| Перечень критико-текстуальных памятников и ученых изданий нового времени всех неканонических книг и дополнений сделан у Strack und Zöckler. 9 t. 1891г. 23 26 ss. Здесь исторически обозревается церковное употребление и значение неканонических книг и экзегетическая литература о них. Указания на более древнюю литературу и обстоятельный обзор ее находятся в издании Fritzsche und Grimm. Kurzgefasstes exegetisches Handbuch zu d. Apocryphen d. Alten Testaments. Leipz. 1851 1860 гг. Andre. Les Apocryphes de l " ancien Testament. Flor. 1903 г. Толковательные труды вообще на неканонические книги несравненно скуднее были, и в древности и в новое время, чем на канонические. Так, в отеческий период они почти совсем оставались без объяснения, а некоторые и без всякого обозрения и упоминания. Мы видели, напр., что пророческие книги имеют от этого времени до пяти толков. трудов (Кирилла Ал., Ефрема Сир., Феодорита, Феофилакта, Иеронима), для неканонических ничего такого нет. В частности, на книгу Товита есть лишь аллегорические соображения Амвросия Медиоланского : De Tobia (М. 14, 759); на книги Премудрости Соломона и Сираха некоторые замечания сохранились от Григория Великого (М. 79 t.): на Варуха осталось объяснение от Феодорита (М. 81 t.). Также и в новое время было. Между тем как на все канонические книги были десятки и более ценных последовательных толкований, на все неканонические книги три-четыре толкования: Fritszsche und Grimm. Kurzgefasstes exegetisches Handbuch zu den Apocryphen d. Alten Testaments. Leipz 1851 1860 гг. Bisseil. The Apocrypha of the Old Testament with historical introductions a revised translation and notes critical and explanatory New-Iork. 1880 г. Wace. The Apocrypha. Lond. 1880 г. Zöckler. Die Apocryphen des Alten Testaments (из общего издания: Strack u. Zöckler 9 t.). Munchen. 1891 г. Ball. The ecclesiastical or devterocanonical books of the Old Testament commonly called The Apocrypha. Lond. 1892 г. Kautzsch. Die Apocryphen des Alten Testaments. Tübing. 1900. |
| —328— Тем, кому дороги интересы православной богословской науки и русской церковно-религиозной жизни, должно много говорить имя, названное нами. Десять лет тому назад в лице о. Петра Алексеевича сошёл в могилу один из лучших и благороднейших служителей этим святым интересам. В нём и с ним мы, русские богословы, потеряли тогда очень многое. Он намечал для развития богословской науки и преуспеяния религиозной жизни в России глубоко верные пути, он шёл, призывал других и вёл их по этим путям. Богато одарённый духовными силами, он развивал и вызывал к действию духовные силы других. Теперь, когда пришёл день десятилетнего юбилея печального события его смерти, полезно вспомнить об этом деятеле не для того, чтобы восхвалять его: он нуждается не в похвалах, а в молитвах, но для того, чтобы в его неутомимой и плодотворной деятельности найти поучительный пример и полезное руководство для деятельности собственной. Пётр Алексеевич был одним из основателей, одним из соредакторов, а затем и единственным редактором журнала „Православное Обозрение“. Журнал возник в 1860 г. и прекратился (по болезни Петра Алексеевича) в 1891, но он не умер ещё и доселе. Ещё и теперь в его статьях – статьях минувших десятилетий и минувшего столетия – не без основания и не без успеха ищут отве- —329— тов на запросы дня, на возникающие недоумения. Ещё и теперь порой – и дай Бог, чтобы так было и впредь – на появляющихся богословских статьях сказывается влияние этого журнала, его принципов, методов и направления. Богословских изданий теперь у нас немало, не мало на их страницах пишет ревнителей православной истины. Но многие ли из них имеют успех – успех не в смысле количества подписчиков, а в смысле религиозного воздействия на наше образованное общество? Я не берусь отвечать на этот вопрос, но не трудно доказать, что Православное Обозрение имело общественный и нравственный успех, какого можно только желать изданиям настоящих, дней. Журнал возник в 1860 г. На шестидесятые годы существуют два радикально противоположные взгляда: 1) светлые годы и 2) недоброй памяти годы. |
| Киевская Академия была единственной, где после реформы 1869 г. ученому монашеству удалось сохранить за собой ректорство и общее руководство. В истории Киевской Академии, бесспорно, почетное место принадлежит ее долголетнему ректору архимандриту, позже епископу Сильвестру Малеванскому (1883–1897), который, будучи профессором догматики, много способствовал развитию этой дисциплины 1608 . Теснейшим образом с академией была связана деятельность В. Ф. Певницкого († 1911), сначала (с 1860 г.) доцента по церковной литературе, а затем долгие годы профессора пастырского богословия, гомилетики и истории проповеди. Через его школу прошли чуть ли не все священники Киевской и южных епархий во 2-й половине XIX и начала XX в. Ему, опытному педагогу, который был к тому же и плодовитым литератором, удалось, как ни в какой другой академии, пробудить в студентах истинное усердие к проповеди. С начала 60-х гг. Певницкий опубликовал в «Трудах» академии большое число работ по проблемам Церкви и общества, особенно о реформе 1869 г. и высшем образовании. В 1905–1907 гг. он активно участвовал в подготовке церковной реформы 1609 . Нравственное богословие в продолжение нескольких десятилетий также читал человек светский – М. А. Олесницкий , сначала доцент, а затем профессор по кафедре нравственного богословия и педагогики. Как и на многих его современников, преподавателей академий после 1860 г., глубокое впечатление на него произвело протестантское богословие, его этика основывалась главным образом на системе Ричля (Ritschl) (1822–1889). Консерватор и человек строгих правил, митрополит Иоанникий Руднев (1891–1900) в конце концов заставил этика-либерала отказаться от этого предмета и с 1895 г. ограничиться лекциями по психологии 1610 . Кафедра истории Русской Церкви несколько десятилетий, с 1861 по 1897 г., тоже находилась в одних и тех же руках – профессора И. И. Малышевского . Служебное долголетие было вообще характерно для Киевской Академии, в которой и смены ректоров происходили относительно редко: за период с 1859 по 1897 г. – всего дважды. Другой ее замечательной особенностью было сохранение преподавания главных дисциплин за светскими учеными даже после Устава 1884 г. Всеобщую церковную историю почти 30 лет читал М. Г. Ковальницкий, позднее ставший с именем Димитрия архимандритом и епископом (принял монашеский сан в 1898 г.). По окончании Киевской Академии он преподавал сперва, будучи предшественником М. А. Олесницкого , нравственное богословие (1867–1869), затем всеобщую церковную историю, позднее он стал инспектором (1895–1898) и ректором академии (1898–1902). С 1902 по 1917 г. ректорами здесь были, теперь уже часто сменяясь, ученые монахи. Из профессоров заслуживает еще упоминания литургист А. А. Дмитриевский († после 1929 г.), много сделавший для развития этой не избалованной особым вниманием в российских академиях дисциплины 1611 . |
| Сквозь призму своего философско-исторического метода епископ Хрисанф исследует протестантизм в книге «Характер протестантизма и его историческое развитие». В ней дается не только полный и критический обзор современных ему протестантских течений (лютеранства, кальвинизма и англиканства). Он оценивает значение для науки о религии таких личностей, как Мартин Лютер, Жан Кальвин, Генрих VIII. В целом же его восприятие Реформации можно выразить общей позицией, согласно которой «протестантство поставило во главу угла принцип “Верую – следовательно, спасаюсь”» [ Хрисанф (Ретивцев) 1860: 26]. Владыка Хрисанф хочет не опровергнуть, а сказать, что эти религии существуют сами по себе. Пишет обзор о тех, кто писал о протестантизме до него, о немецких и российских авторах, в том числе Хомякове, и считает, что реформацию подготовили немцы. Для протестантского мира Германия то же, что Рим для католичества. Германия – страна науки. В своей работе «Взгляд на мнение новейших рационалистов о существе религии» он указывал, как немецкая философия понимает христианское учение о Боге: «Божество, которому от века поклонялся человек, по их учению, есть не более, как порождение нашего собственного духа, – нашей мысли и чувства или наших нравственных стремлений. Оно есть только общее отвлеченное (идеальное) начало мировой жизни и живет только в нашем представлении!» [ Хрисанф (Ретивцев) 1860: 446]. Говоря об историческом развитии протестантизма, ученый, кроме обозрения современных ему протестантских течений, дал обширный обзор идей о том, какое влияние протестантство имело на немецкую философию. Например, он считал, что «Шеллингова и Гегелева философия – плоть от плоти и кость от костей Лютера и Кальвина». Таким образом, он утверждал, что никогда еще не было религии, так сочетавшейся с философией: «Никогда еще не было вероисповедной формы настолько отвлеченной и гибкой, в которой всякое философическое воззрение укладывалось бы с такой свободой и легкостью» [ Хрисанф (Ретивцев) 1871: 5]. Выступая перед студентами Казанской духовной академии, «дал целый ряд превосходных очерков из истории философии об отношении к христианству систем идеалистических систем Канта и философов его школы, затем Шеллинга, Фихте, Гегеля и главных направлений гегельянской школы» [Знаменский 1891: 260]. |
| Согласно сему, старец старался жить жизнью только одного духовного человека, а плотского умерщвлял. Давая обильную пищу первому, в молитве, в добрых делах, в богомыслии и т. д.. последнему он ничего не давал. Что было у старца для себя? Ничего. Всё для ближних, всё для любви к ним, которая и составляет сущность духовной жизни. мирские люди, будучи весьма мало знакомы с монашеской жизнью, весьма часто имеют неосторожность утверждать, что в монастырях живут так же, как и в миру с тем только различием, что в монастыре больше молятся. Достаточно пожить возле покойного старца Амвросия несколько дней и поприсмотреться к его жизни, чтобы положительно придти в изумление: у него ни минуты для себя, а всё для других. Своего у него ничего не было: ни родных, ни стяжаний, ни невинных развлечений, ничего. С утра до вечера к нему только шёл народ, и он был всё время с ним, ко всем ласков, внимателен, сердечен. Простой плотской мирской человек пришел бы в ужас, когда увидал: сколько терпения и любви у этого немощного старца; ни на кого, бывало, никогда не раздражится. Спаситель отличительным и главным признаком Своих учеников поставил любовь. Вот её-то больше всего и заповедовал и покойный старец другим, в ней он полагал весь смысл истинно христианского жизнеустроения. Большинство сохранившихся наставлений и изречений о. Амвросия именно и говорят о благоустроении отношений к ближним. «Милость и снисхождение к ближним и прощение их недостатков есть кратчайший путь ко спасению. Но исполнение этой заповеди и совершение этой добродетели невозможно без смирения и терпения, потому что смирение подаёт крепость во всякой добродетели, а без терпения не совершается никакое доброе дело. По свидетельству препод. Каллиста и Игнатия, любовь, и милость, и смирение отличаются одними только наименованиями, а силу и действие имеют одинаковые. Любовь и милость не могут быть без смирения, а смирение не может быть без милости и любви» 187 . Когда в 1860 году, после смерти о. Макария, отцу Амвросию судил Господь стать на его место старцем, и он им действительно стал, то это великое и ответственное дело не было для него вполне новым и непривычным. |
| Закрыть 120 лет назад император Александр III принял решение о постройке Великого Сибирского пути 120 лет назад император Александр III принял решение о постройке Великого Сибирского пути 14.04.2011 1170 Время на чтение 5 минут За три десятилетия до разрушительной анархии 1917 года внутреннее положение России, входившей в пятерку наиболее развитых государств мира, что тогдашними злопыхателями тоже называлось застоем, не давало поводов для безпокойства за её будущее. Русские границы в Европе, на Кавказе и в Средней Азии, никем не оспариваемые, выглядели незыблемыми, как и присоединение Приамурья и Приморья, последовавшее к 1860 г. согласно Айгунского, Тяньцзиньского и Пекинского договорам с Китаем. Подрывная деятельность террористов, терзавшая страну в 60-70-е годы, была пресечена. Финансовая система укрепилась, избавившись от бюджетного дефицита. Пар, электричество, двигатели внутреннего сгорания, новые виды техники и преодоление неграмотности меняли Россию. Хотя и медленно, но росло сельское производство. Экономическое развитие, превращая страну в сильную аграрно-промышленную державу, достигало невиданных темпов, сравнимых с североамериканскими. Этому способствовало грандиозное железнодорожное строительство, покрывшее к 1891 году страну 32 тысячами вёрст железных дорог. В 80-е годы стала очевидным необходимость освоения и развития Сибири, огромные потенциальные природные возможности и геополитическое значение которой ещё со времён Ломоносова ни для кого не было секретом, но долгое время не было ни средств, ни людей, ни ресурсов, чтобы этим заниматься. По словам Чехова, проехавшего по ней на Сахалин за два года до начала стройки, - рябая полоса земли, единственный гужевой тракт, безобразная жила, по которой очень тяжело ехать. Обращение к Востоку имело для России особенную важность. К тому времени резко возросло значение Азиатско-Тихоокеанского региона, этого Средиземноморья XX века, поделить который - прежде всего Китай и Корею - стремились между собой Британия, Франция, Германия, США и вышедшая из самоизоляции Япония, тут же проявившая себя злобным и агрессивным хищником. |
| Варвара Абрамовна Рачинская, урожденная Баратынская В юности Сергей Рачинский видел себя либо врачом, либо ученым-естествоиспытателем – он очень любил природу. В 1849 году он поступает на медицинский факультет Московского университета, затем переходит на естественное отделение физического. По окончании университета он проводит три года в научных изысканиях за границей. В 1859 году защищает магистерскую диссертацию и возглавляет кафедру физиологии растений в Московском университете; занимается химическими процессами в тканях растений и, между прочим, переводит на русский язык нашумевшую (тогда) работу Дарвина «Происхождение видов». В 1867 году профессор Рачинский выходит в отставку и еще пять лет живет в Москве, в центре ее культурной и интеллектуальной жизни, общаясь со многими современными ему «властителями дум». Его общественно-политические взгляды, по всей видимости, определились уже давно: он чужд либералам и западникам, близок славянофилам. Он монархист, монархия для него священна: он убежден, что присутствующий в ней «элемент мистический, одухотворяющий, при всех ее несовершенствах, нашу государственную действительность, обеспечивает за личностью ту свободу, которой она лишена в так называемом правовом государстве» . На дворе 1860-е годы, крепостное право осталось в прошлом, во всем чувствуется общественный подъем; в кругу Рачинского много говорят и спорят об образовании и развитии крестьян и прочего простого народа. Но спорить – одно, а делать – совсем другое. Как мне представляется, Сергей Александрович Рачинский был человеком подлинной внутренней честности – ведь именно она не позволяет отрывать слово от дела. В 1872 году 39-летний ученый возвращается в родное смоленское Татево, где по-прежнему учит крестьянских ребятишек его сестра Варвара Александровна. Брат сначала замещает ее, по каким-то причинам на время из Татева уехавшую, преподает математику, а затем берет ответственность за татевскую школу на себя. Но это только начало его подвига. В дальнейшем Сергей Александрович создает целую сеть, а вернее сказать, живое древо подобных школ в Бельском уезде Смоленской губернии. Древо – потому что учителями в подобных школах становились выпускники Рачинского, то есть те же вчерашние крестьянские дети. Были, впрочем, и другие учителя – «из образованных», те, кто, будучи вдохновлен примером Рачинского, решил присоединиться к его работе и пожить под его духовным крылом. Одним из таких учителей был Николай Михайлович Горбов (1859–1921). Именно он написал замечательное предисловие к вышедшей в 1891 году книге Сергея Рачинского «Сельская школа»: |
| Раз один молодой послушник с хорошим высшим светским образованием, работавший в монастыре над своею духовною жизнью, придя к старцу, начал с юношеским жаром говорить против его распоряжений, мнений и наставлений. Старец со свойственной ему кротостью слушал всё время увлекшегося юношу, но под конец запел из 9-й песни канона на Сретение: «Не старец тебе держит, но Аз держу его». И ласково, и будто шутливо, но необыкновенно властно и действенно; к приведённому выше ответу: «Нет! Что я могу немощной?! – батюшка добавил тогда же: – А всё это делает Бог милостивый, всемогущий» 181 . В обычном своём общем поздравлении к Пасхе 1876 года о. Амвросий пишет: «Хотя я сам слаб и во всём неисправно живу, но привык других учить. Оттого как бы невольно понуждаюсь сказать вам в праздник сей что-либо душеполезное и душеспасительное, хотя сам того не исполняю делом» 182 . Но главное – этот человек, правда, хорошо и научно образованный, но ещё более наученный опытом, жизнью и примерами других, имел твёрдое и ясное христианское мировоззрение. Напрасно думать, что это мировоззрение у него было плодом каких-нибудь философских умствований. Со свойственным ему остроумием он над всеми учёными теориями жизни, счастья и их несогласием о действительностью подшучивал, говоря: «Всякая теория – это придворная дама, стройная, тонкая: ей можно любоваться: а практика – это неповоротливый, страшный медведь, который вышел из лесу и всё ломает» 183 . Нет, мировоззрение о. Амвросия весьма просто; оно просто, как св. Евангелие, но оно и глубоко и истинно опять так же, как и Божие слово. Покойный на серьёзные вопросы о том: в чём смысл жизни? как надо по истине жить? – обыкновенно говорил: «Как жить? Очень просто. Жить не тужить, никого не осуждать и всем наше почтение», причём, улыбаясь, снимал шапочку 184 . Каково же это его мировоззрение? Где его центр? «Настоящая жизнь, – писал в одном своём письме старец, – есть не что иное, как приготовление к жизни будущей. И для получения сего неизбежно понесть различные скорби и болезни, по сказанному в слове Божием: многими скорбьми подобает нам внити в Царствие небесное 185 » 186 . |
| в связи с потерей Болгарией государственности (без каких-либо церковно-юридических мотивировок) и действия которого в XIX в. во многом диктовались идеологией панэллинизма. В 1870 г. Османское правительство приняло решение прекратить спор, издав фирман об учреждении особого церковного округа – Болгарского экзархата; Константинопольский патриарх объявил этот фирман неканоничным и высказался за созыв Вселенского собора по Болгарскому вопросу, но это предложение было отклонено Русской церковью, советовавшей Константинополю принять фирман. 2344 К. Н. Леонтьев 25 октября 1863 г. был назначен драгоманом русского консульства в Кандию, на остров Крит. С 1864 г. служил консулом в Адрианополе, с 1867 г. – вице-консулом в Тульче, с 1869 г. – консулом в албанском городе Янине, затем в Салониках. В 1871 г. тяжело заболел, а по выздоровлении, в 1872–1874 гг., жил в Константинополе и на о. Халки. 2347 Об архиепископе Иннокентии (Борисове) см. примеч. 22 на с. 557. В мемуарах Гиляров также противопоставлял «высокоталантливого проповедника-художника Иннокентия» Филарету, с его «худощаво-умным словом» (Из пережитого. 2009. Т. 1. С. 363, 175). 2349 Ежемесячный московский богословско-философский журнал «Православное обозрение» (1860–1891) был ориентирован на образованного светского читателя. Здесь впервые в истории русской духовной журналистики публиковались историко-критические обозрения атеизма, других вероисповеданий и нехристианских религий; поднимались острые общественно-церковные проблемы; печатались богословские сочинения славянофилов. Митрополит Филарет (Дроздов) в первые годы существования журнала защищал его от цензурных придирок. 2351 Имеется в виду следующее место из статьи К. Н. Леонтьева : «…это новоизобретенное «розовое» христианство! Мы его знаем давным-давно. Оно проповедовалось Ж. Сан-дом, с -симонистами и множеством других западных европейских писателей, проповедуется и у нас антиправославными органами печати. Это христианство принимает у каждого свой оттенок и переходит иногда (совершенно неожиданно для кротких наставников) в действия злобы и разрушения у тех из их последователей, которые завистливее, решительнее, грубее их или больше их чем-нибудь в жизни обижены». |
| Приступая в 1891 году к разбору униатского архива, Рункевич, по собственному выражению, застал его с внешней стороны в состоянии превосходном. И это было не только его личное мнение, но и мнения, слышанные им «от компетентных в археографическом деле лиц» 126 . Архив имел для своего хранения особое помещение, все бумаги, если не были переплетены в книги, то обернуты чистыми обложками и помещены в закрытых коробках. Но с внутренней стороны, относительно возможности пользоваться архивом в научных или справочных целях, он имел «печальное положение». 1018 документов были выделены под названием «важнейшие документы» в особый отдел, для которого в 1860-е годы была составлена краткая опись. Хотя точность этой описи оставляла желать лучшего, тем не менее, она все же давала возможность «с большим или меньшим усилием ориентироваться в сумме обнятых ею документов». Остальные же бумаги архива, превышающие число охваченных описью по меньшей мере в 20 раз, оставались неописанными, частью сгруппированные в особые «книги», большей же частью собранные в «связки». И «книги», и «связки» имели свои особые надписи, о которых С.Г. Рункевич замечал, что «они тогда наиболее отвечали действительности, когда носили такой широкий характер, как например надписи: «Бумаги XVI и XVII столетий» и т.п.» 127 . «Книг» считалось 114, «связок» – 467, кроме того, 14 номеров документов, пожертвованных в архив К.А. Говорским, и 97 номеров «печатных книг, брошюр и разных листов», как они названы были в указанной выше описи. «Книги» представляли собой сборники переплетенных вместе документов, составленных без хронологического порядка, но большей частью следуя какой-либо системе – например, по предметам или лицам, к которым относились собранные документы, или по характеру самих документов – «сборник переписки архиепископа Лисовского», черновые отпуски из канцелярии митрополита, метрики ставленников за известный период времени и т.п. Что касалось «связок», то они, имея вполне приличный внешний вид, по своему содержанию представляли полнейший хаос, в котором большей частью не возможно было найти даже признаков какой-либо системы или порядка. Очень часто рядом с документом XV столетия находился документ XIX столетия, рядом с королевским повелением или папской буллой на пергаментах – ненужный конверт или черновая заметка на лоскуте, – и все это нисколько не связанное между собой по содержанию. |
|
|
