| В эпоху Курбского и Острожского это было высокородное шляхетство. Но уже в следующем поколении начинается массовое отпадение шляхетских фамилий в Унию или прямо в латинство. Большое значение все время имеет городская Среда. В XVII веке выступает казачество, «рыцарские люди» Войска Запорожского... Около 1615 года мы находим в Печерской Лавре как бы колонию ученых иноков, собранных здесь новым архимандритом Елисеем Плетенецким (главным образом из Львова). В том же году возникает знаменитое Киевское братство. В Лавре устраивается типография (была куплена и перевезена Стрятинская типография Балабанов), и, начиная с 1617 года выходит ряд изданий – отеческих творений и богослужебных книг. Особо нужно назвать Памву Берынду (автора книги: «Лексикон славено-российский и имен толкование», 1627 года, был родом из Молдавии); Тарасия Земку, ученого издателя литургических книг и составителя похвальных «вершей;» Лаврентия Зизания, автора неудачного Катихизиса, издавать который автор ездил в Москву, где не без труда ему удалось очиститься от подозрений в не правомыслии, но отпечатанный уже Катихизис был все-таки сожжен (1627 г.)... Все они старались работать по греческим и славянским материалам, в их работе чувствуется большое культурное воодушевление... Одновременно учреждается Братская школа, при содействии казаков, гетманом которых был тогда Сагайдачный, человек школьного образования и культурных вкусов («шол потом до Острога, до на к уцтивых которыи там квитли»)... Об этой школе Киевские братчики так писали в Москву: «и училище отрочатом православным милостию Божиею языка славено-росского, еллино-греческого и прочиих дидаскалов великим иждивением устроихом, да не от чуждого источника пиюще, смертоносного яда западные схизмы упившеся, ко мрачно темным римляном уклонятся». В этой связи уместно отметить, что в своих изданиях тогдашние деятели очень охотно пользуются разговорным языком («русским диалектом»), т. к. книжный славянский не всем был легко понятен. Можно догадываться даже, что и в храмовом богослужении иногда употребляли современное наречие (срв. |
| Вопрос о начале книгопечатания в Киеве, повторяю, уже уяснен. Задача будущих, исследователей по этому вопросу – восполнить детали. Так, например, весьма интересно было бы найти условие, заключенное между архимандритом Елисеем Плетенецким и наследниками Балабана при покупке первым у последних типографии (запродажный акт), – что, при направлении поисков в места надлежащие, дело не невозможное. Интересно уяснить вопрос о приобретении Лаврой шрифта польского, т. е., об оборудовании в ней типографии польской и лицах, ей на первых порах заведовавших, – что уже, можно прямо сказать, дело безусловно возможное. Важно дополнить список первопечатных киево-печерских изданий новыми, доселе неизвестными произведениями, хотя бы по объему и самыми малюсенькими, что опять дело возможное и т. п. Между тем проф. Титов, взявшись за работу, к которой совершенно не был подготовлен, занялся изучением лаврских «описей», вероятно, также гравюр, с датами 1606 г., и возъимел намерение «освещать их научно», т. е. занялся изучением того, над чем поставлен уже крест, и что (для уяснения вопроса о начале книгопечатания в Киеве) давно выкинуто вон, как ненужный хлам. Я полагал, что с течением времени, при большем ознакомлении проф. Титова с первопечатными лаврскими книгами, дело у него наладится («образуется» – по выражению Л. Н. Толстого). Но предположению моему не суждено было оправдаться. Чем больше в лес, тем больше дров. Проникшись непоколебимым доверием к известным нам описям, проф. Титов, на основании их, поведал ученому миру о восемнадцати львовских изданиях, якобы библиографам неизвестных. Так как его предшественник, работавший в Лаврском архиве, протоиерей Троцкий, с таким же доверием отнесся к упомянутым описям и на основании их считал не подлежащим сомнению, что Лаврой издавались книги в 1608 и следующих годах, – то ясным становилось происхождение (первоисточник) заметки в Киевлянине о трехсотлетии Киево-Печерской типографии в 1606 году. Независимо от сего для меня ясным было и то, что проф. Титов при своих библиографических работах употребляет такие странные приемы, которые свидетельствуют об отсутствии у него критического отношения к трактуемым вопросам, отсутствие даже намека на это, – что и отмечено мной в «Объяснительных параграфах». |
| Вот здесь-то во всем недосягаелюм величии и обнаружился критический талант проф. Титова, который сии мотивы по отношению к данному случаю изъясняет нижеследующим образом: «Профессору Голубеву, видимо, хотелось кого-то убедить в том, что я (т. е. проф. Титов) подсказывал Киево-Печерской Лавре о необходимости празднования 300-летнего юбилея её типографии в самом ближайшем будущем (1908 или даже 1907 г. г.). Для этого, он, по-видимому, и решился на такой крайне неблаговидный поступок, как фальсификация своих собственных суждений. Так, по крайней мере, мы объясняем происхождение в высшей степени странной фразы профессора Голубева: «из сих книг узнаем, что после смерти епископа Гедеона Балабана (1607 г.)его типография «припалая пылом», т. е. долгое время находившаяся в бездействии (Везерунк цнот 1618 г.), «ценою сребра» приобретена была киево-печерским архимандритом Елисеем Плетенецким. (Анфологион, 1619 г.)». Но величие иногда бывает так велико, что простому смертному никак не удается уразуметь его; а иногда при этом у него является и сомнение: да с величием ли он имеет дело? (известен афоризм, что от великого до смешного только шаг). Такое же облако сомнения нашло на профессора Голубева и при рассмотрении сейчас приведенной величавой тирады проф. Титова, – почему он и обращается к почтеннейшей публике с нижеследующей речью: Люди добрые! Усматриваете ли вы в приведенной тираде – я не говорю здравый смысл, – но хотя бы проблески здравой мысли? Если усматриваете, то, усерднейше прошу, сообщите о сем проф. Голубеву, который, как ни напрягает свои мыслительные способности, ничего подобного в сих мутных волнах усмотреть не может. XI От конца статьи проф, Титова возвращаюсь к её началу, чтобы выяснить одну деталь. Я хотел было пройти ее молчанием, как не имеющую отношения к вопросам, затрагиваемым в моих «Объяснительных параграфах». Но проф. Титов думает об этом иначе: он заявляет, что я в отзыве его, профессора Титова, о книге г. Крыловского не заметил главного и существенного, и это главное и существенное «нисколько не поколебал». Я обратил внимание только на иллюстрацию, но что именно иллюстрировано упустил из вида. |
| годов. 10. Общие принципы работы никоновских справщиков После всего нами сказанного вытекают сами собой следующие положения: 1) Под руками справщиков патриарха Никона при издании Служебника 1655 года не было рукописей греческих и славянских, и к ним за справками они не обращались. 2) Основной текст для новоисправленного Служебника 1655 года в большей части чинов его взят был из Стрятинского служебника 1604 года Львовского епископа Гедеона Балабана. Имелись в виду и давали иногда содержание в некоторых случаях нашему Московскому служебнику и служебники, изданные в Киеве архимандритами Киево-Печерской лавры Елисеем Плетенецким в 1620 году и Петром Могилой в 1629 году. 3) Текст этих южнорусских служебников был выправлен нашими справщиками по Греческому евхологию венецианского издания 1602 года, но исправление это было сделано довольно свободно, а не рабски следуя за буквою греческого подлинника. Отсюда вполне естественным и понятным становится то обстоятельство, что наш Служебник 1655 года по местам дословно сходен с текстом Греческого евхология, иногда стоит вне связи с ним и очень нередко следует и в тексте, и в распорядке составных частей за изданиями подобной книги в южнорусских типографиях. Отсюда и слова собора 1654 года, вошедшие в предисловие к читателям в издании Служебника 1655 года: «По сем от греческих и славенских древних книг (а не рукописей) истинное избравше, и сию святую книгу Служебник во всем справя и согласну сотворя древним греческим и славенским (печатным, а не рукописным), повелеша в царствующем своем граде Москве напечатати в лето 7163» – нужно понимать в прямом и буквальном смысле, считать дипломатически составленным со стороны справщиков признанием относительно своей деятельности, что она заключалась в отыскании, по их мнению, более правильного текста («истинное избравше») одного из старопечатных служебников, и его «во всем справить и согласно сотворить греческим и славянским». Иначе дело книжного исправления при патриархе Никоне и представлять нельзя. Ещё при предшественнике Никона патриархе Иосифе появляются на Московском печатном дворе южнорусские издания и перепечатываются здесь, как, например Кириллова книга (в 1642 г.), Книга о вере (в 1648 г.), грамматика Мелетия Смотрицкого (в 1648 г.), Малый Катехизис Петра Могилы (в 1649 г.) и др. Следовательно, перепечатка богослужебных книг южнорусских изданий не могла быть новостью в Москве и казалась делом обыкновенным, особенно если к тому же мы обратим внимание на то, кто стоял во главе книжной справы при патриархе Никоне . 11. Кто работал над Служебником 1655 года |
| Нет нужды входить в подробную характеристику писанных или изданных тогда книг. Время было смутное, время междоусобных смут и восстаний, время войн и набегов, — «великий сполох». После Брестского собора польская власть рассматривала неприятие унии, как отрицание существующего порядка, и полемику против нее, как противление государственному закону. «Греческая вера» не была признана законом. Авторам полемическик книг не только возражали, их преследовали и наказывали, — а сами книги отбирались и уничтожались. В таких условиях трудно было много сделать, трудно было создавать правильную школьную сеть и систему, налаживать систематическую работу, сохранять ясность и спокойствие мысли. И, однако, сделано было совсем не мало. Трудно в достаточной мере оценить все историческое значение тогдашних изданий… Сперва главными очагами православной самозащиты были Вильна и Острог, затем вскоре выдвигается Львов, в начале XVII-ro века Киев. Изменяется и та социальная среда, на сочувствие и поддержку которой могли опираться православные апологеты. В эпоху Курбского и Острожского это было высокородное шляхетство. Но уже в следующем поколении начинается массовое отпадение шляхетских фамилий в Унию или прямо в латинство. Большое значение все время имеет городская Среда. В XVII веке выступает казачество, «рыцарские люди» Войска Запорожского… Около 1615 года мы находим в Печерской Лавре как бы колонию ученых иноков, собранных здесь новым архимандритом Елисеем Плетенецким (главным образом из Львова). В том же году возникает знаменитое Киевское братство. В Лавре устраивается типография куплена и перевезена Стрятинская типография Балабанов), и, начиная с 1617 года выходит ряд изданий — отеческих творений и богослужебных книг. Особо нужно назвать Памву Берынду (автора книги: «Лексикон славено-российский и имен толкование», 1627 года, был родом из Молдавии); Тарасия Земку, ученого издателя литургических книг и составителя похвальных «вершей»; Лаврентия Зизания, автора неудачного Катихизиса, издавать который автор ездил в Москву, где не без труда ему удалось очиститься от подозрений в не правомыслии, но отпечатанный уже Катихизис был все-таки сожжен (1627 г.)… |
| Но, во-первых, – чего не отрицаете и вы, проф. Титов, – возмутительные сведения о Лавре, сообщаемые газетами известного лагеря, опровергались ей, хотя, может быть, – по вашему выражению, – и «не всегда». А во-вторых (и это главное) вы считаете нужным заявить, что ложные сведения появлялись в газетах известного лагеря, а отнюдь «не в Киевлянине». А где помещена заметка о трехсотлетии Киево-Печерской типографии? В Киевлянине. Вы, проф. Титов, опять прикроетесь своими размышлениями на тему о «первых порах». А я на это замечу: к чему же сие бумогомарание? И не есть ли сие бумагомарание метание из стороны в стороны рыбы, во мрежу морскую впадшей?! X Но наивысшего блеска разнообразные таланты проф. Титова – повествовательный, исторический и критический – достигают в самом конце его статьи, где он, по его выражению, констатирует «невежество профессора Голубева в знании элементарных фактов истории западнорусской церкви» и выясняет «специфические приемы учено-литературной деятельности» сего профессора (sic!!!). Какой-же материал дают профессору Титову «Объяснительные параграфы» проф. Голубева для трактации по данному вопросу и с каким художеством он материал сей освещает? Материал для сего дает проф. Титову следующий lapsus calami проф. Голубева. Делая в сокращении выдержки из своей же статьи «О начале книгопечатания в Киеве», проф. Голубев допустил описку; именно, вместо того, чтобы начертать, как значится в означенной статье, что после смерти Феодора Юрьевича Балабана († 1606)его типография, «припалая пылом», т.е. долгое время находившаяся в бездействии, «ценою сребра» приобретена была Елисеем Плетенецким, – он начертал, что «после смерти епископа Гедеона Балабана († 1607) 8 его типография»… и проч. Так как в означенном месте речь идет о том (приводятся доказательства того), что типография Балабана долгое время находилась в запустении, приобретена была спустя несколько лет после смерти её основателя (следовательно, описка на один начальный год ни мало не колеблет доказываемого положения, а тем более описка в имени основателя), – то, понятное дело, означенный lapsus calami в данном случае имеет значение минимальное, можно сказать, чисто корректурное. |
| Сгруппируем здесь, в сжатом виде, те положительные сведения по данному вопросу, которые находятся в первопечатных книгах, вышедших из Лаврской типографии. Из этих книг узнаем, что после смерти епископа Гедеона Балабана († 1607 г.) его типография, „припалая пылом”, т. е. долгое время находившаяся в бездействии 19 (Везерунк цнот, 1618 г.), „ценою сребра” приобретена была Киево-печерским архимандритом Елисеем Плетенецким (Анфологион, 1619 г.) в то время, когда он находился „в глубокой и маститой старости”, когда „юж от старости на очи ослабел” (Казанье на честном погребе Е. Плетенецкого, 1625 г.). По приобретении типографии архимандрит „купно со всеми, иже о Христе братьями“, совещался: какую бы „превейшую жить своих рук принести, и православных сердца обвеселити, и Божественные храмы огласити”, – т. е. какую книгу „впървых напечатати? – и решили, что такой книгой должен быть Анфологион, к изданию которого и было приступлено (Анфологион 1619 г.). Но Анфологион книга очень объемистая заключает в себе (в упомянутом издании) 1048 стр. (infol.) убористого шрифта; поэтому печатание её не могло окончиться быстро, особенно при тех исправлениях, которые делались в тексте: продолжалось около трех лет. Между тем нужда в церковных книгах была большая; а так, как в числе их находились и такие, издание которых, по сравнительно незначительному объему и немногим исправлениям, не представляло затруднений, могло состояться скоро, – то Елисей Плетенецкий, „умолен быв правоверными, яко да исполнится требование еже в училищех в православном граде Киеве”, – одновременно с начатой печатанием объемистой книгой Анфологиона, приступил к печатанию и другой книги Часословца, который вышел в свет в начале 1617 года и который как значится в его предисловии – и были первенцем Киево-Печерской типографии. На ряду с этими положительными и притом современными сведениями о начале книгопечатания в Киево-Печерской Лавре, какое значение могут иметь иногда не согласующиеся с ними, показания церковных (книжных) описей, как мы видели, переполненных теми или иными (в особенности при обозначены дат ) ошибками? Разумеется, никакого. |
| Типография Киево–Печерской Лавры заведена триста лет тому назад архимандритом Елисеем Плетенецким (1595–1624.). Он купил для этого стрятинскую (в Галиции) типографию, оставшуюся после смерти православного дворянина Феодора Болобана († 24 мая 1606 года). Лаврское предание, основанное на некоторых свидетельствах Лаврского и синодального архивов, начало типографии относит именно к 1606 году и днем основания ее почитает 14 августа. Типография Лаврская была заведена для того, чтобы, как говорили устроители ее, отклонить православных людей от черпания воды духовной из чуждых источников и дать им для пития воду от своих студенец, чтобы „вечно и непорушно соблюсти отеческое благочестие и церковное правило». Эта святая и высокая цель Лаврскою типографиею достигалась посредством печатания церковно–богослужебных книг и свято–отеческих творений, доставлявших православному народу здоровую и чистую духовную пищу и утверждавших его в православии, а равно и таких ученых сочинений, в которых защищалась истинность и неповрежденность и неповрежденность православия, или же разоблачались заблуждения католичества и лютеранства. Последние сочинения печатались в XVII в. нередко на польском языке, который был тогда государственным языком в Западной России. В XVIII в. Лаврская типография печатала преимущественно церковно–славянские богослужебныя книги. С 1787 г. она печатает и разные сочинения на русском и иностранных языках. Нынешнее здание Лаврской типографии было построено в 1720 г. Впоследствии оно много раз переделывалось и расширялось. Теперь типография Киево–Печерской Лавры занимает довольно обширное 2 ½ –этажное (два этажа по фасаду, к Великой Лаврской церкви, и три этажа со стороны Днепра) здание. В нижнем этаже его помещается паровик, дающий отопление для всего здания и приводящий в движение машины, печатные и токарные станки, в среднем – семь усовершенствованных скоропечатных машин и ручной станок, а также наборная и склад материалов, в верхнем – сушильня, хромолитография, фототипия и книгоподборная. И теперь типография Киево–Печерской Лавры печатает преимущественно церковно–богослужебные книги, которыми снабжается значительная часть монастырей и храмов нашего отечества и даже всего православного славянского мира, равно как и книги Св. Писания, церковно–исторические, нравоучительные и отчасти учебные пособия. Немалую часть своих изданий, которые, по красоте шрифта, изяществу отделки и качеству бумаги, равняются изданиям лучших наших типографий и даже превосходят их, Лавра безвозмездно жертвует бедным церквам не только в России, но и в Греции, Болгарии, Сербии, Австрии, на Афоне и в Америке. Иконописная мастерская |
| «Ты же, незабвенная матушка Пелагея Ивановна, – говорил проповедник, обращаясь к почившей, – исполненная долголетней и многотрудной жизни и пламенной любви к Богу, гряди с миром, куда воззвал тебя Вседержитель. Да обретет там твоя чистая душа то сокровище, которое она искала для себя и для ближних в продолжение всей земной жизни, да сподобит тебя Господь радостно встретить там великого отца и наставника твоего и нашего, старца Серафима, и вместе с ним и со всеми святыми вечно созерцать и славословить Господа Бога, и да дарует он тебе благодать – быть молитвенницей и за нас грешных». Слово это, произнесенное при гробе, в котором покоилась почившая Пелагея Ивановна, как живая, «вся – красота духовная», как знаменательно выразилась о ней досточтимая Анна Герасимовна, «вся, просветившаяся каким-то тихим и необыкновенным светом», и особенно это сближение ее с великим подвижником, общим отцом и наставником всех дивеевских сестер, старцем Серафимом, не могло не произвести самого сильного впечатления не только на сестер дивеевских, но и на всех присутствовавших при отпевании. Все чувствовали, что они прощаются с родной матерью; все понимали, что она переходит в лучший, горний мир, и по любви своей не забудет их и там, у престола Премилосердого Господа. После погребения тотчас началось поминовение усопшей. И в храме Божием, и во многих кельях читалась день и ночь Псалтирь, ежедневно совершались заупокойные Литургии, многократно в день служились панихиды и для сестер, и для посторонних богомольцев. В обители распространялись слухи о дивных явлениях почившей то одной, то другой сестре. «Мать Маврикия передавала мне, – пишет неоднократно нами упоминаемая дивеевская подвижница, – что со дня кончины блаженной нашей старицы Пелагеи Ивановны она часто погружалась в думу, как легко и бесстрашно Пелагея Ивановна должна проходить мытарства. Постоянно имея это памятование на сердце, она в 20-й день после ее кончины пришла в ту келью, в которой Пелагея Ивановна жила 45 лет. Взошедши в келью, она увидела Пелагею Ивановну в отроческом виде и приняла это за душу новопреставленной, и сказала: «Матушка Пелагея Ивановна! Я думаю, как вам хорошо там». На эти слова она повторила три раза: «С Елисеем, с Елисеем, с Елисеем». Мать Маврикия, обращаясь к Анне Герасимовне, спросила ее: «Про кого это Пелагея Ивановна говорит?» Анна Герасимовна ответила ей: «Елисей был пророк и любимый ученик пророка Божия Илии». |
| Д-в также называет преп. Елисея сыном третьего племянника Миндовга Тройната (Елисей – его имя в монашестве). В 1874 году священник Климент Савич, говоря об истории обители , сообщает, что она основана «по свидетельству польских историков» около 1220 года преподобным Елисеем, сыном Литовского князя Тройната . Архимандрит Димитрий (Самбикин), позже епископ Подольский, также повторяет сведения о преп. Елисее, прямо или косвенно заимствованные у архимандрита Николая . Те же данные встречаем в «Описании церквей и приходов Минской епархии» 1879 года, составленном по официально затребованным у причтов сведениям. После длительного перерыва, публикации о преподобном Елисее продолжились в XX веке. Авторы многочисленных электронных и печатных публикаций во всем следуют «версии» о. Николая, часто буквально повторяя его. Обратимся здесь к ее проблемным аспектам. К таковым относится происхождение преп. Елисея и, соответственно, датировка его жизни. Что касается сведений о сыновстве преп. Елисея князю Тройнату, то их автором, как уже было указано, следует считать Теодора Нарбута. Именно он, будучи знаком с аргументированной позицией И. Стебельского о невозможности сыновства преп. Елисея князю Тройдену, видимо, предпринял попытку обосновать знатность преп. Елисея иным образом – искусственно «усыновив» его Тройнату. Аргументов в пользу своей версии Нарбутт не приводит , а летописи при этом совершенно ничего не пишут о детях Тройната . Возвращаясь к вопросу хронологии, отметим, что в 1864 г. с неявной ссылкой на Т. Нарбутта и И. Стебельского архим. Николай, как представляется, впервые указывает условную дату основания монастыря преп. Елисеем – 1225 г. , однако у адресатов его ссылки таких данных обнаружить не удалось. Возможно, эта мысль принадлежит самому о. Николаю. А в более поздней работе Е.Е. Голубинского также впервые появляется и дата смерти преп. Елисея – 1250 г. Вопрос об основаниях такой датировки остается открытым. По свидетельству А. Кояловича, в 1514 году на соборе в Вильно под председательством митрополита Иосифа Солтана Елисей был прославлен в лике святых. |
|
|
