| Ближайшим образом оно вызвано было сочинением известного в библейской литературе немецкого профессора Гретца 36 о кн. Екклезиаста, в котором написание её отнесено ко времени иудейского царя Ирода, так называемого Великого, и в подтверждение этого странного мнения приведены такие «наглядные лингвистические данные» (стр. 11), которые придают ему научную обоснованность. На отечественного автора эти доказательства произвели сильное впечатление, действие которого слышится в его словах: «пока эти данные не опровергнуты или не разъяснены научным образом, тень Ирода, вызванная Гретцем, стоит неотразимо около Когелета, как ни странным кажется на простой взгляд их сопоставление» (стр. 12). Не удовлетворяясь вполне критическими разборами этого сочинения, явившимися в иностранной литературе, в том числе и весьма содержательным сочинением Блоха 37 , опровергавшего научным путем выводы Гретца, автор решился сам «пересмотреть данные, какие представляет сама книга для решения вопроса о своем происхождении, и. с критическою строгостью определит вес и значение их, чтобы придти к верному выводу из них» (стр. и). И так как таковыми данными служат содержание и язык кн. Екклезиаста, то поэтому автор поставил своею задачею пересмотреть то и другое «совершенно отдельно и независимо» (стр. 22) и полученные при этом результаты привести к одному общему выводу относительно времени написания книги. В сочинении выполнена, к сожалению, только первая часть задачи; по выполнению второй (относительно языка еврейского текста) в рукописях покойного не найдено чего-либо готового к печати. Несмотря на неоконченность, этот новый труд преосвященного Филарета составляет дорогой подарок отечественной библейской литературе». Поверяя это свидетельство издателя книги с содержанием последней или с теми особенностями жизни еврейского народа, которые обрисованы в ней, автор, вопреки мнению других библеистов, не находит ничего несовместимого с тем, что происходило в царствование Соломона, как это особенно показывают многие места другого писания Соломона – книги Притчей, весьма сходные, по изображенным в них различным настроениям и недугам общественной и частной жизни, с теми, какие указываются в книге Екклезиаста (стр. |
| Но 1) разбирая возражения критиков, видевших в Когелет только фиктивное представление Соломона, Блох мало показывает научного метода в изъяснении тех мест книги, которые служат предметом спора, его ответы на возражения большей частью походят на беглые, отрывочные замечания, высказываемые как бы случайно, без представления общих начал рассуждения. 2) Показывая, что история Соломонова царствования в последние годы его жизни далеко не была такою светлою, как обыкновенно думают, Блох слишком мало представил примеров сопоставления содержания книги с нарисованною им картиной положения дел в последние годы Соломона. Его исследование убеждает нас, что нет никакой необходимости обращаться к последней истории еврейского народа, для того намёкам и образам, в которых предносится в воображении читателя современное нашей книге положение народа. Но насколько и как наша книга служит отражением истории Соломона и его царствования в последние годы, этого Блох не представляет к своём исследовании. Это, впрочем, и не могло входить в задачу его исследования при том понятии, какое он сам имеет о происхождении нашей книги. Если книга Екклезиаст есть только свод различных отрывочных замечаний, являвших в уме Соломона по поводу различных приключений жизни и в разнообразных состояниях души, сделанный чужой рукой позднего редактора; то, естественно, нельзя ожидать в ней цельного и точного изображения определённой какой-либо эпохи сорокалетнего царствования Соломона, как не представляется она, по мнению Блоха, и такого цельного произведения, которое было бы обработано по наперёд обдуманному плану с известной мыслью и целью. Отсюда, указание Блоха на мрачные обстоятельства последних лет Соломона царствования, приводимое для того, чтобы доказать возможность происхождения нашей книги не в тяжёлую какую либо эпоху истории еврейского народа после вавилонского, а и во дни Соломона, при котором народ большей частью благоденствовал, не имеет такой силы, чтобы считать книгу Екклезиаст несомненно произведением Соломонова а не другого времени. |
| Переходя затем к частным наставлениям, Екклезиаст учит о мудром поведении человека во время общественных бедствий, которые посылаются Богом как вестники Его Страшного суда. Мудрость, по учению Екклезиаста, обнаруживается не в слове, т.е. не в обычном течении земной жизни, когда она (мудрость) часто служит предметом презрения со стороны глупых, а в бедствиях, которые только мудрый переносит с кротостью и терпением. Особенно это заметно бывает и поучительно в отношениях общественной жизни (IX, 11–18; X, 1–20). Чтобы избежать излишней суеты и достигнуть земного благополучия, Екклезиаст заповедует человеку быть милосердным по отношению к другим людям. Милосердие, вызываемое чувством любви к ближним, должно проявляться в том, чтобы употреблять все свои богатства и силы во благо ближним (XI, 1–6). Эту добродетель, равно как и все другие добродетели, которыми определяется истинное положение человека на земле и указывается истинный путь к Богу – Источнику блаженной жизни, должно начать соблюдать человеку еще в юности, когда силы его здоровы и крепки. Конечно, приятно наслаждаться жизнью и ее благами, особенно в период юности; но это наслаждение бесплодно в будущем, и юноше, отдающему законную дань своему возрасту, всегда следует помнить о Суде Божием и о скоропреходящести своих дней. В виду скоротечности цветущего возраста нужно бодро и деятельно всеми силами благоугождать Богу, Создателю своему, пока не настали дни бессильной и многонемощной старости, за которой последует смерть. Это неизбежное для человека явление (т.е. смерть) состоит в том, что тело его превратится в землю, из чего оно и было создано, а дух возвратится к Богу, Который дал его (XI,7–10; XII, 1–7). Последние шесть стихов книги составляют заключение ее, которое приписывается составителю канона св. книг священнику Ездре и его сотрудникам, пророкам Аггею и Захарии. Содержание заключения таково. В нем сначала сообщаются исторические сведения об Екклезиасте как мудром проповеднике и писателе книги. Раскрывая достоинства учения Екклезиаста, автор указывает на природную мудрость его, обогащенную при этом трудолюбием, и на богодухновенный характер его книги. |
| Этим обстоятельством и объясняется та благодатная сила действенности речей Екклезиаста, которая чувствуется сердцем при чтении его книги. Наконец, автор заключения кратко излагает сущность нравственного учения Екклезиаста, которая состоит в благоговейном подчинении человека Богу и в соблюдении Его заповедей; потому что всякое дело приведет Бог на суд (XII, 8–14). Главные предметы учения в книге Екклезиаст Предостерегая юношу от опасных увлечений юношеским возрастом, Екклезиаст говорит: «разумей, яко о всех сих приведет тя Бог на суд» (XI, 9). В этих словах Екклезиаста заключается учение о Суде Божием над человеком после смерти, когда потребуется отчет во всех поступках человека, даже во всех мыслях и движениях сердца его. Учение о мздовоздаянии и вообще о загробной участи человека выражается еще в следующих словах Екклезиаста: «И возвратится персть в землю, яко же бе, и дух возвратится к Богу, иже даде его» (XII, 7). Это возвращение духа человеческого к Богу как своему первообразу по свидетельству Екклезиаста (III, 17; XII, 14) произойдет с тою целью, чтобы дать отчет Богу в добрых и злых делах на земле, после чего должно будет последовать мздовоздаяние Божие, сообразно с праведною или нечестивою жизнью подсудимого. Такое учение Екклезиаста об участи человека после смерти вполне подтверждается и учением Нового Завета, где эта истина раскрывается более ясно и определенно (Кор. IV, 5; Мф. X, 28; XVIII, 9 и др.). Отношение учительных книг к законоположительным и историческим Рассмотрение содержания учительных книг: Псалтири, книги Иова, Притчей и Екклезиаста показывает нам, почему сии книги называются учительными. Во всех этих книгах замечается одна общая цель, которую стараются достигнуть авторы их. Эта цель состоит в том, что писатели учительных книг выступают в качестве наставников, предлагающих со своей стороны вразумление, раскрытие нравоучительных истин, данных в книгах законоположительных и содержащихся отчасти в книгах исторических. Раскрытие этих истин получает у них характер не только простого уяснения истины, чтобы сделать ее понятною для ума и сознания человеческого, но и состоит главным образом в том, чтобы провести ее в жизнь человека. |
| Слабость, заметная иностранцам, была заметна еще более иудеям, а разоряемые, конечно, громко стонали и злословили царя и правителей бессильных в защите их. д) Все приведенные факты и явления во внутренней жизни иудейского царства и внешних международных отношениях не могли укрыться от зорких очей мудрейшего из царей. С другой стороны, когда наступили для него самого годы, в которых «нет утешения человеку», притупились все чувства, охладели телесные чувственные, а особенно сладострастные ( Еккл.12:6 ) потребности, – то в соединении с ясным сознанием народных бедствий, естественно у старого мудреца они (годы) должны были окрасить всю его жизнь и все его «труды и дела» в цвет – суеты. е) Сознание «суетности всех трудов и дел» увеличивалось еще бесполезностью их для будущего, в собственном потомстве и всем иудейском царстве. Предсказание Иеровоаму, изреченное пророком Ахией о воцарении его над 10 коленами Израиля, и откровение самому Соломону об отторжении от его дома 10 колен ( 3Цар.11:11–13:29–39 ), решительно убеждали и престарелого мудрого царя в том, что наследник и преемник его не будет пользоваться наследием его трудов, нажитое им таким упорным трудом достанется неизвестно кому и всего вероятнее бесследно пропадет. И не у столь проницательного и увлекавшегося своими «делами» царя, каков Соломон, сочетание всех указанных фактов могло породить сознание «суетности» всех трудов и явлений жизни. 3) Сопоставляя многие исторические показания, делаемые Екклезиастом о себе и своих современниках, с приведенными свидетельствами исторических ветхозаветных книг о Соломоне и его царстве в последние годы его правления, исследователи находят между ними много соответствия, и в книге Екклезиаст много прозрачных указаний на Соломона и его эпоху. Так: а) он начинает свою книгу признанием «суетности» всех «трудов» человеческих и отсутствием памяти о них у людей ( Еккл.1:3, 11 ). Выше было уже показано полное соответствие этого признания душевному состоянию Соломона в указанное время. б) «Я, Екклезиаст, был () царем над Израилем в Иерусалиме» ( Еккл.1:12 ), – продолжает свою речь Екклезиаст. |
| Этот ответ и есть главная мысль книги Екклезиаста, под которую легко и удобно подводятся все частные изречения книги. В выраженном нами взгляде на главную мысль книги Екклезиаста может показаться несообразным: 1) то, что о земном благе (которое мы признали главной мыслью большей части книги) Екклезиаст говорит почти во всей книге, а последнего пребывающего блага касается только немногими чертами и притом неясно. Но это так и должно быть; потому что жизнь и блага её за пределами гроба евреям мало были открыты. Потому и Соломон не мог о ней сказать многого, хотя сказать о ней что-нибудь было конечной целью его рассуждения. Это раскрыто уже в Новом Завете. 2) Несообразным может показаться еще то, что Екклезиаст весьма уже важное значение придает благам земной жизни. Но так может казаться только с нашей уже христианской точки зрения. У евреев было гадательное лишь и не совсем даже утешительное представление о жизни загробной. Им не была ясно открыта сущность блаженства по смерти. Оно было только гадательно представляемо даже самыми избранными Божиими. Поэтому земная жизнь должна была иметь и имела для евреев более значения, нежели для христиан. По основному воззрению их закона, счастье и несчастье земное тесно связано с делами человека. Сам Бог наказывал евреев за нарушение закона, благословлял их миром, спокойствием и всеми благами земли за верность Себе ( Пс.77:34 и вся книга Судей). На земную жизнь со всеми её благами, радостями и скорбями евреи и смотрели иначе, нежели христиане. И умеренное наслаждение, радость при трудах и делании добра в устах Екклезиаста и всех евреев не имеет ничего общего с епикурейским представлением о жизни. Лучшее земное благо в Екклезиасте, напротив, понято и раскрыто гораздо выше, чем его понимали прежде у евреев. Если бы Екклезиаст выразил еще высшее сего представление о добродетели и учил бы быть равнодушными ко всем, даже невинным, радостям жизни, то для евреев были бы непонятны и неприложимы столь высокие понятия о нравственности. – Такого рода воззрение на земную жизнь и её невинные удовольствия не имеет, впрочем, ничего несообразного даже и с христианским воззрением. |
| Имея в руках такой масштаб для определения, что в нашей книге принадлежит Соломону, как чистое зерно его мудрости, сохранившееся до нас без всякой порчи и примеси чужих элементов, мы могли бы совершенно успокоится в наших изысканиях, если бы Блох в своём исследовании отметил все те места, которые подверглись изменению со стороны редакции, или, по крайней мере, показал несколько примеров приложения этого масштаба к делу. Но этого-то мы и не встречаем в его исследовании. Напротив: замечаем даже, что сам он не убеждён твёрдо в высказанном им предположении относительно происхождения и значения арамеизмов в нашей книге. В другом месте своего исследования (s. 228), он высказывает совсем другое предположение, что эти ново-еврейские выражения, формы слов и обороты речи могут быть отнесены на счёт позднейших переписчиков (Abschreiber). Предположение это не из тех, которых чуждается наука: в критике библейского текста есть общепринятое мнение, что копиисты, при списывании книги, заменяли иногда слова первоначального текста другими, которые учёные книжники ставили на полях, когда хотели устаревшее или вышедшее из употребления слово объяснить для себя новым, употребительным. И эта критическая догадка в приложении нашей книги может считаться важною в том отношении, что ею разрешаются возражения Грётца против древности нашей книги, заимствуемые из аналогии лингвистического характера с её характером позднейшей, ново-еврейской письменности. Если допустим, что все ново-еврейские выражения, формы слов и обороты речи вошли в текст нашей книги разновременно от переписчиков (если только можно допустить такую мысль во всем объёме); то гипотеза Грётца о происхождении книги Екклезиаст в веке Ирода, основная главным образом на лингвистическом характере её, сама собой разбивается. Но в таком случае, основное предположение Блоха о редакции нашей книги посредством совокупления отрывочных, разнородных и разновременных заметок Соломона, будет лишено научного основания; в таком случае было бы уже последовательно допустить прямо, что книга – Екклезиаст в целом своём составе, в каком дошла она до нас, написана Соломоном; только в течении времени язык её подвергся разным изменениям, сообразно с употреблением его в позднейшей еврейской письменности. |
| Правда, в христианстве есть высшие взгляды на жизнь, по которым вся земная жизнь есть суета, все в ней тленно и преходяще. Такие воззрения оправдались на деле в жизни святых и великих подвижников, вполне отрекшихся от мира и презревших все его блага. Но это только идеал добродетели, достижимый для немногих избранных. Для христиан же, живущих в обществе и семействах, это воззрение на жизнь имеет приложение, – и высшее оного едва ли осуществимо, исключая разве немногих случаев. Хорошо высказал законность радости и чистых удовольствий на земле один екзегет (Генри): „Будь радостен и благодушен, – говорит он, – если твое дело угодно Богу. Ты примирен с Богом, ты имеешь причину радоваться, в противном случае – не имел бы. Да будет первая наша забота – быть в мире с Богом и иметь Его любовь, тогда – иди своей дорогой и ешь свой хлеб с радостью. Это есть все, что ты можешь получить от этого мира, это твоя доля в сей жизни. В Боге, в жизни по ту сторону гроба, должна быть для тебя лучшая участь и лучшая награда за дела по вере твоей; но за труды в вещах, бывающих под солнцем, это есть все, чего ты можешь ожидать. Как позволяется нам предпринимать труды жизни, пока мы живем, так же точно и вкушать её радости, чтобы они подкрепляли нас для труда. Радость о Господе должна быть силой и елеем нашей жизни. Потому что на земле есть нечто, чем можно наслаждаться, но гораздо более того, что должно делать“. 3) Говорят еще: пусть мысль Соломона о благе земном справедлива, но соблазнителен образ его выражения. Это опять только с нашей точки зрения. Чтобы устранить от себя эту мнимую соблазнительность, нужно обратить внимание на особенности восточного выражения. Это есть нагота выражения, которая в учении Екклезиаста о благе земном и во многих местах Писания (вся Песнь Песней, Притч.7: 4–23 ; Иезекииля 16-я глава, особенно 25-й стих), для нас странной кажется. Между тем, как для жителей востока это – то же, что для нас наша пламенная сильная речь. Таким образом, при правильном понимании и раскрытии основного воззрения Екклезиаста на пребывающее благо, мнимая соблазнительность одной части мест, именно – где говорится о наслаждении земными благами, совершенно устраняется; места эти получают совершенно и чисто нравственный характер, и – напрасно старались видеть в них Епикурейский характер воззрения Екклезиаста, или вводные лица с подобным характером воззрения. |
| Из разнообразных взглядов на состав книги автором принять тот, которым признается существование в ней одного определенного плана, проходящего через всю книгу со включением и послесловия 30 , но раскрытого по методу диалектическому, т. е., через восхождение к истине путем сомнения, ошибки и заблуждения (стр. 78–79). Книга Екклезиаста представляет, по мнению автора, раскрытие трех главных истин: 1) Суетно все совершающееся на земле, суетны все действия и стремления человека – достигнуть земного благополучия, если рассматривать то и другое помимо веры в Бога, верховного мироправителя, которая присуща Екклезиасту (стр. 79–88); 2) Счастье человека состоит в «спокойном и радостном наслаждении благами», которыми благословляет Бог труды его, соединенном «с довольствием и благочестием» (88–94); и 3) Человек по своей духовной природе бессмертен и в загробной жизни его ожидает божественный суд (стр. 95–98). Что эти три истины изложены в кн. Екклезиаста, это, конечно, верно; но что они изложены одним и тем же писателем, этого не видно из труда автора, так как не указано общей мысли, из которой бы они выходили и которою бы объединялись. Взаимное отношение их в сочинении представляется таким образом: «Главная мысль и цель книги Екклезиаста – на основании наблюдения суетности человеческих дел и стремлений научить истинной радости в жизни и правильному, соединенному с довольствием и благочестием, пользованию благами сего мира, как единственному благу человека на земле. Но так как земное благо не может доставить человеку полного удовлетворения и подлежит закону прехождения и тленности, и так как загадка жизни этим не разрешается, то дальнейшая и высшая цель автора – открыть новую, лучшую жизнь за гробом и указать на всеобщий суд после смерти, на котором несообразности и противоречия сей жизни разрешатся в стройный гармонический порядок» (стр. 98). Такое рассуждение, при видимой своей связности, не дает однако заметить внутреннего единства в плане книги ветхозаветного мудреца и целесообразности этого плана. |
| Вероятным, однако ж, считаем, что она составлена и положена редактором, подобно тому, как и надпись Притчей, грамматически соединяющаяся с следующими за ней пятью стихами (2–6), составляющими введение в целую книгу, составлена и положена в заглавие книги последним издателем её, совокупившим в одно целое все три сборника Притчей (1–9; 10–24; 25–29), в разное время составленные. Генгстенберг спрашивает: почему автор книги, если он есть Соломон, не называет в заглавии её собственным именем, как он означается её собственным своим именем, как он означается в надписании других произведений, принадлежащих Соломону, напр., Притчей и Песни Песней, Пс. 72 и 127? Обстоятельство это Генгстенберг считает настолько важным, что оно кажется ему ясным признаком, что писатель книги под Когелетом разумел не Соломона, а только идеальный образ его, как представителя мудрости – als Repraesentant der Weisheit (Hengst. d. Pred. Sal s.42). На вопрос Генгстенберга ответить можно просто: в заглавии книги Соломон назван Когелетом потому, что в самой книге Соломон так себя называет (1, 12). А почему Соломон назвал себя Когелетом, это – другой вопрос, ответить на который едва ли возможно прежде окончательного уяснения для нас происхождение книги. Но кажется нам, что аналогия надписей на двух книгах, Притчей и Екклезиаста, должна вести к решительному убеждению, что под Когелетом разумеется Соломон не фиктивный, а действительный. Слово Когелет в одной надписи Соломона , а в другой – при одних и тех же определительных предикатах в обоих надписях – сын Давила, царь (в Иерусалим-Израильский) , ясно указывает, что автор нашей книги есть тоже самое лицо, которое по имени названо автором другой книги – Притчей, т.е. Соломон. Книга Екклезиаст имеет ту особенность, что сама она выдаёт себя за произведение Соломона, представляя в себе этого мудрого царя на конце своей жизни рассуждающим об истинном благе или счастии на основании личного опыта и наблюдении над другими. Все содержание книги от 2 стиха до 1-й главы до 7 стиха 12 главы предлагается от имени Екклезиаста или Соломона, который говорит о себе везде в первом лице: я, Екклезиаст, был царём над Израилем в Иерусалиме (1, 12), – и предал сердце моё (13), – видел я все дела (14), – говорил я в сердце моем (16) и т.д. |
|
|
