| Празднование воскресенья — это не перенос ветхозаветного субботнего праздника, но самостоятельный праздник. Воскресенье полностью заменило субботу в качестве «Дня Господнего». Принят термин «освящение воды». Принят термин «благословение воды». Православное духовенство, преимущественно, носит бороду. Католическое духовенство, как правило, безбородо. Отсутствие беатификации при причислении к лику святых. Причисление к лику святых осуществляется в два этапа: беатификация и канонизация. Монастыри различаются лишь уставом. Католическое монашество разделено на ордена и конгрегации. В оформлении храмов скульптура представлена незначительно (чаще всего Распятие на кануне в храме). В большинстве храмов есть скульптурные изображения, а также изображения стояний Спасителя на Крестном пути, используемые во время богослужения Крестного пути. Используются юлианский, новоюлианский, григорианский календари. Используется григорианский календарь. Наиболее значимые сходства православия и католицизма Развернуть таблицу Православие Католицизм Основой всей жизни является Господь Иисус Христос. Верующие стремятся жить по заповедям Христовым. Исповедуют веру в Святую Троицу, Бога, единого в Трех Лицах — Отца, Сына и Духа Святого. Имеют апостольское преемство. Имеют семь церковных Таинств. Признают авторитет Священного Писания и Священного Предания. Разделяют общее духовное Предание первого тысячелетия христианства. Почитают Марию, Мать Господа нашего Иисуса Христа, как Приснодеву и Богородицу. Имеют ряд общих святых, живших до Великого Раскола 1054 г. Имеют общее представление о семье. Призывают каждого к уважению неотъемлемого права на жизнь, не приемлют аборты, эвтаназию и др. способы умерщвления человека. Не признают гомосексуальные браки. Осуществляют проповедь Евангелия Христова в современном мире. Взаимное влияние православия и католицизма Развернуть таблицу Влияние православия на католицизм 1. При своем создании грекокатолические общины отталкивались от византийской литургической традиции. |
| С началом войны Всеволожские связали свою деятельность с нуждами фронта: в имении открыли лазарет для раненых и устроили школу шоферов бронемашин. После февральской революции 1917 г. наступает период постепенного разорения имения и храма в Рябове. В марте 1917 г. в усадьбу из Петрограда прибыли «товарищи», начавшие разъяснять крестьянам «про землю и про волю». Весной В. П. Всеволожского арестовали, но вскоре выпустили на свободу, в августе месяце он покинул свое имение, и отправился на фронт, где служил в 1917–18 гг. военным хирургом. Лидия Филипповна, стремясь сохранить журнал «Нива», остается в Петрограде, переживает разгром усадьбы и в начале 1919 г. вместе с вернувшимся с фронта мужем покидает Петроград. Дальнейшая судьба Всеволожских неизвестна. По словам местных крестьян, в 1922 и 1926 гг. В. П. Всеволожской еще дважды тайно посещал свое имение; после революции, уехав из России, Всеволожские проживали по одним сведениям – в Финляндии, по другим – во Франции. Интерьер церкви. Современный вид. В октябре 1917 г. Рябовским имением стал управлять комиссар – бывший конторщик Василий Прокофьев 18-ти лет. Спустя несколько месяцев, специальный отряд моряков, прибыл для конфискации излишков продуктов, были вскрыты и разгромлены винные погреба, кладовые и хранилища. В Рябове был организован совхоз. К 1919 г. он настолько ослабел, что одна часть имения, которым он владел была передана воинской части, в другой организована сельскохозяйственная школа (с 1923 г.– техникум). В 1924 г. бывший барский дом отдали финнам – коммунарам для организации коммуны «Труд», здесь же они и жили, а по вечерам в клубе (в имении) устраивали танцы. В ночь под Рождество 1925/26 гг., как предполагают, от керосиновой лампы, господский дом вспыхнул и сгорел дотла. Вместе с имением в огне погиб и домовый храм св. Всеволода-Гавриила Псковского. После революции жизнь храма Спаса Нерукотворного изменилась; не имея пожертвований от Всеволожских, он управлялся церковной «двадцаткой», председателем которой стал Дмитрий Иванович Безбородо», служивший прежде у Всеволожских. |
| — Отец имеет такой вид, сказала я, точно одна часть его души уж примирилась с вечностью, другая же тоскует. Шел третий час. Андрюша спал на диванчике, не раздеваясь. Было тихо — тишиною деревенской зимней ночи, при далеком и загадочном беге луны в зеленоватых облачках. Ее свет дымно-голубой ложился по полу, ломался на диване и печальной, смутной бледностью одел мальчика моего. Я обняла Маркела. — Вот, и отдых! — Да… ты знаешь… я ведь… очень дедушку любил… а теперь… рад… он, тово… освободился… за него рад… Георгиевский заложил нога за ногу. — Николай Петрович избрал лучшее. Я неизменно чувствую, как он теперь недосягаем. — Знаешь, да… надо Псалтырь достать… у меня есть, наверху… будем над дедушкой читать… тово… если мы любим, и поможем ему… ведь нелегко душе теперь. — Из всех нас настоящий верующий — Маркел. Электрон… и мистик. — Это ничего не значит… электрон. Истина одна… С какого конца подойти. — Будем читать по-очереди, — сказал Георгий Александрович. — мне трудно счесть себя христианином, но я христианство уважаю. Думаю, что не былоб кощунством… Маркел улыбнулся. — Я знаю… вы… Сенека… Но к Сенеке церковь хорошо… относилась. И Маркел поднялся. Грузным своим телом, с осторожностью, чтобы не разбудить Андрюшу, двинулся, но сильно скрипнул половицей. Андрюша встрепенулся. — Не надо, не надо, — забормотал, — я через речку иду, зачем держите, не держите… Маркел неуклюже, нежно к нему наклонился. — Спи, спи… это я. Андрюша приподнялся, бледный со сна, в лунном свете, обнял его. — Папочка, да… и мама тут? Я подошла, тоже его поцеловала. Он сейчас же повалился. И вздохнул, зевнул. — Дедушка умер. Да, я знаю. Он сказал это так просто и печально. Тотчас же заснул. Маркел пошел к себе наверх, за Псалтырем. Георгий Александрович недвижно сидел у окна, и лунный свет недвижно серебрил серебряные его усы. Мы молчали. — Друг, о чем вы думаете? Он взял руку мою. — Когда мы вблизи смерти, мы ведь склонны размышлять с повышенной позиции. Особенно, если вот как сейчас, дело идет о вас… О той, рядом с чьей жизнью протекло столько моих годов… — Он прислонил лоб к моей ладони. — В неразделенной нежности. |
| Да от себя же Преосвященный архиепископ Маркел отослал в софейскую домовую казну, что у него было для береженья поставлено по челобитью Пречистинской пустыни из Заоникиива лесу строителя старца Феодосья их монастырских серебряных денег триста восмьдесят три рубли да медных двести дватцать пять рублев. А те денги в их монастырском ларце за иво архиепископлей печатью указал Преосвященный архиепископ Маркел в софейскую казну (Л. 3 об.) тот ларец поставить для береженья же Софейского дому и своему казначею старцу Исайе да диаку Лукъяну Аленину. И по архиепископлю указу казначей старец Исайя и диак Лукъян Аленин тот ларец з денгами в Софейскую казну принял, поставил. Да он же , Преосвященный архиепископ Маркел Вологодцкий и Белозерский, приказал словесно взять по смерти своей свой же келейной подголовок, а в подголовкесвоем сказал серебряных денег келейных сто рублев да медных двести (Л. 4) шестьдесят рублев дватцать два алтына две денги. А те денги приказал по своей смерти на выносе в помин по своей душе священником и нищим роздать в милостыню. (Л. 5) В келье Преосвященного архиепископа Маркела в крестовой с приходу Божия милосердия образов Деисус с празниками на тринатцати цках. Другой деисус с празниками же на левой стене с приходу на одиннатцати цках. Оба деисусы в киотех писаны на золоте. У обоих деисусов перед Спасовым образом по подсвещнику по медному. Да у деисуса же, кой с приходу у окна, образ Пречистой Богородицы Одигитрия. Образ Видение преподобнаго Сергия Радонежского чюдотвороца. (Л. 5 об.) Обе иконы пядницы писаны на золоте. Да в крестовой же келье от дверей против архиепископля места деисус на трех цках, цки пядницы, в киоте, писан на золоте. Да в келье же на архиепископле месте ковер кизылбашской цветной неболшой. Да подушка отласная травчатая светло-вишневая. Да войлок обшит сукном лазоревым, подножной маловетх. На другой лавке с правой и (Л. 6) с левой руки две попоны волоских, ветхи. Да килим полосатой ветх. Да налой деревянной, на чем правило говорят, а в него кладут книги. Наверху на налое положено сукно лазоревое, ветхо. |
| «Моляися со извержеными сам такожде осужден будет».– Правило 11-е Святых Апостолов без толкования; ср.: «Моляися со извержеными сам такожде осужден будет. Толкование. Аще кто молится, рекше, аще служит презвитер в церкви с презвитером, егоже епископ изверже от сана, да извержен будет и сам» – Кормчая 1653, 3. К текстам этих правил патриарх Никон трижды обращается в «Возражении», когда доказывает царю Алексею Михайловичу, что «государю неподобно есть несведомых приимати и присылати к нам чрез божественные заповеди и святыя правила», имея в виду газского митрополита Паисия Лигарида – Никон 1982, 555 – 556, 605, 645 – 646. ...аще некий брат лихоимец будет или хищник – с таковыми ниже ясти. – Ср.: 1Кор. 5:11 . ...яко лихоимцы и хищницы не внидутъ во Царство Небесное... – Ср.: 1Кор. 6:10 . ...а иже не внидут во Царствие Небесное, всяко повинни будут вечней муце. – Ср.: Мф. 25:46 . ...яко и тимпан... – Тимпан – бубен, барабан, литавра – даль 4, 405. Л. 156 ...Маркелу архиепископу... – Архиепископ вологодский Маркел (16 января 1645 г. – 22 марта 1663 г.) был назначен архиепископом до занятия Никоном патриаршей кафедры – Цурново 1892, 104; Архиереи 1996, 612. Он присутствовал при поставлении Никона в митрополита Новгородского 11 марта 1649 г. – Макарий 1996, 360, 433; Шушерин 1997, 32, 216. 6 июля 1652 г. в селе Воздвиженском Маркел участвовал в богослужении перед мощами митролита Филиппа, устроенном возвращавшимся из Соловецкого монастыря митрополитом Никоном – ДР 3, 320. Маркел принимал участие в Соборе 1654 г. об исправлении богослужебных книг и обрядов, и его подпись есть под «деянием» Собора – ГИМ, Синодальное собр., 379, л. 34 об. – 39 об. В 1655 г. патриарх Никон послал Маркелу три богомольные грамоты: 23 января о совершении молебствия по случаю рождения царевны Анны Алексеевны – СПбИИ РАН, колл. 12, оп. 2, д. 442; ДАИ 4, 120 – 121 Вол. акты, 121 20 июля о пребывании в посте и молитве, дабы Бог воссоединил церкви и даровал победу над врагами – СПбИИ РАН, колл. 12, оп. 2, д. 455; 23 июля о молебном пении «о победе на супостаты» – Вол. акты, 121 В 1657 г. патриарх Никоя дал архиепископу Маркелу несколько жалованных грамот – СПбИИ РАН, колл. 12, оп. 2, д. 498, 499; ДАИ 4, 147 – 149 107/I, II); Вол. акты, 121 138). Имя архиепископа Маркела фигурирует в документах «дела» Никона: он в числе других, кому было поручено, делает выписки из церковных правил для применения их к оставлению престола Никоном; его подпись стоит под определением Собора 1660 г. – дело 1897, 54, 72, 109; Полознев 2000, 44 – 45. |
| Тот же самый образ чувствования выражают Исаак Сирин и Симеон Новый Богослов, когда описывают опыт «Царствия Божия внутри нас». Проследим этапы этого пути, как представляют его Отцы церкви. «Когда достигнет оного ведения истины, вследствие движения в нем уразумения тайн Божиих, — пишет Исаак Сирин, — тогда любовию поглощается и оный телесный человек Когда писал я это, персты мои неоднократно останавливались на хартии, и не мог я терпеть от сладости, вторгавшейся в сердце мое и заставлявшей умолкнуть чувства Любовь есть порождение ведения» (Исаак Сирин 1911. Слово 38; 159—160). Исаак Сирин посвящает свои наиболее проникновенные «Слова» любви безмерной, безграничной в истинном ее понимании; любви, которая берет начало от ощущения в себе Божественного присутствия. Этой любовью преподобный Исаак Сирин охватывает не только человека, но «всякую тварь» без исключения, даже самую отталкивающую. Схожую безмерную любовь испытывает Маркел. Исаак определяет ее как «трепет души перед Райскими Вратами». «Метанойя, — пишет Каллистос Вейр, — буквально означает изменение нашей перспективы, новый образ видения самих себя, других и Бога». По наблюдению Феофана Затворника, «до тех пор, пока комната погружена в темноту, не заметна грязь. Но, если ее хорошо осветить, то будет видна каждая пылинка». Подобным же образом можно описать и нашу душу. «Только когда свет проникает в нашу жизнь, мы доподлинно начинаем понимать, что в нашем сердце есть ложь» (Вейр 1994; 48). Умирающий Маркел не испытывает бесполезного чувства вины. Он открыт безграничной любви и благодарности, когда говорит, что «плачет от веселья, а не от горя». Его «просьба о прощении даже у Божиих» — свидетельство этой невыразимой любви. Синтез пережитого Маркелом содержится во фразе, которую старец вспоминает в переломный момент своей жизни: «Воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали — сейчас был бы рай!» (14, 270). Во второй части романа Достоевский вверяет разным героям — Зосиме в его поучениях, Алеше (глава «Кана Галилейская»), Мите (глава «Гимн и секрет») — углубление и проведение в жизнь открытия Маркела: оно является фундаментальным в том внутреннем процессе, который ведет к обретению рая в нас самих. Маркел открывает в себе это состояние в обычные весенние дни, озаренные сознанием неизбежности смерти, которая, как это уже было описано Мышкиным в романе «Идиот», обладает способностью продлевать настоящее почти до превращения его в бесконечность. |
| Я даже не воздержался при этих словах дьякона и воскликнул: — Фу, какая глупость! — Нет-с, вы еще насчет глупости подождите, — останавливает рассказчик, — почему же это веди означает что «Викторыч», когда имя мое Еремей, а фамилия Козявкин? Ведь это с их стороны ничего более как одна глупая забывчивость, что сколько лет со мною священнодействуют, а не знают, как их дьякона зовут! А между тем как вы, сударь, полагаете? — воскликнул дьякон, становясь в наполеоновскую позицию, — что из того воспоследовало? На третий день благочинный приехал, уговаривал отца Маркела, что, мол, по вашему сану, хоша бы и точно такое дело было, так его нельзя оглашать, потому что за это вы сана лишитесь. Но отец Маркел: «Пускай, говорят, я лучше всего решусь, а этого так не пожертвую». Позвали нас в консисторию. Отец Маркел говорит: «Я ничего не боюсь и поличное с собою повезу», и повезли то бельишко с собою; но все это дело сочтено за глупость, и отец Маркел хоша отослан в монастырь на дьячевскую обязанность, но очень в надежде, что хотя они генерала Гарибальди и напрасно дожидались, но зато теперь скоро, говорит, граф Бисмарков из Петербурга адъютанта пришлет и настоящих русских всех выгонит в Ташкент баранов стричь… Ну пусть, но ведь это еще, может, пока один разговор такой… А я страждую и всего уже больше как на тридцать овец постраждовал. А за что? За соседскую глупость, а меж тем, если этак долго эти приходы не разверстаются у нас, всё будут идти прокриминации, и когда меня в настоящем виде сократят, мне по торговой части тогда уж и починать будет не с чем. Вот что, Орест Маркович, духовное лицо у нас теперь в смущение приводит. Глава пятьдесят третья Так помаленьку устраиваясь и поучаясь, сижу я однажды пред вечером у себя дома и вижу, что ко мне на двор въехала пара лошадей в небольшом тарантасике, и из него выходит очень небольшой человечек, совсем похожий с виду на художника: матовый, бледный брюнетик, с длинными, черными, прямыми волосами, с бородкой и с подвязанными черною косынкой ушами. Походка легкая и осторожная: совсем петербургская золотуха и мозоли, а глаза серые, большие, очень добрые и располагающие. |
| Я читаю в предстании здесь секретаря и соборного протодьякона. Пишет, — это вижу по почерку, — коллега мой, отец Маркел, что: «такого-то, говорит, числа, осеннею порою, в позднее сумеречное время, проходя мимо окон священника такого-то, — имя мое тут названо, — невзначай заглянул я в узкий створ между двумя нарочито притворенными ставнями его ярко освещенного окна и заметил сего священника безумно скачущим и пляшущим с неприличными ударениями пятами ног по подряснику». «Остановись, — говорят его преосвященство, — на сем пункте и объясни, что ты можешь против этого в оправдание свое ответствовать?» «Что же, — говорю, — владыко святый, все сие истинно». «Зачем же это, — изволят спрашивать, — ты столь нагло плясал, ударяя пятками?» «С горя, — говорю, — ваше преосвященство». «Объяснись!» — изволили приказать. «Как по недостаточности моего звания, — говорю, — владыко святый, жена моя каждый вечер, по неимению работницы, отправляется для доения коровы в хлев, где хранится навоз, то я, содержа на руках свое малое грудное дитя, плачущее по матери и просящее груди, — как груди дать ему не имею и чем его рассеять, не знаю, — то я, не умея настоящих французских танцев, так с сим младенцем плавно по-жидовски прискакую по комнате и пою ему: «тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота» или что другое в сем роде невинного содержания, дабы оно было утешно от сего, и в том вся вина моя». Владыка задумались и говорят: «Хорошо, сие непредосудительно, в сих целях как отец невозбранно танцевать можешь, но читай дальше». «Другажды, — читаю, пишут отец Маркел, — проходя с дьяконом случайно вечернею порою мимо дома того же священника отца Иоанна, опять видели, как он со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею к нему на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл в карты, яростно ударяя по столу то кралею, то хлапом , и при сем непозволительно восклицал: «никто больше меня, никто!» Прочитав сие, взглянул я на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю: |
| Платонида Андревна краснела до самых ушей, не знала, что ей говорить и что думать, и в смущении растерянно кланялась за столом в пояс свекру. Во все время обеда Маркел Семеныч все себя подправлял, все попивал по чашечке и, наконец, захмелел. Проводив, как мог, гостей, он повалился на диван и только бессмысленно произнес: — Невестка! Платонида Андревна с Авениром взяли старика под руки и отвели его в спальню. — Невестка! — произнес он снова, еще более заплетая языком, когда его положили в постель. — Что изволите? — спросила его Платонида Андревна; но Маркел Семеныч уж спал и ничего ей не ответил. Авенир с Платонидой оставили старика высыпаться и разошлись. Глава пятнадцатая Авенир, побродив по огороду, пошел со двора, а молодая вдова села, пригорюнясь, у окошечка. Сурового, неприветливого мужа ей не жаль было, потому что ничего она от него во всю свою жизнь не видела, кроме угроз да попреков, и никогда ничего лучшего не ожидала от него и в будущем. Но что же и теперь у нее впереди? Что ждет ее, одинокую, вдовую, бесприданную, в ее нынешних молодых годах? А жизнь так хороша, а жить, так хочется, так манится, так что-то кружится-кружится перед глазами… — Эх, чур меня совсем, что это такое мне думается, — проговорила в досаде Платонида Андревна и, сердито почесав одною рукою локоть другой руки, оперлась ею о подоконник и села и стала глядеть, как на карнизе фронтона амбаров сладко целуются с дружками сизые голуби. Пусто и скучно вокруг; скучно и пусто и на сердце Платониды Андревны. «Лучше б уж скорей состариться; лучше б я не шла никогда замуж; лучше б меня в монастырь отдали…» — думала она, отирая кисейным рукавом выступавшие на глазах почти детские слезы, и, вздыхая, перекладывала голову с одной усталой руки на другую. Так прошел час-другой, и тяжелый день тихо сгорел перед ее глазами. В самые густые сумерки к ней вошел Авенир. Он оглянулся по комнате, повесил на колок фуражку, сел против невестки на стул и подал ей на руке кисть винограда. — Где ты это взял, Авенир? — спросила его Платонида Андревна. |
| Это был первый наш прием гостей незваных. Отцу я подмигнула, чтобы он не вмешивался. Сошел Маркел с антресоли, от своих занятий, в очках и тужурке. Всем распоряжался Ленька. Но отчасти был разочарован. Ожидал сопротивления, войны и подвигов, а оказалось, все ужасно просто. Я смеялась и была даже любезна. Мне нравилась эта игра. Приятно было подавлять своей беспечностью и равнодушием к вещам. Маркел взял тот же тон. Так простодушно и приветливо показывал свой кольт, и объяснял устройство, силу боя, предостерегал от всяческих неосторожностей. Я предлагала Яшке монтекристо, и еще раз уверяла Леньку, что в чулане у нас склад ручных гранат. — Мы, конечное дело, Наталья Николаевна, понимаем, что вы не как иные прочие, но по декрету… мыж должны проверить… Будто бы он даже извинялся, что побеспокоил нас. Девченки шмыгали в восторге — первый раз они как следует в барском доме, и все ново, кажется дворцом, свет, чистота и блеск необычайный. Из стариков был только Хряк, другие постеснялись. Впрочем, у других нашлось занятие поинтересней: отбирали скот у арендатора нашего, латыша Анса Карловича. Когда ушли все визитеры, я почувствовала вдруг усталость. Да, больше мне смеяться не хотелось. Все эти ружья ни к чему, коровы Ансовы не нужны, но не нужны тоже Леньки, вовсе их к себе я не звала. И все наши пейзане, деловито, с жадностью около скотного толокшиеся — мало восхищали. Люба все вздыхала. Отец мрачен, молчалив. После обеда попросил съездить меня в совет, и заявить, что взяли скот у Анса и у нас оружие. Когда я выехала, в дохе, в маленьких санках, на ершистом Петушке, около Ансовой избы — бывшей молочной — толклись наши мужики. Со мной раскланялись очень почтительно. Я запахнулась в дивную свою, песцовую доху, и отвечала холодно, умышленно по-барски. И по-барски важно проезжала через деревушки. Село Серебряное по бокам речки Беспуты, на нагорном церковь Александровских времен, огромный дом помещичий и парк, на низком — почта, школа — в ней теперь совет. Несколько розвальней стояло у подъезда, лошади жевали сено из привязанных мешков. Я поднялась на три ступеньки. В комнате накурено, портреты Ленина и Троцкого. Несколько мужиков в тулупах, с шарфами, облокотясь на стол, что-то доказывали человеку в гимнастерке с белокурым лицом вида фельдфебельского. Робко дожидались бабы. И сердитый писарь, белобрысый, бешено строчил. Иногда сплевывая. |
|
|
