| Список, полученный митрополитом Кириллом II, не сохранился до нас в подлиннике. Но сохранилась копия с него, списанная спустя четыре года после смерти митрополита Кирилла II при митр. Максиме для рязанского епископа Иосифа в 1284 году. Она хранится в Императорской публичной библиотеке (F. п. II. 1. Толстов. библ. I. 311). По этим спискам 23 , Кормчая полученная митр. Кириллом из Болгарии, содержит в себе номоканон Фотия без ссылок на постановления византийских императоров, потом правила в хронологическом порядке соборов и отцов по краткому тексту с толкованиями Аристина. Нужно впрочем заметить, что некоторые правила изложены по полному тексту, а также и среди толкований встречаются такие, которые принадлежат Зонаре и другим. Таким образом Кормчая полученная при м. Кирилле уступала прежним славяно-русским Кормчим по достоинству текста. Но за то она имела в своем составе правила двух Константинопольских соборов IX века – двукратного и в храме св. Софии, которых не было в славяно-русских Кормчих прежнего времени; значит содержала полное собрание всех правил, принятых на соборах древней вселенской церкви в кодекс общеобязательных правил. Затем другое преимущество Кирилловской Кормчей составляло то, что в ней помещены были уже толкования на правила, хотя опять краткие – Аристиновские. К этому нужно прибавить и то, что Кирилловская Кормчая превосходила прежние редакции Кормчей количеством добавочных статей. Новгородско-Софийская Кормчая 1280–1294. (Моск. Син. библ. 132). Кормчая Сербского Саввинского перевода, как обязательное на практике собрание церковных правил, конечно списывалась и епископами и некоторыми князьями. Примеры этого представляют Кормчая Новгородско-Софийская написанная по повелению Новгородского князя Дмитрия и стяжанием Новгородского архиепископа Климента 1280–1294 и положенная в Софийском соборе на почитание священникам и на послушание крестьянам, волынская Кормчая, написанная в 1286 году для тамошнего князя Владимира Васильковича и теперь известная в одной копии XVI века (Востоков. |
| Каждая область своих блажит. И мы, устюжане, блажим Прокопия Устюжского; северная страна по Двине-реке. Вага-река, на которой город Сенкурия (Шенкурск) – и те блажат Георгия юродивого Христа ради, Соловецкий же остров и все поморье блажат Савватия и Зосиму. Мы, устюжане, Прокопия имеем у себя стражем и хранителем отчизны нашей, Устюга». Точно так и все другие великорусские местные общины чтили своих туземных патронов, стражей-святых, напр.. Пермь – Стефана Пермского. Вятка – Николая Великорецкого, волость Сийская – Атония Сийского, и проч. В смутное время, когда области разрознились, каждая область в переписке с другими областями напоминала о своем святом. Например, вологжане писали к своим соседям вычегодцам: «а у нас здеся на Вологде преподобный Димитрий (вологодский) милость свою явил, обещался с нами на врагов стоять»; казанцы уповали и в переписках своих ссылалась на своих местных святых – Гурия, Варсонофия и Германа казанских, и москвичи – на Петра, Алексия и Иону московских чудотворцев, и т. д. Подобно местным святым, в каждой области были местные патрональные храмы, напр., в Новгороде – св. София, в Пскове – св. Троица, в Твери – св. Спас, во Владимире – Успенская Богородица владимирская, в Поморьи – дом св. Спаса и Зосимы и Савватия соловецких чудотворцев 4 . Такая церковно-религиозная локализация была как бы освящением начала областности, общего стремления областей к некоторой особности. Наконец, отметим еще одну областную особенность, характеризующую духовно-нравственное различие населения областей московских от населения областей новгородских, северо-поморских. В новгородско-поморской области – средоточии черных волостей, народоправных общин, которые до XV века не были оброчными волостями великих князей московских, а были вольными общинами, в колонии новгородских боярских фамилий, боровшихся с московскими царями за вечевую свободу, напр., Марфы Посадницы, в колонии вольных казаков, бобылей и всяких охочих выходцев – в новгородско-поморкой области население отличалось духом вольным, упорным: казаки, разгуливавшие, переходившие из волости в волость, поддерживали этот дух независимости, народной вольности. |
| Можно предполагать поэтому, что один из источников Новгородско-Софийского свода был памятником, связанным со смоленскими Ростиславичами (летописью или отдельным сочинением о Мстиславе Удалом). Любопытные дополнения к рассказу о битве на Липице содержатся также в Тверском сборнике XVI в. (ПСРЛ, т. XV. СПб., 1863) – после слов «О многы побды, братье» здесь читается яркое описание поля боя, усеянного мертвыми и ранеными, и далее говорится: «Князь же Константин повеле погребати их... У князя же Константина тогда бяше в полку два человека храбрых, Олешка Попович и человек его Торопь и Тимоня Золотой Пояс». О том, что этот рассказ не представляет собой творчества составителя Тверского сборника в в., а восходит к более раннему источнику, свидетельствует краткое известие о сражении 1216 г. в Сокращенных сводах конца XV в. (ПСРЛ, т. XXVII. М., 1962) и Устюжском летописце (Устюжский летописный свод. М.–Л., 1950), в которых тоже упоминаются «два храбра» (богатыря) князя Константина: «Добрыня Золотой Пояс да Александро Попович с своим слугою Торопом». Поскольку упомянутый здесь Константин (вместе с Мстиславом и Владимиром одержавший победу на Липице) был ростовским князем, можно предполагать в этих источниках отражение ростовской литературной традиции (в Новгородско-Софийском своде эта традиция, возможно, отразилась в другом месте – при упоминании участия Александра Поповича в битве на Калке в 1223 г.). Основная идея рассказа о битве на Липице – осуждение вражды между «братьями»-князьями – очень характерна для свода, составленного в период феодальной войны в Московском княжестве. Текст повести о битве на Липице мы публикуем по неизданной Новгородской Карамзинской летописи (РНБ, F.IV.603, лл. 314 об.– 319 об.) с исправлениями нескольких явно ошибочных чтений по Новгородской четвертой летописи. О побоище новгородцев с Ярославом. В 6724 (1216) году. 1 марта во вторник пошел Мстислав с новгородцами на своего зятя Ярослава, а в четверг побежали к Ярославу клятвопреступники Владислав Завидович, Гаврила Игоревич, Юрий Олексинич, Гаврилец Милятич с женами и детьми. |
| 315 Кирилловские купола неоднократно подвергались переделкам (см. выше), при которых изменялось и очертание их покрытий, принимавших последовательно, вероятно, те же формы, что и за других древнерусских храмах (ср. В. В. Суслов, Материалы к истории древн. новгор.-псковской архитектуры, СПБ., стр. 28–29). Фактических подтверждений для этой догадки мы не имем, по можем судить по аналогиям. На «плане Кириллова монастыря 1720 года» все главы кирилловских церквей изображены вытянутыми к верху «с большими выпучинами по бокам и с высоким воронкообразным подходом ко кресту» (ср. Суслов, о. с., стр. 29 и там же табл. IV, черт. 52), т. е. изображены в форме лувовиц XVII века (см. «план 1720 года» в приложении). Покрытие купола Владимирской церкви, сохранившееся, повидимому, до наших дней без искажений (так как на верху барабана уцелела даже надпись о построении церкви) имеет уже более сплюснутую к низу форму с более широким – относительно высоты главы – диаметром на уровне средины выпучин (см. рисунки IV и XIII; фотографий Барщевского 1297 и друг.). Подобную же приблизительно форму имеют и главы на серебрянной ладонице, построенной в октябре 1609 года для Кириллова монастыря по благословению игумена Матфея и изображающей пятиглавую церковь (см. изображение этой ладоницы на рисунке VII во втором томе альбома Бороздина. Рукоп. Имп. Публ. Библ.; описание ее см. у архим. Варлаама, Опис. истор. археол.., о. с., стр. 38). Но в сборнике, который в копце XV века входил в состав Кирилло-белозерской библиотеки 19–1096), «сборная церковь » изображена с семью куполами, не имеющими вовсе на своем покрытии боковых выпучин, но состоящими из заостренных и вытянутых к верху полу сфероидов (см. рисунок IX). 317 Предполагаемый план собора в конце XVI-ro и начале XVII-ro века см. на прилагаемом рисунке VII. 318 В памятниках новгородско-псковского зодчества предшествующих веков наблюдалось нередко обратное: подпружные арки бывали ниже следующих за ними коробовых сводов (напр. в церкви псковского Иоанновского женского монастыря). См. В. В. Суслова, Материалы к истории древней новгородско-псковской архитектуры, СПБ. 1868, стр. 11–12. |
| Потом перенес из Кирилловской Кормчей в Новгородскую целиком толкования Аристина. Так же поступил составитель и относительно статей дополнительных. Здесь он обращался с заимствованиями даже к старейшему славяно-русскому номоканону – Иоанна Схоластика, напр. заимствовал оттуда в Новгородскую Кормчую закон судный людем (стр. 366–341), правила Феодора Студита монахом (стр. 556-…). Кроме того в Новгородской Кормчей помещены были канонические и юридические статьи местно-русского происхождения, и именно правила Ильи архиепископа Новгородского (507), канонические ответы митрополита Uoahha II (стр.510), вопросы Кирика с ответами Нифонта (стр. 518), правила митрополита Кирилла II (стр. 539), Русская Правда (615), Устав князя Владимира (628), Устав Святослава князя Новгородского (630) 24 . Изменения относительно дополнительных статей допускались очень часто переписчиками и в позднейшее время. Первый пример этого мы видим уже в упомянутой выше Волынской Кормчей, которая представляет значительные особенности в своем составе сравнительно с Новгородской Кормчей (Макарий. Истор. рус. церкви. V. стр. 14–15). Два извода Сербско-Кирилловской Кормчей, представляемые списками Рязанским и Новгородско-Софийским, послужили образцами для русских рукописных Кормчих последующего времени. Все сохранившиеся до нас списки рукописной Кормчей до половины XV в. принадлежат либо в той, либо в другой из указанных редакций. Можно предполагать, что Новгородско-Софийская редакция Кирилловской Кормчей была в большем употреблении на практике, так как в ней помещались памятники русского церковного и светского законодательства по делам церковным. Но с другой стороны нельзя не принимать во внимание и того, что печатная Кормчая напечатана по Рязанской редакции. Кроме того, нужно заметить, что указанное преимущество Новгородско-Софийской редакции впоследствии времени потеряло значение, так как в позднейших списках Кормчей Рязанской редакции также стали помещать канонические и юридические статьи местно-русского происхождения (Макарий. |
| А. Белокуров и др.//ЧОИДР. 1902. Кн. 3. Отд. 2; РИБ. Т. 6. Стб. 759-788; Седельников А. Д. Рассказ 1490 г. об инквизиции//Тр. Комиссии по древнерус. лит-ре. Л., 1932. Т. 1. С. 49-50; Источники по истории новгородско-московской ереси кон. XV - нач. XVI в.// Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV - нач. XVI в. М.; Л., 1955. С. 256-523, см. также с. 74-224; Послания Иосифа Волоцкого/Подгот. текста, коммент.: Я. С. Лурье, А. А. Зимин. М.; Л., 1959; Кобрин В. Б. Послание Иосифа Волоцкого архим. Евфимию//Зап. ОР ГБЛ. М., 1966. Вып. 28. С. 227-239; Клосс Б. М. Неизвестное послание Иосифа Волоцкого//ТОДРЛ. 1974. Т. 28. С. 350-352; Тихонюк И. А. «Изложение пасхалии» Московского митр. Зосимы//Исследования по источниковедению истории СССР XIII-XVIII вв. М., 1986. С. 45-61; Новгородская летопись XVI в. из собрания Т. Ф. Большакова/Публ.: Е. Л. Конявская//НИС. 2005. Вып. 10(20). С. 367-368. Лит.: Булгаков Н. А., свящ. Прп. Иосиф Волоколамский. СПб., 1865. С. 97-157; Хрущов И. П. Исследование о сочинениях Иосифа (Санина), преподобного игум. волоцкого. М., 1868; Панов И. Ересь жидовствующих//ЖМНП. 1877. Отд. 2. Янв. С. 1-40; Февр. С. 253-295; Март. С. 1-59; Никитский А. И. Очерк внутренней истории Церкви в Вел. Новгороде. СПб., 1879. С. 150-180; Ильинский Ф. М. Митр. Зосима и дьяк Феодор Васильевич Курицын//БВ. 1905. Т. 3. 10. 2-я паг. С. 212-235; он же. О мнимом еретичестве Московского митр. Зосимы//РА. 1900. Т. 38. Кн. 2. С. 330-341; Попов Н. Иосифово Сказание о ереси жидовствующих по спискам Великих Миней//ИОРЯС. 1913. Т. 18. Кн. 1. С. 173-197; Vernadsky G. The Heresy of the Judaizers and the Policies of Ivan III of Moscow//Speculum. 1933. Vol. 8. N 4. P. 436-454; Fennell J. L. I. The Attitude of the Josephians and Trans-Volga-Elders to the Heresy of the Judaizers//SEER. 1951. Vol. 29. 73. P. 504; Ettinger Sh. The Muscovite State and Its Attitudes towards the Jews//Zion. 1953. Vol. 18. P. 136-168; Бегунов Ю. К. Соборные приговоры как источник по истории новгородско-московской ереси//ТОДРЛ. |
| В 1964 г. в Иерусалиме по инициативе Афинагора , Патриарха К-польского (1886-1972), состоялась его встреча с папой Римским Павлом VI . Это была первая встреча такого уровня со времени Флорентийской унии 1439 г. (см. Ферраро-Флорентийский Собор ). Результатом встречи стала отмена взаимных А., существовавших с 1054 г. Важное значение для Русской Церкви имеет отмена А. раскольникам старообрядцам Собором РПЦ 1971 г. А. в Русской Православной Церкви Применение А. в Русской Церкви обладает рядом существенных особенностей по сравнению с древней Церковью. В истории РПЦ в отличие от визант. Церкви не было такого количества ересей, она почти не знала случаев явного отпадения от христианства в язычество или иные религии. В домонг. эпоху возник ряд правил, направленных против языческих обрядов,- так, прав. 15 и 16 Иоанна II , митр. Киевского (1076/1077-1089), объявляют «чуждыми нашей веры и отверженными от соборной Церкви» всех, кто приносит жертвы на вершинах гор, у болот и колодцев, не соблюдает установления христ. брака и не причащается хотя бы раз в год. По прав. 2 Кирилла II , митр. Киевского (ок. 1247-1281), отлучение от Церкви грозило тем, кто в церковные праздники устраивал шумные игры и кулачные бои, причем погибшие в таких боях предавались проклятию «в сии век и в будущий» ( Бенешевич В. Н. Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкований. София, 1987. Т. 2. С. 183). Кроме того, прав. 5 митр. Иоанна отлучает от Церкви непричащающихся и употребляющих мясо и «скверное» в Великий пост, прав. 23 - лиц, продающих христиан в рабство «поганым», прав. 25 и 26 - вступивших в кровосмесительные браки (Там же. С. 79, 85-86). Среди населения зап. окраин Российского гос-ва случались уклонения в католичество или протестантство, однако против соотечественников, вступивших в унию с Римом или перешедших в протестантство, РПЦ никогда не применяла А., она молилась о воссоединении их с правосл. Церковью. Характерной чертой РПЦ в борьбе с ересями, сектами и расколами являлось, как правило, осторожное и взвешенное применение А.- она провозглашалась непримиримым раскольникам и еретикам в соответствии с каноническим правом. В 1375 г. были отлучены от Церкви стригольники - новгородско-псковская ересь стригольников являлась едва ли не единственной рус. ересью. Она продолжилась в XV - нач. XVI в. в новгородско-московской ереси «жидовствующих» (см. т. РПЦ. С. 53, 69-71), А. «жидовствующим» последовали в 1490 и 1504 гг. Своеобразным явлением Русской Церкви стал старообрядческий раскол 1666-1667 гг., возникший на почве несогласия с исправлением церковных книг и обрядов по греч. образцу - А. раскольникам старообрядцам провозглашена на Соборах 1666-1667 гг. В «Духовном регламенте» Петра I (1720) также содержится А. господам, к-рые укрывают в своих имениях раскольников (Ч. 2. Мирские особы. 5). |
| Вторая представляет редакцию более полную: здесь упоминается стародубский учитель Петр Феодоров, умерший в 7318 году, 8 апреля. В качестве источника для истории раскола новгородско-псковского края этим памятником пользовался преосв. Макарий, бывший владелец нынешней киевской рукописи. 908 Но само собою разумеется, что сообщаемые в этом памятнике сведения требуют проверки по другим источникам. Что же мы видим, трактуя его с этой точка зрения? Видим, что он почти ничего для нашей цели нового не дает. а) Общее положение, доказываемое в сказании и заключающееся в том, что перечисляемые в сказании «учители», как священного чина, так и «рукоположения иерейства не имевшие», «подражая во всем первым страдальцам соловецким», т. е., очевидно, поморским соловецким выходцам, стояли за перекрещивание крещенных «новым» крещением, а также допускали всеобдержно не только простецкое крещение, но и исповедь, – может быть принято без всяких ограничений, но лишь потому, что его можно твердо обосновать на других данных: на новгородском соборе 1694 года перекрещивание было узаконено, а грамотою новгородцев 1692 года и засвидетельствовано, что порядок перекрещивания заведен их «прежними отцами», начиная с Варлаама – священноинока и Ивана Дементьева – простеца, да и вообще к тому времени обычай мирянину «действовать священная» окончательно утвердился в новгородско-псковском крае. б) Перечень названных «учителей» здесь идет в таком порядке: поп Илья, священноинок Варлаам, Иоанн Дементьев, бывший казначей Антониева монастыря Григорий, Василий и Михаил Диевы , Сампсон Ильин,. Василий Лисицын, Петр Иванов, инок Пахомий, Феодосий Васильев. В грамоте новгородцев 1692 года, при перечислении «прежних» новгородских «учителей», кроме священноинока Варлаама и Ивана Дементьева, о которых было уже сказано, назван еще Василий, причем отмечено, что были и «прочие» учители. Трудно определить, о каком здесь Василии речь – Диеве или Лисицыне, но можно указать, что Михаил Диев присутствовал на сходке 1692 года. |
| В истории РПЦ в отличие от византийской Церкви не было такого количества ересей, она почти не знала случаев явного отпадения от христианства в язычество или иные религии. В домонгольскую эпоху возник ряд правил, направленных против языческих обрядов,- так, правила 15 и 16 Иоанна II, митрополита Киевского (1076/1077-1089), объявляют «чуждыми нашей веры и отверженными от соборной Церкви» всех, кто приносит жертвы на вершинах гор, у болот и колодцев, не соблюдает установления христианского брака и не причащается хотя бы раз в год. По правилу 2 Кирилла II, митрополита Киевского (ок. 1247-1281), отлучение от Церкви грозило тем, кто в церковные праздники устраивал шумные игры и кулачные бои, причем погибшие в таких боях предавались проклятию «в сии век и в будущий» ( Бенешевич В. Н. Древнеславянская кормчая XIV титулов без толкований. София, 1987. Т. 2. С. 183). Кроме того, правило 5 митрополита Иоанна отлучает от Церкви непричащающихся и употребляющих мясо и «скверное» в Великий пост, правило 23 — лиц, продающих христиан в рабство «поганым», правило 25 и 26 — вступивших в кровосмесительные браки (Там же. С. 79, 85-86). Среди населения западных окраин Российского государства случались уклонения в католичество или протестантство, однако против соотечественников, вступивших в унию с Римом или перешедших в протестантство, РПЦ никогда не применяла анафему, она молилась о воссоединении их с православной Церковью. Характерной чертой РПЦ в борьбе с ересями, сектами и расколами являлось, как правило, осторожное и взвешенное применение анафемы — она провозглашалась непримиримым раскольникам и еретикам в соответствии с каноническим правом. В 1375 г. были отлучены от Церкви стригольники — новгородско-псковская ересь стригольников являлась едва ли не единственной русской ересью. Она продолжилась в XV — нач. XVI в. в новгородско-московской ереси «жидовствующих» (см. т. РПЦ. С. 53, 69-71), анафема «жидовствующим» последовали в 1490 и 1504 гг. Своеобразным явлением Русской Церкви стал старообрядческий раскол 1666-1667 гг., возникший на почве несогласия с исправлением церковных книг и обрядов по греческому образцу — анафема раскольникам старообрядцам провозглашена на Соборах 1666-1667 гг. |
| Следовательно внешняя организация монастыря складывалась, как из расширения его пределов или образования новых «поясов», так и осложнялась обособлением смеженых построек с одним назначением в отдельные группы, подобно тому, как тот же процесс, как известно, наблюдался и в истории организации «понизовых», подмосковных обителей. Но в тот же период этого двойственного процесса мелкие подробности кирилловского строя объединяли в себе черты сложных влияний, неравномерно проникавших сюда двумя главными путями: а) чрез привлечение рабочих сил из разных местностей к участии в устроении обители и б) чрез подражание готовым образцам, возникавшее благодаря частым сношениям с тем или другим краем. Немногочисленные исторические следы этих влияний дают повод к следующим хронологическим наблюдениям. Ростовские мастера принимали участие в каменном деле XV века. В начале XVI века здесь же можно усматривать долю зависимости сооружений от московских построек (?). Во второй половине XVI и начале XVII столетий в монастыре работали каменщики из белозерцев, почему и на архитектуре легла слабая печать попыток к самобытным комбинациям из отдельных известных уже мотивов строительного искусства. Несомненные признаки непосредственного новгородско-псковского влияния за XVI век сохранились на медно-литейном и сребро-ковачном производствах, хотя в то же время развивались те же «рукоделия» и в пределах монастыря и его окрестных владений. В иконописи и резном деле к началу XVII века преобладали влияния Москвы, Ростова, Вологды и Ярославля. На почве подобных заимствований и местной переработки их постепенно и складывались особенности А) кирилловского кирпичного зодчества и Б) внутреннего убранства зданий. А) В конце XV века исходною точкою для истории первого стал Успенский собор, обязанный своим происхождением ростовским мастерам и принадлежавшей к типу смешанных по стилю построек, в котором сплелись элементы ростовско-суздальской и новгородско-псковской архитектур. Этот вид сооружений в конце XV-ro века и в XVI столетии распространился в белозерской и вологодской областях и на памятниках храмоздания выразился с устойчивою определенностью. |
|
|
