| Св. прав. Иоанн Кронштадтский: «Впрочем и всякая иная церковь христианская, во все продолжение спасительного периода св. крещения (или первого воскресения, именуемого Блаженным тысячелетним царствованием Иисуса Христа на земле), привлекала и будет привлекать к себе обращающихся иудеев в награду за сохранение Слова Истины, ибо Светильник Истины дает Себя знать издалека и видится теми, которые искали Его» («Начало и конец нашего земного мира», часть 1). Свт. Тихон Задонский: «Так и грешник, когда очувствуется и от грехов к Богу обращается, уже как бы лицом к Нему стоит, и воздает Ему почитание, как Богу и Создателю своему, внимает святым Его устам, и что в Писании Святом говорит, то все и исполнять старается, и везде, где ни находится, душевными очами и верою видит перед собой Бога, а всякого греха в деле, слове и помышлении опасается, чтобы не прогневать Его. Об этом говорит пророк: «Всегда видел я пред собою Господа» (Пс.15:8). Это истинное обращение, истинное пробуждение от греховного сна, истинное покаяние, истинное воскресение душевное! Блажен человек, который так воскреснет и пребудет в том до конца! Воистину такой воскреснет в последний день не в смерть, а в жизнь и блаженство вечное! “Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ним смерть вторая не имеет власти” (Откр. 20:6)» («Сокровище духовное, от мира собираемое, 71). В другом месте свт. Тихон подобным образом пишет: «Так, кто здесь воскреснет, тот непременно, если и умрет, жив будет, ибо воскреснет в общее воскресение в жизнь вечную, по неложному обещанию Господа нашего: “Изыдут творившие добро в воскресение жизни” (Ин. 5:29). “Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом” (Откр. 20:6). Эти знаки и плоды истинно обратившегося и кающегося можно видеть как в Святом Писании, так и в церковной истории, они и ныне примечаются в обратившихся и чистосердечно кающихся» («Об истинном христианстве, ч. 2, ст. 1, гл. 5). Сщмч. Фаддей (Успенский): «Если до Христа язычники были исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия (Рим. 1:29), делали всякую нечистоту с ненасытимостью (Еф. 4:19), то по пришествии Христа как процвела эта духовно мертвая пустыня! Как люди, всецело прежде сердцем привязанные к земле с ее страстями, бросали все земное по одному слову Христа: “Иди за Мной” или слагали свои достояния к ногам апостолов! Какой приток новой духовной жизни почувствовали они в себе, если никакие гонения мира, страдания и смерть не могли отнять у них радости Христовой (Ин. 16:22)! Это – “воскресение первое”, духовное (Откр. 20:5), от умерщвляющих дух страстей» («Слово в Неделю 23-ю по Пятидесятнице»). |
| Засыпай с размышлением об этом стишке, пока чрез постоянное упражнение в этом привыкнешь воспевать его даже и во сне. По пробуждении пусть он первый встречается тебе; во время бодрствования пусть он предваряет все помышления; когда встаешь с постели, пусть он заставляет тебя преклонить колена, отсюда пусть ведет тебя на всякую работу и дело, пусть он сопровождает тебя во всякое время; ты будешь размышлять о нем по заповеди законодателя (Втор. 6), сидя в доме, ходя по пути, засыпая и пробуждаясь; напишешь его на пороге и дверях твоих; и поместишь его на стенах твоего дома и во внутренних покоях твоей груди, так чтобы у тебя было это возвышенное пение, когда кланяешься на молитве, когда поднимаешься и когда приступаешь ко всякому необходимому употреблению жизни, пусть будет эта готовая и постоянная молитва " [с. 356, 361]. Существует четыре вида или рода молитв, указанных святым Апостолом Павлом: молитвы, моления, прошения и благодарения. Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения (1 Тим. 2, 1). Молитва — это " умилостивление за грехи " , посредством которого испрашивается прощение за сегодняшние или прежние беззакония. Моление есть " просто обет " Богу в чем-либо. " Если принесешь моление (обетное) Богу, — учит преподобный, — не умедли исполнить его " . Прошение — это молитва за других или " о мире всего мира " . Благодарение — выражение чувств " в неизглаголанном восторге " за Божии благодеяния. Все упомянутые четыре вида молитв необходимы и полезны всякому человеку. Но по причине различного душевного состояния первый вид более приличен начинающим, которые еще уязвляются " воспоминанием своих пороков " . Второй — тем, которые, преуспевая в добродетелях, поднялись на ступень духовного совершенства. Третий — тем, которые " по любви и снисхождению " ходатайствуют за других. Наконец, четвертый вид свойствен тем, которые исторгли из своих сердец терния пороков и " чистым умом созерцают милости и щедроты Господни " [с. 330, 333]. Господь наш Иисус Христос Своим примером освятил эти четыре вида молитв. Он приносил молитву, когда говорил: Отче, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия (Мф. 26, 39). Моление выразил в таких словах: Аз прославих Тя на земли, дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю (Ин. 17, 4). Прошение — в обращении к Богу Отцу: Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят (Лк. 23, 34). Благодарение — в словах: Отче, хвалу Тебе воздаю, яко услышал Мя еси: Аз же видех, яко всегда Мя послушаеши (Ин. 11, 42). Примеры эти показывают, что каждый вид молитвы можно творить отдельно. " Впрочем, в совершенной молитве они могут и соединяться, чему также научает пример Господа нашего, представленный в той пространной молитве, которую читаем в Евангелии Иоанна (гл. 17) " [с. 334]. Краткое изображение состояния молитвенника на возвышеннейшей и совершеннейшей ступени, когда он, объятый пламенной любовью к Богу, беседует с Ним, как сын с Отцом, дает преподобный Кассиан в изъяснении содержания молитвы Господней. |
| Она, по уверению Церкви, есть Пребыстрая Заступница. Когда мы бываем жадны к пище, или к деньгам, или к блестящим погремушкам, когда мы жалеем бедному денег на пищу и одежду, или самой пищи и одежды, или хорошего кушания, которое сами любим, тогда мы впадаем в слитность мирскую, отпадаем сердцем от Бога, недугуем греховным самолюбием. Нечистота рукоблудия, женонеистовства, муженеистовства остается в этих блудниках по естеству и чрез естество долгое время, даже и тогда, когда они давно оставили совершение этих грехов, и таится, как огонь под пеплом, возгорающийся при первом дуновении нечистого духа и при чревоугодливом житии. Нужны частое бдение, посты, слезы, горячая молитва , изнурение тела. Хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его есть кровопийца [ Сир. 34, 21 ]. Вот какой грех – не подавать милостыню. Убивает ближнего, кто отнимает у него пропитание, и проливает кровь, кто лишает наемника платы. Сирах, 34 гл. [ст. 22]. Человек, который постится за грехи свои и опять идет и делает то же самое: кто услышит молитву его? и какую плату получит он оттого, что смирялся? [ Сир. 34, 26 ]. Постящимся урок. Подающий милостыню приносит жертву хвалы [Сир.] 35 гл. [ст. 2]. Господь есть судия, и нет у Него лицеприятия. Урок священнику, совершающему духовный суд над кающимся. Сир., 35 гл. [ст. 12]. Не ешь рыбы в пост: в ядении ее теснота и блуд ночной. Я поел ее с удовольствием за обедом и вечером за ужином, а лукавый, видя расположение плоти, подослал уже ко мне во сне и прелестниц, которые будто бы пришли молиться со мною Богу (сатана преобразился в Ангела света), но потом вдруг начали резвиться со мною и кувыркаться, но память о жене и пробуждение спасли меня от блудного греха. Благодарение Богу, Ангелу Хранителю моему, невидимо меня хранящему и во сне. О, жадность моя, жадность! Да не следую я своему аппетиту, да не раболепствую ему, как не должен я следовать блудным движениям плоти. Доселе, окаянный, не терпел добровольно глада. 23 марта 1870. Благодарю Господа, укрепившего сердце мое и отверзшего уста мои – совершить Божественную литургию Василия Великого в четвертое воскресение Великого поста (Пятая седмица), причаститься неосужденно Божественных Таин и сказать с дерзновением слово. При чтении больших молитв пред освящение Даров диавол обдал было сердце мое хладом и равнодушием. О, многокозненный! |
| Элементы шаманизма с легкостью могут быть идентифицированы в других религиях, гораздо более поздних по происхождению. Так, некоторые духовные практики даосизма естественным образом развились из шаманских техник. Например, система «даосской йоги»: дыхательная система цигун, использование которой призвано способствовать духовному пробуждению человека, учит правильно использовать жизненную энергию ци, освобождает сознание человека (подробнее см. гл. «Даосизм», а также: Торчинов Е. А. Даосские практики//Путь золота и киновари в исследованиях и переводах Е.А. Торчинова. СПб.: Азбука-классика – Петербургское востоковедение, 2007). В основе различных духовных и психофизических практик йоги, разрабатываемых в индуизме и буддизме, лежит принцип изменения психического и духовного состояния человека. Занятия йогой призваны помочь человеку совершить некий духовный «прорыв», освободить от законов материального мира и соединить с миром духовным (подробнее см. гл. «Индуизм» и гл. «Буддизм»). В одном из направлений ислама – суфизме – при совершении ритуала самá (или семá) дервиши посредством музыки, произнесения определенных молитв, особых дыхательных упражнений и танца (кругового верчения) достигают экстаза. Цель этого состояния – совершение мистического путешествия в духовный мир, собственное духовное совершенствование и слияние с божеством (подробнее см. гл. «Ислам»). В иудаизме подобная психопрактика существует в хасидизме (см. гл. «Иудаизм»). В рамках христианской традиции данные явления также получили распространение, например, в харизматических движениях пятидесятников, харизматиков, хлыстов. Техники, используемые в шаманизме, встречаются и в некоторых современных религиозных течениях, например, в религиях, объединяемых общим названием «Нью Эйдж». 214 Ульгень – творец Вселенной. Обитает на девятом (по другим данным – на пятнадцатом или шестнадцатом) небе на востоке за месяцем и солнцем, где возвышается Золотая Гора (Алтын-туу). Создателем всего сущего Ульгень стал при помощи Священной Белой Матери. Творение продолжалось шесть дней, за которые Ульгень создал первого человека, сотворил собаку и велел ей сторожить первого человека. Перед потопом он приказал Наме построить плот и посадить туда всех зверей и птиц. Ульгень сотворил камов (шаманов); он же награждает людей даром шаманства; определяет, быть человеку шаманом или нет; и назначает будущему шаману духов-помощников; указывает, каким должен быть шаманский бубен. |
| Так некоторые духовные практики даосизма естественным образом развились из шаманских техник. Например, система «даосской йоги»: дыхательная система цигун, использование которой призвано способствовать духовному пробуждению человека, учит правильно использовать жизненную энергию ци, освобождает сознание человека 51 (подробнее см. гл. VIII. Даосизм). В основе различных духовных и психофизических практик йоги, разрабатываемых в индуизме и буддизме, лежит принцип изменения психического и духовного состояния человека. Занятия йогой призваны помочь человеку совершить некий духовный «прорыв», освободить от законов материального мира и соединить с миром духовным (подробнее см. гл. XXI. Индуизм и гл. XXII. Буддизм). В суфизме (мистическое движение внутри ислама ) при совершении ритуала сама (или сема) адепты посредством музыки, произнесения определённых молитв, особых дыхательных упражнений и танца (кругового верчения) достигают экстаза. Цель этого состояния – совершение мистического путешествия в духовный мир, собственное духовное совершенствование и слияние с божеством (подробнее см. гл. XXIII. Ислам). В иудаизме подобная психопрактика существует в хасидизме (см. гл. XXIV. Иудаизм). В рамках христианской традиции данные явления также получили распространение, например, в харизматических движениях пятидесятников, харизматиков, хлыстов. Техники, используемые в шаманизме, встречаются и в некоторых современных религиозных течениях, например, в религиях, объединяемых общим названием «Нью Эйдж». Собственно шаманизм – явление сибирское, дальневосточное и центральноазиатское. Однако определённые его элементы, в частности экстаз, а также технические способы его достижения имеют более широкий ареал распространения и встречаются в других религиозных системах. В «классическом» шаманизме психотехнический и космологический элементы уравновешены между собой. Шаман совершает своё «восхождение» на небо – в мир духов, становится героем мифологических сюжетов и переживает на собственном мистическом опыте содержание религиозных символов, обретающих при этом свой первичный смысл – средств связи человека с иной, недоступной в обыденном опыте реальностью. |
| Вторая часть сочинения, кроме введения, заключения и послесловия, имеет три главы, с 20-й по 22-ю. О содержании их автор говорит так: „в 1-й гл. мы изложим учение о промысле Божием в отношении к природе и внешней стороне жизни человека в связи с решением вопроса о зле природы и человеческой жизни; во 2-й гл.– учение о промысле Божием в отношении к духовной —122— жизни человека в связи с решением вопроса о противоречащих промыслу Божию явлениях; в 3-й гл. – краткое учение об универсальном средстве промышления – Церкви (508 стр.). В конце, на восемнадцати страницах, дано подробное оглавление содержания сочинения. Сочинение г. Соколова изобилует самым разнообразным содержанием. В нём изложено и изъяснено не одно только библейское учение о промысле, но и исследованы разнообразные пути промысла Божия в истории первобытного человечества и еврейского народа, в жизни и деяниях великих представителей этого народа, в радостных и славных, в горестных и страшных событиях его многовековой истории, в судьбах его религии, в его общественных учреждениях, в его общественном и домашнем быте. В сочинении отпечатлелось широкое знакомство автора как с учением Ветхого Завета о промысле, так и с ветхозаветной библейской историей. Обширный по объёму, труд его отличается тщательностью в изучении и обработке материала и основательностью в решении многих общих и частных вопросов о промысле, постановка которых была вызвана либо изъяснением тех или иных речений Писания, либо обсуждением тех или иных библейских событий. Изложение не безупречно, потому что не редко встречаются растянутые, тяжеловатые и неуклюжие периоды речи. Автор сочинения вполне достоин степени кандидата“. 32 . Исправляющего должность доцента Павла Соколова о сочинении студента Стыранкевича Виталия: „Духовное развитие ребёнка“: „Г. Стыранкевич поставил своей задачей проследить духовное развитие ребёнка с первого момента жизни до 7–8 летнего возраста. Элементы врождённости и наследственности в психическом складе ребёнка, зачатки его душевной жизни в утробный период, умственное развитие ребёнка от рождения до пробуждения самосознания, умственное развитие его от появления идеи „я“ до конца детства, эстетическое и нравственно-религиозное развитие ребёнка, психические типы детей, – вот его программа. Эта широкая программа выполнена автором почти вся, хотя, конечно, и |
| Это можно выразить так, что автономная религиозность не исключает того, что по происхождению своему она может быть социально гетерономной. Но великая и неотъемлемая задача всякого гетерономного научения состоит в том, чтобы передать его людям для свободного и самостоятельного (автономного) усвоения, добиваться его, настаивать на нем, ценить его, как необходимую и священную форму религиозности. Психологически и исторически говоря, верование может быть пробуждено в душе человеческой без ее самостоятельности и самодеятельности. Здесь возможны – а в детской и необходимы – пути наставления, внушения, подражания, «заражения», и авторитетного научения. Религиозное воспитание без этого просто невозможно. Но подобно тому, как ребенка учат ходить для того, чтобы он начал ходить самостоятельно; и подобно тому, как задача всякого воспитания состоит в том, чтобы уступить свое место самовоспитанию воспитанника, – так задача религиозного воспитания в том, чтобы научить верующего автономной вере, чтобы указать ему путь к свободному и самостоятельному усвоению и убедить его в необходимости и драгоценности религиозной самодеятельности. Необходимо воспитывать человека к свободе: ибо по существу своему он призван быть свободным духом. Но тайна всякой свободы в том, что ее нельзя «дать»: она должна быть взята, т.е. принята и усвоена; иначе она превратится в новую несвободу (см. главу о свободе в моей книге «Путь духовного обновления» – И.И.). Нельзя освободить другого. Можно только помочь ему освободить себя. Нельзя получить свободу от другого. Можно только добыть ее внутренне самому для себя. Внешне освобожденный может оказаться неспособным к свободе: он останется внутренне гетерономным и перейдет только из одного рабства в другое. Свобода есть прежде всего внутреннее, духовное искусство. И воспитывать человека значит вводить его в это искусство, приучать к нему, наставлять в нем, учить его осуществлению и наслаждению им. Так и религиозный опыт есть искусство духовной свободы. Поэтому необходимо воспитывать детей к религиозному самостоянию (отнюдь не к религиозному фантазерству или изобретательству – см. гл.6, гл.7 и гл.10 – И.И.). Возможно и необходимо свободное усвоение откровения, писания и предания. Не усвоение, которое слепо и покорно «впитывает», которое не ищет оснований для веры и не восприемлет их, которое безразлично к ним и предоставляет другим ведать их и заведывать ими; не усвоение, пассивно берущее даваемое содержание, усваивающее механической памятью и бессмысленной преданностью; но – усвоение, приводящее догмат (или молитву, или обряд, или правило) в связь с сердцем и его созерцанием, удостовертющее свою любовь к истине и показующее ее своему видению, – приемлющее искренне и цельно, чтобы больше не расставаться. |
| Кто истинно благочестив, тот не может не ощущать потребности выражать движения благочестивого чувства во внешних знаках, к числу которых относятся и заповеданные святою Церковью поклоны. Притом, истинное благочестие было бы не полно, если бы заключалось в одном духе и не проявлялось в телесных подвигах. Пусть совершеннейшие бесплотные духи славят Бога духом, а мы, духовно-телесные твари, должны прославлять Бога в душах и телах наших, яже суть Божия ( 1Кор.6:20 ). Итак, если худо поступают те, все богомоление которых состоит в одних наружных действиях, без участия духа, то не менее худо поступают и те, которые хвалятся одним духовным служением Богу, а телом не упражняются в подвигах благочестия. При помощи поклонов молитвенное расположение легко может родиться в душе, неиспорченной лицемерием. Известно, что одним из главных препятствий к благочестивому, молитвенному настроению души служит плоть. Когда плоть располагает ко сну, покою и неге, тогда и бодрый в другое время для молитвы дух теряет расположение к ней, тяготится ею. Творить поклоны – одно из лучших средств к приведению духа в молитвенное состояние: чрез них тело приводится в движение, получает бодрость, легкость и живость, – и таким образом становится послушным орудием духа в его молитвенных занятиях, и не только не препятствует, а содействует им. Это каждый из нас может изведать на собственном опыте. Как часто, напр., мы неохотно принимаемся за молитву по пробуждении от сна! Обязанности и совесть призывают к молитве, а отяжелевшие от сна члены отнимают или ослабляют охоту к ней. Но ревность и усердие к молитве тотчас явятся, если немедленно встанем с одра и примемся за поклоны молитвенные… Мы поклоняемся невидимому Богу как видимому. Дабы понять, какую силу имеет такое поклонение, припомним случай, засвидетельствованный древними писателями. Римское войско было на войне: во время бездождия, находясь в безводной местности, оно не имело питья. Воины Мелитинского легиона, изнуренные также жаждою, но одушевленные верою, преклонили колена на землю и обратились с прошением к Богу. Вдруг явилась страшная молния, обратившая врагов в бегство, и пролился дождь, ожививший войско. Так сильна оказалась молитва , соединенная с поклонением внешним (Церк. ист. Евсев. кн. V, гл. 5). |
| Можно поэтому питать надежду даже на то, что если новый учебник будет признан в качестве семинарского руководства, то [ныне] низкий уровень семинарских познаний в области церковно-исторической науки значительно повысится. И этого можно ожидать, не только имея в виду совершенства учебника со стороны содержания, но и со стороны его отличного одушевленного изложения. Можно надеяться на пробуждение любви к церковной истории. Однако, будучи столь высокого мнения о новом учебнике, мы кое-чем в нем и недовольны. Совершенно не видно, какое значение для Церкви имела борьба ее с гносисом. Известно, что в протестантской современной науке значение так называемого гностического кризиса оценивается слишком высоко: ему приписывается чуть ли не создание из ничего вселенской Церкви. Но несомненно, что борьба с гносисом дала толчок для более точного определения канона и для научного установления принципа предания. Между тем автор, говоря о каноне священных книг и преданий, совсем не упоминает о гносисе. Можно сделать несколько важных дополнений, например об отношениях гностиков к книгам Священного Писания (об этом см. книгу: Liechtenhan. Die Offenbarung im Gnosticismus. Göttingen, 1901). Еще более важным опущением считаем мы то, что в учебнике в собственном смысле нет истории церковной дисциплины. Можно, правда, сказать, что наука не дала по этому вопросу своего оправданного решения, а русская церковно-историческая наука почти и не поднимала его. (Новейшие западные работы в этой области отразились только на диссертации проф. С. И. Смирнова . «Духовный отец в древней Восточной Церкви», Сергиев Посад, 1906. Гл. 3) А между тем с историей покаянной дисциплины тесно связаны важные догматические вопросы, например о «власти ключей». О новацианстве автор говорит кратко, подробнее о донатистах, но недостает в обоих случаях идейного освещения, догматической основы церковно-исторических движений. Новацианство и донатизм не поставлены в связь с монтанизмом (как, например, в труде Д. Ф. Касицына). С точки зрения церковной дисциплины нужно бы подробнее остановиться на «Пастыре» Ерма . Кроме того, автором совершенно не упомянуты дисциплинарные споры первой четверти III века в Риме и Карфагене между Ипполитом, Каллистом и Тертуллианом . (Об этих спорах см. у проф. С. Смирнова и прот. Иванцова-Платонова. Ереси и расколы первых трех веков христианства. М., 1877, в лекциях Болотова, вып. 2. Подробнее в трудах Dollinger " a. Hippolytus und Kallistus, и особенно в новых трудах Е. Rolffs " a). |
| У Пьера де Корнеля это — великолепный испанец Сид, непобедимый боец, спасающий свою родину. У Сервантеса — это Дон Кихот, глубоко верующий, верящий в свое призвание, у Шиллера — маркиз Поза, Вильгельм Телль, Валленштейн и др., у Гете — это сначала Гец фон Берлихин-ген, Клавиго, Тассо, а потом всех вытесняющий и всех заслоняющий Фауст как волевой человек; волевой, а не духовный, у которого воля вытесняет дух. У Пушкина — это Евгений Онегин, его любимейший герой. Пушкин видит своего героя насквозь и потому не скупится на нелестные эпитеты. Это и «Москвич в Гарольдовом плаще», и «модный повеса», и «пародия», и «модный тиран». Но Пушкин не скрывает любви к своему герою («я сердечно Люблю героя моего», гл. 6, 41), и у Онегина есть все данные для этого: ум, критическое чутье, трезвый взгляд на жизнь, знание людей, гордое, но оправданное одиночество. В онегинском зеркале можно различить черты самого Пушкина, и наоборот, в Пушкине много от Онегина. Онегин — это литературный автопортрет Пушкина, и это придает особенную значительность образу Онегина. Онегин — более значительная и более глубокая личность, чем может показаться с первого взгляда и чем его считала русская критика. Онегин — не «лишний человек», он выделяется из этой плеяды под гениальным социально-психологическим диагнозом Тургенева. И во всяком случае не имеет никакого отношения к «обломовщине», как неправильно считал Добролюбов в своей исключительно талантливой статье Онегин «Ярем … барщины старинной Оброком легким заменил», что сделал потом и Тургенев со своими крестьянами. «И небо раб благословил» . Но и как русский Чайльд Гарольд, Онегин на целую голову выше всех Печориных, Рудиных, Неждановых, всех тургеневских и толстовских героев, всех тех, которых Овсяннко-Куликовский зачислил в плеяду «русской интеллигенции». Онегин — квинтэссенция жуирующего и фланирующего Петербурга. Если бы исключительно талантливый русский художник, в стиле Добужинского или Сомова, вздумал написать картину Невского проспекта времен Пушкина, то он должен был бы поместить на нем Онегина. В Онегине — весь Петербург во всем его очаровании и… призрачности. Он великолепен в своем отношении к семье Лариных, когда говорит: «Боюсь, брусничная вода Мне не наделала б вреда». Его разочарованность, нелюдимость, мрачное настроение и вынужденное одиночество — залог грядущего пробуждения. Он серьезен в спорах с Ленским, более чуток и прозорлив, чем тот, чужд поверхностной и туманной романтики. Его тонкие замечания об Ольге обидели Ленского, он понял и оценил Татьяну с первого взгляда, хотя и беспощаден к ней в сцене объяснения. В нем ценна жизненная трезвость, неочарованность жизнью и романтикой, так гармонирующая с девичьей отчужденностью Татьяны. Не приходится удивляться, что «дико-печально-молчаливая» Татьяна нашла в нем родную душу, но Онегин не понял этого. |
|
|
