| В отношении же Патриарха Константинопольского к Риму и что касается его сослужения, я вам скажу так: я не слышал, чтобы когда-либо Патриарх Константинопольский читал Символ Веры с filioque. Я слышал, наоборот, что католики читают Символ Веры без filioque. Ну что ж, мы будем рады, читайте! Мы будем согласны, если они примут и другие православные положения, будем только радоваться! Поэтому, мне кажется, смущаться тем, что вместе читается Никейский Символ Веры, не приходится. Дай Бог, мы будем рады, если также будут читать этот Символ Веры и будут также веровать, иметь те же вероучительные положения (и тем более, духовно-нравственные положения) и другие инославные христиане (например, протестантские), мы к этому только и стремимся. Поэтому меня немножко удивляет, когда говорят, что «вместе читают Символ Веры». Какой? Если православный, то дай Бог! Вот, если бы православные с filioque прочитали, это была бы уже беда! - Но читают-то его на богослужении, Алексей Ильич, а служить вместе с еретиками как-то не пристало православным? Согласно любой Книге Правил… - Дело вот какого рода. Хотя это читается за богослужением, но это не является совместным богослужением. Совместным богослужением является то, которое связано с совершением Евхаристии. Пока еще таких вещей – чтобы сослужили православные и католики за Литургией – такого не знаю. Я присутствие за богослужением – так у нас присутствуют даже атеисты, да и не только у нас! Присутствовать может, кто угодно, да и представители других религий могут присутствовать… Дай Бог, чтобы приобщались они нашим православным молитвам, об этом мы даже молимся. Посмотрите, какое прошение есть у нас за Литургией: «о богохранимей стране нашей, властех и воинсте ея». Представляете? А во «властех и воинстве» кого только нет, я думаю, есть и представители разных религий, но ладно религий – и атеистов, ладно атеистов – и сатанисты, наверное, есть. Молимся об этом: давайте, идите к нам, мы молимся о вас… Поэтому я думаю, что мы здесь несколько преувеличиваем. Дай Бог, чтобы они приняли то, что исповедуем мы! |
| Послание это состоит из одиннадцати глав. Св. Кирилл пишет Несторию, что так как он не только сам впал в необычайную ересь, но и всячески её распространяет (I гл.), то св. Кирилл с Египетским собором, в согласии с папой Целестином и Римским собором, принужден заявить ему если он желает быть в общении с ними, то должен не позже десяти дней по получении этого послания отказаться от своего лжеучения, в противном случае он объявляется лишенным сана и отлученным от общения с православными. Впрочем, так как Несторий, принимая никейский символ, неправильно его понимает и истолковывает, то недостаточно с его стороны заявить, что он согласен с этим символом он должен письменно проклясть свое лжеучение и с клятвою обещать содержать истинную веру, сохраняемую Западными и Восточными церквами. Посему к посланию прилагается исповедание веры, каковое Несторий должен принять. Затем (в III гл.) изложив никейский символ веры , св. Кирилл специально останавливается на третьем члене его, заявляя, что „единородное Слово Божие, приняв плоть от св. Девы и усвоив её Себе от самого зачатия, претерпело наше рождение и произошло от жены человеком, не теряя того, чем было“. „Мы не говорим, пишет далее Кирилл, ни того, будто плоть превратилась в естество божества, ни того, будто неизреченное естество Бога Слова изменилось в естество плоти“. „Так как Слово соединилось с плотью ипостасно „ καθ’ πστασιν“ то нельзя разделять Христа на две личности – Сына Божия и сына жены; нельзя считать Его человеком богоносным, потому что божество в Нем обитало не так, как во святых людях, но как душа обитает в своем собственном теле (IV гл.). Единство личности Христа основано не на союзе ( συνφεια) человеческой природы с божеством в достоинстве и в воле, а на ипостасном единении ( νωσις) их (V гл.). Поэтому нельзя допускать таких выражений: „Ради носящего чту носимого“, „Ради невидимого поклоняюсь видимому“, „Воспринятый Бог действует совокупно с воспринявшим“. Говорящий так рассекает Христа надвое. „Мы же исповедуем, что самый Сын единородный Бог, хотя бесстрастен по собственному естеству, однако же за нас пострадал плотью, усвоив Себе страдания собственной плоти, принял смерть за всех, предав ей собственное тело и, расхитив ад в третий день ожил. |
| Рассмотрим теперь первый аспект преподавания вероучения – знание Бога, данное в жизни Церкви. Можно взять за основу курса, к примеру, Никейский Символ веры и объяснить его в контексте жизни Церкви. Обычно Символ веры преподается так: «В первом члене мы говорим, что верим в Бога. Бог – Творец мира. Творение означает то-то и то-то...» Уже принято обходить стороной понятие «Верую...» и сразу же приступать к обсуждению объекта веры: «Верую во единого Бога, Отца, Вседержителя...» Но ведь именно это первое слово, «верую», должно в первую очередь потрясти слушателя! Именно здесь мы сталкиваемся с верой! Что это значит – верить? Можно объяснить веру рационально, говоря, что верить – значит считать истинным что-то, что нельзя доказать. Но как только вы начнете урок в этом ключе, как сразу же потеряете внимание половины класса. Как можем мы донести истинный смысл слова «верую»? Я убежден, что этот смысл должен проистекать из замечательного, богатого мира веры, уже существующего здесь, в Церкви. Возьмите, к примеру, текст некоторых псалмов. Для многих из нас псалмы – это то, что очень быстро читает регент на всенощной, они составляют наименее важную часть церковной службы. Но давайте прочитаем нашей молодежи слова: «Жаждет душа моя к Богу живому» (ср.: Пс. 41:3 ). Жаждет, как в пустыне! Тысячи лет назад человек, знавший, что такое пустыня, знавший, что значит жаждать в пустыне, сказал: «Жаждет душа моя к Богу живому». С этого и можно начинать рассказ о том, что для этих людей вера была странным явлением, очень новым и в то же время очень человечным. В опыте веры люди так жаждали Бога, что могли сравнить эту жажду с жаждой физической. Давайте выберем и другие тексты, показывающие значение веры для других людей, которые, открыв для себя мир веры, отвергли все иное; проиллюстрируем примерами, что значит – жить верой, потому что вера не может быть объяснена рационально и необходимо показать, что она значит в жизни людей, ею обладающих. Если мы начинаем с веры, то должны явить ее нашим молодым людям как реальность, оживающую на примерах из нашей истории. Только в этом случае она станет чем-то большим, чем абстрактное определение, и сохранится живой в их воображении. Подросток может забыть все определения, но он запомнит странный мир людей, совершивших этот прыжок в веру. Он может не принять веру сразу же, может продолжать верить в безопасность обычной мирской жизни, построение планов на будущее, стабильность, но он будет знать, что некоторые поставили на карту всю свою жизнь ради веры и что это преобразило все их существование. Как мы будем отбирать материал – вопрос дальнейших исследований, но я считаю, что мы должны принять такой метод преподавания веры: в первую очередь через жизни тех, кто веровал. |
| В Аримине собралось до 400 епископов из зап. областей империи, в основном твердо придерживавшихся Никейского Символа веры, к-рые подавляющим большинством не только отвергли вероисповедание, предложенное им посланниками императора Валентом и Урсакием, но и анафематствовали арианствующих епископов. Лишь 80 епископов поддержали Валента и Урсакия и подписали 4-ю сирмийскую формулу. От Ариминского Собора к императору отправилось 2 посольства: от православного большинства и от согласного с арианами меньшинства. Валент и Урсакий опередили правосл. посольство и настроили императора против защитников Никейской веры: Констанций не принял послов, отослав их в Адрианополь дожидаться его решения, и запретил епископам разъезжаться из Аримина. Вскоре послы встретились во фракийском г. Ника с Валентом и Урсакием и под их давлением подписали новую вероисповедную формулу, к-рая соответствовала 4-й сирмийской, за исключением того, что из тезиса подобия Сына Отцу было изъято κατ πντα (во всем), и, т. о., отношения Сына к Отцу были сведены к простому подобию (эта формула вошла в историю как «никская вера»). После такой уступки послов быстро отпустили в Аримин, где они вместе с Валентом и Урсакием должны были получить подписи остальных членов Собора. Под давлением светских властей и поддавшись уговорам ариан, почти все епископы подписали новую «никскую» формулу. На вост. Собор в Селевкии Исаврийской приехали лишь 150 епископов, из них чуть более 100 омиусиан и неск. десятков аномеев и омиев. Собор начал свою работу 27 сент. 359 г., и сразу же разгорелись яростные споры как по процедуре ведения, так и по существу дела. Почувствовавшие поддержку аномеи потребовали осуждения Никейского Символа и отказа даже от признания к.-л. подобия Сына Отцу. Омиусиане, омии и немногие сторонники Никейской веры объединились против радикализма аномеев. На следующий день омиусиане, собравшись отдельно, подписали вероисповедную формулу Антиох. Собора 341 г. Селевкийский Собор распался, так и не приняв никакого решения. Имп. Констанций потребовал к себе представителей противоборствующих сторон, но и диспуты в его присутствии не привели к выработке к.-л. единой формулировки. Тем временем Урсакий и Валент привезли подписанную зап. епископами «никскую» формулу, и имп. Констанций настоял на ее признании всеми участниками собрания. После долгих споров омиусиане 1 янв. 360 г. были вынуждены подписать «никскую» формулу, согласно к-рой признавалось простое «подобие» Сына Отцу. |
| Начавшиеся арианские споры были, судя по всему, весьма неприятны Евсевию. По своему внутреннему настрою он был “традиционалист” и отнюдь не склонен к тончайшим изысканиям в догматических вопросах 29 . Правда, считать его заурядным мыслителем также вряд ли можно 30 . Скорее всего он считал, что подобные догматические распри не пойдут на пользу Церкви, только что начавшей вставать на ноги после жесточайших гонений, а поэтому старался найти возможности для примирения спорящих сторон. Подобными мирными намерениями Евсевия и объясняется его поддержка Ария, о которой сообщает Созомен , который пишет, что “Арий обратился к тирскому епископу Павлину, к правителю палестино-кесарийской церкви Евсевию Памфилу и к скифопольскому епископу Патрофилу и просил у них позволения себе и своим приверженцам собирать преданный им народ, так как прежде они имели сан пресвитеров Упомянутые епископы, снесшись с другими епископами Палестины, согласились на прошение Ария и позволили им собираться как прежде, с тем, однако же, чтобы они подчинялись Александру и никогда не противились иметь с ним мир и общение” 31 . Однако мира не наступило. На Никейском соборе Евсевий первоначально не хотел принимать Символ веры с подозрительным для него определением “единосущный”, но в конце концов, подчиняясь воле обстоятельств и соборному большинству, вынужден был согласиться с этим Символом, хотя лично для него Символ родной Кесарийской церкви казался более точным и правильным 32 . Все дальнейшие колебания и противоречивые поступки Евсевия в сложной ситуации догматических споров объясняются скорее всего его стремлением к миру. По словам М. Муретова , из сочинений Евсевия “мы узнаём, что наш историк не совсем благосклонно смотрел на богословские распри своего времени и вообще довольно толерантно относился к догматическим разномнениям тогдашних партий, не придавая богословско-спекулятивным тонкостям первенствующего значения в деле веры и спасения”. И вообще “Евсевий – враг всяких партий и поборник мира в Церкви: вот где нужно искать объяснение поведению Евсевия на Никейском соборе и после. |
| Г. Гезен поставил себе задачей в названном сочинении восстановить, насколько возможно, по имеющимся данным, первоначальный текст славянского перевода разных символов веры и затем указать последовавшие в этом тексте с течением времени изменения. Исследованию текста символов веры автор предпосылает краткий очерк истории перевода их на славянский язык. Принимая во внимание безусловную необходимость общепонятного символа веры, а с другой стороны, исторически доказанные частные обращения южных и западных Славян, начиная с VII века, автор выражает уверенность в том, что славянский перевод символа был сделан еще до св. Кирилла и Мефодия, хотя окончательную редакцию перевод этот мог получить лишь после изобретения славянской азбуки, когда св. первоучители приступили к своей апостольской деятельности. Так как в IX столетии в Восточной церкви при совершении таинств был уже во всеобщем употреблении символ 2-го вселенского Константинопольского собора, то – говорит автор – очевидно, что именно этот символ был переведен первоначально св. Кириллом; что-же касается Никейского символа, то он, как менее необходимый, мог быть переведен несколько позже св. Мефодием вместе с номоканоном. Кроме этих двух символов, может быть извлечен еще апостольский символ иерусалимской церкви из древне-славянского перевода Оглашений или Огласительных поучений св. Кирилла иерусалимского . Автор начинает свое исследование с апостольского символа иерусалимской церкви, затем переходит к символу никейскому и наконец к константинопольскому; в заключение же представляет опыт истории перевода тех отдельных греческих слов, которые оставались непереведенными в первоначальной редакции славянских символов. В приложениях напечатаны: а) символ из Устюжской Кормчей Румянцевского Музея 230, б) Истолкование святого изображения веры из Загребской Кормчей 1262 г. и в) Епифания Славинецкого перевод константинопольского символа веры с его же грамматическими объяснениями. Из приложенных четырех светопечатных снимков первый снимок – с константинопольского символа веры Румянцевской Кормчей 230. Остальные три снимка, равно как помещенные на стран. 105 – 117 критико-палеографическия заметки: 1) о некоторых замечательных списках Евангелия и 2) о применении светописи к палеографии – прямого отношения к главному предмету исследования не имеют. Под 2 помещен снимок с греческой рукописи XI в. Московской Синодальной библиотеки, – содержащей беседы св. Григория Нисского ; под 3 и 4 фототипический и хромолитографический снимки с миниатюрного изображения св. Григория Двоеслова , – писанного по золоту в греческой четьи-минеи XI в. той же, Моск. Синод. библиотеки. Все вообще снимки исполнены превосходно. Фототипии сделаны в заведении известных московских фотографов Шиндлера и Мея (фирма Шерер и Набгольц), а хромолитография в картографическом заведении Ильина, в С.-Петербурге. |
| «В одиннадцатом члене религии установлено, что мы оправдываемся пред Богом только благодаря (for) заслугам Нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа верою, а не нашими собственными делами. Но член совершенно умалчивает о передаче заслуг Христовых людям» и утверждает только, что мы оправдываемся заслугами Христа, верою, – и только верою одною. Поэтому духовное лицо не подлежит наказанию, если оно говорит о передаче заслуг Христа человеку, что эта передача фикция – it is not penal in clergymen to speak of merit by transfer as a fiction. 2161 Обвинение утверждало, что было бы противоречием уче- —579— нию английской церкви, установленному в 6-ъ и в 20-м членах веры, в никейском символе и в службе посвящения в священный сан (Ordination service of Priests), учит, что не все части канонических книг Ветхого и Нового Завета и не по каждому вопросу написаны под вдохновением св. Духа. И вот Тайный Совет («dissentibus» асессорам – архиепископам) решили, что мнение, – будто каждая часть Писания написана под вдохновением Св. Духа, – не обосновано, так как его нельзя найти ни в 6-м, ни в 20-м членах, ни в символической книг (молитв), ни в службе посвящения, ни в никейском символе». 2162 Один епископ отказал в священническом месте тг.’у Gorham " у 2163 , который учил, что в таинстве крещения не дается никакого духовного возрождения. mr. Gorham апеллировал к Судебному Комитету Тайного Совета, и тот приказал дать тг.’у Gorham’y желаемый им приход. Судебное дело Gorham’a одно из самых интересных. Трудно установить точные его взгляды. Учение, выведенное Судебными Комитетом из его ответов пред епископом – таково. Крещение есть таинство, необходимое для спасения, но благодать возрождения не необходимо сопутствует акту крещения, благодать эта может быть дарована до крещения, при крещении и после крещения: крещение – несущественный знак благодати, и целительное действие этого знака сказывается только на том, кто достойно принимает его. Без отношения к квалификации воспринимающего – это есть недействительный знак благодати. |
| Эта неудача должна была глубоко возмутить Евсевия. Как! – вероятно, думалось ему – отцы вносят в символ то слово, которое прежде еще было отвергнуто как еретическое 65 , которого нет ни в Священном Писании , ни большинстве символов, употреблявшихся в различных церквях! 66 как консерватор в худшем смысле слова, – Евсевий с негодованием относился ко внесению в символ слова μοοστος и отказывался подписать символ, составленный православными отцами. Кроме того, он чувствовал, что этим новым символом подрывалось его славное имя не только как предстоятеля одной из важнейших церквей, но и как ученого знатока христианской древности, в качестве какового он и выступил в роли посредника между строгими арианами и православными. Какими глазами он будет смотреть теперь в лицо своим пасомым, которые надеялись, что он сохранить свой символ неизмененным! Не явится ли он пред ними изменником, предателем, если подпишет Никейский символ, и не потеряет ли то уважение. каким до сего времени пользовался в Кесарии. Такие мысли должны были проходить в голове Евсевия, когда он с горечью смотрел как постепенно увеличивалась толпа подписавших символ и все реже и реже становились ряды ариан и полуариан. Он все еще спорит, быть может, в той надежде, что его друг, император, станет на его сторону и велит выпустить из символа страшное для Евсевия слово... Но вдруг этот император, обращается к Евсевию увещеванием о прекращении спора. Что было делать Евсевию? Стоять ли за свой символ до конца, пренебрегая царским гневом, и претерпеть все неприятности, сопряженные с этим противоречием царской воле, или же уважить желание императора и, хотя для видимости, согласиться с православными отцами? «Я с самого начала до настоящей минуты – пишет Евсевий: к своей пастве – отстаивал свое мнение, когда в формулах представлялось нам что-нибудь не так 67 », и Сократ сообщает, что Евсевий «немного сомневался и недоумевал, следует ли принять изложенную формулу веры 68 . Однако как человек, далеко несклонный страдать за свои убеждения, Евсевий после всех этих колебаний, наконец подписал и свое имя под Никейским символом... |
| Если бы это было так, то перед всяким проповедником, читавшим проповедь на литургии оглашенных, стояла бы невозможная задача объяснить Священное Писание, не затрагивая вопросов вероучения и ограничиваясь одними моральными увещеваниями. Однако проповеди IV b., предназначенные для верных равно как и для катехуменов, наоборот, отличались повышенным вниманием к спорным догматическим вопросам. Из истории церковной догматики мы знаем, что, например, такой сложнейший богословский вопрос, как предвечное рождение Сына и Его отношение к Отцу, был предметом жаркого обсуждения не только у епископов, но и на базарных площадях и в общественных банях. Арий и Аполлинарий сочиняли для простонародья гимны, в которых они пропагандировали свои взгляды 445) . При такой популярности богословских споров невозможно было удержать в секрете даже самые утонченные догматические вопросы. На что же тогда надеялся Кирилл, когда он просил у “готовящихся к просвещению” не обсуждать услышанное с непосвященными? В первую очередь следовало хранить в тайне точную формулировку символа веры: Запомните символ веры, и, исповедуя его, приобретайте и сохраняйте лишь то, что передано вам Церковью и подтверждается Писаниями. Ибо не все способны читать Писания, некоторые по недостатку образования, некоторые за нехваткой свободного времени. Дабы душа не погибла по неведению, все содержание веры было заключено в нескольких фразах. Этот символ я прошу вас запомнить слово в слово и повторять его друг перед другом как можно чаще, не записывая на бумаге, но запечатлевая по памяти в сердце. Смотрите только, когда будете повторять его, чтобы ни один катехумен [первого этапа] случайно не услышал того, о чем вы говорите. Я прошу, чтобы вы руководствовались им всю свою жизнь и кроме этой формулировки не принимали никакой другой, даже если я передумаю и буду противоречить собственным словам или если ангел тьмы притворится ангелом света и введет вас в заблуждение 446) . Ореол секретности, возникший вокруг символа веры k IV в., следует приписывать не влиянию мистериальных культов, как полагают некоторые историки 447) , а повышенной богословской чувствительности времени. В некоторых епархиях символ веры сохраняли втайне от непосвященных для того, чтобы предупредить всякое внецерковное обсуждение его содержания. Так, например, историк Созомен, повествуя о Никейском соборе, не приводит формулировки никейского символа из опасения, что книга попадет в руки непосвященных 448) . Если бы символ был опубликован, то всякий непосвященный мог бы толковать его на свой лад. Этого нельзя было допустить особенно в то время, когда символ веры из неполемической крещальной формулы превратился в предмет ожесточеннейших дебатов между церковными учителями. |
| 95 Ту же мысль повторяет Афанасий и в другом месте своих сочинений, именно, в послании к Епиктету Коринфскому, писанном в 371 г., следовательно, незадолго до смерти. Значит, Афанасий всегда оставался верен этой мысли (III, 329). 97 Migne. Patr. Graeca. Тот. 39, р. 95 – 96. Замечательно, о. Иванцов читал это же самое место из сочинений Амфилохия, и по тому же изданию, но ухитрился – неизвестным и поразительным способом – открыть здесь мысль, совершенно обратную той, какая действительно здесь заключается (О. Ив. стр. 195). 99 Conciliengesch. В. II. s. 10 (2-ое изд.): wenig sicher und zuverlussig, говорит Гефеле. Эти слова Гефеле, замечает ваш критик, «как будто, не совсем поняты г. Лебедевым» (201). Позволим себе спросить вашего критика: да как же их следует понимать? 101 Для нас, впрочем, было довольно важное основание не отказываться от разсматриваемого мнения. Мы нашли очень знаменательное замечание в послании отцов II вселенского собора к императору Феодосию Великому. Обозревая свою деятельность, отцы говорят, что «они изрекли краткие определения (συντμουζ ρους εξεφωνσαμεν). утвердив веру отцов никейских» (Binii. Concilia, р. 533, tom. I, pars I). Под такими «краткими определениями», имеющими целью подтверждение исповедания никейского, нечего разуметь, кроме символа константинопольского. Ибо, над такими «краткими определениями» нельзя разуметь ни символа никейского, потому что символ этот «изречен» не отцами II вселенского собора; нельзя разуметь и правил II вселенского собора, потому что правила упомянуты в том же послании, отдельно, в числе предметов, какими ознаменовалась деятельность этого собора; нельзя разуметь и особенного «томоса», т. е., собрания догматических определений этого собора, которое не дошло до нас, потому что этот томос отцами собора константинопольского 382 года назван «пространным изложением веры» (Феодор. Церк. Истор. V, 9), следовательно, томос не то же, что «краткие определения», под которыми удобнее всего разуметь символ константинопольский, «утвердивший веру отцов Никейских», т. е., составленный на основании символа никейского, и, притом, самостоятельно. |
|
|
