| За предисловием следуют самые члены веры, изложенные в десяти пунктах, из коих пять относятся к первой категории, т. е. к разряду учений, необходимых для спасения, и пять ко второй, т. е. к разряду похвальных церемоний. В первом члене высказывается желание, чтобы епископы и проповедники учили народ твёрдо веровать и защищать, как истинное, все те предметы, которые содержатся в полном каноне библии и в символах Апостольском, Никейском и Афанасиевом, принимая и объясняя эти предметы так, как они принимаются и объясняются святыми учителями церкви. Чтобы все эти учения признаваемы были за святейшие, несомненнейшие, достовернейшие и непогрешимые Словеса Божии, которые не должны и не могут быть изменены или заменены каким–либо противным мнением. Чтобы все члены веры, содержащиеся в сказанных символах, признавались вполне необходимыми для спасения, так что если кто, наученный им, не будет им веровать или упорно будет защищать противное мнение, таковой не может быть истинным членом Христа и церкви, но осуждён будет как неверный, еретик и член диавола. Чтобы члены веры хранились в тех самых словах и формах выражения, как они содержатся в сказанных символах, без всякого от них уклонения. Чтобы отвергаемы и осуждаемы были все мнения, противные этим членам веры, осужденные на четырёх святых соборах, а именно: Никейском, Константинопольском, Эфесском и Халкидонском, а также и все другие мнения, в каком–либо пункте с ними согласные. Второй член требует, чтобы относительно таинства крещения принималось и соблюдалось все то, что всегда было принимаемо в соблюдаемо церковью, а именно, что таинство крещения установлено в Новом Завете Иисусом Христом, как дело необходимое для достижения вечной жизни, что чрез крещение, как младенцы так и люди зрелые, получают отпущение грехов, благодать и милость от Бота. Обетование благодати и вечной жизни, соединённое с таинством крещения, относится и к зрелым людям, и к младенцам и последние также получают в крещении отпущение грехов и спасение. Младенцы нуждаются в крещении и должны получать его, потому что они рождаются в первородном грехе, который может быть отпущен не иначе как действием благодати Святого Духа в крещении. Крещёные однажды не должны быть перекрещиваемы. Мнения анабаптистов и пелагиан, противные изложенным учениям, должны быть отвергаемы и осуждаемы, как презренные ереси, а также и все те мнения, которые с ними согласны. Люди в зрелом разуме, желающие креститься, получают в таинстве крещения благодать и отпущение всех своих грехов, если только они приступают к таинству с полным раскаянием во всех своих, прежде соделанных, грехах и твёрдо веруют и исповедуют все члены нашей вера, как это определено в предшествовавшем члене. При твёрдой уверенности в том обетовании, которое соединено с таинством крещения, крещающиеся действительно возродятся благодатью Святого Духа и соделаются истинными чадами Божиими. |
| Но знать Символ веры нужно не только потому, что должность обязывает. Такая необходимость вытекает и из сути самого крещения. Ведь крестим не от порчи или «на всякий случай», а для того, чтобы вырастить искреннего православного, знающего свою веру, познающего Христа. Собеседование — А вы знаете Символ веры и что это такое? Такой стандартный вопрос задаст любой священник при встрече с вами. — Так вы знаете Символ веры?.. И вот здесь в девяносто случаях из ста настанет пауза. После чего мелодию безмолвия нарушит столь резкий (не столько по интонации, сколько из-за неожиданности) вопрос: «А вы православный?» Поверьте, этот вопрос изумляет многих. И в ответ слышишь: «Ведь как же, я всегда им был, да я и не помню, когда я им-то и не был. Что-то батюшка придумал. И зачем такие вопросы?» Да всё просто. Ну не хочет священник становиться соучастником преступления. Какого? Убийства духовного. Малыш только успел родиться, только начал осваивать законы жизни, он чист душой и не имеет личных грехов. Его бы беречь, как драгоценный сапфир. Так нет же, пусть смолоду познает грех миробытия! И кто же его этому учит? Сами родители, и всё те же крёстные, которым всё равно. Своим равнодушием, безответственностью они порождают смерть для души малыша. Кто же рад, когда умирает ребёнок? Такая картина вызовет слезу даже у самого чёрствого и жестокого человека. А причём здесь священник? Разве он виноват, что родители и крёстные ведут к духовному самоубийству своё будущее поколение? Нет. Потому и заставит крёстных знать Символ веры наизусть. Это, конечно, не сможет во всей полноте показать будущим духовным родителям, как надо верить и, самое главное, в Кого. Но сам процесс изучения, возможно, затронет в человеческой душе струны, на которых уже давно никто не играл Божественной мелодии. И кто знает, может эта банальная зубрёжка малопонятных слов молитвы откроет новый мир для самого крёстного. Верую… Одно из значений слова «вера» — доверие. Мы верим, значит, мы доверяем. Текст Символа Веры — это не придуманное в кабинете заявление Церкви о том, во что она верит. Символ веры написан b IV в., когда среди некоторых христиан появились ложные представления о Христе. И до того существовали так называемые «правила веры», но они несли молитвенную функцию и потому исполнялись только за богослужением. Но Символ веры, сформулированный на первых двух Вселенских Соборах (325 г. — Никейский и 381 г. — Константинопольский) приобрёл статус ещё и общего православного исповедания того, во что мы верим. |
| После Никеи ряд соборов поместных и вселенских, как то наивно и безуспешно заклинал – не составлять новых формул веры, кроме единой Никейской, якобы достаточной на все случаи. Разумеется, безуспешно. Пока не изживалась повышенная температура очередной догматической лихорадки, заклинания оказывались безуспешными. Так и здесь, мало было «мудрости», т. е. дальновидности у простодушных римских легатов. Дальновиднее, ergo «мудрее», оказалось желание правительства получить от собора новую согласительную формулу. Из-за чего·же было «огород городить», собирать со всех концов «вселенной» (империи), свозить и содержать на казенный счет эту полутысячу предстоятелей церквей, если можно было бы получить тот же результат путем рассылки через курьеров письма папы к Флавиану, этого знаменитого томоса, и получить под ним формальное большинство голосов – подписей? Два «неуправляемых» собора в Ефесе 431 и 449 г. оказались неспособными вынести формулы вероисповеданий. После горького опыта теперь решено было собором «управлять» (как ныне «есть «управляемые демократии»), т. е. побудить его издать вероопределение. Епископы ссылались на формальное запрещение III Вселенским Ефесским собором 431 г. – составлять какой-либо иной символ веры , кроме Никейского. Председатели уловили на этом членов собора. Они предложили им перечитать символ и будто бы полностью изъясняющие его громкие догматические документы последнего времени, чтобы убедиться, что ответа на·нововозникшие вопросы в них нет. А члены собора рады были просто отсрочке и проволочке. После Никейского символа был прочитан и КПльский. Тут впервые на сцене официальной истории появляется пред нами наш «Никео-Цареградский» символ, по всем признакам сложившийся к концу арианских споров и известный уже членам II Вселенского Собора (380 г.), что с точностью установить нельзя, ибо протоколов I и II Вселенских соборов не существует. Теперь еще прочитаны были: а) письмо Кирилла к Несторию (Καταφλιαρο σιν), б) к Иоанну Антиохийскому (Ε φραιν στωσαν;) в) томос папы Льва и справочные текстуальные добавления к нему от 450 г., где для удовлетворения треков папа взял цитаты и из Кирилла, хотя справедливо отверг зловредную, монофизитски звучащую формулу его «μ α φ σις»... |
| Первым делом александрийских отцов было восстановление догматического авторитета никейского собора и ревизия его символа. Никейский символ был признан непоколебимым и неизменным образцом веры, «достаточным и самодовлеющим ( καν… κα ατρκη) для опровержения всякой нечестивой ереси и к охранению безопасности и пользы церковного учительства» 1331 . Такое воззрение на значение никейского символа необходимо влекло за собой отрицательное отношение ко всяким другим вероизложениям, и александрийские отцы далее повторяют забытое и никогда не применявшееся постановление сардикийского собора: «во всем довольствоваться верой, исповеданной никенекими отцами, потому что она не имеет никакого недостатка и полна благочестия, и не должно составлять иного изложения, дабы написанное в Никее не сочли не совершенным» 1332 . Вместе с тем был восстановлен и текст никейского символа, притом настолько твердо, что Афанасиева редакция его, сохранившаяся в письме к имп. Иовиану, написанном год спустя после собора, и доселе считается в науке наиболее надежной и достоверной 1333 . Вероятно, на это же время падает, без сомнения, и составление списка епископов, присутствовавших на заседаниях в Никее, предпринятое Афанасием, одним из экземпляров которого пользовался историк Сократ 1334 и который должен был сохранить имена никейских отцов на вечные времена. Но деятельность никейскйх отцов не ограничилась одним только этим: восстановив догматическое значение никейского символа, они вместе с тем выработали ряд мер, которые должны облегчить переход под знамя его бывших противников. В этом отношении был поставлен на очередь прежде всего тот вопрос: чего нужно требовать от возвращающихся от ереси и как их принимать: оставлять-ли их в прежнем ирерахическом сане или подвергать церковному покаянию, которое, по смыслу церковных канонов, навсегда лишало возвращающегося иерархической степени; Первый пункт решался сам собой. Раз никейский символ признан был достаточным и самодовлеющим исповеданием правой веры, то ясно, что от возвращающихся ничего большего не должно было требовать, кроме согласия на этот символ и приложенный к нему анафематизмы. |
| Содержание Глава I. Причина написания и цель данного трактата. Вера и знание (§ 1). Небольшой, но очень содержательный трактат " О Символе веры " (точнее, " О вере и символе " , De fide et symbolo) был написан блаженным Августином в период его пресвитерства около 393 года. Как писал сам Августин, изначально это было рассуждение (disputatio) о вере и Символе веры, которое он подготовил по просьбе епископов, съехавшихся на собор Западно-Африканской Церкви в г. Иппон в 393 г. После этого некоторые из епископов, друзей Августина, попросили его оформить это рассуждение в виде книги (Retractationes I.17). Трактат представляет собой пространное изложение Никейского символа веры с отступлениями автора по различным поводам. Очень ценно, что в нем в сжатом виде представлены взгляды блаженного Августина по различным догматическим вопросам: триадологии, учению о творении, антропологии, сотериологии, экклезиологии, эсхатологии и др. Ниже мы приводим краткое содержание трактата. 1. Поскольку написано и утверждено несомненным авторитетом Апостольского учения, что праведный верою жив будет (Гал 3:11), эта вера требует от нас служения сердца и языка. В самом деле, и Апостол говорит: Сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению (Рим 10:10). Значит, нам необходимо помнить и о праведности, и о спасении. Ведь поскольку мы будем царствовать в вечной праведности, то не сможем спастись от зла нынешнего века, если только, стремясь к спасению своих ближних, не будем исповедовать устами ту веру, которую мы носим в наших сердцах. Но, пребывая в благочестивой и осмотрительной бдительности, нам следует заранее позаботиться о том, чтобы эта наша вера ни в чем не могла быть искажена коварными хитростями еретиков. Вселенская вера известна верным из Символа [веры] и доверена [их] памяти. И столь великая вещь изложена там в кратких словах, чтобы в этих немногих словах установить то, во что следует верить начинающим и младенствующим, которые уже возрождены во Христе, но еще не крепки в точном духовном толковании и познании Божественных Писаний. Эту же веру следует излагать в пространных словах для преуспевающих и устремляющихся к Божественному учению с достаточно крепкой любовью и смирением. Однако весьма много еретиков пыталось скрыть свой яд в этих немногих словах Символа [веры]. Но Божественное милосердие противостояло и продолжает противостоять этим еретикам через духовных мужей, которые удостоились принять и исповедовать вселенскую веру не только в этих словах, но также познавать и понимать ее [непосредственно] через откровение от Господа. Ведь написано: Если не поверите, не узнаете (Ис 7:9) А рассуждение о вере должно способствовать защите Символа [веры], - не для того, чтобы оно само передавалось бы вместо Символа [веры], сохранялось бы в памяти и повторялось бы теми, кто стяжал благодать Божию; но чтобы оно на основании соборного авторитета более эффективно защищало и охраняло бы от злоумышлении еретиков то, что содержится в Символе. |
| a) некоторыми пропусками и небольшими изменениями; b) привнесением в него александрийских христологических выражений; c) редакция его носит печать приспособления к Иерусалимско-Антиохийским крещальным исповеданиям веры; III. Никейский символ составлен не в качестве крещального Символа, а в качестве излагающего учение о Сыне Божием правила веры (Glaubensregel), вложенного в рамки Символа. Объяснение пункта II, a. Выпущены из символа Кесарийского следующие выражения: Божие Слово (вместо того поставлено Сына Божия), Перворожденного всей твари, прежде всех веков от Отца рожденного (вместо того: рожденного от Отца) и видоизменена фраза: Сына Единородного так: Единородного и т. д., но слова – Бога (привнесение в смысле александрийских воззрений). Эти пропуски очень важны для правильного понимания Никейского символа, ибо они доказывают, что торжествующая александрийская партия хотела избегнуть в составленном от неё правиле веры всякой двусмысленности и всяких недоразумений и что она далека была от всякого компромисса. Вычеркнутые фразы, хотя они и являлись в сущности библейскими, были, однако же, такими, которые часто употребляли и открытые враги, и полувраги. Поэтому решено было исключить их из нового (Никейского) правила веры. Объяснение пункта II, b. Новыми александрийскими вставками были следующие прибавки: 1. то есть из сущности Отца; 2. рожденного, не сотворенного; 3. единосущного Отцу; 4. шесть христологических анафематизмов в конце Символа. Объяснение пункта II, c. Всё прочее, чем отличается символ Никейский от Кесарийского, не имеет догматической природы, но составляет редакционные изменения. Эти видоизменения вообще такого рода, что они стоят в согласии со словоизложением крещальных Иерусалимско-Антиохийских поместных символов. Нужно думать, что они представляют не имеющую догматического значения уступку патриархам Антиохийскому и Иерусалимскому, первенствующим на Соборе. Эти изменения следующие: 1. в первой части Символа (о Боге-Отце) поставлено πντων вместо πντων; |
| —488— явления, сделанного на соборе флорентийском со стороны известного Марка ефесского , что греки «никакого Апостольского символа но имеют и ничего о таковом не знают», то полемист усматривает в словах Марка лишь «поразительное невежество»; и при этом делает такое заключение: «Апостольский первосимвол никогда не хранился в Греческой церкви с такой рачительностью, как в церквах западных» (S. 20–22). Все эти рассуждения полемиста суть плод полемического задора – и правды в них не заключается. Не правда, что будто Зенон предписывал империи употреблять символ никейский: во 1-х он адресовал свой указ не ко всей империи, а лишь в Египет, а во 2-х он говорил о символе Константинопольском, а не никейском (никейский символ почти совсем не употреблялся, в качестве крещального символа, в греческой церкви). Не правда и то, что будто символы поместных церквей в Греции заменены никейским (правильнее: константинопольским), по приказу византийских императоров. «Если мы в настоящее время при крещении читаем, а за богослужением слышим редакцию символа константинопольского (II вселенского собора), то этим мы обязаны собору Халкидонскому» 2079 . Это значит, что отмена поместных символов, какие прежде употреблялись на Востоке, и замена их символом IІ-ro вселенского собора произошла по инициативе самой церкви, а не византийских царей и происходит гораздо ранее правления Зенонов и Анастасиев. На другие напраслины и неправды, взводимые разбираемым писателем, можно находить удовлетворительный ответ в следующих замечаниях Т. Цана: «Греческий архиепископ Марк (сказавший известные слова на соборе флорентийском) прав не только в том, что опровергал легендарное западное сказание о происхождении символа прямо от апостолов, но и в том, что не соглашался с воззрением, что будто этот символ в те времена был достоянием всего христианского мира. Определения (т. е. символы) великих соборов (I и II вселенских) уже рано в греческой церкви —489— заменили более древние формы символа (поместных церквей) в церковном употреблении и вытеснили их из самой памяти богословов», хотя нельзя не заметить, говорит Цан, что «в существе дела тоже исповедание, на которое на Западе смотрели как на произведение апостолов, довольно долго употреблялось при крещении и в церквах восточных, но не с именем апостольского символа и не в таких выражениях» (S. 4–5). Этими последними словами цитируемый ученый хочет сказать, что между Востоком и Западом в течение долгого времени было полное согласие в понимании веры апостольской, а не бквалистическое согласие в тексте символа, – что, конечно, справедливо. Две или несколько отдельных православных церквей всегда согласны между собой в вере. |
| Противники православия пользовались всякими средствами к тому, чтобы как-нибудь поколебать и затмить только что твердо утвержденное исповедание; всякая уступка им, хотя бы во внешнем выражении этого исповедания, хотя бы в едином слове, могла дать место безграничному произволу и бесконечным перетолкованиям. При таких обстоятельствах защитникам православия и оказывалось нужным отстаивать каждое слово, каждую букву составленного символа и отвергать новые символы, составляемые учителями противной партии, – тем более, что в этих новых символах нисколько не выражалось ясное и правильное движение богословской мысли вперед, а высказывалось лишь колебание ее в различные стороны. Обстоятельства показали, насколько правы и прозорливы были защитники никейского символа, отстаивавшие до известного времени его безусловную неприкосновенность до последней буквы: многие из самих противников их должны были в последствие признать разумность и правильность их образа мыслей и действий. Эти защитники истины не были, мы говорим, буквалистами, рутинерами, отстаивавшими по принципу неподвижность богословской мысли и неизменность внешних выражений христианского верования: напротив, сами постоянно возбуждая, раскрывая и уясняя богословские вопросы, они, как мы уже сказали, пришли в последствии и к мысли о некоторых изменениях никейского символа. Но они понимали, что для правильного движения вперед необходимо богословской мысли иметь твердые устои, особенно во время всяких колебаний и движений, и что дальнейшее правильное развитие христианского богословия должно заключаться не в произвольных перескакиваниях от одних понятий к другим и частых переменах одних формул на другие, а в твердом и обдуманном раскрытии, по требованию времени и обстоятельств, богословских понятий и формул из начал, непоколебимо лежащих в самом основании богословской науки и христианской веры. Последние страницы третьей главы сочинения г. Лебедева представляют также немало характерного. На страницах 100–104 высказывается несколько весьма здравых положений и указывается много знаменательных фактов, так что эти страницы можно признать лучшими не только в третьей главе, но и во всем сочинении автора: только высказываемое здесь идет в разрез как с содержанием рассматриваемой главы, так и с тенденциями всей книги г. Лебедева. |
| вслед за 134 правилом карфагенского собора. Автор приводит вполне текст этого символа по синодальному списку, а под строкою указывает разночтения из списков Загребского 1262 г., Рязанского 1284 г. и Румянцевского музея 232, а также из печатной Кормчей, в коей символ этот помещен после 137-го правила карфагенского собора. Никейский символ, в переводе 2-й редакции вошедший в состав первопечатной Кормчей книги 1650 г., перепечатывался без изменений и в последующих изданиях до 1839 года. Указываются особенности этой 2-й редакции, доказывающая позднейшее её происхождение. К сказанному у автора можно прибавить, что первое слово символа: вероуемъ читается здесь ближе к греческому подлиннику ( πιστεομεν), тогда как списки 1-й редакции имеют: вероую. – Третья редакция никейского символа находится в изданном 1839 г. Св. Синодом взамен Кормчей книги новом переводе церковных канонов под заглавием: «Книга правил св. Апостол, св. Соборов вселенских и поместных и св. Отец, на первоначальном еллинском наречии и в приложении славенороссийском». Никейский символ помещен здесь перед правилами, впереди других символов и вероопределений. В книге г. Гезена указаны разности нового перевода, из коих некоторые зависили от иной редакции греческого текста, и в заключение напечатан текст «славенороссийский» из книги Правил, а параллельно с ним русский текст из Деяний вселенских Соборов, изданных в русском переводе при Казанской духовной академии. Перевод символа константинопольского в течение веков подвергался – говорит автор – гораздо большим изменениям, нежели перевод Никейского. Он представляется исследователю в трех главных редакциях, из коих каждая подвергалась еще различным частным изменениям, пока при патриархе Никоне не установилась последняя редакция, помещенная в славянском переводе Скрижали и утвержденная собором 1656 года (стр. 31). Первая или древнейшая редакция этого символа, хотя и в попорченном виде, сохранилась в той же Устюжской Кормчей XIII в., из которой г. Гезен извлек древнейшую редакцию символа никейского; тот же перевод сохранился в рукописи Московской духовной академии, – о которой выше была речь. |
| Как замечено, король читал на третьем толедском соборе вероопределение второго вселенского собора. По новейшим печатным изданиям соборных актов это вероопределение приведено было Реккаредом в поврежденном виде. Повреждение заключалось в том, что к словам вероопределения относительно исхождения Св. Духа от Отца прибавлено: и от Сына, – так что выходило: «и в Духа Святого Господа и животворящего, от Отца и Сына исходящего» 105 , и проч. Вследствие этого обыкновенно говорится, что на третьем толедском соборе сделано прибавление к символу веры . Но если бы справедливо было, что Реккаред и новообращенные епископы, которые, вслед за означенными анафематизмами, подобно королю, прочли вероопределения первого, второго и четвертого вселенских соборов, читали никеоцареградский символ с прибавлением нового слова, то вернее было бы говорить, что здесь была предпринята и устроена порча деяний второго вселенского собора. Приводя символ этого собора, король видел в нем не вое исповедание, но исповедание и постановление древних отцов Церкви. «К моему исповеданию», – говорит Реккаред, – «я присоединил священные постановления вышеозначенных соборов и подписал их, как божественное свидетельство от своего искреннего сердца» 106 . За сим, король приводит сначала «веру, изданную святым никейским собором», потом «веру, которую согласно с великим собором никейским изложили сто пятьдесят святых отцов», и, наконец, рассуждение халкидонского собора. Таким образом, символ второго вселенского собора помещен был в свитках Реккареда в качестве святоотеческого творения и священного исторического памятника. Отступить от образа выражения святых отцов, излагая свою веру, и повредить прибавлением своих слов самое творение отцов, выдавая свои выражения за выражения отеческие, суть две по существу различные вещи. Сколько недобросовестности нужно было для того, чтобы в подкрепление своих мнений намеренно портить священный документ и делать это открыто, в собрании людей, из которых весьма многие могли заметить подлог и порчу! Реккаред не заслужил упрека в таком подлоге, так как ученые, более беспристрастные и более внимательные к сему предмету, чем позднейшие издатели, рассматривая акты третьего толедского собора, приходили к заключению, что на этом соборе определение ста пятидесяти отцов приводимо было без означенного повреждения, т. е. |
|
|
