| В качестве примера была рассмотрена лишь малая часть из «Житий святых». Несомненно, что чудесных случаев, связанных с животными, гораздо больше. В заключение хотелось бы рассказать о святом Феофиле, жившем в Киеве в XIX веке. Рассказ записан со слов очевидцев. Он еще не подвергся никакой стилизации и покоряет своей достоверностью. «Когда Феофила приехал навестить Иван Катков, то, поисповедовавшись и рассказывая старцу о своих делах, упомянул и о приобретенном им молодом бычке, весьма строптивого нрава. — Купил я, батюшка, бычка. Думал для себя оставить, да не знаю, что с ним и делать: одурел, скотина, совсем, на всех с рогами лезет. Хочу зарезать, да жалко. — А ты мне его подари. — Вам?.. Помилуй Бог, да к нему и приступить нельзя! Сколько людей уже искалечил… — Очень просто. Подойди к нему и скажи: «Эй, бычок! Отныне ты не мой, а отца Феофила. Собирайся в гости к нему…» Мясник так и сделал. Подошел, по возвращении домой, к бычку, повторил сказанные старцем слова, и доселе фыркающий и озверевший бычок сделался кроток, как ягненок: смиренно стал ласкаться и лизать хозяину руки. Получив бычка, блаженный смастерил себе небольшую удобную телегу, сзади которой устроил на обручах крытую парусиной будочку, и стал путешествовать на «бойкуне» по городу. При этом старец никогда не садился впереди, а всегда сзади, спиной к быку и, укрепив на возу маленький аналойчик, опускался на колени и читал дорогой Псалтырь. Но вот что удивительно. Бычок не имел никакой упряжи, ни вожжей, одно только ярмо, и точно мысленно предугадывал намерения своего хозяина, без всяких с его стороны возгласов и понуканий доставлял старца именно туда, куда ему была надобность: либо на Подол, в Братский монастырь, либо в святую лавру. И такой, говорят, умница был — ни за что на камень не наедет, а увидит бугорок, рытвину или канаву, непременно стороной обминет, чтобы угодника не потрясти. Когда Феофил впал в немилость, у него отобрали бычка и препроводили в экономию, присовокупив к лаврскому стаду, а самому блаженному запретили появляться в Голосеевской пустыне, а вместе с тем и бродяжничать. |
| Итак, требование г. Киреевым национальности в русской культуре непонятно и неосуществимо. Это не значит, конечно, что русская культура не должна носить отпечатка нашего национального характера; она имеет его и всегда будет его иметь. Но никогда она не станет и не должна сознательно искать какого-то русского духа. Нам остается теперь коснуться последнего пункта в национальной программе г. Киреева, – вопроса об отношении интеллигентных классов России к народу. «Мы, говорит автор, никогда не относились к нашему народу ни сентиментально, ни презрительно, как к стаду баранов, которое мы будто бы призваны переделать, переработать по-своему! Нет, мы всегда относились и относимся к нему трезво, но и любовно. Право наше на водительство народа мы видим в тождестве наших идеалов, в том, что мы молимся одному с ним Богу. Между нами есть, конечно, разница: мы относимся сознательно к той «правде», которой он верит непосредственно; но и только!.... В нас, славянофилах, нет никакой ни феодальной, ни интеллигентной гордыни; мы помним, что мясник Минин стоит рядом с князем Пожарским, родовитый митрополит Алексей – рядом с Никоном и Пушкин – с Ломоносовым. Да, мы с нашим народом Едино» (стр. 90). Нет нужды разъяснять, как симпатичен приведенный взгляд г. Киреева. Жаль только, что он не разъяснит здесь того, как примиряется с этим единством русского народа, с отсутствием в нем феодальной розни, привилегированное положение некоторых его классов. 3. Религиозная программа Религиозный идеал русского народа есть православие. Это – центральный и основной идеал среди всех русских идеалов. Таково мнение г. Киреева, и – мнение, конечно, глубоко справедливое. Мы уже видели, как свой политический идеал он мог оправдать, только сводя его, в последней инстанции, к идеалу религиозному. В рассуждениях же своих о православии он прямо и решительно заявляет, что «только православная церковь может не только выполнить свое высшее назначение относительно каждого отдельного христианина, но и дать высшее освящение, высшую санкцию, государству; только она превращает политическое Российское государство в Святую Русь, т. е. в государство- церковь , чем наше отечество и должно оставаться вечно и неизменно» (стр. 4–5). В другом месте он прямо называет православие «принципом, нормирующим всю систему» славянофильского учения (стр. 12). |
| При входе в зал заседания взоры присутствующих были обращены на выражение лица Мациевича, который, вместо страха и уныния, обнаружил крайнее негодование на свою со братию, действовал и говорил, так, будто он был вполне самовластный владыка у себя в епархии. Секретарь прочел указ о его низложении. Мациевич, выслушав сие, громко и твердо сказал: «благо мне, яко смирил мя еси! Государыня же Екатерина за сие не удостоится христианской кончины». При таком трогательном зрелище поругания пастыря один митрополит Московский Тимофей не мог удержаться от слез и заплакал; Мациевич указал на него рукой и сказал: «сей воистину израильтянин, в нем же льсти нет». Первый приступил к нему митрополит Петербургский и Новгородский, чтобы снять клобук, Арсений не до пустил до сего, но с приличною молитвою снял его сам и, подавая его митрополиту Дмитрию Сечинову, сказал: «язык твой для меня был острее меча, ем задохнешься и умрешь!» (Митрополит Дмитрий умер странною смертью: от паралича язык его вытянулся на четверть аршина и вид его представлял страшное зрелище, от этого неестественного состояния языка, от длины его и толщины он мучительно кончил жизнь свою). Вторым приступил к Арсению архиепископ Псковский, бывший друг Арсения, Амвросий Зертис-Каменский, чтобы снять с него омофор, но Арсений с молитвой снял его сам и подавая Амвросию, оказал: «ядый хлеб мой со мною, ты возвеличил на меня заклание и как вол ножом заклан будеши». (Амвросий впоследствии был митрополитом Московским, во время чумного бунта в Москве в 1771 г. он бежал от разъяренной черни я хотел укрыться в Донском монастыре, но там в воротах оного мясник зарезал его ножом). Третьим по очереди приступ к Арсению архиепископ Афанасий Болховский, что бы снять панагию, но Арсений с молитвою снял ее сам и, поддавая Афанасию, сказал – «младший благословляется от старшего устнама моима возвещу вся судьбы уст твоих; язык твой велеречив был на меня, как у Ария, ты и умрешь, как умер Арий», (Афанасий был преемником Арсения на Ростовской епархии, – и кончил свою жизнь как Арий, исходом вон всех своих внутренностей). |
| Величественен и католический собор Дубны, через который проходит Андрий. Православный храм в Запорожской Сечи, конечно, не может сравниться с ним во внешней красоте. Кроме того, Гоголь ведь допускает даже существование элементов святости в католическом вероисповедании: «Видно, и здесь также были святые люди и укрывались также от мирских бурь, горя и обольщений». При всем этом ни соседство с внешней красотой, ни наличие святых угодников среди католического клира нисколько не способствует умягчению душ, не наполняет их милосердием. «Площадь, на которой долженствовала производиться казнь, нетрудно было отыскать: народ валил туда со всех сторон. В тогдашний грубый век это составляло одно из занимательнейших зрелищ не только для черни, но и для высших классов. Множество старух, самых набожных, множество молодых девушек и женщин, самых трусливых, которым после всю ночь грезились окровавленные трупы, которые кричали спросонья так громко, как только может крикнуть пьяный гусар, не пропускали, однако же, случая полюбопытствовать. “Ах, какое мученье!” кричали из них многие с истерическою лихорадкою, закрывая глаза и отворачиваясь; однако же, простаивали иногда довольное время. Иной, и рот разинув, и руки вытянув вперед, желал бы вскочить всем на головы, чтобы оттуда посмотреть повиднее. Из толпы узких, небольших и обыкновенных голов высовывал свое толстое лицо мясник, наблюдал весь процесс с видом знатока и разговаривал односложными словами с оружейным мастером, которого называл кумом, потому что в праздничный день напивался с ним в одном шинке. Иные рассуждали с жаром, другие даже держали пари; но бльшая часть была таких, которые на весь мир и на всё, что ни случается в свете, смотрят, ковыряя пальцем в своем носу. На переднем плане, возле самых усачей, составлявших городовую гвардию, стоял молодой шляхтич, или казавшийся шляхтичем, в военном костюме, который надел на себя решительно всё, что у него ни было, так что на его квартире оставалась только изодранная рубашка да старые сапоги. |
| Окончательно решив избавиться от Аспара, Лев пригласил его вместе с сыновьями Ардавуром и Патрикием в свой дворец, и там они были убиты телохранителями Льва. Третий сын Аспара Арменрих, друживший с Зиноном, был им спасен от гибели и бежал в Исаврию, где находился в укрытии до кончины Льва, после которой он вернулся в столицу и породнился с Зеноном, женившись на дочери его побочного сына. Расправа над Аспаром учинена была в 471 г. По одной из версий прозвищем Макелл (Мясник) Лев обязан не своей прежней профессии, но совершенной по его приказу резней. После убийства Аспара и его сыновей в Константинополе вспыхнул мятеж, «ибо на их стороне, – пишет Иоанн Малала, – было множество готов, комиты, другие их слуги и многочисленные приверженцы... Один гот, из числа сторонников Аспара, комит по имени Острис, ворвался с другими готами во дворец, стреляя из лука; и когда разгорелся бой между экскувитами (дворцовой стражей. – В.Ц.) и Острисом, многие были убиты. И будучи окружен, он увидел, что потерпел поражение, и бежал, взяв наложницу Аспара, готскую красавицу, которая на коне отправилась вместе с ним во Фракию; и он опустошал эти области» 878 . Устранив Аспара и тем самым окончательно избавив столицу империи от засилья готской военщины, император Лев обрушился с гонениями на ариан, которым запрещено было иметь церкви и совершать богослужение. Поражение Римской империи в войне с вандалами подорвало позиции императора Гесперии Анфимия – ставленника Льва. Надежды на то, что тесные взаимоотношения с Константинополем помогут западной части империи восстановить свою целостность, начав с возвращения Африки в лоно империи, разбились в прах. В меру разочарования Анфимием росло влияние Рицимера, умалившееся в годы правления императора, который поставлен был не по его воле. А с другой стороны, расправа Льва над подобным по своей роли Рицимеру Аспаром могла послужить примером для Анфимия. В этой ситуации в 472 г. Рицимер решился на откровенный разрыв с императором. Он уехал в Милан и оттуда вел переговоры с вождями германских племен, обитавших за Альпами, о совместных действиях против Анфимия. Набрав наемников, Рицимер двинул их на Рим, и вскоре началась осада Вечного города. В лагерь к Рицимеру у Анненского моста из Константинополя прибыл сенатор Аниций Олибрий, женатый на Плацидии, дочери Валентиниана III и Евдоксии, побывавшей вместе с матерью в африканском плену, затем отпущенной Гензерихом и вернувшейся в Константинополь, куда при захвате Рима вандалами бежал Олибрий. Через брак он принадлежал династии Феодосия Великого, так что он казался вполне приемлемым кандидатом в императоры Запада, на место Анфимия, который мужественно защищал город, но он располагал недостаточными боевыми силами, а в Риме было много сторонников Рицимера и ариан. К тому же в городе разразилась чума и наступил голод. |
| Златоустов в село Угодичи в Богоявленский приход был переведен из Ярославля за нетрезвую жизнь. Он меня, как своего прихожанина, посещал нередко;.и много рассказывал мне об Арсении Мациевиче, как о своем благодетеле; к сожалению, по молодости своей я не заинтересовался всеми его повествованиями, и только кое-что удержалось в памяти моей, я записал тогда же о его низложении и кончине, о которых Златоустов передал мне в следующем рассказе. Арсений предстал на суд, как бы на священнослужение: в архиерейской мантии с источниками, в омофоре и белом клобуке, с панагиею на персях и архиерейским посохом, последуемый вышеозначенным посошником Александром Златоустовым. При входе в залу заседания взоры всех присутствующих были обращены на выражение лица Мациевича, который вместо страха и уныния обнаружил крайнее негодование на свою собратию, действовал и говорил, как будто он был вполне самовластный владыка у себя в епархии. Секретарь прочел указ о его низложении; Мациевич, выслушав сие, громко и твердо сказал: «Благо мне, яко смирил мя еси! Государыня же Ekamepuha II за сие не удостоится христианской кончины!» При таком трогательном зрелище поругания пастыря один митрополит Московский Тимофей не мог удержаться от слез и заплакал; Мациевич указал на него рукою и сказал: «Сей воистину израильтянин в нем же льсти нет!» Первый приступил к нему митрополит Петербургский и Новгородский, чтобы снять клобук; Арсений не допустил до себя, но с приличною молитвою снял его сам и, подавая его митрополиту Димитрию Сеченову , сказал: «Язык твой для меня был острее меча, им задохнешься и умрешь!» (Митрополит Димитрий умер странною смертию: от паралича язык его вытянулся на четверть аршина, и вид его представлял страшное безобразие, от этого неестественного состояния языка, от длины его и толщины он мучительно кончил жизнь свою.) Вторым приступил к Арсению архиепископ Псковский, бывший друг Арсения, Амвросий Зартин-Каменский , чтобы снять с него амофор, но Арсений с молитвою снял его сам и, подавая Амвросию, сказал: «Ядый хлеб мой со мною, ты возвеличил на меня запинание , и как вол ножем заклан будеши». (Амвросий впоследствии был митрополитом Московским; во время бунта в Москве в 1771 году он бежал от разъяренной черни и хотел укрыться в Донском монастыре, но там в воротах оного мясник зарезал его ножом.) |
| На ближайшие дни была назначена сложная операция... Едва начав ее, первым широким и стремительным движением Лука рассек скальпелем брюшную стенку больного. «Мясник! Зарежет больного», — промелькнуло в голове у заведующего, ассистировавшего хирургу. Лука заметил его волнение и сказал: «Не беспокойтесь, коллега, положитесь на меня». Операция прошла превосходно. Позже заведующий признался, что испугался в тот раз, но впоследствии поверил в приемы нового хирурга. «Это не мои приемы, — возразил Лука, — а приемы хирургии. У меня же просто хорошо натренированные пальцы. Если мне дадут книгу и попросят прорезать скальпелем строго определенное количество страниц, я прорежу именно столько и ни одним листком больше». Ему тут же была принесена стопка папиросной бумаги. Епископ Лука ощупал ее плотность, остроту скальпеля и резанул. Пересчитали листочки — порезано было ровно пять, как и просили... Ссылка на Ледовитый океан Самая жестокая и далекая ссылка епископа Луки — «На Ледовитый океан!», как выразился в приступе гнева местный начальник. Владыку конвоировал молодой милиционер, который признался ему, что чувствует себя Малютой Скуратовым, везущим митрополита Филиппа в Отроч монастырь. Милиционер не повез ссыльного на самый океан, а доставил в местечко Плахино, за 200 километров от Полярного круга. В глухом поселке стояло три избы, в одной из них и поселили владыку. Он вспоминал: «Вместо вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины. Щели в окнах не были ничем заклеены, а в наружном углу местами виден сквозь большую щель дневной свет. На полу в углу лежала куча снега. Вторая такая же куча, никогда не таявшая, лежала внутри избы у порога входной двери. Весь день и ночь я топил железную печку. Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже — холодно»… Однажды в этом гиблом месте епископу Луке пришлось крестить двух детей совершенно необычным образом: «В станке кроме трех изб, было два человеческих жилья, одно из которых я принял за стог сена, а другое — за кучу навоза. Вот в этом последнем мне и пришлось крестить. У меня не было ничего: ни облачения, ни требника, и за неимением последнего я сам сочинил молитвы, а из полотенца сделал подобие епитрахили. Убогое человеческое жилье было так низко, что я мог стоять только согнувшись. Купелью служила деревянная кадка, а всё время совершения Таинства мне мешал теленок, вертевшийся возле купели»… |
| И когда уже промысль человколюбца Бога изыде к народу християнскому и благодатию Его обртохом заступника Московскому государству и всейРосиистей земли преподобнаго Сергия чюдотворца, тогда православнии християня яко от люты зимы к праведному солнцу Христу Богу лица своя обращаху и к теплот спасения желающе приступити, озари бо сердца врных Христось Богь нашь милосердиемь своимь. Не позазрите ми, господия и братия, долготы ради рчи сия: аще и грубо есть и несладкорчиво морокование сие, но истина есть, и от самого архимарита Дионисия от устъ его слышах, паки же и от прочих достоврных уврився. Оставльше же сия и паки к повсти обратим умъ свой. Муж бяше благочестив Нижняго Новаграда именемъ Козма Мининъ, ремеством же мясник, живый благочестивым житиемъ и в цломудрии и прочихдобродтелех живот свой препровождая. И сего ради на мноз и от подружия своего отлучашеся, яко безмолвие любя, отходя во особую храмину, Бога присно имя в сердцы своемъ. Нкогда же спящу ему во храмин той, явися ему чюдотворец Сергий, повелвая ему казну собирати и воинских людей надляти и итти на очищение Московскаго государства. Он же возбнувъ, бысть во страс мноз и помышляя, яко не б воинское строение ему в обычай, и в небрежении положив. Во ино же время бысть ему то видние вторицею, и паки небреже. По мал же паки является ему преподобный Сергий и глаголя ему с прещением: Не рх ли ти о семъ? поне же изволение праведных судеб Божиих помиловати православныххристиянъ и от многаго мятежа в тишину привести, сего ради рх ти казну собрати и ратных людей надлити, да очистятъ з Божиею помощию Московское государство от безбожных Поляков и прогонят еретиков. И сие ему прирече: яко старйшии в таковое дло не внидут, но и паче юннии начнут творити, и начинания их дло благо будетъ и в доброе совершение приидет. И яко бы наказав, остави его и невидимъ бысть. Той же возбнувъ трепетенъ и в велицеи ужасти бывъ, мнвъ, яко всему чреву его изгнетену быти, и ходя, болзнуя чревом и моляся преподобному Сергию о исцелении чрева его и каяся о своемъ небрежении и общеваяся повелнная им сотворити, помышляя же како и откуду начало длусотворити. |
| Рагвици жил его сын и зятья – III, 892 – 3). Здесь же было 8 дворов осадных своеземцевых и городских людей; в них жило 8 дворников. Остальное население внутреннего города уже разделяется по разрядам. Здесь мы видим а) городчан и б) земцев; среди тех и других – «лучших, средних и молодых». Точно так же разделение населения по классам наблюдаемо и на посаде. Внутри города жили: Лучшие городчане » земцы Середние городчане » земцы Молодые городчане » земцы 35 чел. Всего внутри г. Ямы жило в 22 дворах 35 человек, из них в 13 дворах 20 человек земцев и в 9 дворах 15 человек городчан. Несравненно неселеннее был посад и в нем – новгородская сторона населеннее копорской. На новгородской стороне жили: Лучшие городчане 11 чел. » своеземцы Середние городчане » своеземцы Молодые городчане » своеземцы 112 дв. 160 чел. На Копорской стороне несколько менее: Лучшие городчане » своеземцы Середние городчане » своеземцы Молодые городчане » своеземцы 129 чел. А всего на посаде жило в 209 дворах 289 человек; из них в 131 дворе 193 своеземца, и в 78 дворах – 96 городчан или городских людей. Среди жителей города Ямы развиты были широко промыслы разного рода и занятия; однако, – мы здесь наблюдаем следующее: 1) внутри города никакими промыслами не занимаются, ни земцы, ни городчане; 2) земцы – своеземцы, за исключением двух случаев, промыслом не занимаются и на посаде: 3) лучшие городчане и на посаде промыслом не занимаются. Таким образом, промышленный класс состоял почти исключительно из средних и молодых городчан. – Среди своеземцев было 2 сапожника и 1 лучник; среди городчан средних и молодых – 3 кузнеца и 2 рыболова, 1 дехтярь, 2 москотинника, 1 кожевник, 3 плотника, 3 портных мастера, 4 пастуха, 1 корчмит, 7 скоморохов, 1 швец, 1 колачник, 1 ковшечник, 2 горнчара, 1 токарь и 1 мясник. Церквей и монастырей, описанных, в книге, нет; однако, – одна местность на посаде, на Новгородской стороне, называлась «у Пречистые» конечно, потому, что здесь была или церковь , или монастырь Пречистые. Зверинский не отмечает монастыря Пречистой. |
| Пушкин писал, что Мордвинов «заключает в себе одном русскую оппозицию», а К. Рылеев посвятил ему оду «Гражданское мужество». Мордвинов не раз попадал в опалу, но когда не отказывался от предложения занять тот или иной государственный пост, говорил, что «каждый честный человек не должен уклоняться от обязанности, которую на него возлагает Верховная власть или выбор граждан.» Вплоть до последних лет существования Царской России, когда, говоря словами Александра Блока, уже «записались в либералы честнейшие из царских слуг», дворянству было решительно не свойственно то подчеркнуто негативное, брезгливое отношение к государственной службе, которым в той или иной степени бравировали все поколения оппозиционной русской интеллигенции. «Я ВСЯКУЮ СЕБЕ МОГУ ОБИДУ снесть, Но оной не стерплю, котору терпит честь…» А. П. Сумароков. О люблении добродетели «… во всем блеске своего безумия…» А. С. Пушкин. Из публицистики Одним из принципов дворянской идеологии было убеждение, что высокое положение дворянина в обществе обязывает его быть образцом высоких нравственных качеств. Рациональная схема иерархии социальных и моральных ценностей, обосновывавшая такое убеждение, сохраняла актуальность в XVIII веке, затем на смену ей пришли более сложные концепции общественного устройства, и постулат о нравственной высоте дворянина постепенно преобразовался в чисто этическое требование: «Кому много дано, с того много и спросится.» (Эти слова не уставал повторять своим сыновьям великий князь Константин (поэт К. Р.) уже в начале ХХ века.) Очевидно, в этом духе воспитывали детей во многих дворянских семьях. Вспомним эпизод из повести Гарина-Михайловского «Детство Темы»: Тема запустил камнем в мясника, который спас мальчика от разъяренного быка, а потом надрал ему уши, чтобы не лез, куда не надо. Мать Темы очень рассердилась: «Зачем ты волю рукам даешь, негодный ты мальчик? Мясник грубый, но добрый человек, а ты грубый и злой!.. Иди, я не хочу такого сына! Тема приходил и снова уходил, пока наконец само-собой как-то не осветилось ему все: и его роль в этом деле, и его вина, и несознаваемая грубость мясника, и ответственность Темы за созданное положение дела. |
|
|
