| Приведя слова св. Златоуста из 11 нравоученья: «како претерпим от еллинов смех? Аще бо о ересех порицают нас, за сия что не рекут ли намъ? Аще тыя же догматы, аще тая же тайны, чесо ради ин начальник на ину церковь наскачет»? вы говорите: «Не ясно ли, что у люцифериан был начальник-епископ, наскочившьй на церковь Антиохийскую. А это быль Павлин, рукоположенный Люцифером при жизни зяконного епископа Мелетия и потом Евагрий». Но так как Златоуст писал толкованье в сане пресвитера уже, то не могло быть и речи о Павлине, наскочившем на престол при жизни Мелетия, так как в сан пресвитера Златоуст был рукоположен Флавианом. Не могла быть речь и про Евагрия, ибо Евагрий умер в 384 г., а толкование писано в 393 г. – При том же, разве Евагрий и Павлин сами самовольно «наскочили» на Антиохиский престол? Павлин, как известно, был рукоположен Люцифером, имел общение с западной церковью в признан был вторымъ Всел. собором (см. летопись Арсения 136 стр.); Евагрий же и избран и рукоположен был «соизволяющу епископу Римскому» и собором, бывшим в Риме (Бароний л. 382, 1–2 числа). Следовательно, их толкование ложное и не о своем времени говорил здесь св. Златоуст. Для большей ясности приведем это место по русскому переводу: «как перенесем мы, писал Златоуст, насмешки грешников? Если они укоряют нас за ереси, то чего не говорят они по поводу расколов? Если, говорит, одни у них догматы, одни таинства, то ради чего у них один предстоятель церкви нападает на другую церковь? Смотрите, говорят, у христиан все достойно порицания: у них и любоначалие, у них и обман» (см. по рус. переводу – толк, на посл, к Ефес.). Не ясно ли, что св. Златоуст, беседуя с православными антиохийцами, укоряя их за раскол, указывал и на то, что и явычники смеются над разделением православных, говоря, что если догматы и таинства одни у той и другой парии, то почему же предстоятели разные, и один нападает на другую церковь? Нет, у христиан, говорили язычники, все достойно порицания: у них и обман и любоначалие. Так Златоуст приводил мнение о православных язычников, а не свои слова, чем хотел пристыдить отделяющихся от общения с Флавианом. Следовательно, не свое мнение высказывал, а мнение иных, и не о настоящем положении говорил, а о прошедшем, когда, действительно, у антиохийцев было два епископа. |
| Евагрий со спутниками решили обождать у ворот, чтобы не нарушать своим появлением молитвы иноков. Им пришлось ждать очень долго — несколько часов. — Что это они распелись? — подумал Евагрий. — Никогда ничего подобного не было... Потеряв терпение, он постучался. Их впустили и тотчас провели в общую трапезную, куда вскоре пришла и монастырская братия, закончившая богослужение. Пришел и преподобный Иосиф, благословивший трапезу и пригласивший утомленных путников разделить братский обед. Но какой обед! Маленький кусочек хлеба и горсть сушеных фиников! Вина не было и в помине. Вместо него — соленая вода, взятая, очевидно, из какой-нибудь приморской лужи. Евагрий не мог скрыть своего удивления. Преподобный Иосиф посмотрел на него с доброй, спокойной улыбкой. — Ты удивляешься, брат? — сказал он. — Но это наша обычная жизнь, а то, что ты видел раньше, было делом любви: так принимаем мы гостей. Свою настоящую жизнь мы обыкновенно не открываем... И возблагодарил Бога Евагрий, что Он не оставил его в первоначальном заблуждении и удостоил видеть истинно монашескую жизнь и смирение. Так умели преподобные отцы скрывать свою подвижническую жизнь, боясь человеческой славы. Но не только эта святая боязнь обусловливала скромность и тайну их жизни. Были и другие внутренние, более глубокие причины, требовавшие того же, прежде всего — их великая любовь к Богу. Любовь к Богу требует внутреннего одиночества, внутреннего отчуждения от людей, от мира. " Хочу быть только с Богом! И никто более мне не нужен! " — таково желание растущей и развивающейся любви. На известных ступенях она становится ревнивой и исключительной. Люди уходили в пустыни, лесные чащобы, на необитаемые острова, прятались в недоступных горных ущельях и пропастях с единственной целью — быть только с Богом, наслаждаться полным единением с Ним, не смущаемым человеческим шумом и суетою. Искренняя любовь чуждается и не допускает посторонних в свой заповедный круг. В мысли — " меня и Бога объединяет тайна " — кроется великое обаяние любви, и каждый лишний человек, каждый нескромный взор, проникший в эту тайну, нарушает это обаяние и чувствуется любящей душой почти как оскорбление. Постепенно, по мере развития любви, единение с Богом, слияние с Ним, или, как выражается преподобный Исаак Сирин, " почитие в Боге " становится все полнее и исключительнее, и в этом " почитии " душа находит и свою награду, и свое блаженство. Ничего другого не надо. Погремушки человеческой славы, убогая мишура мирской роскоши, преклонение раболепствующей толпы — все-все отходит вдаль и кажется таким ничтожным, мелким, ненужным в этом захватывающем, ослепительно сияющем, горящем восторгом потоке Божественной любви. |
| К послеиконоборческому периоду относится превращение монашества в крупнейший церковный институт, получающий особый статус в Византийской империи. Если попытки государства «приручить» церковную иерархию во многих случаях увенчивались успехом, то приручить монашество, включить его в общую социальную и политическую структуру государства императорам так и не удалось. Аскетическая письменность Монашество эпохи Вселенских Соборов породило богатую аскетическую литературу, которая до настоящего времени пользуется огромной популярностью в Православной Церкви, причем читают ее не только монахи, но и миряне. Изречения ранних египетских отцов, таких как Антоний, Арсений, Макарий, Пахомий, Сисой (всех их именуют Великими), вошли в сборники под названием «патериков», где эти изречения-апофтегмы располагались либо в алфавитном, либо в тематическом порядке. Помимо сборников апофтегм, с IV века стали появляться аскетические трактаты, адресованные монахам и принадлежащие отдельным авторам. Наиболее крупными монашескими писателями в период с IV по IX век, помимо упомянутых уже преподобных Максима Исповедника и Феодора Студита , были Евагрий Понтийский , Макарий Египетский , Иоанн Лествичник и Исаак Сирин . Евагрий Понтийский (ок. 346–399) был учеником святителя Григория Богослова , младшим современником преподобного Пахомия Великого и других «отцов пустыни», свидетелем эпохи расцвета египетского монашества. От Оригена он заимствовал некоторые ошибочные взгляды, касающиеся главным образом христологии, за которые был осужден V Вселенским Собором. Однако в своем нравственно-аскетическом учении Евагрий был носителем аутентичной монашеской традиции. Евагрий писал преимущественно в жанре апофтегм, характерном для раннего египетского монашества. Сборниками апофтегм являются наиболее известные из дошедших до нас сочинений Евагрия – «Практик», «Гностик» («Умозритель»), «Главы умозрительные» и «О молитве». Важнейшим памятником монашеской литературы являются беседы, приписываемые Макарию Египетскому (IV век). Центральная тема бесед – учение о христианском совершенстве, которое достигается на путях молитвы и богообщения. Автор бесед говорит о христианстве как о внутреннем духовном подвиге, как об образе жизни «новой твари». |
| Ее исцеление поначалу осуществляется на первом уровне естественного созерцания 5631 , которое освобождает ее от неведения Бога относительно сотворенных сущностей. Это исцеление становится полным благодаря познанию/созерцанию Бога. Так, например, Евагрий пишет: «Знание исцеляет ум (νος)... Когда разумная природа воспримет созерцание, которое ей соответствует, тогда и вся сила ума станет здоровой» 5632 . Преподобный Максим Исповедник пишет о том же другими словами: «Ум совершенен, когда... в сверхневедении он обладает сверхзнанием о сверхнепознаваемом» 5633 . Действительно, в этом «знании» ум вновь обретает предназначение своей природы и в своем совершенстве действует так, как это было предусмотрено Божественным замыслом, – познает и созерцает Святую Троицу. Это не означает, однако, как подчеркивают святые отцы, что ум сам по себе способен к такому познанию, которое, как мы видели, превосходит возможности человеческой природы и совершается непостижимым образом силой Божественного Духа. Ум (νος), как говорит Евагрий, δεκτικς к созерцанию Святой Троицы 5634 , где δεκτικς означает «способен воспринимать, но не осуществлять или приобретать в строгом смысле слова» 5635 . Евагрий уточняет: «Из того, что мы способны принимать что-либо, никоим образом не следует, что у нас есть для этого способность (δναμις)» 5636 . Преподобный Исаак Сирин также уточняет, что «ум имеет в себе природную силу стремиться к Божественному созерцанию», но не может достигнуть его сам по себе, ибо «ни человеческий ум, ни ангельский не способны только с помощью собственной природы достичь созерцания Божества», ведь оно «дается не по природе, но по благодати» 5637 . Хотя ум, будучи по природе высшей частью человеческого естества, первым ощущает на себе последствия исцеления через познание. Однако не только он – исцеление ощущает вся душа, что отмечает Евагрий, который видит в знании «здоровье души», а в неведении – ее болезнь 5638 . Авва Фалассий отмечает равным образом: «Здравие души – это... знание» 5639 . Можно было бы добавить, что и само тело, по мере своего причастия этому знанию, обретает в нем духовное здоровье. Так, например, святитель Григорий Палама , обобщая, пишет: «Сверхприродное единение с пресветлым Светом... в результате упорядочивает и заставляет двигаться сообразно природе внутренние силы души и тела» 5640 . Ибо если верно, что ум в первую очередь возвращается в познании/созерцании к предназначению, которое Бог ему определил 5641 , вновь обретает свою истинную природу, состоящую в богопознании и богосозерцании, то верно, что человек равным образом в душе и теле предназначен природой к этому познанию/созерцанию, которое состоит в получении всем его существом благодати Духа, делающей из него человекобога по подобию Богочеловека. |
| А у нас с вами есть возможность вернуться в рай? Мы ведь пребываем в той же природе, что и Адам: в падшем состоянии родились, живем, умираем, от нормы отошли довольно далеко. – Практически все зависит от человека, от его воли и милости Божией. – Да, спаси Господи! Какими же путями можно вернуться в рай? Ведь это и есть цель педагогики, она полностью совпадает с целью спасительной – задачей Церкви и всякого пастыря, с целью действия Бога. Хотя средства несколько различны. Многие святые отцы, Василий Великий (ок. 330–379), Иоанн Кассиан Римлянин (ок. 360–435), утверждали, что Адам в раю обладал образом Божиим. Какие свойства он имел? – Был ближе к Богу. – А чем близость к Богу можно измерить? – Воля Божия совпадала с человеческой... – Паисий Афонский (1924–1994) говорит: если бы мы каждый день и час задавали себе вопросы «а хочет ли Бог того, чего хочу я? Полезно ли это для спасения моей души?» – и честно на него отвечали, мы бы обрели духовное зрение. Возникла бы система координат: верх, низ, право, лево, точка, где мы находимся. И тогда в любых нестандартных обстоятельствах у нас был бы на руках некий компас. Основатель учения о человеческих добродетелях греческий подвижник Евагрий Понтийский (346–399) задался сложным богословским вопросом: «Что мешает человеку жить святой жизнью?» Соседи, родственники, работа? От этих внешних причин отшельники и убегают в пустыню. Евагрий задумался: «А что если описать свойства человека, который находится вне действия каких-либо социальных условий? Это и будет подлинная природа человека». Он начал исследовать этот вопрос, изучать записки египетских отшельников, подвижников. И оказалось, что внутреннее состояние человека характеризуют семь-восемь качеств. Таким образом, он открыл некую «таблицу Менделеева». Но если Менделеев описал вещества, из которых состоит природа, материальный мир, то Евагрий – некие элементы, составляющие человеческую природу, образ Божий в самом человеке – и райский и падший. Исходя из конкретного описания этих элементов, можно определить состояние, в котором мы находимся, вектор, по которому движемся. Свой труд Евагрий так и назвал: «Учение о человеческих добродетелях». |
| ...Возвысившись своею жизнью над всем миром и почитая одну только добродетель бесценным для себя стяжанием... проводит жизнь мирную, без печалей и борьбы. Потому что сокровище добродетели, хотя в нем принимают участие все люди, каждый по своим силам, вполне удовлетворяет ищущих его; не таково земное сокровище, которое, когда делят его на части, сколько прибавляют к одной части, столько же отнимают у другой, и избыток у одного сопровождается уменьшением участвующего в доле: отсюда борьба за большую часть, отсюда, вследствие уменьшения, возникает между людьми ненависть. А в оном сокровище стремление приобрести больше не возбуждает зависти, и восхитивший больше не наносит никакого ущерба тому, кто считает себя достойным равной части: но по мере того, как кто вмещает и сам удовлетворяется в своем благом желании, и богатство добродетелей не оскудевает у имевших оное прежде (свт. Григорий Нисский , 24, 306–307). Милосердие есть наилучшее семя добродетели (авва Евагрий, 89, 538). Муж добродетельный есть райское древо (авва Евагрий, 89, 602). Плоть Христова – деятельные добродетели; кто вкушает их, тот сделается бесстрастным (авва Евагрий, 89, 613). ...Главных добродетелей четыре: разумность, мужество, целомудрие и справедливость. Дело разумности... состоит в том, чтобы созерцать умные святые силы; дело мужества – стоять в истине и, хотя бы встретилось противоборство, не уклоняться к несущему; приняв семена от первого Земледельца, – отвращаться от всевателя (врага) свойственно... целомудрию . А дело справедливости – воздавать каждому по достоинству (авва Евагрий, 89, 666). Богатство добродетели так велико, настолько приятнее, настолько вожделеннее, что обладающие им никогда не захотят взять вместо него и всю землю... (свт. Иоанн Златоуст , 44, 65). Источник. ...Добродетель! Она не только делами, но и страданиями своими не оставляет в темноте и безвестности и саму себя, и исполняющих ее (свт. Иоанн Златоуст , 44, 67). Источник. Одно обетование благ недостаточно для побуждения к добродетели, если не имеющих усердия к ней не поощряет страх наказания (свт. Иоанн Златоуст . 44, 171). Источник. |
| В дебрях гор, как в пучине моря, нашел Евагрий дивную жемчужину. Сердца царедворца коснулась благодать Божия, как луч с Фавора, и перед ним открылись другие, неведомые ему глубины бытия. На Фаворе апостол Петр сказал Иисусу: «Господи, хорошо нам здесь» 188 ; он просил у Господа дозволения построить там жилище, чтобы остаться на Фаворе навсегда. Так Евагрий, припав к ногам преподобного Шио, просил его благословения остаться здесь с ним, и не покидать его никогда. Дивная красота преображения, как возвращение потерянного рая, влекло людей в монастыри и пустыни. Мир оплакивал их как покойников, а они радовались своему избавлению от мира, как Лот, покинувший Содом, и горевали о нем, как о Вавилоне, который должен пасть под тяжестью своих грехов. Мирская радость оканчивается скорбью, она оставляет только щемящую сердце пустоту. Монашеские труда и слезы покаяния наполняют сердце неизреченной радостью, как радуется прозревший от слепоты. Миру кажется, что монах, как безумец, лишил себя сладкой чаши земных наслаждений, но монах знает, что эта чаша, сладкая в устах, – горькая во чреве как полынь, что он отказался от иллюзий и теней и обрел истинное счастье в Боге, счастье, где нет перемен и разочарований, что он обрел свет, который не меркнет никогда. Преподобный Шио сказал Евагрию: «Иди в свой дом, распорядись имением, а затем приходи ко мне». Затем он дал ему мантию со своих плеч и сказал: «Не ищи брода в реке, не пускайся вплавь, а ударь мантией три раза по воде, и если расступится река, то значит воля Божия, чтобы ты был со мной». Евагрий, испросив молитв у преподобного, отправился в обратный путь. Дойдя до берега Куры, он трижды ударил мантией по воде, сказав: «Пусть вода расступится по повелению отца моего Шио», и воды, разверзлись, как Чермное море пред жезлом Моисея 189 , а Иордан остановился в своем течении, когда его коснулась милость пророка Илии 190 . Волны реки, как будто встретив невидимую преграду, взметнулись ввысь и стали отвесной стеной, пока Евагрий, как в древности пророк Елисей, проходил по иссохшему дну реки, а затем с ревом, будто львы на добычу, ринулись вниз, заполнив русло до краев. |
| и то ся место зовет Агиапимина, еже протолкуется святая Паства...» (ППС. Вып. 3 и 9 (1/3), 1885. С. 67–68). См. также: Васильевский 1886. С. 257–261. 36 .6–7. Некий пресвитер Иероним ( Ιερνυμος)... – Этот резкий выпад против блаженного Иеронима († 419–420 гг.), контрастирующий с тоном всей книги, автор которой стремится без осуждения говорить и о павших, и о «живших достойно презрения», – явно носит на себе следы не личной, а «партийной» вражды двух лагерей, на которые оказался расколотым христианский мир на момент оригенистских споров. Причем границы этих лагерей на момент спора были не идентичны с границами православия, и только в VI в. будут расставлены надлежащие акценты в этих спорах. Так, в оригенистском лагере оказывается св. Иоанн Златоуст (известна фраза, сказанная о нем св. Кириллом Александрийским : «Если Иоанн – епископ, то почему Иуда не апостол?»), даже если взаимные пророчества св. Епифания Кипрского и св. Иоанна Златоустог о принадлежат к народному преданию («Надеюсь, что ты не останешься епископом»; «Надеюсь, что ты не достигнешь отечества» – оба они сбылись). Несомненные оригенистские симпатии Палладия, унаследованные им от своего учителя Евагрия, заставляют в 394 г. св. Епифания Кипрского предостерегать св. Иоанна Иерусалимского: «Что касается Палладия галата, который всегда был нам дорог, а ныне нуждается в милосердии Божием, берегись, ибо он проповедует и учит ереси Оригена , чтобы он не вовлек в свое порочное заблуждение некоторых из людей, которым ты дobepяeшь» (Guillaumonm 1962. Р. 74). 38 .0 Евагрий Понтийский – ученик великих Каппадокийцев, Василия Великого и Григория Богослова , от которых он воспринял первый импульс увлечения Оригеном (в чем зашел дальше своих учителей). Евагрий получил монашескую одежду из рук св. Мелании (возможно, и Руфина, также находившегося под большим влиянием трудов Оригена ); он был учеником двух Макариев – Египетского и Александрийского (его духовным отцом был прп. Макарий Египетский ). Евагрий встретил в Нитрийской пустыне единомышленников, и прежде всего Аммония; вокруг них собрались и остальные. Евагрий не был автором той ереси оригенизма, которая была осуждена в 400 г. Александрийским собором. В первый период оригенистских споров его имя даже не упоминается. Знаток творчества Евагрия А. Гийомон (Guillaumont) доказывает, что оригенизм нитрийских монахов действительно имел место (во время следующей стадии оригенистских споров), и документом, выражающим суть этого оригенизма, являются «Гностические главы» Ebarpuя (Guillaumonm 1962. Р. 81–123, особ. 119–123). Евагрий был осужден уже посмертно, на V Вселенском соборе в 553 г., а часть его творений, не содержащая оригенистской ереси, действительно стала органической частью святоотеческой традиции. |
| О творениях Евагрия Сократ пишет: он паписал очень хорошие книги. Одна из них надписывается Монах, или о деятельности, другая — Гностик, или к человеку удостоившемуся знания, разделенная на пятьдесят глав, третья — Противоречник (antirritikos), или выбор из Божественных Писаний против демонов искусителей, разделенный на восемь частей, по числу восьми помыслов. Кроме того, он составил 600 вопросов о будущем и еще две книги, написанные стихами: одну к монахам, живущим в киновиях, или общежительных монастырях, другую — к деве. Как удивительны эти книги, узнает, кто будет читать их. Созомен (Кн. 6, гл. 30), сказавши о помянутом Аммонии, что он был один из братьев длинных, достиг высоты любомудрия и был весьма учен, так что перечитал сочинения Оригена, Дидима и других духовных писателей, прибавляет: «в дружбе с Аммонием находился мудрый Евагрий, муж ученейший, сильный умом и словом, и особенно способный различать мысли (помыслы), ведущие к добродетелям и пороку, и располагаться так, чтобы первые развивать, а последних остерегаться. Впрочем, каков он был в ученом отношении, покажут оставленные им сочинения. Нрав его отличался, говорят, умеренностью и обнаруживал столь мало тщеславия и гордости, что как заслуженные похвалы не надмевали его, так и незаслуженные укоризны не возбуждали в нем огорчения. Любомудрствовал он и учился Священному Писанию у Назианзского епископа Григория, при котором в бытность его предстоятелем Константинопольской Церкви служил архидиаконом. Лицом он был приятен и любил изящно одеваться. Некто из вельмож, заметив его знакомство со своею женою, воспламенился ревностью и задумал убить его. Когда умысел готовились уже привести в исполнение, Бог послал ему во время сна страшное, но вместе спасительное сновидение.» Далее Созомен не дает ничего особенного. Нельзя не заметить, что Сократ в Созомен разногласят с Палладием в показании, какой Григорий покровительствовал Евагрию и способствовал его образовавию. Палладий называет Грягория Нисского, а те — Григория Назианзина. Можно согласить их так: в диакона рукоположен Евагрий Григорием Нисским, но был ведом и Григорию Назианзину и пользовался его уроками. Когда Григорий Богослов призван был в Константинополь на патриаршество, тогда на Собор, бывший при нем, прибыл я Григорий Нисский с Евагрием. Здесь Евагрий мог протодиаконствовать у Назианзина и после Собора остаться по совету обоих Григориев в Константинополе. Сократ и Созомен говорят о нем, как он был в Константинополе, а Палладий — что было до того. К Палладию, как ученику Евагрия, больше надо иметь веры, ибо он верно слышал то, что говорит, от самого Евагрия. |
| Существуют свидетельства, что Евагрий бывал в Александрии, где выступал в роли защитника Православия, борца с ересями. В обители Евагрий Понтийский сблизился с четырьмя учениками аввы Памво, Длинными братьями: Аммонием, Диоскором, Евфимием и Евсевием. Объединившись, они образовали своего рода кружок монахов-оригенистов. Вскоре Евагрий занял в этом кружке лидирующую роль, у него появились свои последователи и ученики. По субботним и воскресным дням келья аввы Евагрия наполнялась внимательными слушателями его увещеваний. Помимо отеческих наставлений он отвечал братиям на частные вопросы. Когда требовалось, он общался с ними индивидуально. Помимо иноков его келью посещали паломники из мирян. Наряду с аскетической и учительской деятельностью авва Евагрий занимался переписыванием рукописей. Со временем он стал известным подвижником. Отмечают, что Бог одарил его такими благодатными дарами как чудотворение, различение духов, прозорливость. Свою жизнь Евагрий проводил в посте и молитве. Рассказывают, что его дневной пищевой рацион составлял около 300 граммов хлеба. Масла он потреблял настолько мало, что полулитрового объема ему хватало на три месяца. От овощей и фруктов Евагрий воздерживался, пил крайне мало воды. Спал немного; обычно время его сна занимало только треть ночи; в продолжении же оставшихся двух третей он молился, предавался прогулкам и созерцанию. Усмиряя плоть, он мог подолгу стоять в ледяной воде. Со временем весть о подвигах и учёности аввы Евагрия дошла до ушей епископов Александрийской Церкви: Тимофея и Феофила. В 90-х годах епископ Феофил хотел было привлечь его к архиерейскому служению, посвятив в епископа Тмуисского, но Евагрий, совершенно не тяготевший к архиерейству, уклонился от посвящения и бежал в Палестину. Возможно, там он нашёл приют у своих давних друзей: преподобной Мелании и Руфина. Возвратившись спустя какое-то время в Келлии, Евагрий направил Феофилу послание, в котором объяснил причину своего несогласия и поведения. Последние годы земной жизни авва Евагрий страдал от желудочной и мочекаменной болезни. В этой связи ему пришлось умерить строгость поста. |
|
|
