| Наряду с другими культами, пришедшими в Римскую империю с Востока, Климент знакомится с христианством и оказывается полностью покоренным открывшейся ему истиной. Однако и после обращения он не перестает вести жизнь странника, которым владеет одна страсть – глубже узнать новое учение. Позже он заявит, что если бы мудрецу пришлось выбирать между познанием Бога и вечным спасением (если бы они были различны), то мудрец предпочел бы первое (Clem. Strom., IV (22) 136, 5). В этом вопросе Климент разительно отличается от Тертуллиана , полагавшего, что между Афинами (т.е. философским знанием) и Иерусалимом (т.е. верой) нет ничего общего 2 . Горя желанием услышать лучших христианских проповедников, Тит Флавий переезжает из города в город до тех пор, пока не встречается в Александрии с бывшим стоиком Пантеном, возглавлявшим с 179 г. катехетическое (огласительное) училище. Ученость этого человека произвела неизгладимое впечатление на Климента, ставшего его помощником. Вспоминаются следующие его слова из «Увещевания язычникам» (Clem. Protr., 112, 1): «Мне кажется, что […] не должно более ходить на обучение к людям, стремясь в Афины и в остальную Элладу, а также в Ионию», ведь есть Александрия! В 190 г. Пантен, отправившийся, по преданию, проповедовать Христово учение в Индию, оставил своим преемником Климента, получившего к этому времени сан пресвитера. Во время гонения Септимия Севера в 202–203 гг. Титу Флавию пришлось покинуть Александрию и отправится к своему бывшему ученику Александру, ставшему епископом Кесарии Каппадокийской. Климент, в отличие от Тертуллиана , написавшего даже трактат «О бегстве вовремя гонений», не считал, что бегство недостойно христианина (ср. Мф.10:23 ). Руководство катехетическим училищем взял на себя Ориген 3 , которому тогда было восемнадцать лет (Eus. H. E., VI 3, 3) 4 . В начале 210-х гг. Климент находится в Иерусалиме, о чем свидетельствует письмо Иерусалимского епископа Александра (Eus. H. E., VI 11, 6). Довелось ли ему возвратиться в Александрию – неизвестно. |
| менте и заметки о менее важных его сочинениях представляют собою краткое изложение выводов прекрасного исследования Цана, напечатанного в 3 т. его Forschungen zur Geschichte N. Т. Kanons, с некоторыми незначительными дополнениями на основании других исследований. Самостоятельный анализ начинается с первой части, весь интерес которой сосредоточивается на решении вопроса об отношении Стромат к двум первым частям обширного труда, задуманного Климентом Александрийским . В I кн. Педагога Климент излагает общий план своего труда. Логос, от лица которого везде говорит Климент, обращается сначала к язычникам, указывает им на ложность их верований и дает почувствовать всю несравненную ценность истинной религии – христианства. Он стремится открыть язычникам глаза и обратить их к свету истины. Такова цель Протрептика, в котором Климент обращается к язычникам. Характер второй части труда Климента – Педагога чисто практически. Цель его – искоренить у новообращенных путем строгой дисциплины остатки языческих страстей и привычек и подготовить их таким образом к высшей жизни. Третья часть, по плану Климента, должна была носить уже чисто теоретический характер и содержать философское обоснование и изложение истин веры. Является вопрос, можно ли считать Строматы последнею частью труда Климента, его завершением, как обыкновенно признается. Автор отвечает на этот вопрос отрицательно и приводить доводы, с которыми трудно не согласиться. Излагая общий план своего труда в Педагоге, Климент обещает дать его последней части в соответствии ее содержанию название: διδσκαλος. Уже это показывает, что в Строматах мы не должны видеть завершения трехчастного труда Климента. Однако это становится несомненным, когда Климент на протяжении всех Стромат – и в средний, и в конце их – не перестает обещать приступить со временем к изложению в особом сочинении чисто теоретического учения, начиная с космологии и кончая богословием (Стр. IV, 3 cp. VII, 59 и 84 рр. 78–86). Наконец анализ содержания Стромат (87–98) убеждает автора, что это сочинение не содержит в себе изложения теоретических истин и, следовательно, не отли- |
| То, что нам известно о жизни Климента, представляет собой символ пути: долгого поиска смысла жизни и наставника, который мог бы его открыть. Он говорит, что родился в Афинах (что, вероятно, означает только то, что по происхождению он считает себя эллином), получил традиционное образование, был посвящен в эллинские мистерии, долго путешествовал (среди пунктов своих скитаний он упоминает практически все провинции греческой части Римской империи), стремясь постичь мудрость различных философских и религиозных школ и найти себе учителя, который мог бы посвятить его в таинства знания. После долгих поисков Климент все-таки встретился со своим будущим учителем Пантеном, который «скрывался» (Strom. I 11, 1–2) в Александрии (подтверждая тем самым, что лучший способ укрыться от людских глаз – это поселиться в столпотворении огромного города). Таким образом был сделан решающий шаг, определивший всю дальнейшую судьбу Климента. Пантен, говорит Климент, превосходил всех доселе им встреченных учителей в искусстве толкования писания, но при этом он принципиально воздерживался от письменного изложения своих учений. Свою миссию Пантен видел в передаче тайных знаний, которые он получил от самих апостолов (Strom. I 11, 3; Eusebius, Hist. Eccl. VI 13, 2). Если это так, то он несомненно имел вес в христианских кругах. Учил он тому, что скрывается за буквой писания, умению правильно это понимать. Герменевтическая наука рассматривалась им как часть устной церковной традиции. Климент, по его словам, был удостоен этого учения, и он постоянно апеллирует к «апостольскому авторитету» своих толкований в процессе полемики с «ложными», как он их называет, гностикими, которые позволяют себе слишком вольные интерпретации, пренебрегая традицией и разрушая ее. Александрия была идеальным местом для таких деятелей как Пантен и Климент. На фоне огромного культурного разнообразия и значительного свободомыслия новая христианская доктрина легко могла быть воспринята образованной публикой. Для этого ее необходимо было выразить на понятном им языке и вписать в круг позднеантичных религиозных и общекультурных представлений, не растеряв при этом ее изначальной оригинальности и не утратив того «нового слова», которое она содержит. Только в таком случае христианство могло в глазах образованного эллина перестать быть сомнительного содержания иудейской сектой и превратиться в новое религиозно-философское мировоззрение. Как и его старший современник Юстин, обитатель другого великого города Рима, Климент оказался на самом пике этого процесса, по большому счету, в числе его вершителей. |
| Bo II-III веках ортодоксальное христианство представляло здесь только один поток, и притом не самый многоводный. Поэтому и защита христианского Откровения в Александрии обретает особые черты: полемика с еретическим гностицизмом, представленным в этом городе наиболее элитарными и интеллектуальными сектами (Василид, Валентин и их достаточно многочисленные ученики), с учителями различных философских школ, с представителями так называемого эллинистического иудаизма – все это требовало искусного владения самыми разнородными средствами как понятийного, так и образного мышления. Таким искусством или ремеслом («техне») и Климент, и Ориген вполне обладали. В частности, Климент этим «техне» владел почти в совершенстве, что позволяло ему, подобно св. Апостолу Павлу, быть «всем вся» ( 1Кор. 10:22 ), обращаясь к аудитории самого пестрого толка: языческой, еретической, иудейской и т. д. 25 Впрочем, значение данного «техне» не следует преувеличивать: например, Климент, владея языком платоников и стоиков, использовал его только как органичный элемент своего образования (Bildungsgut) 26 . Вообще же по самому типу своего характера Климент совсем не был полемистом, и в душе его отсутствовали всякие намеки на агрессивность 27 . Его областью была преимущественно сфера увещевания, и не случайно, что одно из сочинений Климента так и называлось («Протрептик»), поскольку в нем он не столько обличает, сколько уговаривает язычников обратиться к величайшей и единственной Истине христианства 28 . Однако, обладая удивительно добрым нравом, глубинной интеллигентностью и широтой души, Климент никогда не жертвовал основными принципами христианского вероучения и не переступал границ, хотя и не всегда ясно обозначенных, церковной ортодоксии. Когда значительно позднее, уже в Византии, патриарх свт. Фотий Константинопольский , читая произведение Климента «Ипотипосы», отмечал здесь наличие неправославных мнений, то это обвинение зиждилось на ряде недоумений 29 . Хотя основной текст данного произведения утерян, за исключением нескольких фрагментов, но детальный анализ сохранившихся отрывков предполагает, что александрийский дидаскал здесь намеренно традиционен, следуя прежде всего Священному Писанию и апостольскому Преданию 30 . |
| В своей книге Климент утверждает, что слова Христа богатому юноше «все, что имеешь, продай и раздай нищим» понимать буквально нельзя: Христос имел в виду не внешний отказ от имения, а внутреннее отвержение той власти, которую имеет богатство над людьми. Климент пишет: «Продай имение твое. Но что значит это? Не это повелевает Господь, о чем некоторые слишком поспешно думают, что наличное свое имущество он должен был разбросать и со своими богатствами расстаться; нет, он должен только (ложные) мнения относительно богатства из своей души выкинуть, алчность и жажду их, беспокоиться о них перестать, устранить со своего пути это терния жизни, заглушающие собой семена Слова»/25:16/. Здесь ясно проступает используемый Климентом аллегорический, специфически «александрийский» метод толкования Писания, суть которого состоит в иносказательном переносе событий библейской истории на сферу души человеческой. По Клименту, Господь требует не отказа от собственности, а отвержение страсти любостяжания. Этим противопоставлением внешнего внутреннему у Климента и объясняется вся коллизия: юноша « отошел с печалью » не из-за плененности богатством, а потому, что не владел александрийской экзегезой: «Так как богатый и преданный исполнению закона юноша собственного смысла слов Господа не понял, а равным образом и того, как один и тот же человек в одно и то же время может быть и бедным и богатым, располагать внешними благами и не иметь их, может пользоваться миром и не пользоваться, то отошел он от Господа печальным и разбитым»/25:27/. Отталкиваясь от своего истолкования, Климент Александрийский развертывает целую доктрину имущественной этики, основные положения которой можно свести к следующему. Развивая подобные соображения в духе своего аллегорического метода, Климент наделяет слова «богатство» и «бедность» другим смыслом: «то уже само собою становится ясным, и понятным, что душа бедная теми гибельными пожеланиями, какие развиваются при богатстве, спасется; но, с другой стороны, может она и погибнуть, если тем она богата, что богатство разрушительного в себе имеет»/25:25–26/. |
| Если отрицаются обе заповеди, как 1, так и 2, то такую позицию можно назвать «протестантской этикой» – она типична для протестантов, ратующих за свободу предпринимательства. Отметим, что все три парадигмы описаны в работах/1, 2/. Наконец, если 1 отвергается, но достичь богатства не удается, и по необходимости имеет место 2, то мы сталкиваемся с огромным числом людей, в том числе и христиан, желающих овладеть богатством, но остающихся без него. Это ситуацию можно назвать «сребролюбивый бедный». Столь разнообразной представляются парадигмы христианской этики. Теперь попробуем выяснить, какая же позиция отвечает подлинно православному взгляду на предмет. 3. О первой заповеди . Заповедь 1 трактует основной посыл христианской имущественной этики – отказ от любостяжания. Она должна безусловно приниматься православными. Ведь любостяжание признается всеми святыми отцами тяжелым грехом. Любостяжание заслоняет Бога, помещая на его место мамону, и тем губит душу в вечности. Тяжелая степень любостяжания доводит людей до убийства, воровства, разбоя, превращают человека в хищника, который старается всеми способами присвоить себе имение ближнего. Заповедь о неприемлемости сребролюбия многообразно формулируется и в Новом Завете: «не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6:24); «корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим. 6:10); « берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лк. 12:15); «любостяжание, которое есть идолослужение» (Кол. 3:5) и др. 4. Климент Александрийский о второй заповеди . Если относительно заповеди 1 среди православных имеет место единомыслие, то его нет по поводу заповеди 2. Фактически во всей истории церкви об этом положении идет полемика. И первая критика заповеди 2 высказана еще в начале III века Климентом Александрийским в его книге «Кто из богатых спасется?». Книга построена в форме евангельского комментария к эпизоду с богатым юношей. Климент утверждает, что слова Христа богатому юноше «все, что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк. 18:22) понимать буквально нельзя: Христос имел в виду не внешний отказ от имения, а внутреннее отвержение той власти, которую имеет богатство над людьми. Он пишет: «Продай имение твое. Но что значит это? Не это повелевает Господь, о чем некоторые слишком поспешно думают, что наличное свое имущество он должен был разбросать и со своими богатствами расстаться; нет, он должен только (ложные) мнения относительно богатства из своей души выкинуть, алчность и жажду их, беспокоиться о них перестать, устранить со своего пути это терния жизни, заглушающие собой семена Слова» (мнения Климента и Златоуста на имущественные вопросы подробно изложены в работе/3/). Таким образом, признавая 1, Климент определенно отрицает 2. Свою позицию Климент подкрепляет следующими аргументами: |
| Воля Божия царит в природе, и Климент не перестает изображать, как она все подчиняет своему мановению; поэтому он находит в природе неизменную гармонию и стройность. Здесь нет неуверенности и уклонений: все идет так, как хочет Бог . Здесь нет никаких несогласий. «Небеса, по Его распоряжению движущиеся, в мире повинуются Ему: и день и ночь совершают определенное им течение, не препятствуя друг другу. Солнце, луна и лики звезд, по Его повелению, в согласии, без всякого уклонения совершают назначенные им пути. Плодоносная земля, по Его воле, в определенные времена производит изобильную пищу людям, зверям и всем находящимся на земле животным, не замедляя и не изменяя ничего, предписанного Им. Неисследимые и непостижимые области бездны и преисподней держатся теми же велениями. Беспредельное море, по Его устроению соединенное в собрание, не выступает за положенные ему преграды, но делает так, как Он повелел; ибо Он сказал: «Доселе дойдешь, и волны твои в тебе сокрушатся». Непроходимый для людей океан и миры, за ним находящиеся, управляются теми же повелениями Господа. Времена года – весна, лето, осень и зима – мирно сменяются одни другими. Определенные ветры, каждый в свое время, беспрепятственно совершают свое служение. Неиссякающие источники, созданные для наслаждения и здравия, непрестанно доставляют людям свою влагу, необходимую для их жизни. Малейшие животные в мире и согласии составляют сожительства между собой. Всему этому великий Создатель и Владыка [всего] 227 повелел быть в мире и согласии...» (cap. 20; cf. 24; 33). Таким образом, с послушанием воле Божией в природе самым тесным образом связаны согласие и мир. Это воззрение на природу Климент переносит и на человеческую жизнь: гармония, которая налагает свой отпечаток на природу, у людей наступает как плод совершенного послушания воле Божией. Этот основной взгляд Климент проводит всюду. Жизнь человеческая должна отражать в себе твердый и закономерный порядок; поэтому он ищет твердых норм, которые должны господствовать в жизни общественной, устанавливая в ней гармонию, подобную той, какая отмечена в природе. |
| Поэтому такие мысли Климента, как, напр.: «Мистическое созерцание есть Тело и Кровь Логоса, то есть постижение божественных силы и сущности» ( Clem. Alex. Strom. V 10. 66), отнюдь не свидетельствуют о его отказе от участия в евхаристической литургии церковной общины или об интерпретации им Св. Даров только как прообраза Тела и Крови. В «Строматах» он упоминает раздробление Св. Хлеба во время литургии и говорит, со ссылкой на 1 Кор 11. 27-28, что те, кого обличает совесть, не должны приступать ко Причащению ( Clem. Alex. Strom. I 1. 5). Александриец Климент упоминает, как и священномученики Киприан Карфагенский и Ириней Лионский на Западе, практику совершать Е. на хлебе и воде без использования вина или даже только на воде, называя придерживающихся ее еретиками, поступающими «не по канону Церкви» (Ibid. I 19. 96), и полемизируя с «заблуждениями так называемых энкратитов» ( Idem. Paed. II 2. 32). С др. стороны, двусмысленность высказываний Климента не позволяет быть вполне уверенным в том, что он имеет в виду ежедневное причащение Св. Таин в таких фразах, как: «Я, питая тебя, даю Себя [как] хлеб - тот, кто ест от него, никогда более не испытает смерти,- и ежедневно подаю [тебе] питье бессмертия (θανασας)» ( Idem. Quis div. Salv. 23. 4), а говоря о «врачевстве бессмертия» (φρμακον θανασας - Idem. Protrept. X 106. 2), подразумевает именно евхаристические Дары. Акцентируя духовные и скрытые смыслы Е., Климент обходит стороной ее экклезиологический и жертвенный аспекты (впрочем, он цитирует обычное для раннехрист. авторов пророчество Мал 1. 11, прибавляя стих 14,- но не в связи с Е., см.: Idem. Strom. V 14. 136; ср.: Barnaba. Ep. 19. 12). Заслуживающее внимания высказывание содержится в составленных Климентом «Выписках из Феодота»: «И хлеб [Евхаристии], и елей (т. е. миро.- Авт.) освящаются силой Имени, переставая быть тем же, [чем были, одновременно] сохраняясь по внешности, но силой [Имени] прелагаются (μεταββληται) в духовную силу» ( Clem. Alex. Exc. Theod. 82). По всей вероятности, речь здесь идет о понимании Е. в секте валентиниан; тем не менее приведенные слова в целом соответствуют учению Церкви о Е. (и Климент их никак не комментирует) - возможно, это подтверждает, что в учении о таинствах валентиниане основывались на церковной традиции (см. ст. Гностицизм , разд. «Богослужение»). Здесь впервые в христ. лит-ре термин μεταβλλω (прелагать, превращать) употреблен в евхаристическом контексте (сам Климент также употребляет это слово, напр., в рассуждениях о превращении в человеческом организме крови в молоко в связи с утверждением, что «Кровь Логоса явлена как молоко», см.: Idem. Paed. I 6. 41; ср.: Ibid. 39). В творениях Оригена |
| Нельзя, однако, заключить из этих слов, будто бы Климент хочет видеть в своём гностике удалившегося от мира аскета. Напротив, нравственное величие гностика – в том, что, живя в мире, среди людей, принимая участие в их жизни, он Духом живёт в хоре святых 1879 , и потому ничто мирское его не волнует и не служит препятствием к нравственному совершенству. Участие гностика в жизни ближних столь велико и столь важное имеет для них значение, что он, говорит Климент, восполняет отсутствие апостолов, живя право, принося пользу тем, кто способен её принять, переставляя горы ближних и сглаживая неровности душ их ( Лк.3:5 ) 1880 . И хотя он пользуется этой жизнью как чуждой и лишь поскольку того требует необходимость 1881 : ест ли он, пьёт ли, женится ли, – он делает всё по необходимости, а не для этих вещей в себе самих. Однако, останавливает Климент внимание читателя, я говорю, что он вступает и в законный и честный брак, если повелит Логос. Будучи совершенным, он за образец имеет апостолов, – и истинный муж выказывает себя не в том, чтобы избирать уединённую жизнь, но тот побеждает мужей, кто среди забот о супружестве, чадородии о доме и попечений о семействе оставаясь выше печали и похоти, не отделяется от любви к Богу и противостоит всякому искушению, происходящему от детей, жены, слуг и имущества. Ведь кто об одном только себе печётся, тот превзойдён человеком, сохраняющим нравственную чистоту среди семейных забот, хотя, может быть, последний и ниже его с точки зрения личного совершенства 1882 . При таком предвкушении здесь небесных благ и при таком бесстрастном отношении к земным, гностик является, действительно, странником на земле, небесным жителем, или Богом во плоти 1883 . «Возрастив семена, посеянные в нём Господним сеянием, он остаётся безгрешен и воздержен и духом живёт с подобными себе в хоре святых, хотя и удерживается ещё телом на земле. Весь день и ночь творя повеления Господа, он радуется высшею радостью, не только встав с постели и в средине дня, но и гуляя, и во сне, и одеваясь, и раздеваясь, и при научении сына, если у него есть дети, – всегда соединён с Богом через исполнение заповедей и надежду, благодаря всегда Бога, как животные достославные у Исаии; терпит всякое испытание: «Господь, – говорит, – дал, Господь взял», ибо таков был и Иов» 1884 . |
| 12 Выражение: неправильно разделил, по изъяснению св. Иринея («Haer.», IV, 34, 3), указывает на разделенное сердце Каина, приносившего жертву Богу с завистью и злобою на своего брата Авеля – Нольте (Scheiner. Zeitschr. f. kath. Theol. t.VI) подразумевает здесь приносимые дары: неправильно разделил жертву т. е. самую лучшую часть удержал себе. См. у Гефеле. 13 Т.е. к тебе возвращается дар твой, Мною не принимаемый, и он опять будет в твоей власти. Нольте, вместо προς σε читает: προς σου η αποζ( ? ) ροη αυτου, – от тебя происходит нерасположение к нему (Авелю) και συ αεξεις αυτου, и ты отстань от него, перестань преследовать его. 14 О семикратном заключении ап. Павла нет свидетельства в книге Деяний апостольских. Вероятно Климент говорит об этом, как современник очевидец, или по достоверному преданию. 15 Разумеют Италию и в частности Рим, как границу запада в отношении к востоку. Этого мнения держатся те, которые отвергают вторые узы Павла в Риме, напр. Баур Шенкель и Гильгенфельд. Другие же (Неандер Герике, Гуг и пр.) относят это к Испании, о путешествии в которую предположительно говорит ап. Павел в Puмл. XV, 24 . 16 Так переводим мы согласно с мнением Гильгенфельда. Данаиды, дочери Даная, царя аргосского, по приказанию отца умертвили мужей своих во время сна, и за то в подземном мире или в аду были подвергнуты наказанию – вечно черпать воду в продырявленную бочку, Дирка за злобу свою и гонения против Антиопы дочери фивского царя Никтея, потерпела наказание от сыновей последней: она была привязана к рогам быка и замученная до смерти брошена в реку. См. Reallexibon des classisch. Alterthums, Lubker, 1860. Этим известным в греческой мифологии по своим преступлениям женщинам языческого мира Климент для контраста сопоставляет христианских мучениц, невинно страдавших от язычников. – Котельер почитал Данаю и Дирку христианскими мученицами, но таких имен не сохранилось в мартирологиях. Якобсон думает, что эти слова были перенесены неловким переписчиком с полей в самый текст. |
|
|
