| Мы выше заметили, что С. Полоцкий играл видную роль в качестве посредника при сношениях представителей малороссийского духовенства с московским правительством. Роль эта по отношению к ним была ходатайственная. Занимая в Москве скромное положение иеромонаха, но пользуясь влиянием в придворных сферах, Полоцкий мог оказывать и не раз оказывал своим малороссийским приятелям значительные услуги, хотя вполне удовлетворять все их просьбы и не мог: слишком часто уже представители малороссийского духовенства докучали в Москве о разного рода вспомоществованиях. О такой неудаче – невозможности исполнить просьбу Ясинского – в одном из своих писем Полоцкий и уведомляет последнего. Соболезнуя о тяжелом материальном положении киево-могилянской коллегии (о пособии для которой ректор, очевидно, хлопотал перед московским правительством), Полоцкий пишет: «Молю Господа, пятью хлебами пять тысяч народа насытившего и в пустыни манну одождившего 17 , дабы он соблаговолил предохранить то святое место своим Божеским призрением и щедротами и облегчил тяжелое бремя, на ваши рамена возложенное. Здесь же в настоящее время испросить милостыню при посредстве третьих особ невозможно». Заявив далее, что может быть, личное присутствие в Москве Ясинского вызовет желаемое движение по его просьбам, – Полоцкий продолжает: «а подаваемые мной советы мало имеют значения, потому что nemo illum amat, qui «da, da mihi» clamat. Его милость пан Ртищев, прибежище наше (refugium nostrum), сделавшись дедушкой государя царевича, очень отдалился. Едва несколько раз пришлось видеться с его милостью, вследствие чего я не мог услужить тому святому месту в означенном деле». Отметим еще следующую приписку к одному из писем Полоцкого к Ясинскому (1665 г.), характеризующую отношения первого к некоторым представителям малороссийского духовенства. «Пану и пастырю (Лазарю Барановичу) шлю глубокую благодарность за преподание архипастырского благословения и присылку ореховых конфет и молю Бога, чтобы прежде чем Он повелит своим ангелам вознести Лазаря на лоно Авраама и прежде чем отпустит с миром раба своего Симеона, сподобил меня с наслаждением облобызать десницу Архиерея, добре мя учащего и благословляющего (bene те docentis et benedicentis)». |
| 220 Рукоп. Синод. библ. автогр. Здесь на л. 2-м Симеоном помечено: «начата переводом 1671 г. januar 16» и затем на л. 88: «Finivi 1671 Aprilis 6». 221 Рукоп. Синод. библ. л. 344-й. Здесь помечено: «scripsi annö 1676 8-bris (Octobris) 20». 223 Богдан Матвеевич Хитрово называется братом Ртищева и в жизнеописании последнего. См. Древн. Росс. Вивл. 18 т. 418 стр. 225 Рукоп. Синод. библ. 287. л. 416-й. Срав. Рукоп. Синод. библ. л. 193-й. Здесь оно писано польскими буквами. 229 Рукоп. Синод. библ. л. 316-й. Здесь находится четыре стихотворения к нему в этом, роде и в каждом из них князь называется благодетелем. 230 Там же: л. 319-й. Всех «целований» этих шесть; в третьем из них господин называется Иваном Васильевичем, а в четвертом он представляется возвратившимся из Архангельска. 238 Рукоп. Синод. библ. л. 407. В 1666 году Лазарь Баранович был так сильно болен, что и не надеялся на выздоровление, чем и объясняются эти настойчивые ему здравия со стороны Симеона. 239 Рукоп. Синод. библ. л. 213-й. Это сочинение Лазаря Барановича действительно было рассматриваемо на соборе, как о том свидетельствует ученик Аввакума, Аврамий: «книга Меч духовный», говорит он, «иже вы ныне своим собором свидетельствовали». Матер. для истории раскола: т. 7, 408 стр. 255 Рукоп. Синод. библ. В находящихся здесь полемических «беседах» Симеона встречаются ссылки на сочинение Голятовского «Мессия Правдивый». 256 Доказательством того же могут служить и несколько ходатайственных писем, сохранившихся в бумагах Симеона, именно: три письма его к неизвестным высокопоставленным лицам за какого-то Василия Григорьева сына, по-видимому, его земляка, так как он называет его здесь «бедным иноземцем». (Рукоп. Синод. библ. л. 172–173); письмо его также к неизвестному лицу о «помощи в нужде Косьме Наумову сыну бурмистру Порецкому» (Порецкое – село Влад. губ. близ села Боголюбова); письмо к Афанасию Лаврентьевичу Нащокину о пособии какому-то иеродиакону Аристарху. (Там же: л. 174). Но эти данные опущены нами в виду их незначительности и совершенной неопределенности. |
| Между тем Никон действовал совершенно в противоположном духе: то он предаст анафеме митр. крутицкого Питирима, исполнявшего обязанности в отсутствие патриарха, что вызвало крайнее негодование со стороны архиереев 76 : то грозит отдаться на суд папы 77 ; то его сторонники в Москве (греки) стараются подействовать в пользу Никона в Константинополе 78 и т. п. Но если и бояре, имевшие такую силу при Алексее Михайловиче, и высшая иерархия, враждебно настроенная против Никона 79 , должны были оказать свое действие и влияние на царя, то не могли не поколебать последнего и многократные настойчивые заявления представителей раскольнического движения, становившегося уже тогда опасным (как Неронова, стр. 307, Аввакума, 602–614), а удаление Никона от дел придало этому движению новую силу и смелость 80 . Мы не станем следить за изложением автора о суде над Никоном, которое, хотя и представлено у него в весьма подробном очерке, но, быть может, не вполне в обработанном виде (как посмертная глава начатого 13 тома), а заметим только, что автор неоднократно делает свои заключения по поводу показаний Никона и отмечает в них неверности, противоречия и явные несообразности. Симпатия автора очевидно не на стороне подсудимого 81 . В окончательном своем выводе митр. Макарий соглашается с мнением черниговского еп. Лазаря Барановича, участвовавшего в суде и подписавшего протокол соборного определения. «Бывшего патриарха, писал он Киево-Печерскому архим. Иннокентию Гизелю, низложило собственное его упорство. Он самовольно отказался от престола всенародно, в виду клира и народа, сложил с себя патриаршеские отличия, и что он сам отказался, в том дерзновенно и признание учинил, слагая причину удаления своего с престола на гнев царский; но смирение все бы победило». Изложив затем вкратце вины Никона (в том числе и факты его сурового управления), а также и поведение его на соборе, Лазарь Баранович замечает: «Зрелище было изумительное для глаз и ужасное для слуха. Я страдал и издыхал от ударов, переносил ужасы и упал духом, когда погасло великое светило» 82 . |
| Оба – Гвинтовка и Василий Многогрешный поехали в местечко Седнево к гетману Демьяну Многогрешному и стали ему говорить, чтобы учинился в подданстве у царского величества по-прежнему. Демьян обрадовался этому совету и отпустил их в полк к князю Ромодановскому; в той же думе с ними был и стародубский полковник Петр Рословченко. Когда они приехали к Ромодановскому, то между ним и Демьяном пошли пересылки, и кончилось дело тем, что Демьян и Рословченко в присутствии двоих московских полковников, присланных Ромодановским, поцеловали крест, а потом в городе Девице Демьян имел свидание с Ромодановским Гвинтовка прибавил к своим показаниям: «Слышал я от полковников, Демьяна и Рословченка, и от иных, чтобы у них вперед в войске гетман был данный от царского величества, а не избранный козаками; если государевы ратные люди станут под черкасские города подступать и промысл чинить, то города все станут сдаваться». Рассказавши свои похождения, Гвинтовка и Василий Многогрешный объявили, что Демьян Многогрешный и Рословченко приказывали им накрепко домогаться царской милостивой обнадеживательной грамоты да особо от патриарха московского прощальной грамоты в нарушении крестного целования. Как скоро они возвратятся к Демьяну и Рословченку, то немедленно к царскому величеству придут козацкие послы, чтобы государь изволил быть у них гетману русскому с войском, и стоять ему в Коробове, а козаки будут кормить царское войско всяким довольством. Доходы бы государь указал собирать с полков оптом, а не так, как до сего времени было: у кого и не было, и на тех правили; а они сами между собою обложатся, что с которого полка дать; обо всех этих статьях Демьян и Рословченко уже говорили с князем Ромодановским. В то время как Многогрешный и Гвинтовка рассказывали в Москве такие приятные новости, приходит грамота от черниговского архиепископа Лазаря Барановича, из которой нельзя было заключить о такой безусловной покорности наказного гетмана и о желании видеть над собою русского гетмана, данного царским величеством. |
| 693 «Сие есть свойство существенное, еже разделяется от существа создания своего и воспевается превыше всякого сущего существа»; сюда относятся – благость, премудрость, вечность, «яко Бог богом», «яко Господь господем» и пр. (л. 219 на обор.). 695 Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви, Спб. 1827 г. т. I, стр. 355. Мы пользуемся изданием 1695 г. 697 Л. 7. Упоминаемая идея лежит также в основе деления всей системы Транквиллиона на две части: «о пресущественном существе Божием» и «о четверояком мире». «Тилко две речи (т. е. вещи) на свете разных: Бог и створеня», говорит Транквиллион, «а ту разность великая межи Богом и створениям» (л. 9 на обор.). Различение Феофана между деятельностью Бога ad intra и деятельностью Его ad extra explicite высказывается в «Nowa miara starey wiary», rocu P. 1676, Лазаря Барановича (стр. 137 и след.) и в «Stary kosciol zash odni nowemu kosciolowi rzymskiemu pochodzenie dusha S. od Oyca Same me od Syna pokazuie», roku P. 1678, Иоанникия Галятовского (I ч. стр. 67). 698 Доказательства бытия Божия находятся в первом «пришествии крылошан» этого сочинения (гл. 5–7 или стр. 51–69). Доказетльства эти суть следующие: космологическое (гл. 5, 7 а.), доказательство от общего согласия народов (гл. 6) и физико-теологическое (гл. 7 b.). Доказательство космологическое излагается в трех формах, из которых в первой делается заключение от существования различных родов животных к бытию Творца (гл. 5а), во второй – от мира вообще к бытию Творца (гл. 5b) и в третьей – от изменяемости и «небезначальности» небес, земли, воздуха и звезд к бытию «Неизменяемого» и «Безначального» (гл. 7а). Особенно замечательна первая форма космологического доказательства: здесь самобытный отечественный богослов выходит из вопроса о том, «птица ли первобытное яицам, понеже птицы яица ражают, или яица птицам первобытное, понеже из яиц ражаются птицы» (стр. 53), и дает на этот вопрос умный ответ, что на основании данных «летописательных книг» нельзя выбиться из этой диллемы;при этом автор приводит возражение, состоящее в том, что животные могли произойти из воздуха, и в опровержение оного вполне основательно доказывает «несамобытность» животных ссылкой на опыт: «Се убо преидоша лет 7074», говорит он, «и по воздушному пошествию и по обхождению времен не бысть никогда же нигде же самобытно родоначальное животное некое, или птица, или гад, или зверь, или скот, или человек, даже и доднесь ново никакое незнаемое или отчично» (стр. 56). |
| Вслед за возмущенными интриганством Мефодия претендентами на гетманство выступил Никон, проклявший Питирима. Анафема падала и на рукоположенного Крутицким митрополитом, которого Никон, по церковным правилам, не мог проклинать, как подчиненного Константинополю. Впрочем, страшное проклятие Цареградского патриарха на Мефодия не замедлило последовать. Но московское правительство не смутилось. Когда грамота Алексея Михайловича с оправданием беззакония «по нужде» не возымела действия, на Востоке была предпринята дипломатическая операция по выведению государева слуги из–под клятвы, — сходные мероприятия позже пришлось повторять с главными действующими лицами судилища над Никоном. Впрочем, подкуп восточных архипастырей для утверждения ими московских беззаконий был делом тонким, требующим навыков и времени. Пока тянулось «очищение» Мефодия, против местоблюстителя, лишь изредка заглядывавшего в Киев (и никогда не появлявшегося в собственной епархии), возмутилось, наконец, киевское духовенство: «Мы принимали его, по грамоте нашего милостиваго государя, за блюстителя… он же вместо отца явился нам великим неприятелем и, вместо блюстителя, губителем!» — почти единодушно писали украинские власти (за вычетом смиренного Лазаря Барановича). Выказывая обиду, украинцы осмелились сослаться на каноническое право. Во–первых, «отец Мефодий находится под проклятием как патриарха Константинопольскаго, так и Московскаго, за то, что вмешался незаконно в чужую диоцезию». Во–вторых, «он посвящен на епископство без всякой елекции» (избрания. — А. В.). В–третьих, «он только по своему желанию, не имея никаких заслуг пред Церковию, выпросил себе блюстительство». Наконец, он «и нас всех фальшиво привел в подозрение у его царскаго величества». Единодушное негодование киевского духовенства интересно для нас тем, что показывает реальное, скрытое обычно смирением перед волей государя церковное правосознание, в котором Никон, покинувший только Москву, но оставшийся в пределах своей епархии, не выглядел низложенным. В украинском же междуусобии, старательно раздуваемом Мефодием, победил этот смутьян: гетманом был избран его ставленник Брюховецкий, а Самко и Золотаренко, послужившие московскому агенту разменной картой, преданы смертной казни. |
| Не нашел Адриан правильным и способы осуществления значительно более важного решения Варлаама, поддержанного гетманом Мазепой — о восстановлении старинной Переяславской кафедры, но не в качестве полноправной епископии, а для викария, который будет помощником митрополиту. Дело, начатое в марте 1695 г., безрезультатно тянулось до кончины патриарха, поскольку киевские власти никак не могли выполнить предписанные им для осуществления их желаний церковные правила. Может сложиться впечатление, что Адриан только реагировал на прямые обращения. Это не так, хотя очевидно, что подобным образом инициируется большая часть решений любого крупного администратора. Внимательно рассматривая поступающие к нему дела, патриарх, бывало, делал собственные далеко идущие выводы. Например, в конце 1694 г. в патриархии просил священнического места украинец, посвященный, как выяснилось, «в праздность» (то есть ни к какому храму), да еще каким–то бродячим греческим «архидонским патриархом». Рассмотрев дело, Адриан ужаснулся множеству странствующих по Украине и служащих в храмах неведомых «греческих архиереев». В том же 1694 г. патриарх предписал властям Киевской митрополии запретить таковым церковное служение и поставление в священные степени, отменить возглашение их имен и «титулов» в молитвах, назначить греческим «властям» местожительство в монастырях (дабы не скитались по мирским домам и не унижали архиерейский сан), наконец, воспретить всем вновь приезжающим совершать богослужение без его патриаршего благословения и свидетельства. О помощи в исполнении сего предписания Адриан, несмотря на возражения Варлаама, попросил особой грамотой и гетмана. В данном случае дело касалось православного благочестия и отношений со вселенским православием, то есть выходило за рамки суда Киевского митрополита. Также и относительно своей патриаршей ставропигии — Киево–Печерской лавры — Адриан отдавал распоряжения так, как считал нужным, без вмешательства митрополита. Незлобивость патриарха, вкупе с его наклонностью к справедливости, хорошо видна в отношениях с Феодосием Углицким, получившим, как мы помним, выговор за нападки на Варлаама Ясинского. Став ближайшим помощником престарелого архиепископа Черниговского и Новгород–Северского Лазаря Барановича, Феодосии, по просьбе последнего, был в 1693 г. посвящен Адрианом в сан архиепископа, только не получив, пока жив был Лазарь, ставленной грамоты. Явив такую милость к человеку, заслужившему от него строгое порицание, патриарх был добр, но справедлив к тем, кого любил, например, к Афанасию Холмогорскому, часто тревожившему Москву заботами своей епархии. |
| Придворные панегиристы, еще в прошлом году превозносившие царевну до небес, благоразумно онемели. Ведь большинство " похвальных " сочинений создавалось искателями придворных милостей, тонко чуявшими возвышение или падение " ближних предстателей " : они наглядно демонстрируют нам реальную расстановку сил у кормила власти. Однако были среди панегиристов и такие люди, которые выступали во имя общественных интересов, нередко жертвуя собственной выгодой. Похвала государственному деятелю в трудный для него момент становилась не только средством моральной поддержки (например, похвальная рацея Сильвестра Медведева царевне Софье Алексеевне летом 1682 г.), но и политической публицистикой . Тот же Медведев во время расцвета власти Софьи Алексеевны, когда ее наперебой хвалили искатели милости, обратился к ней лишь раз (в 1685 г.): чтобы добиться, наконец, учреждения московской Академии. Но в 1688 г. и начале 1689 г. он пришел на помощь слабеющей и уже покинутой придворными панегиристами царевне, прославив ее в " Созерцании кратком " и политической гравюре: первых на Руси плакатах, пропагандирующих царскую власть Софьи (и заодно — политический вес Федора Шакловитого). Портрета Василия Васильевича Голицына не было в московской серии плакатов, подготовленной по инициативе Шакловитого и при участии Медведева. Парадный портрет канцлера с родовым гербом и хвалебными виршами был издан на Украине в типографии Лазаря Барановича, горячо поддерживавшего политику Москвы на южных рубежах . Разумеется, возглавляемый Голицыным Посольский приказ энергично пропагандировал его политику на международной арене, стараясь поддержать единство раздираемой тайными противоречиями Священной лиги, заодно подчеркивая роль канцлера и его успехи внутри страны. Однако пламенные речи сторонников политики князя, вроде Игнатия Римского-Корсакова, выражали не столько точку зрения правительства, сколько устремления российского дворянства и украинской старшины (отразившиеся также в летописных и эпистолярных источниках) . Правительство ставило перед армией более ограниченные задачи, чем захват Крыма или освобождение Константинополя. Но оно нуждалось в публицистике и Медведева (которого лично поддерживал Голицын), и Римского-Корсакова, укреплявшей политический курс Софьи, Голицына и Шакловитого . |
| Между тем Никон действовал совершенно в противоположном духе: то он предает анафеме митр. крутицкого Питирима, исполнявшего обязанности в отсутствие патриарха, что вызвало крайнее негодование со стороны архиереев 82 ; то грозит отдаться на суд папы 83 ; то его сторонники в Москве (греки) стараются подействовать в пользу Никона в Константинополе 84 и т. п. Но если и бояре, имевшие такую силу при Алексее Михайловиче, и высшая иерархия, враждебно настроенная против Никона 85 , должны были оказать свое действие и влияние на царя, то не могли не поколебать последнего и многократные настойчивые заявления представителей раскольнического движения, становившегося уже тогда опасным (как Неронова, стр. 307, Аввакума, 602–614), а удаление Никона от дел придало этому движению новую силу и смелость 86 ). Мы не станем следить за изложением автора о суде над Никоном, которое, хотя и представлено у него в весьма подробном очерке, но, быть может, не вполне в обработанном виде (как посмертная глава начатого XIII тома), а заметим только, что автор неоднократно делает свои заключения по поводу показаний Никона и отмечает в них неверности, противоречия и явныя несообразности. Симпатии автора очевидно не на стороне подсудимого 87 . В окончательном своем выводе – митр. Макарий соглашается с мнением черниговского еп. Лазаря Барановича, участвовавшего в суде и подписавшего протокол соборного определения. «Бывшего патриарха, писал он Киево-печерскому архим. Иннокентию Гизелю, низложило собственное его упорство. Он самовольно отказался от престола всенародно, в виду клира и народа, сложил с себя патриаршеския отличия, и что он сам отказался, в том дерзновенно и признание учинил, слагая причину удаления своего с престола на гнев царский; но смирение все бы победило». Изложив затем вкратце вины Никона (в том числе и факты его сурового управления), а также и поведение его на соборе, Лазарь Баранович замечает: «Зрелище было изумительное для глаз и ужасное для слуха. Я страдал и издыхал от ударов переносил ужасы и упал духом, когда погасло великое светило» 88 . |
| Итак, хотя эти рисунки назначены были для иллюстрации Евангельского текста, но в старину служили украшением и апокрифических «Страстей». И композиция, хотя и западного происхождения, и самое исполнение гравюр из рук вон безобразно и грубо. На 23-й гравюре означено имя гравера и год, а именно: Грыдоровал Мартин Нехорошевски 1744, а также и на первом листе, под заглавием Страстей. Об этом известном мастере половины XVIII в. находим мы следующее неточное замечание г. Снегирева. Говоря на 24-й стр. о русских гравюрах начала XVII в., автор прибавляет: «Тогда же (?) изданы в Москве с гравированными на дереве эстампами: Лицевая Библия Мартыном Нехорошевским, в 16, весьма редкий лицевой Апокалипсис, гравир. Диаконом Прокопием 1646 г., в Киеве, 1664 г. Патерик Печерский, Трубы праздничные Лазаря Барановича, в Киеве, 1674 г. и другие, исчисленные в каталогах», и проч. Ясно, следовательно, что г. Снегирев Нехорошевского ставит между мастерам половины XVIIb., то есть целым столетием раньше. Не смешал ли уже г. Снегирев коллекции гравюр Нехорошевского с лицевой Библией , изданной в Киеве, около 1648 г.? Смотрите 311 в каталоге библиотеки Кастерина, составленным Г. Ундольским. Но возвратимся к исторической нити, к которой мы привязывем эпизоды, вошедшие в состав народных книг. Из приведенных фактов явствует, что апокрифические «Страсти», и поныне употребляемые раскольниками, в нашей литературе не имеют исключительного характера старообрядства. В них допускались гравюры с четвероконечным крестом; писалось Иисус вместо Исус, и проч. В связи со «Страстями» состоит апокрифический суд евреев над Иисусом Христом. Это известная лубочная картинка, означенная у г. Снегирева: «Кроволитное судище, имеющие евреи над Иисусом Христом, гравир. в Спб Иваном Мякишевым 1721 г. на 2 лист. и на 1 лист.» стр. 34. Эта самая гравюра, только с подписью: «Грыдеровал ученик Степан Матвеев, помещена в одной позднейшей рукописи «Страстей», с миниатюрами, в лист, принадлежащей мне. Посредине стоит Каиафа на верхней ступени своего седалища. |
|
|
