| 3 ноября. Вторник. В профессорской Академии продолжение вчерашних оживленных разговоров. Из Академии я приехал на заседание нашего факультета, где произошли два бурных столкновения: во 1-х, по поводу заявления М. М. Покровского, жаловавшегося на стипендиальную комиссию, обидевшую, будто бы, некоего студента Раппепорта классика, и не давшую ему лучшей (педагогической) стипендии. Эта ламентация продолжалась 1/2 часа. Т. к. я член обвиняемой комиссии, то принял горячее участие в бое и защищал единственный правильный порядок распределения стипендий – конкурсный. Я указал на пример такого порядка при приеме слушательниц на Высшие женские курсы. Если мы будем еще припутывать к этому рекомендации профессоров – не будет никакого порядка в распределении и это вызовет нарекания со стороны студентов. Раппепорт имеет всего 13 отметок, тогда как другие его товарищи, получившие лучшие стипендии, имеют 29 отметок. Я указал далее, что заявление Покровского несвоевременно, т. к. комиссия своевременно докладывала факультету, факультет не возражал и все распределение утверждено попечителем. Декан [А. А. Грушка] извинился в своем промахе, что допустил обсуждение этого дела, и снял его с очереди. Вторая стычка была с М. Н. Сперанским, затянувшим представление отзыва о книге Шамбинаго более, чем на год, тогда как по трем циркулярам министра, крайне категорическим и, надо сказать, вполне справедливым, отзывы о диссертациях должны представляться в шестимесячный срок. Сперанский начал юлить, ссылаясь на соглашение с С. К. Шамбинаго. Я выразил удивление, как можно распоряжения министра, акты публичного права, уничтожать частными сделками. Декан объявил, что поставит отзыв о Шамбинаго на повестку следующего заседания. Сперанский стал говорить, что он один профессор по своей кафедре, что он перегружен занятиями, что он поэтому отзыва представить через две недели не сможет. (Это после 2-х лет, как он держит в руках книгу Шамбинаго! в двух ее редакциях.) Декан поставил вопрос на баллотировку. Наши «левые», давая ответы при баллотировке (открытой), лукавили с разными «если» и «с одной стороны нельзя не» и т. д., но дело было слишком очевидно, и вопрос решен огромным большинством. Сперанский стал говорить, что пусть лучше его уволят от составления отзыва! М. К. Любавский совершенно его ошельмовал, сказав, что, как ректор, может дать ему отпуск на 8 дней, если он действительно перегружен занятиями. Надо только подать прошение. Это Сперанский и согласился сделать. |
| к. оно есть зыблющееся отражение покоящейся вечности. Посему и неудивительно, что вечность проявляется во времени». Иннокентий, – О Боге вообще, стр. 273. 565 Bertr. Russel, – L’idée d’ordre et la position absolue dans ll’espace et le temps («Bibl. du Congr. Intern.de Philos.», Paris, 1901, T. 3, pp. 241–277). «Il faut d’abord distinguer parmi les séries celles qui sont des positions, et celles qui ont des positions. Les nombres entiers, les quantités, les instants (s’il y en a) sont des positions; les collections, les grandeurs particuliers, les evenements ont des positions» (id., p. 242). 566 Др. слов. «время» так же относится ко «Времени» , как вообще Канторовский «тип порядка Ordnungstypus» к «множеству», «время» – это и есть тип порядка Времени . – О типах порядка. 844, 855, 856]. 571 Потоп; гибель Содома и Гоморры; гибель Атлантиды; события на Мартинике и в Мексике и т. д. – вот несколько примеров того, как земля стряхивает с себя богохульников и богопротивников. 572 Эти и соприкосновен. вопросы подробно рассмотрены в рукописной работе: П. Флоренский , – Идея Церкви, 1906, особ. гл. 5-я, § III. См. отчасти Sohm , – Kirchenrecht, Bd. I, Erst. Kap., § 4, SS. 36–38. – Руд. Зом , – Церковный строй в первые века христианства, пер. А. Петровского и П. Флоренского , стр. 64–66. – Смирнов , – Дух. от., особ. стр. 165–171. В. [Α.] Троицкий, – Очерк из ист. догмата о Церкви, Серг. Пос., 1912, см. в указ. «власть ключей», «харизматики» и т. п. С известными ограничениями этот взгляд характерен для Восточной Церкви, тогда как юридическое понимание исповеди возникло на Западе и только там получило свою полную силу. Особенно определенно высказывает этот взгляд на исповедь Симеон Н. Б. 574 Рукопись эта не датирована, но она имеет водяной знак 1812-го г., а по наблюдению исследователя рукописей Μ. Μ. Сперанского, вод. знаки на бумаге «обыкновенно довольно точно совпадают с действительным годом написания, отставая только на год или на два» (А. В. Ельчанинов , – Мистицизм М. М. Сперанского, «Бог. Вест.» 1906, 1, стр. 99). 575 Вот одобрит. отзывы о мистике Μ. M Сперанского: «Он изображает дело духовной жизни и очень здраво». (Еп. Феофан , – Письма о духовн. жизни, изд. 4-е, М., 1903, стр. 7–8, 10). «Он был человек, развивший в себе полную христианскую жизнь» (id., стр. 10) и т. п. Но т. к. они основываются на десяти письмах Сперанского, помещен. в «Рус. Арх.» за 1870-й г., то таковую оценку нельзя не признать поспешной и недостаточно обоснованной (Ельчанинов, стр. 109–110). |
| Хотя Сперанский отошел от увлечения западной мистикой, но по мнению свт. Феофана, ее следы остались у Сперанского на терминологическом уровне, что выражалось в назывании Сперанским своих идей мистическим богословием: «Сперанский не был ни квиетист, ни мистик, хоть и говорит словами мистиков, и даже речи свои называет мистическим богословием». 43 Под мистическим богословием Сперанский понимал состояние проявления Царства Божия внутри человека: «Это же состояние называется собственно мистическим богословием. Это не книжное учение. Наставник в нем Сам Бог , и Он сообщает Свое учение душе непосредственно, без слов, способом, который невозможно объяснить словами. Это богословие есть мистическое не потому, что оно заключает в себе тайны, сокрытые от толпы, но потому, что чувства, возбуждаемые им в душе, и истины, ими раскрываемые, совершенно несообщимы, и нет слов, чтоб их объяснить. Это апокалипсическое письмо, которое может прочесть лишь тот, кто его получает». 44 С наименованием Царства Божия внутри человека, или названием этого состояния духовной жизни мистическим богословием, свт. Феофан призывал быть весьма осторожным, и отмечал, что «никто из отцев и учителей Церкви не называл этого состояния мистическим богословием. Такое название выдумали мистики, и выдумали неприлично, ибо не пристало называть так состояния всей духовной жизни, так как богословствование есть дело одной умственной стороны». 45 В русском богословии, спустя 33 года после публикации «Писем» свт. Феофана, исследователь св. Максима Исповедника , С. Епифанович , ссылаясь на труды св. Максима, относит к мистическому богословию «возвышенные состояния просветленного ума (λστος γνσις и молитву)», которые «пересылают ум, по отрешении от всего чувственного и мысленного, в сферу таинственного богословия (μυστικ θεολογα)… Это – состояние блаженной страсти обожения». 46 С осторожностью относился свт. Феофан и к употреблению Сперанским термина «Фаворский Свет», и возможности его опытного познания. В одном из своих «Писем» Сперанский писал, что подвижники «видят иногда то, что они называют светом Фавора (технический термин, посвященный единственно видениям этого рода). |
| И самой последней его темой, которую он почти оформил в книгу – мы сейчас готовим ее к публикации, стала научно-аналитическая биография М.М. Сперанского. Он, как известно, подготовил реформу государственной власти, управленческого аппарата. Уверена, что данная работа чрезвычайно востребована сейчас. Многие из взглядов Сперанского кажутся в настоящее время злободневными и не нашедшими достойного применения. Например, вертикаль власти. Это ведь термин Сперанского. Очень интересны размышления Михаила Михайловича о разделении властей в России на исполнительную, законодательную, судебную. В общем, если бы реформа Сперанского была воплощена в жизнь, может быть, многих завихрений русской истории удалось бы избежать. – Вы упомянули о том, что Анатолий Филиппович ввел в отечественную историографию понятие русской православной цивилизации… – Понятие «русская православная цивилизация» он сформулировал в 1990 – начале 2000-х годов. Именно тогда, когда преподавал в Сретенской семинарии. Он додумал какие-то вещи для себя, додумал до конца и ввел в научно-общественный обиход этот термин. Но искал он его всю свою жизнь. Самым главным для него, как для историка, была работа в архивах. У него докторская диссертация посвящена революционным связям народов России и Польши в 30-60-е годы XIX века. Вроде бы совсем идеологизированная тема, которая неплохо вставляется в марксистско-ленинская схему. Но папа ее понимал не так, как было принято в советское время. Как известно, научная работа, в том числе диссертация, состоит из основного текста и ссылок. Так вот ссылок у него иногда больше. Он обильно цитировал архивные документы, он проработал тщательнейшим образом архивы Минска, Вильнюса, Варшавы, Москвы. Он хорошо владел польским языком, знал польскую литературу. Он буквально вросся в XIX век, в ту атмосферу. Именно это и давало ему возможность, как он говорил, идти путем эмпирических обобщений. Он отталкивался от огромного объема фактов, что позволяло ему делать достоверные итоговые выводы. Отец, разумеется, постоянно соприкасался с культурой, верой, чаяниями, горестями славянских народов. Много раз бывал в Польше, у него было много друзей в Белоруссии. |
| Сперанский после ссылки был назначен пензенским губернатором, потом генерал-губернатором Сибири, изучил обширную Сибирь и составил проект нового ее устройства, с которым и приехал в Петербург в 1821 г. Его оставили в Государственном совете, хотя он не пользовался прежним влиянием; Николай решительно признавал его жертвою политических интриг и при этом ссылался на признание своего старшего брата, будто бы когда-то сказавшего ему, что он в долгу у Сперанского, что он тогда не мог сладить с интригой, хотя знал, что обвинение, взводимое на Сперанского, – клевета. Сперанский еще в 1811 г. начал каяться в своих широких политических затеях, сознавая всю их преждевременность и непригодность, а теперь он к тому же прошел отличную административную школу, ибо что можно представить себе лучше для назидания и знакомства с делом, как ссылка и губернаторство. Сперанскому поручено было составление свода законов. Вылечившись от затей, Сперанский сохранил трудолюбие своей молодости и теперь в короткое время совершил изумительные дела по программе, ему заданной. Прежде всего из разных канцелярий и архивов он стянул к себе все указы, начиная с Уложения 1649 г. и кончая последним указом императора Александра I. Все эти указы, уставы и регламенты он расположил в хронологическом порядке и напечатал их, дав сборнику заглавие «Полное собрание законов Российской империи». Это сборник 45 громадных томов, каждый из которых не всякий осилит поднять. В этот сборник вошло 30 920 номеров. Сборник, за составление которого Сперанский принялся в 1826 г., издан был в 1830 с приложением рисунков, табели и различных указаний. До сих пор это полное собрание материалов остается основным для истории русского законодательства. Это полное собрание законов он и положил в основание действующих законов; из различных указаний он брал годные к действию узаконения, облекал их в краткие статьи, применяясь к тексту подлинника, и со ссылками на источник эти статьи расположил в систематическом порядке, сводя их в особые уставы. Так составился «Свод законов Российской империи», изданный в 1833 г. в 15 томах. В большей части своего состава этот памятник доселе остается действующим у нас кодексом. |
| – Я давно отказался от игры, – сказал Сперанский, – ибо стал замечать, что легко раздражаюсь и делаюсь врагом меня обыгравшего. В моем положении это опасно. Но иногда, признаюсь, жалко. Ветхий Адам силен. И с тою же улыбкою, без всякого перерыва, сказал Самборскому: – Итак, кажется, быть статскому образованию. С разных сторон, через разных людей Сперанский добивался, чтобы образование великих князей было статское, а не военное, и они, подав пример дворянству, поступили в университет. Тогда указ об экзаменах , вызвавший столько шума и злобы, стал бы непреложным и непременным. Самборский знал о его намерениях и сочувствовал им. Для подготовки в университет великие князья могли бы учиться в каком-либо училище. Это изъяло бы их из придворной сутолоки, сплетен и неустройств и было бы для всех полезно. Особое училище было бы именно таким местом. Илличевский смиренно сидел. Люди были свои, да несколько высоки для полтавского профессора поэзии. Глазки его светились; он поглаживал в самозабвении пальцами подножие серебряного канделябра. Сперанский заметил и улыбнулся. Он вдруг заговорил о Сибири и о лихоимстве, там вкоренившемся; генерал-губернатор Пестель управлял на расстоянии, сидя в столице, а между тем – чудеса, в один прекрасный день Сибири не окажется на месте, ибо она вся будет разорвана. – Вот на кого, на Дамиана, надежда. Он упорядочит, сначала в Томске, а потом и… Илличевский снял руку с канделябра. – Нет людей, Андрей Афанасьевич, кроме разве малой горсти своих, нет людей, – сказал Сперанский Самборскому. – Старый люд погряз, новые – кто честен, тот бессловесен. В начале бе слово, но чиновник по сю пору у нас двух слов связать не умеет. Это была любимая беседа и жалоба. Должно было обнять, охватить, осмыслить и упорядочить все системою. Законы должны были быть стройны и строги. Генералы, расширявшие пространство империи, не только не могли создать равновесия, которое есть средоточие управления, но и были врагами его, ибо не умели понять, что такое порядок. Но не было людей, способных к низшей службе, и подавно не было помощников, способных понять его. |
| Прочные основы веры были заложены в Сперанском с детства, протекшего вблизи сельской церкви и связанного с нею самыми чуткими и свежими впечатлениями, а затем были развиты воспитанием в духовной школе. Пережитые им впоследствии суровые невзгоды: ранняя потеря молодой, горячо любимой жены и неожиданно разразившаяся в 1812 г. над ним опала и ссылка заставили Сперанского глубже уйти в себя и дали новые поводы для усиления того религиозного чувства, которое с детства его не покидало. Он становится мистиком, и его религиозные писания получают мистическое направление. От Сперанского среди его бумаг осталось немало трактатов, писем и отдельных, иногда отрывочно занесенных на лоскутках бумаги заметок, где он излагает свои религиозные размышления и взгляды. Часть этих бумаг издана; другая остается неизданной и хранится в Императорской Публичной Библиотеке. К неизданному материалу автор доступа не имел, но всем, что было издано, тщательно воспользовался, привлекши к исследованию и небольшую имеющуюся по вопросу специальную ли- —158— тературу. Проследив подробно развитие религиозного настроения в Сперанском и ход его религиозной мысли, автор приходит к заключительному выводу, что Сперанский не был глубоким мистиком. «Что мешало Сперанскому», пишет автор, «после устройства судьбы дочери, если бы только из-за неё он стремился в Петербург (из Сибири), удалиться и жить созерцательною жизнью? Очевидно, увлечение Сперанского мистикой было поверхностное. Он за неё, как за спасительный якорь, хватался в горестные минуты и находил в ней временное успокоение, но счастья… в ней не мог найти… Как мистик Сперанский ничего оригинального и ничего положительного не дал» (81–82). Может быть с этой оценкой следует согласиться. В развитии мистического настроения Сперанский не был одиноким: оно происходит в нём в соответствии с настроением эпохи: вторая половина александровского царствования – вообще была временем расцвета мистического настроения в русском обществе. Это обстоятельство мало затронуто в сочинении: может быть на нём следовало более остановиться, и тогда Сперанский не выделился бы в одинокое явление. |
| — Я одного не понимаю, — продолжал старик — кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать? — Те, кто выдержат экзамены, я думаю, — отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь. — Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?… — Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… — Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что-то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание — он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном. Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил. Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств. |
| М.М. Сперанский был в это время уже значительным лицом. После выхода Феофилакта, он ещё более трёх лет оставался в семинарии. Но счастливая судьба шла ему навстречу. Знатный вельможа того времени князь Алексей Борисович Куракин пригласил его к себе для частных занятий в качестве секретаря, а потом, сделавшись генерал-прокурором, перевёл его на службу в свою канцелярию и определил на важную и ответственную должность экспедитора. При трёх следовавших один за другим прокурорах, Сперанский с большим достоинством сохранил своё положение и менее чем через три года со времени поступления на службу из титулярных советников достиг до чина статского советника. В 1798 г., оставаясь при своей должности в генерал-губернаторской канцелярии, он назначен был правителем канцелярии Комиссии о снабжении резиденции припасами. Комиссия эта, учреждённая в 1797 г. Императором Павлом, занималась установлением и распределением городских доходов и расходов обеих столиц, заведовала продовольствием их и вообще всем тем, что относится к городскому благоустройству. И чем при Екатерине заведовала городская дума, магистрат и надворный суд. Президентом её был, по званию первого С.-Петербургского военного губернатора, Наследник Престола Цесаревич Александр, членами – генерал прокурор Обольянинов, второй С.-Петербургский губернатор граф Пален и обер-прокурор Сената Резанов (предместник Сперанского по должности правителя Комиссии). Московский департамент Комиссии составляли первый Московский военный губернатор генерал-фельдмаршал граф Салтыков, второй – генерал от инфантерии Архаров. Московский департамент представлял свои донесения в Комиссию, а Комиссия представляла свои доклады прямо Государю. И здесь уже Сперанский имел удобность и случай сделаться известным Цесаревичу, будущему Государю 55 ; но кроме того служба в этой Комиссии, хотя по роду дел была отяготительна, вводила его в круг значительных лиц государства. При восшествии на престол Александра Сперанский пожалован был в статс-секретари с поручением быть при Трощинском по Высочайше поручаемым ему делам и с обращением в пенсию получаемого им жалованья по званию правителя дел Комиссии. |
| Декабрь. 16. Сперанский назначен товарищем министра юстиции. Десять предыдущих комиссий по усовершенствованию законодательства были безрезультатны; Сперанский приступает к подготовке нового уложения. Юный попович до поступления в семинарию не имел даже фамилии: его отец и дед в школах не обучались, вследствие чего родового прозвища не получили. Теперь же его имя было на устах у всех. Скоропостижное продвижение имело свою причину: Сперанский был не просто гениально одарен; он — что в России встречается куда реже — был холодно системен и обладал качеством, заменявшим ему родословную: мыслил не обстоятельствами, а поставленными задачами. Русский вельможа способен принять мудрое решение, дать умный совет, просиять мгновенным озарением. Он готов трудиться изо дня в день, из года в год, — но не создавая и отлаживая самостоятельно движущийся общественный механизм, а лишь реагируя на течение событий, «ход вещей». Самые смелые его проекты — суть исправления, но не создания, конфигурации, а не конструкции. Сперанский же умел цепко держаться целого, не жертвуя частью; он не подстраивался под «ход вещей», но сам создавал его и сам отслеживал сбои устройства, обеспечивающего этот ход. Именно такой человек понадобился Aлekcahдpy I в краткий промежуток между наполеоновскими войнами, когда «утешительные» победы, с согласия Наполеона одержанные над финнами и шведами, подуспокоили общее мнение, а взбухавшее на горизонте новое сражение с «коронованной революцией» обещало перерасти в глобальную битву империй, из которой уже невозможно будет выйти с «ничейным» результатом. Это чувствовали, об этом писали тогда многие; но только русский царь связывал с предстоящей Битвой народов надежду на успех коренных реформ мирной жизни. Гораздо более масштабных, гораздо более смелых, чем предшествующие. Александр сознавал, что будущий победитель по праву займет место в самом центре европейского мира, что победа спишет все его ошибки, примирит нацию со своим вождем. Все, что было до, будет восприниматься сквозь призму того, что утвердится после. И Россия, извечной косностью которой объяснял царь неудачи первых лет своего правления, просто не успеет отторгнуть вживленную в нее новую ткань; предвоенная монархическая революция, отделенная межою войны, покроется сияющей дымкой минувшего и будет казаться чем-то органичным, от века данным, отцами завещанным. |
|
|
