| „А, вот каким голосом запел, немец проклятый! теперь я знаю, что делать. Вези меня сей же час на себе! слышишь, неси как птица!“ „Куда?“ произнес печальный чорт. „В Петембург, прямо к царице!“ и кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух. — Долго стояла Оксана, раздумывая о странных речах кузнеца. Уже внутри ее что-то говорило, что она слишком жестоко поступила с ним. Что, если он в самом деле решится на что-нибудь страшное? Чего доброго? может быть он с горя вздумает влюбиться в другую и с досады станет называть ее первою красавицею на селе. Но нет, он меня любит. Я так хороша! он меня ни за что не променяет; он шалит, прикидывается. Не пройдет минут десять, как он, верно, придет поглядеть на меня. Я, в самом деле, сурова. Нужно ему дать, как будто нехотя, поцеловать себя. То-то он обрадуется! и ветреная красавица уже шутила с своими подругами. „Постойте“, сказала одна из них: „кузнец позабыл мешки свои; смотрите: какие страшные мешки! Он не по-нашему наколядовал: я думаю, сюда по целой четверти барана кидали; а колбасам и хлебам верно счету нет. Роскошь! целые праздники можно объедаться“. „Это кузнецовы мешки?“ подхватила Оксана: „утащим скорее их ко мне в хату, и разглядим хорошенько, что он сюда наклал“. Все со смехом одобрили такое предложение. „Но мы не поднимем их!“ закричала вся толпа вдруг, силясь сдвинуть мешки. „Постойте“, сказала Оксана: „побежим скорее за санками и отвезем на санках!“ И толпа побежала за санками. Пленникам сильно прискучило сидеть в мешках, несмотря на то, что дьяк проткнул для себя пальцем порядочную дыру. Если бы еще не было народу, то, может быть, он нашел бы средство вылезть; но вылезть из мешка при всех, показать себя на смех… Это удерживало его, и он решился ждать, слегка только покряхтывая под невежливыми сапогами Чуба. Чуб сам не менее желал свободы, чувствуя, что под ним лежит что-то такое, на котором сидеть страх было неловко. Но как скоро услышал решение своей дочери, то успокоился и не хотел уже вылезть, рассуждая, что к хате своей нужно пройти, по крайней мере, шагов с сотню, а может быть и другую. |
| Konflikty wyznaniowe w Wilnie od pocztku reformacji do koca XVII w. Toru, 2016. S. 295, 318, 347-353, 355, 358, 368, 369, 590, 708; Кралюк П. М. Дyxobhi пошуки Meлemiя Смотрицького. К., 1997; он же. Meлemiй Смотрицький i украïнське духовно-культурне biдpoджehhя kih. XVI - поч. XVII ст. Острог, 2007; Квасюк Л. Архетип Цepkbu-Mamepi в мiфoлoriчhux побудовах Meлemiя (Смотрицького)//Haykobi зап. Сер.: Фiлocoфiя/Нац. ун-т «Острозька академия». 2008. Вип. 4: Мат-ли наук. конф. «Bipa i розум в icmopiï слов " янськоï фiлocoфiï». С. 55-64; Ткачук Р. Noлeмika Meлemiя Смотрицького iз у kohmekcmi cycniльho-kyльmyphux обставин kih. XVI - поч. XVII ст.//Там же. С. 95-104; Бабич С. Tbopчicmь Meлemiя Смотрицького в kohmekcmi раннього украïнського бароко. Льbib, 2009; Голик Р. Tiлo, душа i noдiлehuй cbim: стереотипи раннього бароко у mbopчocmi Meлemiя Смотрицького та Кирила Tpahkbiлioha Ставровецького//Бiля джерел украïнського бароко: Зб. наук. праць/Ред.: Б. Криса. Льbib, 2010. С. 134-163. (Льbibcьka 3); Неменский О. Эволюция форм идентичности Мелетия (Смотрицкого)//Там же. С. 41-48; Ушкалов Л. Meлemiй Смотрицький: Peлiriйha noлeмika як чин себе niзhahhя//Там же. С. 7-23; Melnyk M. Ekskluzywizm soteriologiczny w myli religijnej Melecjusza Smomryckiego//Там же. С. 24-40; Сенета М. i творчий шлях Meлemiя Смотрицького в cyчachiй icmopiorpaфiï//Дрогобицький зб. 2011. Вип. 14/15. С. 104-115; она же. Meлemiй Смотрицький в украïнський i pociйcьkiй icmopiorpaфiï XIX - поч. ХХ ст.//Там же. 2012. Вип. 16. С. 194-203; С. Лimepamypho-peлiriйha noлeмika Meлemiя Смотрицького та Петра Скарги: ocoблubocmi стилю i мовлення//Kuïbcьki noлohicmuчhi cmyдiï. 2011. Т. 18. С. 121-125; Чуба Г. Учительне 1616 р. в kohmekcmi «мовноï програми» Meлemiя Смотрицького//Киïвська Akaдeмiя. 2013. Вип. 11. С. 11-23; Кралюк П. М., Щепанський В. В., Якубович М. М. «Тренос» Meлemiя Смотрицького в дuckypci зaxiдhoï фiлocoфcьkoï думки. К., 2015. Л. В. Тимошенко « » (Евье, 1619) - наиболее значительное для своего времени достижение лингвистической мысли на восточнославянских землях, определившее развитие здесь филологической традиции. |
| Та и хапаетця за бичик. Обизветця другий жид, Шлема: «Ой я ж пак не буду на сабас дома! Третий жид озоветця, Оврам – «У мене невеликий крам: Шпильки, голки, Креминня, люльки. Так я свий крам У коробочку склав, Та козакам пятами пакивав 462 . Обизветця четвертий жид, Давидко: «Ой брате Лейбо! уже ж пак из-за гори козацьки корогви видно!» Обизветця пятий жид, Юдко: «Нумо до Полонного утикати прудко! Тогди жид Лейба бижить, Аж живит дрижить; Як на школу погляне, Его серце жидивське зивяне: «Эй школо ж моя, школо мурована! Тепер тебе ни в пазуху взяти, Ни в кишеню сховати, Але ж доведетця Хмелницкого козакам на срач, на , балаки покидати!» Отсе, панове-молодци, над Полонним не чорна хмуара вставала; Не одна пани-ляшка удовою зосталась. Озоветця одна пани-ляшка: «Нема мого пана Яна! Десь его звязали козаки, як-би барана, Та повели до свого гетьмана», Озоветця друга пани-ляшка: «Нема мого пана Кардаша! Десь его Хмелницкого козаки повели до свого коша». Озоветця третя пани-ляшка: «Нема мого пана Якуба! Десь (узяли) Хмельницкого козаки та либонь повисилп его десь на дуби». (Кулиша. Зап. о Юж. Руси, I том 223). 7. Вариант предыдущей думы (1643) Ой обизветъся пан Хмельницкпй Отаман батысо Чигиринський: «Гей друзи-молодци, Братья козаки запорозци! Добре знайте, барзо гадайте, Из ляхами пиво варити затирайте! Лядский солод, козацьки вода; Лядски дрова, козацьки труда». Ой за тее шиво Зробили козаки з ляхами превеликее диво; Ой за той пивший молот Зробили козаки з ляхами превеликий колот; Ой за той пивний квас Не одного ляха козак, як би скурвого сина, за чуба потряс. Ой не верби-ж то шумили, и не галки закричали: Тож-то козаки из ляхами пиво варит зачинали. Ой обизвется перва пани ляшка: «Нема мого пана Гриця!» Де-сь поихав дивиться, Як буде козацьке пиво вариться!» Ой обизвется друга пани ляшка: «нема мого пана Яна! Де-сь извязали козаки як-би барана! Ой обизвется трети пани ляшка: «нема мого пана Якуба!. Ой Якубе, Якубе! Де-сь тебе з Жовтои води, з быстрои речки Прута, и до вику не буде!» |
| Приятность, ожидавшая его впереди при свидании с Солохою, умаливала немного боль и делала нечувствительным и самый мороз, который трескался по всем улицам, не заглушаемый вьюжным свистом. По временам на лице его, которого бороду и усы метель намылила снегом проворнее всякого цирульника, тирански хватающего за нос свою жертву, показывалась полусладкая мина. Но если бы однако ж снег не крестил взад и вперед всего перед глазами, то долго еще можно было бы видеть, как Чуб останавливался, почесывал спину, произносил: больно поколотил проклятый кузнец! и снова отправлялся в путь. В то время, когда проворный франт с хвостом и козлиною бородою летал из трубы и потом снова в трубу, висевшая у него на перевязи при боку ладунка, в которую он спрятал украденный месяц, как-то нечаянно зацепившись в печке, растворилась, и месяц, пользуясь этим случаем, вылетел через трубу Солохиной хаты и плавно поднялся по небу. Всё осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие. Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться, в такую ночь, между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади. Кучи девушек с мешками вломились в хату Чуба, окружили Оксану. Крик, хохот, рассказы оглушили кузнеца. Все наперерыв спешили рассказать красавице что-нибудь новое, выгружали мешки и хвастались паляницами, колбасами, варениками, которых успели уже набрать довольно за свои колядки. Оксана, казалось, была в совершенном удовольствии и радости, болтала то с той, то с другой и хохотала без умолку. С какой-то досадою и завистью глядел кузнец на такую веселость и на этот раз проклинал колядки, хотя сам бывал от них без ума. |
| – Сюда пожалуйте, – сказал придворный, показывая на дверь. Збышко перекрестился и, приподняв занавес на открытых дверях, с бьющимся сердцем вошел в комнату. Однако он не сразу заметил Юранда и Данусю, потому что комната была не только угольчатая, но и темная. Только через некоторое время он разглядел светлую головку девочки, сидевшей на коленях у отца. Они не слыхали, как Збышко вошел, поэтому он остановился у занавеса, кашлянул и наконец произнес: – Слава Иисусу Христу! – Во веки веков, – ответил Юранд, вставая. В эту минуту к молодому рыцарю подбежала Дануся и, схватив его за руку, воскликнула: – Збышко! Батюшка приехал! Збышко поцеловал ей руку, затем подошел с нею к Юранду и сказал: – Я пришел к вам с поклоном; вы знаете, кто я? И он склонился, сделав руками такое движение, точно хотел обнять ноги Юранда. Но тот схватил его за руку, повернул к свету и в молчании вперил в него взор. Збышко уже немного оправился и, подняв на Юранда любопытные глаза, увидел богатыря с рыжеватыми волосами и такими же рыжеватыми усами, с рябинами от оспы на лице и одним глазом стального цвета. Юноше казалось, что этот глаз хочет пронзить его насквозь, и он снова смутился и, не зная, что сказать, спросил, лишь бы только прервать тягостное молчание: – Так вы Юранд из Спыхова, отец Дануси? Но тот только указал Збышку на скамью рядом с дубовым креслом, на которое уселся он сам, и, не ответив ни слова, по-прежнему пристально смотрел на юношу. Збышко потерял наконец терпение. – Знаете, – сказал он, – неловко мне сидеть вот так, как на суде. Только тогда Юранд спросил: – Так это ты хотел сразить Лихтенштейна? – Я! – ответил Збышко. Удивительным светом зажегся при этом единственный глаз пана из Спыхова, и грозное лицо рыцаря немного прояснилось. Через минуту он бросил взгляд на Данусю и снова спросил: – И все это ради нее? – А ради кого же еще? Дядя, верно, вам рассказывал, что я дал ей обет сорвать у немцев павлиньи чубы. Только не три сорву я чуба, а по меньшей мере столько, сколько пальцев на обеих руках. И вам я помогу отомстить немцам – все ведь это месть за мать Дануси. |
| Отаман-батько Чигиринський: «Гей друзи молодци Браття козаки запорозци, Добре дбайте, барзо гадайте, Из ляхами пиво варити зачинайте. Лидський солод, козацька вода; Лядськи дрова, козацьки труда». Ой з того пива Зробили козаки з ляхами превеликее диво. Пид городом Корсунем вони станом стали, Пид Стеблевом вони солод замочили, Ще й пива не зварили, А вже козаки Хмелницкого з Ляхами барзо посварили. За ту бражку Счинили козаки з ляхами велику драчку, За той молот Зробили ляхи с козаками превеликий колот; А за той незнать – який квас Не одного ляха козак, як-би скурвого сина за чуба тряс. Ляхи чогось догадались, Вид козакив чогось утикали, А козаки на ляхив нарикали: Ой ви ляхове, Песьки синове Чом ви не дожидаете, Нашого пива не допиваете?» Тогди козаки ляхив доганяли, Пана Потоцького пиймали, Як барана звязали, Та перед Хмельницкого гетьмана примчали: «Гей пане Потоцький! Чом у тебе и доси розум жиноцький? Не вмив ти еси в Камянським Подилци пробувати, Печеного поросяти, курици с перцем та з шапраном уживати, А теперь не зумиеш ти з нами, козаками, воювати И житнеи соломахи з тулузком уплитати. Хиба велю тебе до рук Кримському хану дати, Щоб навчили тебе кримци нагаи сирои кобилини жевати! «Тогди Ляхи чогось догадались, На жидив нарикали: «Гей ви, жидове, Поганськи синове! На що-то ви великий бунт, тревоги зривали, На милю по три корчми становили, Великие мета брали: Вид возового – по пив-золотого, Вид нишого – по два гроши. А ще не минали и сердешного старця – Видбирали пшоно та яйця! А теперь ви тии скарби збирайте . Та Хмелницького иднайте; А то, як не будете Хмелницкого иднати, То но зарикайтесь за ричку Вислу до Полонного прудко тикати». Жидове чогось догадались, На ричку Случу тикали. Котори тикали до рички Случи, Ти погубили чоботи и онучи; А котори до Прута, То була вид козакив Хмельницкого дориженька барзо крута. На ричци Случи Обломили мист идучи, Затопили уси клейноди И вси лядськи бубни. Котори бигли до рички Роси, То зосталися голи и боси. Обизветця первий жид, Гичик, |
| Все знали, как он горяч, и Зых крикнул со смехом: – Бей, кто в Бога верует! Аббат, отдуваясь, обвел глазами присутствующих, засмеялся так же неожиданно, как и вскипел гневом, и, посмотрев на Збышка, спросил: – Это ваш племянник, родич мой? Збышко нагнулся и поцеловал аббату руку. – Я его маленьким видел и теперь не признал бы! – сказал аббат. – Ну-ка, покажись! Быстрыми глазами он оглядел Збышка и сказал: – Уж больно красив, не рыцарь, а панна! Но Мацько возразил: – Звали эту панну немцы танцевать, да все, кто только пускался с ней в пляс, свалились, да так, что больше уж не встали. – Он и самострел без рукояти натягивает! – воскликнула вдруг Ягенка. – А ты чего суешься? – повернулся к ней аббат. Ягенка вся так и вспыхнула, даже шея и уши у нее покраснели, и ответила в крайнем смущении: – Я сама видела… – Берегись, как бы он не подстрелил тебя, а то девять месяцев лечиться придется… При этих словах песенники, пилигрим и причетники так и покатились со смеху, а Ягенка совсем потерялась, так что уж аббат сжалился над нею и, подняв руку, показал ей на широченный рукав своего одеяния. – Спрячься, девушка, – сказал он, – а то сгоришь со стыда. Тем временем Зых усадил Мацька на лавку и велел Ягенке принести вина. – Пошутили, хватит! – продолжал аббат, обратив на Збышка глаза. – Я сравнил тебя с девушкой не для того, чтоб над тобой поглумиться, любо-дорого смотреть на твою красу, не одна девушка ей позавидовала бы. Нет, я знаю, ты удалец! Слыхал я и про твои подвиги в Вильно, и про фризов, и про Краков. Зых обо всем мне рассказал – понял?.. Тут он пронзительно поглядел Збышку в глаза и, помолчав с минуту, продолжал: – Пообещал три павлиньих чуба – ищи их! Преследовать врагов нашего племени – это дело похвальное и угодное Богу… Ну а коли ты еще что-нибудь обещал, так знай, что я тотчас могу разрешить тебя от этих обетов, ибо дана мне такая власть. – Эх! – воскликнул Збышко. – Уж если человек в душе пообещал что-нибудь Богу, то какой же властью можно разрешить его от этого обета? Услыхав такие речи, Мацько со страхом поглядел на аббата, но тот, видно, был в самом хорошем расположении духа и потому не разгневался, а только весело погрозил Збышку пальцем и сказал: – Ишь ты, умник какой нашелся! Смотри, брат, как бы с тобой не приключилось то же, что с немцем Бейгардом. |
| Случалось ли, что проголодавшийся дворянин подавился рыбьей костью, Пацюк умел так искусно ударить кулаком в спину, что кость отправлялась куда ей следует, не причинив никакого вреда дворянскому горлу. В последнее время его редко видали где-нибудь. Причина этому было, может быть, лень, а может и то, что пролезать в двери делалось для него с каждым годом труднее. Тогда миряне должны были отправляться к нему сами, если имели в нем нужду. Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на полу по-турецки перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска с галушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом. Не подвинувшись ни одним пальцем, он наклонил слегка голову к миске и хлебал жижу, схватывая по временам зубами галушки. „Нет, этот“, подумал Вакула про себя: „еще ленивее Чуба: тот по крайней мере ест ложкою; а этот и руки не хочет поднять!“ Пацюк, верно, крепко занят был галушками, потому что, казалось, совсем не заметил прихода кузнеца, который, едва ступивши на порог, отвесил ему пренизкой поклон. „Я к твоей милости пришел, Пацюк!“ сказал Вакула, кланяясь снова. Толстый Пацюк поднял голову, и снова начал хлебать галушки. „Ты, говорят, не во гнев будь сказано…“ сказал, собираясь с духом, кузнец: „я веду об этом речь не для того, чтобы тебе нанесть какую обиду, приходишься немного сродни чорту“. Проговоря эти слова, Вакула испугался, подумав, что выразился всё еще напрямик и мало смягчил крепкие слова, и ожидая, что Пацюк, схвативши кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в голову, отсторонился немного и закрылся рукавом, чтобы горячая жижа с галушек не обрызгала ему лица. Но Пацюк взглянул и снова начал хлебать галушки. Ободренный кузнец решился продолжать: „К тебе пришел, Пацюк, дай боже тебе всего, добра всякого в довольствии, хлеба в пропорции!“ Кузнец иногда умел ввернуть модное слово; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сотнику досчатый забор. „Пропадать приходится мне, грешному! ничто не помогает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи у самого чорта. |
| Я, потягиваясь на лежанке, все наблюдал, как моя нянька краснела и, как мне казалось, распухала. Она мне тогда представлялась белой пиявкой, каких я, впрочем, никогда не видал; я думал: вот еще, вот еще раздуется моя няня и хлопнет. И точно, старуха покраснела, раздулась, расстегнула даже платок на груди и отпала. Но Борис Савельич упорно оставался один за столом. Он сидел прямо, как будто проглотил аршин, и наливал себе мерно стакан за стаканом с очевидным непреложным намерением выпить весь самовар до последней капли. Он не раздувался и не краснел, как няня, но у него зато со всяким хлебком престрашно выворачивались веки глаз и из седого его чуба вылетал и возносился легкий пар. Мне очень хотелось спать, но я не мог уснуть, потому что все мною наблюдаемое чрезвычайно меня занимало. Это была она, моя заветная, моя долгожданная Россия, которую я жаждал видеть ежесекундно. Она была в этой бесприютной комнате, в этом пузатом самоваре, в этом дымящемся чубе Бориса… Но наблюдениям моим готов был и иной материал. Среди таких занятий нашей компании, о которых я рассказываю, под окнами послышался шум от подъехавшего экипажа и вслед за тем стук в ворота и говор. Няня взглянула в окно и сказала: — Шестерная карета! — Ну, как приехали, так и уедут, — отвечал ей Борис, — останавливаться негде. Но в эту минуту на пороге явился умильный Петр Иванович и с заискивающею, подобострастною улыбкою начал упрашивать мать во что бы то ни стало дозволить напиться чаю в нашей комнате проезжей генеральше. Борис Савельич окрысился было за это на дворника, как пес Дагобера , но, услышав со стороны матери предупредительное согласие, тотчас же присел и продолжал допивать свой чай и дымиться. Я имел черт знает какое возвышенное понятие о русских генералах, про которых няня мне говорила дива и чудеса, и потому я торжествовал, что увижу генеральшу. Глава четвертая В комнату нашу вошла большая, полная, даже почти толстая дама с косым пробором и с мушкой на левой щеке. За ней четыре барышни в ватных шелковых капотах, за ними горничная девушка с красивым дорожным ларцом из красного сафьяна, за девушкой лакей с ковром и несколькими подушками, за лакеем ливрейным лакей не ливрейный с маленькою собачкой. Генеральша, очевидно, была недовольна, что мы заняли комнату, прежде чем она накушалась здесь своего чаю. Она извинялась перед матушкой, что побеспокоила ее, но извинялась таким странным тоном, как будто мы были перед нею в чем-то виноваты и она нас прощала. Матушка по своей доброте ничего этого не замечала и даже радовалась, что она может чем-нибудь услужить проезжим, вызывалась заварить для них новый чай и предложила дочерям генеральши наших отогретых пирожков и папушников. Но генеральша отклонила матушкино хлебосольство, объяснив, все в том же неприступном тоне, что она разогретого не кушает и чаю не пьет, что для нее сейчас сварят кофе в ее кофейнике, а пока… она в это время обратилась к Петру Ивановичу и сказала: — Послушай, мужик, у тебя есть что-нибудь завтракать? |
| 175 Нас будил концерт птиц. Их было несметное количество и великое разнообразие: большие и совсем маленькие, с ярким оперением – жёлтым, зелёным, красным. Они пели и кричали на все лады. Одна стукала с растущим крещендо: «так, так, так, так...» другая без конца повторяла фразу, похожую на французское: «кес-ке-се», третья разливалась мелодичной трелью. Мы никогда не уставали слушать их и любоваться богатством зрелища! 176 Дотти – кусок белой материи обвёртываемый вокруг пояса, чуба – длинная, форменная рубашка, одеваемая поверх чубы. Такую одежду носят все индусы на юге. 177 Она, например, предотвратила меня от ошибок в костюме, которые делали другие иностранки: в Индии считается совсем приличным женщине открывать верхнюю часть живота, но неприлично показывать верхнюю часть рук, так что европейские платья без рукавов – шокируют Под влиянием этого я сочинила себе одежду похожую на местную, а когда одевала сари, то вызывала большой восторг. 178 Мисс Брук-Смис рассказывала нам, что когда она впервые ехала в свою Тируваллу со старой миссионеркой, которую она заменяла, они долго ждали в автомобиле переправы через одну из широких рек Траванкора. У окна, где сидела юная Филис, встал худой, чёрный и старый бродяга и упорно глядел на неё. Она долго терпела и наконец попросила свою соседку сказать ему, не посмотрел бы он «для перемены » хотя бы на деревья. Ответ был глубокомысленный: «А почему бы мне не смотреть на молодую гостью, ведь и она – создание божие». 180 У поклонников божества Шивы лица накрашены полосами горизонтальными, у поклонников Вишну полосами вертикальными. Одни с длинными волосами, другие с головами выбритыми, кроме длинных чубов. 181 Экзаменационные вопросы присылаются университетской администрацией. В нашем колледже главным ответственным лицом был назначен Н. М., что было выражением большого доверия. Оно было удивительно на фоне общего недоверия, количества подкупов и жульничанья. Для борьбы с ними вырабатывается особая система, в которой не только имена экзаменующихся заменяются номерами, а эти номера переходят ещё в другие, чтобы экзаменаторы не могли знать, чью работу они читают, но имена все–таки как-то узнают. |
|
|
