Петров кончил работу. Ну, сказал он, – драпировку я написал в полном смысле Новгородского пошиба. Хорошо, – сказал Филипп Григорьевич, посмотрев работу. Я попрошу вас написать другую в таком же роде. И подал ему эстамп, с которого сам писал. Опять без тушевок проложите, но уж масляными красками. Постараемся, постараемся, – сказал Василий Петров, – а ты, Филипп Григорьевич, водочкой угости; теперь хорошо выпить рюмочку. Филипп Григорьевич распорядился о закуске и подошел к Власу Никифорову. Вы очень от рисунка–то отступаете, – заметил он, – на перспективные обороты глаз и носа совсем не обратили внимания, как и на связку мускулов. Вы, пожалуйста, поточнее копируйте. Этак, пожалуй, целый день просидишь за одной головкой, да и то не скопируешь, вам же будет убыточно, – отозвался Влас. Это ничего, лишь бы только хорошо сделать. Филипп Григорьевич снова сел за работу, и все трое так занялись, что позабыли и про закуску, которая давно уже была приготовлена. Уже в исходе второго часа Филипп Григорьевич, окончив замалевку драпировки и лица, обратился к своим помощникам. Кажется, уж и обедать пора, господа? О, да и в самом деле: скоро уж два часа, – сказал Василий Петров; как день-то скоро прошел; не успеешь пообедать, как к вечерням заблаговестят, а в праздник только до вечерен и работают. Филипп Григорьевич налил рюмки. Пожалуйте, господа, выпить, да пирожком закусить. Сотрудники выпили по рюмочке, закусили и сели обедать. Как и всегда в подобных случаях, разговор на некоторое время прекратился, потому что каждый старался удовлетворить первым порывам аппетита, потом мало-помалу разговорились. Какое это у вас училище открывается – между прочим, спросил Влас Никифоров: уж не иконописное-ли? |
| Быстро пролетели студенческие годы, и в Ригу он вернулся отшлифованным европейским франтом. Тогда в моде была белая рубашка с чёрным галстуком «бабочкой», джемпер, брюки с застёжкой под коленями, гольфы и остроносые коричневые туфли. Дополняла наряд тросточка с затейливым набалдашником. Аттестаты и дипломы у него были просто блестящие, и его приняли в юридическую фирму братьев Целлариус ходатаем по спорным вопросам гражданского права. Однажды фирма послала его разобраться с иском старообрядцев из деревни Раюши. Поскольку надо было ехать на лошадях по деревенским дорогам, Иван Никифорович оделся в клетчатый шерстяной костюм, крепкие ботинки с рыжими крагами, головной убор, модный в двадцатых годах, который назывался «здравствуй-прощай», с двумя козырьками - спереди и сзади, и прихватил тяжёлую трость от собак. Когда он на коляске о двух лошадях приехал в Раюши, деревня казалась вымершей - жители все попрятались по дворам, потому что по деревенской улице прохаживался громадный чёрный бык. Наклонив голову с короткими острыми рогами, он передними копытами рыл землю и страшно ворочал налитыми кровью глазами. Иван Никифорович заехал в первый попавшийся двор, и хозяин затворил за ним ворота. - Вот анафема какая этот бугай, сорвался с цепи и на всех наводит страх, - проворчал хозяин, закладывая ворота тяжёлым брусом. - Проходите в дом, сделайте милость. Хотя на вас одежда модная, но по обличью вижу, что вы из наших, поморцев. У никониан другие лица, нет в них нашей поморской твёрдости. - Ваша правда. Я поморец, Иван Никифорович Заволоко. Ну, а костюм этот шутовской и скоблёное рыло моё безбородое - это дань времени и моему положению юриста. - Заволоко знаю среди нас, старообрядцев. Известный казачий род. А меня звать Григорий Ефимович Флоров. Так вот, любезный мой, это не дань времени, это называется по-гречески апостасия, то есть отступление от нашей веры, традиции, - обмирщение. Григорий Ефимович в своих кругах был личностью замечательной. Прежде всего, он был старопоморец, что означало пребывание его в иноческом чине. |
| Видя тщетность своих усилий и безразличие венецианских греков, он неоднократно заявлял о своей отставке, ждал разрешения ситуации, несмотря на отсутствие средств и возможности далее оставаться в Лейпциге. Н. был непоколебим в своем отказе вступить на Венецианскую землю до получения общиной независимости от папы Римского, т. к. приезд в качестве епископа до решения этого вопроса ставил бы Н. перед необходимостью принятия унии. В итоге в нояб. 1775 г. Н. уже в Яссах заявил венецианской общине о своем окончательном отказе и отправил краткое письмо об отречении патриарху К-польскому Софронию II . Никифор (Феотоки), архиеп. Астраханский. Портрет. Кон. XVIII в. (после 1797 г.) (ЦАК МДА) Никифор (Феотоки), архиеп. Астраханский. Портрет. Кон. XVIII в. (после 1797 г.) (ЦАК МДА) В 1773 г. Н. оставил Лейпциг и весной 1774 г. переехал в Вену, затем, в сент. того же года,- из Вены в Пожонь (ныне Братислава), а летом 1775 г.- в Яссы, где по приглашению Григоре Гики (в то время господаря Молдавии), митрополита Ясского и вельмож возглавил господарскую школу: занимал должность схоларха (ректора), а также преподавал математику и геометрию. Примерно через год Н. был вынужден оставить эту должность. Как полагают исследователи, методы его преподавания, а также предметы, включенные в школьную программу (математика, физика и география на базе новых научных знаний), вызвали многочисленные возражения. В письмах Н. нет сведений, позволяющих подтвердить это предположение, из них известно, что он практически не имел средств к существованию. Обещанные при вступлении в должность блага Н. так и не получил, влиятельные лица, дававшие обещания, прикрывались его именем в своих целях и присваивали школьные деньги. Также Н. писал о плачевном духовном состоянии греков, проживавших в Яссах, об их ежегодном участии в неких нечестивых праздниках, а позже в качестве др. причины, приведшей к его отъезду, называл угрозы от турок Григоре Гике и его окружению. Современники и биографы Н. утверждали, что его отъезд из Ясс был тайным и внезапным, но сам Н. упоминал о полученном от господаря разрешении, о выданных отпустительных паспортах и о том, что весь город знал, куда, когда и с кем он отправлялся. Первый отъезд Н. в Германию с врачом Феодоракисом не состоялся потому, что его остановил Гика, которому Н. сообщил о своем твердом намерении уехать. Через 20 дней, 30 июля 1776 г., он действительно покинул город тайно, ночью. До кон. окт. 1776 г. Н. переезжал с места на место, не находя себе пристанища. В итоге он решил принять предложение Евгения (Булгариса), своего близкого друга и соотечественника, к-рый приглашал его в Россию еще в окт. 1775 г., и вместе с 3 архимандритами отправился туда. |
| Младший современник Никифора Влеммида Георгий Акрополит (ок. 1217–1282) писал в своей «Хронике», что историк, прежде всего, должен быть беспристрастен; его задача писать «не только без зависти, но и без всякого недружелюбия и пристрастия, а единственно ради самой истории, дабы не были преданы бездне забвения… чьи бы то ни было дела, безразлично, добрые или худые» 221 . Георгий Пахимер начинает свою широко известную «Историю» с заявления, что он сам был очевидцем многих из описываемых им событий; об остальных же он «до точности» узнавал у их участников. Для него главное в историческом описании – правда, «ибо истина, как сказал кто-то, есть душа истории: дело истины – дело святое» 222 . Отсюда труд историка весьма почетен. Гуманист следующего поколения Никифор Григора возводит искусство историографии на самую высокую ступень. Он убеждает своих читателей, что рукой историка водит сам Бог и поэтому его сочинения почти ничем не отличаются от величайших творений Бога – неба и земли. История – это фактически единственное, в чем запечатлевается на века жизнь людей во времени, их взгляды и деяния, их философия и т. п. Более того, «история делает своих читателей предвещателями, давая им возможность по прошлому судить о будущем». Поэтому историков Никифор ценит выше сочинителей комедий и трагедий (Byz Hist. I 1, p. 4–6). Истина и для Григоры – главный предмет истории. При этом он усматривает её отнюдь не только в кропотливом собирании и описании всего множества исторических фактов, событий, деталей. Ему отнюдь не чужда идея древних мудрецов об идеализаторских приемах историков, в которых они уподобляются живописцам. Хорошие же живописцы утверждает Никифор устами Андроника Палеолога, «если и есть в оригинале какой-либо природный недостаток – меньше или больше надлежащего какая-нибудь часть тела, – стремятся изобразить на портрете не все в точности; они где-то прибавят для большего сходства, а где-то убавят, чтобы природный недостаток не бросался в глаза постоянно и не давал повода насмешникам острить и смеяться» (р. 11). Известный со времен античности эстетический принцип идеализации Григора переносит с изобразительных искусств на историографию для того, чтобы и его поставить на службу истине. Идеализация осмысливается им здесь не как приукрашение истории, а как прием, направленный на устранение из картины действительности того, что может отвлечь внимание воспринимающих её от главного в ней, то есть может помешать пониманию правды истории. Сам он, однако, не увлекается этим принципом и стремится, по его заверению, излагать события как можно точнее (р. 13). |
|
|
