| Если же России суждено потерпеть окончательное поражение… что ж. По крайней мере Aлekcahдp I войдет в анналы истории как трагический герой, которому слепой рок не дал довершить великие замыслы; тогда вопрос об уновлении будет снят сам собою. Но что было думать о плохом, если впервые появился шанс примирить два главных мотива его политической жизни: нетерпение и опасливость; мечту о том, чтобы все переменилось к лучшему вдруг, и надежду, что неотложные исправления произойдут тихо и счастливо, совершатся исподволь, сами собою? И на переломе от 1808-го к 1809-му Александр решился. Он не отказывался от прежней цели усчастливления Державы; он отказывался лишь от средств, не оправдавших себя. Вместо переворота в умах, надежда на который возлагалась в 1801–1804 годах, предстояло совершить переворот в структурах; создать самодостаточный механизм обновленных «институций», который постепенно переменит к лучшему всю российскую жизнь. Вот тут-то и был окончательно возвышен Сперанский. Человек, способный заземлять, обсчитывать и выстраивать государевы идеи. Человек, при всем том отнюдь не чуждый утопического энтузиазма и мистических порывов за пределы наличной истории (бывают порывы не только горячие, но и ледяные, как северный ветер). Человек, способный додумывать все до конца. Год 1809. Март. 16. Александр произносит речь на открытии Финского сейма. (Речь подготовлена Сперанским.) Финляндии сохранена конституция, не утратило государственных прав традиционное вероисповедание, соблюдены права и преимущества сословий. «Финляндия есть Государство, а не Губерния». (М. М. Сперанский.) Апрель. 3. Под влиянием М. М. Сперанского Александр подписывает Указ «О придворных званиях, по которому камергеры и камер-юнкеры обязываются поступить в службу». Август. 6. Принят Указ «О чинах гражданских», окончательно рассоривший Сперанского с общим мнением: отныне в коллежские асессоры запрещено производить лиц, не имеющих университетского диплома. Но в том-то и дело, что Сперанский действительно додумывал все до конца. Будучи лично глубоко верующим и вполне православным, он, подобно большинству своих образованных современников (и в первую очередь подобно самому государю), не воспринимал монархическую государственность как некое «институциональное» отражение христианского космоса. Он видел в ней то, чем она, по существу, уже и стала; то, к чему она сама себя свела: не самую удобную и быстродействующую, не самую практичную форму правления, отягощенную неоправданно пышным гражданским культом императора. Но, в отличие от большинства, Сперанский обладал интеллектуальным мужеством и не желал сохранять отжившее только потому, что оно привычно. Он не меньше Державина любил русское государство (и себя в нем). Просто государство было для него не целостным организмом, жизнедеятельность которого обеспечивают социальные институты, но механизмом управления, регулирующим жизнь народонаселения. В устройстве этого механизма обнаружились сбои, следовало их устранить. |
| Общее в Сперанском и Аракчееве замечал отнюдь не только царь; будущий декабрист Гавриил Батеньков, служивший под началом и того и другого, все-таки рискнул дать их сопоставительную характеристику, указать на качества, их сближающие; но сейчас нам важно понять именно точку зрения русского царя. Для него соединительным звеном между Сперанским и Аракчеевым, между реформой и поселением, между порывом и ограждением от порывов был его юношеский наставник Лагарп, зачинатель той грандиозной утопии пересоздания России на совершенно новых началах, продолжателем которой стал Сперанский, а завершителем будет — Аракчеев. Сперанский, подобно Лагарпу, «не чувствовал или скрывал от себя, что он, по крайней мере частию своих замыслов, опережает и возраст своего народа, и степень его образованности и самодеятельности; не чувствовал, что, увлекаясь живым стремлением к добру, к правде, к возвышенному, он, как сказал некогда немецкий писатель Гейне, хочет ввести будущее в настоящее, или, как говорил Фридрих Великий про Uocuфa II, делает второй шаг, не сделав первого». (Так писал о Сперанском любивший его Модест Корф.) Другое дело, что, в отличие от Лагарпа и Аракчеева, он имел мужество меняться, отказываясь от первоначального в пользу последующего. Придет пора, воцарится Hukoлaй I, и Сперанский займется тем звеном, мимо которого он проскочил в утопическое царствование Александра: кодификацией уже действующего русского права; черновыми работами, без которых, однако, двигаться вперед было невозможно, было опасно, было бесполезно. Но то будет в другую эпоху. Пока же Сперанский готов скользить в пустоте реформаторской схемы, не соотнесенной с грешной русской землею; он верит, что умный и хитро закрученный закон сам собою преобразит узакониваемую реальность, сделает небывшее — настоящим. Аракчеев в это не верит. Аракчеев верит в другое. Однако стоит к Лагарпу (столь непохожему на занудливо жестокого и вполне ограниченного временщика!) гораздо ближе, чем Сперанский. И метафизически и биографически: Аракчеев не пришел на смену либеральному швейцарцу, но наряду с ним взращивал в юном Александре Павловиче утопическую мечту об идиллической России, похожей на рейнские уголки, женевские фермы, гатчинские плацы. Взращивал — а затем поддерживал ровное горение утопического огня. |
| 15 июня. Получил от Н.Ф.Колчицкого телегр[амму] с рекомендацией о. Сперанского. Беседовал с уполномоченным об этом. Советовал обратиться к Карпову о содействии. Написал об этом о.Колчицкому и чрез А.И.Макаровского телегр[аммой] прошу прислать посл[ужной] список и автобиографию, чтобы представить Карпову. 22 июня. За выяснением окончательным вопросов о ректоре Академии, о викарии, о прежней установке норм оплаты преподавателям и мн[огих] других, вылетаю завтра в Одессу к Патриарху [ ... ] . Был дважды на экзаменах в Академии (Византология и Св[ященное] Пис[ание]Ветх[ого] Завета), сделал ряд указаний по Академии в резолюциях. Списался с прот.Колчицким о кандидатуре ректора – прот.М.Сперанского. Устроили в Академии чествование К.М.Федорова – учителя пения в годовщину его 70-летия и 50-летия службы [lxxv] . Принимаю выпускных студентов, беседуя с каждым. Пришлось улаживать конфликты с некоторыми учениками и Инспектором... 27 июня. (В Одессе). В результате всех бесед (с Патриархом Алексием I – прим. Л.А.) пришли к выводу: в половине июля, когда я приеду в Москву, переговорю с Г.Г. Карповым обо всем (викарии, [неразб.], ректоре), устрою Уч[ебный] К[омитет], где и проведу все нужные вопросы, а потом на сессии Синода (сразу же) и окончательно будут утверждены решения. В частности: […]. Относительно Ректора – просить содействия Карпова в прописке прот.Сперанского. Об еп.Симеоне – в вопросе о пенсии ему можно назначить 3 т.р. от Патриарха и 2 т.р. от епархии […]. Я сообщил о наших делах, перемещениях, о смене секретаря (митрополита – прим. Л.А.). Моя мысль о Шпиллере Патриархом была отклонена. Мои письм[енные] докл[ады] Патриархом были утверждены. Пока открытым остался еще вопрос об оплате за лекции. […]. Меня посетили иг[умен] Павел Голышев и иер[омонах] Антоний Мельников и порассказали о действиях Ар[хиепископа] Никона – произвол, своеволие, мстительность, лукавство. Я просил написать сообщение. Надо серьезно поставить вопрос в Уч[ебном] Комитете. 28 июня. Сегодня у меня был Инспектор [Одесской] Семинарии иер[омонах] Антоний, представив в письменном виде ряд фактов, свидетельствующих о необходимости вмешательства в дела семинарии. Затем был у меня Арх[иепископ] Никон, гл[авным] обр[азом] желающий освободиться от иг[умена] Павла Голышева, подозревая его в […]. Я завел с ним речь об оплате уроков по твердой ежемесячной ставке, и когда он в свое оправдание сослался на то, что б[ольшей] ч[астью] все преподаватели обеспечены приходской службой, я предложил ему постепенно перейти на отдельных от совместительства преподавателей, на что он очень охотно реагировал, и просил дать им 4-х отдельных преподавателей… [неразб.] и с твердым указанием на определенные предметы преподавания. Был еще о. Павел Голышев, подавший заявление о месте и сведения об его содержании. |
| Вместо предисловия Предлагаемые Письма о духовной жизни составлены по поводу писем графа М. М. Сперанского, напечатанных в «Русском Архиве» за 1870 год, в январской книжке. Я имел намерение представить картину духовной жизни в разнообразных ее оттенках. Письма Сперанского служили только поводом к тому. Желание было одно, чтоб ревнующим о духовной жизни представить отчасти некоторые нужные указания, а отчасти дать случай самим заняться теми же предметами и обдумать их поприложимее к себе самим. Письмо первое Вам желательно знать мое мнение на счет писем графа Сперанского о духовной жизни. С удовольствием исполняю ваше желание. Но вооружитесь терпением, потому что мне пришла охота не ограничиваться краткими заметками, а повести пространную беседу о предметах, затронутых в упоминаемых письмах. Что предметы эти стоят того, об этом и говорить нечего. Но и письма так сложны, что невольно вызывают на размышление. Так видите, граф Сперанский проходит духовную жизнь. Государственный человек, почти непрестанно занятый – то административными учреждениями, то улучшением порядков государственной жизни, находил возможным умно и сердечно пребывать в Боге, всеправящем, вездесущем, всевидящем. Это приводит мне на память обычную отговорку, которою светские люди прикрывают свое нехотение потрудиться, как следует, над делом Божиим, делом своего спасения: «где уж нам!». Сперанский обличает их фактически, и не он один, но и другие многие. Помнится, ту же отговорку обличал и старец Василий, в своих предисловиях к статьям Добротолюбия об умном делании или молитве, помещенных в жизнеописании старца Паисия Нямецкого. «Смотри, – говорит, – какую высокую жизнь проходили люди, занятые по долгу внешними делами», – и перечисляет их. Таков был домоправитель вельможа, о котором упоминает Симеон, новый богослов, в слове о вере, помещенном в Добротолюбии; таков был патриарх Фотий, знакомый с сим делом до патриаршества, при трудах государственного секретарства; таковы были и другие патриархи, у которых на руках лежало управление церковными делами, большею частью внешними, довольно хлопотливое. Старец Василий, выставляя этих деятелей духовных, среди внешних обязательных дел, имел в виду расположить ревнителей благочестия к тому же роду жизни, в свое время. Не удастся ли и нам с вами подвигнуть кого либо на подобные же опыты, представив им картину духовной жизни, как ее живописует Сперанский в своих письмах, конечно, с собственного своего опыта. |
| Александр Иванович привез из медуправления приказ «Считать мужем и женой». Мне присвоили звание старшего лейтенанта медслужбы. Два года мы работали в Германии в лагере 215 советских военнопленных и репатриированных граждан Центральной группы войск. Нас направили в г. Росток принимать военнопленных и репатриированных гражданских. Потом направили в г. Шверин, где А.И. Сперанский работал в эвакогоспитале 3551 Советской военной Администрации в Германии врачом-венерологом, хирургом. В конце декабря 1947 года нас отозвали в Москву, 31 декабря А.И. Сперанский получил приказ об увольнении. Предлагали ехать на границу с Японией, мы отказались. Тогда направили в Ленинград, в Воинскую часть аэростатных заграждений в поселок Янино Всеволожского района Ленинградской области. Я закончила фельдшерско-акушерский техникум и стала работать у мужа фельдшером. Потом работала в больнице Красина акушеркой четыре года. После этого работала в Военно-медицинской академии послеоперационной сестрой в течение 10 лет. А.И. Сперанский проработал в Воинской части аэростатных заграждений до самой смерти 4 июня 1958 года. Каждый день после суточного дежурства я ходила на кладбище и там засыпала сидя до поздней ночи. В 1963 году я переехала в Москву и поступила работать в Центральный военный госпиталь им. П.В. Мандрыка в хирургическое отделение послеоперационной сестрой. Проработав три года, я была направлена к маршалу Г.К. Жукову на индивидуальный пост. У него я проработала четыре года. Нас было три медсестры, мы дежурили сутки через двое. Меня встречал шофер на машине «Чайка» около книжного магазина на Арбате и сюда же привозил. Я работала на правительственной даче Георгия Константиновича, который в то время был уже очень болен, ему было трудно ходить и необходим был серьезный уход. Дом был большой, двухэтажный, с балконом. На первом этаже была большая столовая с огромным столом, сервантом, мягкими стульями с высокими спинками. Там проходили разные совещания с генералами и праздничные обеды. Был большой яблоневый сад с парниками, огородами, зарослями сирени. |
| Автор вопрос о старчестве берёт не в его обособленности, а в связи с христианским подвижничеством, т. е. —405— с самой христианской жизнью. Старчество г. Сперанский так и называет „основным жизненным нервом“ христианского подвижничества (стр. 47. 69). Такая постановка вопроса заслуживает всяческой похвалы. Это именно научная постановка аскетического вопроса. Но нельзя не заметить того, что автор не совсем успешно выполнил поставленную им самому себе задачу. Когда автор в первой главе своего сочинения излагает святоотеческие мысли о старчестве, у него действительно получается, что старчество входит непременной составной частью в общую систему аскетического миросозерцания. Иначе обстоит дело в третьей главе, где автор пишет о Ниле Сорском и Паисии Величковском . Начиная с 144 стр. г. Сперанский ведёт речь об аскетических воззрениях преп. Нила, вовсе не упоминая о старчестве. Правда, на 149 стр. речь сводится на старчество, но сводится так сказать насильно: живая связь между старчеством и аскетизмом по воззрениям преп. Нила в изложении автора вовсе не чувствуется. Да и сам г. Сперанский уже на 151 стр. говорит, что выше он излагал учение Нила Сорского об умном делании. То же самое следует сказать о речах г. Сперанского про Паисия Величковского (стр. 152–159). Здесь тоже излагаются вообще аскетические взгляды этого старца, причём специальный вопрос о старчестве вовсе не выступает на первый план и не занимает центрального места, как это было бы нужно. Кроме этих замечаний, можно указать в сочинении и несколько мелких промахов и недочётов. На стр. 14 читаем: Послушание самая высшая ступень и самая первая заповедь новоначальному. Но едва ли самая высшая ступень может быть самой первой заповедью новоначальному. Относительно вручения новопостриженного инока старцу в сочинении какое-то недоразумение. По автору то это вручение бывает „ещё и теперь“ лишь в Соловецком монастыре (стр. 85–86), то в Соловецкой же обители оно существовало до 17-го века (стр. 89), то вообще считается характерным лишь для раннейшего времени и описывается по рукописи академической библиотеки 185, лл. 25–26 (стр. 136), хотя здесь почти буквально то же, что и в современном печатном „чине пострижения“. |
| Рубрики Коллекции Священномученик Владимир (Сперанский) 7 мин., 21.10.2018 Поделиться " В отношении служителя культа села Гари гражданина Сперанского от гражданина фабрики “Вербилки”, — писал осведомитель сотруднику НКВД в стиле героев Андрея Платонова, — пришлось почерпнуть следующие сведения. Действительно, Сперанский служил где-то далеко, жил, как говорят, припеваючи, имея много земли, лес, сад и скот, чувствовал, одним словом, себя настоящим помещиком. Был выслан, отбыл и вернулся, но ввиду сложившихся пережитков у Сперанского до сих пор хранится какая-то затаенная неприязнь к советской власти. Сперанский здоровый скрытый политик. Своих тайн и своих убеждений он не высказывает никому, разве только своему близкому верному человеку. Народ относится к нему с большим доверием и уважением, считая его за человека разумного и влиятельного, а потому охотно спешит послушать его проповеди, которые он обычно произносит каждый праздник; посещают его на дому, но о чем там ведутся беседы, остается тайной. Правда, проповеди он произносит на евангельские темы, но всё же для большего внушения и эффекта выводы приурочивает к современному положению. Виновным я себя не признаю, однако считаю необходимым сказать, что я по своему мировоззрению являюсь идеалистом религиозного характера и учение материалистическое не признаю в корне и считаю его своему мировоззрению враждебным. Поэтому я не согласен с действиями Коммунистической партии в нашей стране, когда она навязывает свое мировоззрение другим гражданам, мыслящим по-другому». Из материалов допроса. На фото священник Владимир (Сперанский). Тюрьма НКВД, 1937 год Считаю не лишним указать один пример его проповеди, которую он произносил в Неделю о слепом. Говорил он об исцелении слепого, который действительно был лишен всякого зрения, и ему простительно было ходить и блуждать где придется. Но эту евангельскую слепоту он приурочил к современному положению, в том смысле, что все мы, имея зрение, всё же стали слепы, не видим, куда идем, блуждаем, путаемся, как слепые... Вот, видимо, его больная струнка при переходе к выводам от Евангелия к социализму. О предоставлении права по новой Сталинской конституции служителям культа быть избирателями и быть избранными Сперанский рассуждает так: “Выборы служителям культа не нужны и ходить на них не следует, живо попадешь в агитаторы; служители культа должны твердо стоять на своем посту и только с церковной кафедры, особенно теперь, когда предоставлено право свободы слова, бороться за Церковь и религию, особенно в настоящее время, когда агитационная работа и антирелигиозная пропаганда значительно усилились”». |
|
|
