| В этом суждении справедливо то, что конфликт с Львовским братством был, конечно, главной причиной склонности Балабана к унии. Не следует забывать и о противостоянии с патриархом Иеремией, который занял сторону противников Балабана. Это достаточно хорошо видно и из истории отношений Балабана с братством, и из развития событий, приведших к унии. Это же было очевидно и современникам Балабана, например новогродскому воеводе Федору Скумину-Тышкевичу, который писал митрополиту Рагозе, что «слепой может видеть, что всему виною несогласие братства с владыкой Гедеоном. Не меньшим виновником того, вне всякого сомнения, можем признать и патриарха нашего константинопольского, который своими грамотами, сюда высылаемыми, произвел всю эту смуту и до того воспалил противников, что владыка львовский, томимый от братства, не только должен был броситься в такое отщепенство, но, думаю, рад был бы взять в помощь себе и дьявола, что и доказал, и других увлек за собою» 978 . Но, с другой стороны, нет оснований видеть в Балабане только властолюбца и ревнителя епископского авторитета в церкви, который ради этого готов был пойти на унию. Дело, видимо, и в том, что в унии в том виде, в каком она задумывалась православной стороной в 1590–1595 гг., Балабан не усматривал никакой опасности для самобытности, самостоятельности и благоустройства церкви. Наоборот, унионный план православных, как видели, предполагал убить сразу двух зайцев: осуществить реформы в церкви на основе укрепления власти епископата и остановить процесс латинизации. Иными словами, Балабан скорее всего разделял довольно наивное (но – неизбежно наивное) убеждение, что уния не повлечет за собой никаких кардинальных отступлений от принятых в православии традиций. Его церковная деятельность после 1596 г. довольно хорошо известна. Фактически Балабан заменил митрополита, помирился с Львовским братством, стал называться патриаршим экзархом в Киевской митрополии, не уступал Рагозе и Потею в борьбе за церковные имущества, ставил священников, благословлял братства и монастыри, занялся книгопечатанием и школьным делом, т.е., оставаясь в рамках сложившегося компромисса с братчиками, стал осуществлять ту программу реформ, которая была намечена еще в начале 1590-х гг. Это еще раз показывает, что в годы подготовки унии главной целью была не уния как таковая, а преодоление кризиса украинско-белорусского православия. И позиция Балабана в этом отношении была характерной для значительной части православного духовенства. Другие представители духовенства в истории Брестской унии |
| Бабушка моя родимая, зачем ты меня в школу снарядила? Зачем фартук на сумку перешила? Посмотрела бы ты, что со мной творят!.. Стою у классной доски, потею, крошу мел пальцами и ворочу такое, что народ в классе впокат ложится. Учитель математики Цехин, дымясь от напряжения, толкует, что действие, написанное мелом на доске, специально для меня, тупицы, подобрано, надо только сосредоточиться, подумать, как тут же все и решится. Но еще в первом классе арифметика ввергла меня в такую пропасть, где нету места соображению. Все темно, глухо, немо, ничего не живет там, не шевелится и не звучит. «Ну а дважды два сколько будет?» — доносится до меня взбешенный голос Цехина. «Два», — выворачиваю я. «А дважды три сколько?» — «Шесть». «Но почему же дважды два — два, а дважды три — шесть?..» К этой поре меня начинало тошнить, с меня катилось потоком мокро, начинало пощипывать немытую кожу, рубаха и штаны прилипали к телу. Никуда уже я не был годен. Цехин отсылал меня на место, с остервенением, ломая перо, ставил в журнале «Оч. плохо». Я и этому был рад. Освободили! Выпустили! Кончилась страшная мука. «Попасть бы в школу, — томила меня мечта на уроках, — где нет ни алгебры, ни геометрии, тем более тригонометрии, и соображать и напрягаться совсем не надо». Только на уроках русского языка и литературы ощущал я себя человеком. Чувство неполноценности покидало меня. Я ретиво рвался в «бой», тянул руку, желая высветить классовые противоречия в повести Тургенева «Муму» и демократические мотивы в произведении Пушкина «Дубровский». Оставшись два раза подряд на второй и даже на третий год, я решил покончить с надсадными, никому не нужными науками. До тригонометрии я так и не дошел, слава Богу, и после шестого класса отношения мои со школой не возобновлялись. Но Бог с ними, с этими точными науками. В театр! В театр! Там веселее и понятней все, и все действия в один ряд. Иногда в театре поднималась большая паника. Не раздумывая, я хватал в беремя Кольку и мчался с ним на улицу — так поступать мне наказывала мачеха. «Добро, — вразумляла она, — всегда можно нажить, а ребенок — он живой человек!» Однажды ночью театр горел особенно долго, и тушили его всем миром-собором. Мы с Колькой заспались, угорели и померли бы в подвальной клетушке, да вспомнил про нас артист, изгнанный из труппы по причине запойности, — он не единожды гуливал у нас с папой. Пожарные вытащили меня и Кольку наружу. Нас рвало. У Кольки не держалась голова, он ронял ее мне на плечо. Были разговоры, будто искал нас фотограф игарской газеты, чтобы заснять на руках у пожарников, проявивших мужество при спасении детей, но не нашел — спасенных детей мачеха укрыла в кочегарке нового театра. Старый закрылся окончательно. Публику из него вытряхнули, и, чтобы она не вздумала возвратиться, пожарные раскатили баграми уцелевшую часть гостеприимного и веселого заведения. |
| Смерть мамы породила во мне то, что некоторые (но не я сам) назвали бы первым религиозным опытом. Когда болезнь признали безнадежной, я вспомнил, чему меня учили: молитва с верою должна исполниться. И вот я принялся волевым усилием вызывать в себе уверенность, что мои молитвы непременно будут услышаны; я действительно поверил, что верю в это. Когда мама все-таки умерла, я стал добиваться чуда. Интересно, что неудача никак не подействовала на меня. Этот прием не сработал, но я уже привык к тому, что все фокусы удаются. Дело, видимо, в том, что убежденность, которую я возбуждал в себе, не имеет никакого отношения к вере, и потому разочарование ничего не изменило. Я обращался к Богу (как я Его себе представлял) без любви, без почтения, даже без страха, о том чуде, которого я ждал, Бог должен был сыграть не роль Искупителя или Судьи, а роль волшебника; сделав то, что от Него требовалось, Он мог уйти. Мне и в голову не приходило, что та потрясающая близость к Богу, которой я добивался, связана еще с чем-то, кроме счастья нашей семьи. Думаю, такая «вера» часто вспыхивает в детях, и крах ее на них не отражается, как ничего не изменило бы чудо, если бы оно произошло. Со смертью мамы из нашей жизни ушло надежное счастье, исчезли покой и лад. Оставались забавы и удовольствия, бывали и мгновения радости, но прежняя безопасность не возвращалась никогда. Уцелели острова; великий материк ушел на дно, подобно Атлантиде. 2. Концентрационный лагерь Хлоп-хлоп-хлоп… мы едем в коляске по неровной брусчатке Белфаста в сыром полумраке сентябрьского вечера. Все трое — отец, брат и я. 1908 год, я впервые отправляюсь в школу. Все подавлены. Меньше всего обнаруживает свои чувства брат, хотя у него больше причин грустить, ведь он-то знает, что нас ждет, он уже не новичок. Я, вероятно, несколько возбужден, но не очень. Главным образом раздражает отвратительный костюм, в который меня вынудили облачиться. Еще утром, часа два назад, я бегал на воле в шортах, свитерке и сандалиях, а теперь потею и задыхаюсь в плотном темном костюме, итонский воротничок сжимает горло, ноги уже болят в новых ботинках. |
| Юлиан делает ошибку: отнимая у народа цирк, отнимает он веселие крови. Чернь простила бы все, но этого не простит… Последние слова Марк произнес вдохновенным голосом. Вдруг провел рукой по телу, и лицо его просияло. – Потеешь? – спросил Гаргилиан с глубоким участием. – Кажется, потею, – отвечал Авзоний с тихой, восторженной улыбкой. – Три, три скорее спину, пока не простыл, – три! Он лег. Банщик начал растирать жалкие, бескровные члены его, подернутые синеватой бледностью, как у мертвеца. Из порфировых углублений, сквозь млечное облако пара, древние эллинские изваяния смотрели на безобразные тела новых людей. А между тем, в переулке, у входа в термы, собиралась толпа. Ночью Антиохия блистала огнями, особенно главная улица Сингон, прямая, пересекавшая город, на протяжении 36 стадий, с портиками и двойными колоннадами во всю длину, с роскошными лавками. Перед лестницей бань озаряя пеструю толпу, пылали уличные светильники, раздуваемые ветром. Смолистая копоть расстилалась клубами с железных подсвечников. В толпе слышались насмешки над императором. Уличные мальчишки шныряли, выкрикивая насмешливые песенки. Старая поденщица, схватив одного из них и задрав ему рубашонку на голову, ударяла по голому заду звонкой подошвой сандалии, приговаривая: – Вот тебе, вот тебе! Будешь, чертенок, петь срамные песни! Смуглолицый мальчик кричал пронзительно. Другой, вскарабкавшись на спину товарищу, углем чертил карикатуру на белой стене – длиннобородого козла в императорской диадеме. Мальчик постарше, должно быть, школьник, с милым, бойким и плутоватым лицом выводил под рисунком надпись крупными буквами: «се нечестивый Юлиан». Стараясь сделать свой голос грубым и страшным, переваливаясь с ноги на ногу, как медведь, он рычал: Мясник идет, Мясник идет, Острый нож несет, Бородой трясет, С шерстью черною, С шерстью длинною, — Бородой своей козлиною. Прохожий, старый человек, в темных одеждах, должно быть, церковник, остановился, послушал мальчика, покачал головой, поднял глаза к небу и обратился к рабу-носильщику: – Из уст младенца правда исходит. |
| 127 Макарий, Ист. рус. цер., т. XI, стр. 277; протест подан митрополитом Иовом Борецким совместно с епископами. См. также Свод галиц. рус. лет., Петрушевича, стр. 58–59. При сличении с переводом преосв. Макария, кажется, последним допущены ошибки в именах городов обозначенных им: Гродно, Бельск, Бусна. 128 См. там же акт конфедерации, заключенный православным и протестантским дворянством в г. Вильне, в 1599 году и подписанный 168 литовскими дворянами, и в том числе 17 православными сенаторами Этот акт помещен на русском языке в «Описан. Киев. Соф. собора», прибавления 15, стр. 68; на польском языке у Кояловича, «Литов. цер. уния», т. II, прим. 41, и перепечатан в «Вестн. юго-зап. и запад. России», 1863, апрель. В этом акте перечисляются так же обиды и насилия чинимые над православными. 129 См. «Ответ на письмо Ипатия Потея», напеч. в прилож. к сочин. «Апокрисис» изд. 1870 г., стр. 345 и 346. 130 Документально известно, что князь Острожский желал сам единения и мира с Римом, в видах облегчения участи православия в западной России, но желал только такой унии, на которую могли бы согласиться патриархи восточные и московский, с каковыми и надлежало по мнению князя, предварительно снестись по этому важному вопросу. По мысли князя обе церкви могли бы быть соединены, как две дщери одного Господа, не отнимая ни у одной принадлежащей ей чести и славы. В этом смысле князь еще в 1582 году вел переговоры с Поссевином; см. Кояловича, Литов. церков. уния, т. I, стр. 105–109. 131 Заступничество Острожского не спасло Никифора; он был несправедливо осужден и заточен в Магдебургском замке, где и скончался. Но «крови его», как сказал королю князь Острожский, он «будет искать на страшном суде». 132 Эти слова написаны в грамоте Острожского в 1602 году; см. Макария. Ист. рус. цер., т. X, стр. 334. См. замечательное письмо князя к Потею от 1598 года: Акт. запад. России, т. IV, 45 Там же окружное послание князя 71. 134 «Парафяне (т. е. прихожане) до церкви належачые повинни своим огпом [?] священником во всем в потребах церковных домотаги». – такой взгляд на церковно-приходскую жизнь выражал знаменитый православный князь Константин Иванович Острожский в 1507 году: см. его дарственную запись в Вилен. Арх. Сбор., т. I, 7. О деятельном участии прихожан в церковных делах усматривается из двух актов, от 1541 и 1544 г, помещ. в Витеб. Стар., т. V, 31 и 32, стр. 36–42; а из позднейших актов, обрисовывающих порядки в церковных делах г. Могилева в самом начале XVII века, укажем на помещ. в Ист. юрид. мат. из акт. Витеб. и Могилев. губ., вып. VIII, стр. 300, 334 и 338: (священник называется предводителем Богом вверенного ему словесного стада; в церквах находились реестры прихожан). |
| Закрыть Тень Победы 12.03.2013 508 Время на чтение 6 минут Публицист Борис Клин делится своим взглядом на потею исторической памяти и приглашает к серьезной дискуссии о том, как хранить память об истории. В Ржеве 11 марта возбудили уголовное дело в связи по факту надругательства над мемориалом советским воинам, погибшим в борьбе с фашизмом. Трое жителей Ржева в возрасте от 18 до 20 лет прыгали на надгробных плитах с именами павших на могиле Неизвестного солдата. При этом они, сняв штаны, демонстрировали нижнее белье. Видео они разместили в Интернете. В январе 2008 году в Кольчугино Владимирской области четверо преступников, среди которых был один несовершеннолетний, пьянствовали у Вечного огня. Проходивший мимо мужчина сделал им замечание, в ответ те напали на него и стали избивать, а потом сожгли - прямо в жерле Вечного огня. За последние годы чего только уже не проделывали с Вечным огнем - и мочились в него, и яичницу жарили... Поэтому имеет смысл говорить не об отдельных преступлениях, а о тенденции - мемориалы павшим в годы Великой отечественной войны перестают быть сакральным, святым местом. И не только для шпаны. Общество к этим кощунствам относится, в общем-то, безразлично. Прошелестела новость, и забыли. Мало ли других бед случается... А ведь эти преступления свидетельствуют - память о Великой войне уходит. Да-да, уходит, несмотря на масштабные празднования 9 мая и юбилеев отдельных сражений. И проблема эта многослойная - ее не решить указом об усилении воспитательной работе или ужесточением уголовной ответственности. Не уверен, что ситуацию можно изменить, приняв какую-нибудь очередную многомиллионную федеральную целевую программу. Несколько лет назад я приехал в Ржев. Там открылось кладбище немецко-фашистских оккупантов. Торжественно, с возложением венков от представителей посольства и однополчан. Тогда чиновники говорили то о примирении и гуманизме, то о соглашении между Россией и Германией, согласно которому воинские кладбища советских солдат поддерживались в надлежащем порядке в обмен на согласие нашей страны на открытие подобных некрополей в России. И они появились, и не только в Ржеве, где погиб почти миллион наших солдат и офицеров, но и в других местах. |
| Тень Победы Война с Наполеоном теперь — это пошловатая комедия «Гусарская баллада», и поручик Ржевский – герой похабных анекдотов. Но ведь смотрим, и ничего, не плюемся. Сними кто-нибудь нечто подобное про Великую отечественную, думаю, многие бы возмутились. По крайней мере, мои ровесники, и те, кто старше. 11 марта, 2013 Война с Наполеоном теперь — это пошловатая комедия «Гусарская баллада», и поручик Ржевский – герой похабных анекдотов. Но ведь смотрим, и ничего, не плюемся. Сними кто-нибудь нечто подобное про Великую отечественную, думаю, многие бы возмутились. По крайней мере, мои ровесники, и те, кто старше. Публицист Борис Клин в статье «Тень Победы» делится взглядом на потею исторической памяти и приглашает к дискуссии о том, как хранить память об истории. Тень Победы В Ржеве 11 марта возбудили уголовное дело в связи по факту надругательства над мемориалом советским воинам, погибшим в борьбе с фашизмом. Трое жителей Ржева в возрасте от 18 до 20 лет прыгали на надгробных плитах с именами павших на могиле Неизвестного солдата. При этом они, сняв штаны, демонстрировали нижнее белье. Видео они разместили в Интернете. В январе 2008 году в Кольчугино Владимирской области четверо преступников, среди которых был один несовершеннолетний, пьянствовали у Вечного огня. Проходивший мимо мужчина сделал им замечание, в ответ те напали на него и стали избивать, а потом сожгли – прямо в жерле Вечного огня. За последние годы чего только уже не проделывали с Вечным огнем – и мочились в него, и яичницу жарили… Поэтому имеет смысл говорить не об отдельных преступлениях, а о тенденции – мемориалы павшим в годы Великой отечественной войны перестают быть сакральным, святым местом. И не только для шпаны. Общество к этим кощунствам относится, в общем-то, безразлично. Прошелестела новость, и забыли. Мало ли других бед случается… А ведь эти преступления свидетельствуют – память о Великой войне уходит. Да-да, уходит, несмотря на масштабные празднования 9 мая и юбилеев отдельных сражений. И проблема эта многослойная – ее не решить указом об усилении воспитательной работе или ужесточением уголовной ответственности. Не уверен, что ситуацию можно изменить, приняв какую-нибудь очередную многомиллионную федеральную целевую программу. |
| Ну, и приходит к старику, уж Господь его знает какой, странник — калика прохождающий. — Бог помощь, — говорит, — лесовой лежебочина! А старику обидно: — А как так я лежебочина, я Богу молюсь и тружусь, труды полагаю, потею! — Потеть-то потеешь, — сам улыбается странник, — а когда у Господа благовест, к обедне звонят и пора обеда, чай, не знаешь! А вот на поле крестьянин благочестивый, тот знает, — и пошел. Ушел, уж Господь его знает какой, странник — калика прохождающий, ушел, и остался старик один и взял себе в разум: «Как же так, жил он столько лет в лесу, в лес ушел, чтобы Богу угодить, молился, думал, что уж все у Бога знает, в святые попал, а и того не знает, когда к Господней обедне благовестят?» И решил старик, идти ему на поле, искать того человека, который звон Господен слышит. И вышел из леса, идет старик по полю и видит, мужик поле пашет. — Бог помощь! — подошел старик к пахарю. — Иди себе с Богом, добрый человек! — поздоровался пахарь, а сам, знай себе, пашет. И хотел уж старик дальше идти: что с такого возьмешь, так мужичонка корявый, — да присел на межу отдохнуть и раздумался. Сидит старик на меже, молитву творит, а пахарь все пашет. И долго сидел так старик и, хоть корешками питался, о корешках мысли пошли, а пахарь все пашет. Терпел старик, терпел, встал. — А обедал ли ты, добрый человек? — не вытерпел, встал старик. — Какой там обед, еще у Господа благовест не идет! — ответил пахарь, а сам, знай, все пашет. И опять присел старик на межу: и уж и голод забыл и молитву не творит; сидит, ждет, слушает, когда у Господа заблаговестят. А пахарь допахал полосу, поставил лошадь, снял шапку, перекрестился. — Ты чего, добрый человек, перекрестился? — А вот благовест к обедне начался, звон Господен, обедать пора, — сказал пахарь, вынул краюшку, присел закусить. Слушает старик, — ничего не слышит, слушает, — никакого звону не слышит. И долго стоял так старик и ничего не услышал. И ясно ему, этот пахарь, мужичонка корявый, больше его у Бога знает. И пошел старик назад в лес и опять стал молиться, и домолился старик, в святые попал. |
| Что за всем этим стояло и насколько можно доверять письму Мацеевского к папскому нунцию? Во-первых, нужно учесть, что ненамеренные искажения сказанного Потеем – как в любом случае пересказа – неизбежны. Во-вторых, трудно предположить, что Мацеевский стремился протокольно изложить содержание бесед, не внося в сообщение и намеренных акцентов. Тот факт, что его самолюбию льстила перспектива приобретения для Рима миллионов «схизматиков», вряд ли может быть оспорен. Соответственно, можно быть уверенным, что в письме содержится больше, чем было предложено Потеем. В частности, не ясно, от своего ли имени или от имени Потея он излагает возможный сценарий развития событий. В-третьих, из письма следует, что приписываемые Потею идеи были выдвинуты после нескольких бесед Потея с сопровождавшим Мацеевского иезуитом 1166 . Какой бы, легкой ни была степень давления на Потея, выдвинутые предложения нельзя назвать его собственными. В-четвертых, в любом случае остается неясным, что именно Потей подразумевал под унией. Как мы видели, употребляя это понятие, православные и католики чаще всего говорили о разном. Наконец, можно ли считать, что в ходе бесед с Потеем «был выработан план заключения унии» и назвать изложенное в письме «проектом» 1167 ? Помимо того, что речь шла пока только о пропаганде в пользу унии, само предложение вполне вписывается в схему миссионерской деятельности, а не унии как таковой, тем более что мы знаем, насколько детально и тщательно продумывались действительно «планы» и действительно «унии» в последующие годы. Таким образом, до обнаружения новых документов нужно считать открытым вопрос и о взглядах Ипатия Потея в 1588 г., и о характере и содержании приписываемой ему инициативы. С другой стороны, мы достоверно знаем, какова была реакция нунция Аннибала де Капуа, кардинала Альдобрандини (будущего папы Климента VIII) и Римской курии. Нунций 1168 и легат 1169 отвергли идею Мацеевского, сопровождавшего его иезуита и Потея на том, в частности, основании, что диспут с греками и вопрос об унии не могут быть предметом провинциального собора. Отрицательным было и решение самой курии 1170 . |
| Судя по всему, заявления Потея и Терлецкого переданы нунцием вполне адекватно. Тональность высказываний позволяет с уверенностью предположить, что речь держал именно Потей, а не Терлецкий. Ситуация была обрисована им столь ясно, что комментировать сделанное от имени православных епископов заявление нет нужды. Отчаянное положение, в котором оказались Потей и Терлецкий, делает понятным, почему в этот момент ими не были даже упомянуты «32 артикула». Нужно согласиться с мнением О. Халецкого, что выступление Потея и Терлецкого (а скорее, одного Потея) произвело, должно быть, сильное впечатление на присутствовавших. Это видно и из их реакции после того, как Потей и Терлецкий были уведены в отдельное помещение. «Все пришли к заключению, что не должно ни покинуть, ни оставить в пренебрежении [православных епископов], но принять их в объятия; и что не следует рассуждать о всяких будущих призрачных происшествиях, но доверить это дело промыслу и предвидению Божиему, которые их подвигли прибыть сюда прежде получения наших писем, велевших им не приезжать» 851 . Решение о направлении через несколько дней посольства Потея и Терлецкого в Рим было принято. Их должен был сопровождать Александр Комулович. Польское правительство должно было предпринять все меры, чтобы поддержать унию 852 . Как мы видим, в сентябре 1595 г. судьба унии буквально висела на волоске. Достаточно было Потею и Терлецкому задержаться на несколько дней в их резиденциях, поездка в Рим, скорее всего, не состоялась бы. Можно понять нунция, увидевшего в их прибытии в Краков руку Божьего промысла, и можно согласиться с Г. Хофманном, который справедливо подчеркивает, что это был критический момент в предыстории Брестской унии и что именно позиция Потея и Терлецкого предопределила положительное решение вопроса об отправке посольства в Рим 853 . В конце сентября Ипатий Потей и Кирилл Терлецкий в сопровождении двадцати с лишним человек выехали в Рим. Пребывание и деятельность Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого в Риме в ноябре-декабре 1595 г. |
|
|
