| Арсений Глухой в послании к государеву дворецкому, боярину Борису Михаиловичу Салтыкову, подробно описывает потребники, бывшие у справщиков под руками, и говорит что при исключении прилога «и огнем» «было у нас 12 переводов письменных, а тринадцатый печатный (л. 305 об ); (Иван Наседка в речи на соборе пред п. Филаретом добавляет, что у них было больше 20 переводов (л 182). 65 Уважением к Максиму греку и объясняется следующий отзыв о нем троицких справщиков: « Максим грек инок благочестив и премудр бысть и словеснаго любомудрия зело преисполнен; священныя же философии до конца навыкл. Ибо святая божественная писания его яве свидетельствуют о нем и о премудрости и о разуме его и смысле» (См. указанную выше статью Казанского стр. 16). 66 Свидетельство о том Арсения Глухого в послании к Салтыкову (рук. моск. синод. библ. л. 366). Иван Наседка, не знавший еще по гречески, говорил на соборе уклончиво: «а как в греческих писано у четырех патриархов и у Арсения суздальскаго, мы того не знаем, есть ли огнем» (л. 183 об.). Архимандрит же Дионисий утверждал решительно, что этого прилога нет в греческих печатных книгах (л. 171). 71 Недоверие к греческим порядкам богослужения было высказано и во время приезда иерусалимского патриарха Феофана и поддержано нарушением этим патриархом, особенно его служащими, разных московских порядков церковной службы; патриарх тогда должен был выслушивать замечания русских церковных властей на счет греческой службы и оправдываться за себя и за свою свиту (См. «Записку» о служении п. Феофаном литургии в Москве в «Чтен. Общ. ист. и древн.» 1883 кн. II, отд. 2 стр. 165–167). В свою очередь и п. Феофан встретил тогда, как в Москве, так и в западной России, не православный обычай в порядке причащения св. Христовых Таин: троекратное раздавание их народу во время причащения, со словами в 1 раз Отец, во 2 Сын и в 3 Св. Дух, также причащение мирян частицами, вынимаемыми на проскомидии из просфор помимо агнца; по этому поводу п. Феофаном в Киеве издана особая грамота от 8 июня 1620 г., в которой он вооружался против указанного обычая в русской церкви и заявлял, что «в московском христоименитом царстве за теперешним приездом нашим тамошний московский архиепископ за благочествым царем тот трикратный обычай покинуть обещались» (Список этой грамоты п. Феофана находится в московском архиве иностранных дел в бумагах Миллера 184 т. тегр. 7, также в рукописи румянцевского музея 1325 л. 420–426). |
| Арсений Глухой томился в цепях на Кирилловском подворье, а Иван Наседка, как человек ловкий и хитрый, как-то увернулся от заточения. В следующем году, по ходатайству иерусалимского патр. Феофана, дело было вновь пересмотрено и все троицкие справщики были оправданы. Однако прибавка «и огнем " против которой они восставали, не была исключена из Требника. Она печаталась по-прежнему в книгах до 1625 г., только на полях делалось замечание: «быти сему глоголанию до патриаршего указу», каковой и последовал в этом году, после получения грамот от патриархов александрийского и иерусалимского об изъятии её из употребления. Печальное дело архим. Дионисия и его сотрудников не остановило исправления церковно-богослужебных книг, а только побудило относиться к нему с большею осторожностью. В патриаршество Филарета (1619–1633 г.) книжное исправление получило более правильную организацию и было установлено на прочных началах. В прежнее время должности печатника и справщика не были строго разграничены между собою: обе они сосредоточивались в лице главного печатника, к которому назначались «товарищи» (помощники); а теперь справщики были выделены из числа других должностных лиц печатного двора и составили особую корпорацию. Состав справщиков с 1620 г. стал быстро пополняться и заменяться новыми людьми, лицами, по тому времени, образованными. Во главе их стояли троицкие старцы: Антоний Крылов и Арсений Глухой. Для контроля над книжною справою была учреждена особая должность наблюдателей и цензоров, на обязанности которых лежало наблюдение за печатанием и исправлением книг. Первым таким лицом был игумен Богоявленского монастыря Илия, а вторым свящ. Иван Наседка, бывший троицкий справщик, а теперь ключарь большого Успенского собора. Стоя во главе книжного исправления, образованные троицкие справщики ревностно стремились к тому, чтобы привести в единство и порядок чины богослужения, устранить разности в церковной практике и исправить погрешности. Сам патриарх принимал живое участие в деле исправления книг: многие из напечатанных книг он лично свидетельствовал, для иных указывал переводы, с которых следовало печатать. |
| В ответ Логгин оклеветал справщиков перед царем и Патриаршим Местоблюстителем митр. Ионой. В 1618 г. справщики были обвинены в ереси и отлучены от Церкви, Арсений и прп. Дионисий были заключены в темницу. Спор разрешился в пользу справщиков только на Соборе 1619 г. Прп. Дионисия пожаловал клобуком сам Иерусалимский Патриарх Феофан IV, Арсений был назначен справщиком Печатного двора, Иван Наседка – ключарем московского Успенского собора. Они занимались книжной справой во все время Патриаршества Филарета. Несмотря на решение Собора, Патриарх Филарет распорядился не убирать слова «и огнем» до консультации со всеми Восточными Патриархами, поэтому до 1625 г. эти слова помещались в Требнике с примечанием: «быти сему глаголанию до соборнаго указу». Только 9.12.1625, получив подтверждение от Восточных Патриархов, Патриарх Филарет распорядился зачеркнуть эти слова во всех Требниках и впредь не произносить. Окончательное решение вопросов о словах «и огнем» и о славословиях молитв повлекло за собой уничтожение Типикона 1610 г. (Тем не менее неверные славословия до сих пор иногда встречаются в русских богослужебных книгах.) При Патриархе Иоасафе I книжная справа проводилась уже достаточно широко. Из мон-рей доставлялись старинные рукописи, для выбора новых справщиков потребованы были в Москву «старцы добрые, и черные попы, и диаконы житием воздержательны, и крепкожительны, и грамоте горазди» (цит. по: Макарий. Кн. 6. С. 323). Из числа трудившихся над изданием книг при Патриархе Иоасафе более других известен В. Ф. Бурцев, подьячий Патриаршего двора. Наиболее известными справщиками при следующем Патриархе – Иосифе были уже упоминавшийся поп Иван Наседка и протопоп московского собора во имя мучеников Черниговских Михаил Стефанов Рогов. В эти годы активизировались связи между Русской и другими поместными Церквами. Приезжавшие в Москву восточные иерархи неоднократно обращали внимание царя и Патриарха на расхождения между русскими и греческими обрядами. Находившийся в Москве в 1649 г. Патриарх Иерусалимский Паисий I окончательно убедил царя Алексея Михайловича и некоторых русских епископов в необходимости проведения в России реформы богослужения для приведения его в соответствие с греческим. На Восток был отправлен старец Арсений (Суханов) , подробно описавший отличия между русским и греческим богослужением в «Проскинитарии». |
| Два последних года патриаршества Филарета (1631–1632) и восемь лет руководства церковью его преемником патриархом Иоасафом I, которые совпали с началом реформационного движения Неронова, стали десятилетием расцвета печатного дела в Москве. За эти десять лет число изданных книг увеличивается в полтора раза по сравнению с соответствующим предыдущим периодом, причем, среди этих книг, а их было издано 71 за эти десять лет, впервые выходят из печати произведения русского литургического творчества – службы русским святым 127 . Из этих сухих статистических данных видно, что не только провинциальные священники во главе с Иваном Нероновым, но и сам патриарх, и его сотрудники по Печатному Двору прилагали серьезные усилия, чтобы поднять культурное состояние церкви и улучшить ее богослужение. Так как два наиболее важных сотрудника Печатного Двора – священник Иван Наседка и монах Арсений Глухой – были так же, как и Неронов, учениками и друзьями в то время уже покойного архимандрита Дионисия, то можно предполагать, что их работа была проявлением тех же настроений, которые охватывали самого Неронова. Вполне вероятно, что действия справщиков и администраторов Печатного Двора и их провинциальных друзей, проводивших проповедь духовного возрождения, были согласованы и организационно. С 1640 года отец Иван Наседка становится постоянным справщиком, в то время, как Арсений, видимо, ввиду его очень преклонного возраста, уходит от работы Печатного Двора. Сотрудниками и помощниками Наседки в 1640-х годах были протопоп Михаил Рогов, Шестак Мартемьянов, Захарий Афанасьев и инок Савватий 128 . По крайней мере, о двух из них – отце Михаиле Рогове и Ш. Мартемьянове, а также и о самом Наседке определенно известно, что они твердо стояли за введение единогласия и поддерживали реформационные планы Неронова 129 . Таким образом, сторонникам реформ и возрождения церкви уже с 1630-х и особенно с 1640-х годов удалось проникнуть в самое стратегически ответственное место, из которого они смогли поддерживать дело Неронова, если не проповедью, то распространением печатного церковного слова, так необходимого для борьбы за нравственное и литургическое возрождение. |
| политических. Занимался ли московский ученый данного времени справой церковно-богослужебной книги, писал ли он по поводу этого исправления оправдательную речь к патриарху, влиятельному протопопу или знатному боярину, критиковал ли он произведение южнорусской и западноевропейской схоластики, выяснял ли он причины и смысл страшных событий смутного времени, хотел ли он путем литературным свою излюбленную мысль сделать достоянием общественного сознания, – все это он делал не иначе, как по руководству божественных писаний. Разбирая в 1627 году учительное евангелие Транквиллиона, богоявленский игумен Илия и ключарь Иван Наседка сплошь и рядом задаются одним и тем же вопросом: «Кто от святых богословцев или богоносных отец сице рече?» и не находя соответствия между рассуждениями проповедника и творениями Златоустого, Феофилакта Болгарского , Ефрема Сирина , Афанасия Александрийского , Ипполита Римского , Тимофея Иерусалимского и Палладия Мниха, замечают, что «сего от святых богословцев никтоже рече, ниже помысли, точию треокаянный Кирилл Транквиллион», что последний своими речами «творит брань апостолам, отметается словес Христовых» и вообще «противно мудрствует божественному писанию. Семнадцать лет спустя, в религиозном споре с лютеранским пастором, о. Иван пользуется той же аргументацией «от божественных писаний и зарекомендовывает себя отличным знатоком последних даже в глазах настоящего образованного придворного проповедника. На вопрос пастора: «Зачем Русские в крещальной формуле говорят три аминя, когда в евангелии ни одного не написано?» Наседка отвечает, что «так положено от святых отец». Оправдывая свое крещение, пастор утверждал, что Предтеча, крещая Спасителя, черпал с берега воду рукой и обливал ей Христа, стоявшего по колена или по чресла в Иордане. «А где в божественном писании о том написано?» – допрашивал наш богослов своего оппонента и не дождавшись ответа от озадаченного противника, внушительно замечал: «и то ты говоришь, Матфей (так звали пастора), не ведая, но по своему мнению, ни свидетельства приводя от божественного писания; мы же тебе ответ |
| После четырех дней соборных заседаний преп. Дионисий и прочие справщики были сочтены еретиками и подвергнуты наказанию. Архимандрит Дионисий и священник Иван Наседка запрещались в служении. Дионисия поначалу велено было сослать в оковах на Белое озеро, но в конце концов его все же оставили в Москве, в Новоспасском монастыре, «на покаянии». Митрополит Иона поступил со справщиками не только как невежда, но и как жестокий деспот. Сначала с архимандрита Дионисия потребовали штраф в 500 рублей, но он сказал, что разоренный смутой монастырь денег не имеет. Иона грозился и вовсе расстричь его, лишив священства и монашества. В конце концов Местоблюститель назначил Дионисию епитимию: заковать в железа, наказывать плетью в течение 40 дней и класть по тысяче земных поклонов в день. В праздники Дионисия приводили на Патриарший двор для отбивания поклонов в присутствии сидящего перед ним митрополита Ионы. Чернь при этом плевала на святого архимандрита и бросала в него песок и мусор. Народу разъяснялось, что архимандрит – якобы еретик, задумавший «вывести огонь из мира». Нередко Дионисия морили дымом или ставили на поклоны под солнцепеком. Так продолжалось около года. Такому публичному позору и издевательству подвергался человек, подвигом которого во многом была преодолена смута! Старец Арсений Глухой также был посажен в железа на Кирилловском подворье в Кремле и подвергнут различным наказаниям. Иван Наседка, правда, как-то сумел отвертеться от заключения. Но Дионисий и Арсений, даже будучи в узах, защищали свое правое дело. Св. Дионисий написал оправдательную речь ко всем православным, а Арсений Глухой – два послания, к боярину Борису Михайловичу Салтыкову и протопопу Ивану Лукьянову, в которых он серьезно и аргументированно доказывал свою правоту и просил похлопотать перед государем за неправедно осужденных. В своей защитной речи Арсений обличал неправедных судий в самодовольном невежестве. Он говорит, что «честные протопопы» нередко и сами не разумели того, что они пели в церквах, не понимали как следует Священного Писания. В своем трактате Арсений демонстрирует незаурядные познания в богословии, цитируя, в частности христологическое учение по преп. Иоанну Дамаскину. Преп. Дионисий в своей защитительной речи тоже выказывает себя весьма образованным богословом (к тому – хорошим знатоком греческого языка). Когда Дионисий рассуждает о прибавке «и огнем», он приводит в подтверждение своей правоты многочисленные тексты из Священного Писания, молитв, творений Отцов Церкви. Тем не менее, дело Дионисия и его справщиков смогло успешно разрешиться только после возвращение из плена и вступления на Патриаршество Филарета (Романова). |
| Важнее всего более для характеристики, еще далеко не выясненной в нашей литературе, личности свящ. Ивана Наседки, приведенная челобитная имеет решающее значение и в отношении к занимающему нас вопросу. После нее не может подлежать сомнению, что I) «Изложение известно от Божественных Писаний Ветхого Закона и новые благодати на окаянные и злоименитые люторы, на многие их ереси ответы возразительные ко иконоборцом православным Христианом», или, как сам составитель называет его в своей челобитной к патриарху, «ответы 47 глав» 127 собраны и написаны священником Московского Благовещенского собора Иваном Наседкою. Понравившись Филарету Никитичу своими обширными познаниями в Божественных Писаниях, своим умением устно и письменно бороться с внутренними врагами церкви, а еще более своим вкрадчиво-льстивым характером, Наседка, вслед за окончанием дела пр. Дионисия, переведен был, по воле патриарха, из подмонастырного села Клементьева в придворный Благовещенский собор. В конце 1621 г. было снаряжено посольство в Данию, имевшее кроме официальной еще секретную цель, именно сватовство Михаила Федоровича за Шлезвиг-Голштинскую принцессу Доротею Августу, племянницу Датского короля Христиана IV. Благовещенский поп Иван «по государскому указу» был отправлен с послами 128 , причем ему наказано было патриархом представить, по возвращении в Москву, описание своей поездки в немецкую землю. Эта миссия, поставившая Наседку лицом к лицу с протестантами, определила направление и характер его последующей литературной деятельности. Смолоду привыкши пользоваться случаем, ловкий посольский священник, при всей своей нелюбви к иноверцам, входит теперь в возможно близкие с ними сношения; он ко всему присматривается и прислушивается среди немцев, заводит с ними беседы о вере, заглядывает в частную семейную и в общественно-церковную их жизнь и отовсюду выносит богатые непосредственные сведения о протестантстве. На обратном пути из Дании, а быть может, в самой Москве Наседка обзаводится катехизисом Лютера 129 в славяно-русском переводе 130 , изучает и находит его «прелести исполненным великия». Свои разоблачения и опровержения лютеранского катехизиса вместе с сведениями, лично добытыми о протестантстве, он помещает в «Изложении на Лютеры», которое в качестве статейного списка своей бытности в Дании и представляет на рассмотрение и суд патр. Филарета Никитича. |
| Да и отправленный в Москву Наседка не мог бы так настойчиво добиваться назначения Дионисия главным исправителем, если бы не знали, что сам Дионисий желает этого: со стороны Наседки было-бы плохой услугой уважаемому им и любимому архимандриту, если-бы он навязал ему невольное и в некотором отношении рискованное дело. Соображая все это, в объяснение факта, почему не прямо Дионисию поручено было дело исправления книг, мы можем допустить, что он сначала был кем-то отстраняем от дела; – и это мог сделать сам Авраамий Палицын, честность отношений которого к Дионисию может быть заподозрена. Авраамий был келарь, т. е. «совладеющий» Дионисию, а все совладеющие, по замечанию Симона, не любили Дионисия и много вредили ему. Но подробно об этом у нас речь будет впереди; здесь-же заметим только, что ничего нет странного в мысли, что честолюбивому Палицыну почему-то не хотелось, чтобы исправление требника было в руках Дионисия. Может быть, ему не хотелось, чтобы Дионисий еще более прославился на новом поприще деятельности, от чего страдало его честолюбие. Впрочем, может быть, все объясняется тем, что Палицын не предполагал, что дело исправления книг будет совершаться в монастыре; напротив он вызывал Арсения и Антония для того, чтобы они занялись делом в Москве под руководством, конечно, кого-либо из Московских духовных властей, а если так, то ясно, что дело могло совершиться и без настоятеля монастыря. Но преданный Дионисию Иван Наседка, с его согласия прибывший в Москву, дал всему делу совершенно иное направление. Нельзя здесь не упомянуть о том, что даже Арсений Глухой заметил, что у Дионисия и Наседки было что-то общее в этом деле, что они как будто сговорились раньше действовать в полном согласии – по известному плану. Известно, что прежде чем приступить к исправлению требника в силу царской грамоты от 8 ноября, Арсений сделал попытку отклонить Дионисия от ведения дела именно в монастыре. «Архимандриту, государь, Дионисию, пишет он Салтыкову в своей защитительной речи, я, нищий чернец, говорил по всяк день: архимандрит государь, откажи дело государю, не сделать нам того дела в монастыре, без митрополичья совета; а привезешь книгу исчерня к Москве и простым людям станет смутно, и архимандрит, продолжает Арсений, меня не слушал ни в чем и ни во что меня ставил, во всем попа Ивана слушал» 343 . |
| Дальнейшими добрыми результатами забот Дионисия было то, что многие раненые и больные выздоровели и возвратились в свои дома, а иные остались в монастыре навсегда и проходили здесь различные монастырские службы. Оставшихся в монастыре было более 500 человек, как об этом свидетельствует Симон Азарьин 192 . В описании забот Дионисия о раненых и других несчастных у Ивана Наседки обращают на себя внимание следующие слова: «тех всех людей к душевному спасению и телесному здравию вина бысть и промысленник Дионисий архимандрит, а не келарь Авраамий Палицын» 193 . Что хотел Наседка сказать этим? Несомненно то, что инициатива, главное руководство, постоянные заботы и распоряжения в делах христианского сострадания принадлежали Дионисию; что келарь Авраамий в данном случае, если и проявлял себя деятельным, то только в исполнении распоряжений и приказаний Дионисия. Так как Авраамий, как келарь, заведывал имениями и вотчинами монастыря, то всякому естественно было думать, что в таком деле, как материальная помошь больным и бедным, он был главным действующим лицом. От такого представления дела Иван Наседка и предостерегает читателей, говоря как бы так: «хотя Авраамий и заведывал имуществом монастыря и, следовательно, ближе всех должен был стоять к такому делу, в котором требовались материальные издержки, однако в деле помощи несчастным не он был главным виновником, а архимандрит Дионисий»; потому что «паче всех сей Дионисий не имел себе покою не токмо на един день, но почти не на един час, и всегда дозирал болящих» (Жит. преп. Дионисия стр. 88). Таким-то образом в монастыре преподобного Сергия «нагим одежда бысть, странным упокоение, нищим и гладным прокормление, от мраза изгибающим теплое утешение, странным и раненым и конечно издыхающим отпуск от сего света с напутствием вечного живота, мертвым же погребение бываше» (Симон в предисловии к связанию о новоявленных чудесах Сергия – во Временнике кн. X, стр. 13). «Сия вся сотворяшеся добрым строителем в чудотворцове обители» (разумеется, конечно, Дионисий) (ibid.). Но у Дионисия, главного виновника дела, были усердные помощники. Из таковых, кроме Ивана Наседки, обращает на себя внимание инок Дорофей – ученик Дионисия, живший с ним в одной келье. Это был великий подвижник и постник. Он, по поручению архимандрита, разносил больным деньги, одежду, полотенца, платки, и настолько был усерден, что просиживал у больных по целым ночам, беседуя с ними и утешая их. Он делал это не только по распоряжению Дионисия, но и сверх распоряжения по своему собственному желанию быть чем либо полезным несчастным раненым. |
| Из состава монастырских влиятельных лиц мы не знаем ни одного, который-бы потрудился вместе с Дионисием в исправлении книг или сочувствовал этому делу, а напротив знаем несколько таких лиц, которые были враждебно настроены к делу Дионисия и к самому Дионисию. Логин, Филарет, Маркелл, безчестный казначей Иосиф Панин – все это – лица влиятельные и в тоже время враждебные Дионисию. В виду этого мы с правом можем сказать, что среди начальствующей братии монастыря в отсутствие Дионисия господствовало направление враждебное ему. А если так, то понятно незавидное положение монахов, любивших Дионисия. Они были «склячены». Но рядом с ними в селе Клементьеве жил друг Дионисия, вместе с ним пострадавший. Естественно, что около этого-то друга Дионисия и объединились все почитатели архимандрита. И вот когда Иван Наседка решился написать Дионисию утешительное послание, то пишет его от себя и от всех почитателей: «мы унываем, мы болезнуем, мы желаем видеть тебя». Более близкого к Дионисию человека, чем Наседка, в то время в монастыре не было, и в этом обстоятельстве мы находим новое подтверждение нашему мнению о Наседке, как авторе утешительного послания Дионисию. Наконец, слог и форма выражений сочинений Наседки и автора послания имеют немало сходного 487 . Шел девятый месяц с тех пор ; как исправители были заключены и томились в своем заточении. Между тем в Москве их дело возбудило очень много шуму и толков: об нем рассуждали даже на площадях и улицах, и везде общее настроение было не в пользу исправителей. Предметом рыночных рассуждений было преимущественно слово: и огнем. Какой-нибудь «калачник» или «пирожник» – и тот не пропускал иногда случая, ничего не понимая, обозвать исправителей еретиками или сумасшедшими, говоря, что они «взбесились». Мы уже упоминали, что простой народ жестоко оскорблял Дионисия за то, что он хотел «огонь из мира вывести». Но тон спорам и разным отзывам о деле исправителей шел от людей более или менее книжных. На площадь или на торг нередко появлялись «риторы и витеи», которые своими мудрствованиями особенно разжигали в толпе недоброжелательство к исправителям. |
|
|
