| Как отмечают специалисты, «в античности, особенно у предшественников Полибия, критика достоверности источника носит в значительной степени случайный характер. Ни Фукидид, ни Аристотель даже не указывают на происхождение договора или текста, который они цитируют. Это делает Тимей, впервые пытавшийся установить правила использования источников. Но и он допускает, с точки зрения Полибия, неточности: «Нельзя не удивляться, почему Тимей не называет нам ни города, в котором был найден данный документ, ни места, на котором начертанный договор находится, не называет и тех должностных лиц, которые показали ему документ и беседовали с ним; при наличии этих показаний все было бы ясно, и в случае сомнений каждый мог бы удостовериться на месте, раз известны местонахождение документа и город» (XII, 10, 5), Таким образом, задача историка – не просто основываться на документальном материале, но и давать читателю полное и точное представление об источнике своей информации. Хотя, в целом, такое точное указание автором источников своей информации – явление редкое в античной историографии. Евсевий же, приводя цитаты из документов, практически всегда указывает, откуда они были взяты, например: «Взято с колонки в Тире» (IX, 7, 2), или «эта статуя уцелела до сих пор; я, будучи в этом городе, видел ее собственными глазами» (VII, 18, 1), или «письма, которыми они обменивались, сохранились, и найти их легко и сейчас. До нашего времени они хранились в библиотеке города Элии, созданной тамошним епископом Александром; там мы и смогли достать материалы для данной работы» (VI, 20, 1). Современные исследователи, правда, нередко подвергают сомнению такие замечания Кесарийского епископа. В частности, в первой книге своей «Церковной истории» он сообщает: «Имеется письменное тому свидетельство, взятое из архивов Эдессы 407 , которая была тогда столицей. Среди государственных документов, сообщающих о событиях древних и современных Авгарю, сохраняется с того времени и доныне следующий рассказ. Нет, кажется, ничего интереснее этих писем 408 , полученных мною из архива и переведенных слово в слово с сирийского» (I, 13, 5). Чуть ниже Евсевий еще раз говорит о том, что эти письма были им собственноручно переведены дословно с сирийского (I, 13, 22). О. J1. Вайнштейн в своем историографическом обзоре с сарказмом говорит о «характере учености Евсевия и его любви к точной документации», считая данные письма фальшивкой или просто выдумкой церковного историка. При этом он ссылается на авторитет Лоренцо Валлы, однако не приводит ни его доказательств, ни собственных аргументов или соображений на этот счет. На основании чего делает автор такой вывод, остается неясным 409 . |
| Повторяем, здесь у Платона масса интереснейших подробностей, которые нет возможности комментировать в контексте нашего изложения. Но что общая картина космоса не только телесна, а еще и геометрична и что перед нами здесь какая-то художественная геометрия или геометрическое художественное произведение, это совершенно ясно и для историка эстетики весьма любопытно. Наконец, в анализе космического геометризма Платона не может отсутствовать " Тимей " . Философско-астрономические концепции этого диалога чрезвычайно разнообразны и запутанны, но сейчас нас интересует только контрастная геометричность космоса по " Тимею " . Здесь рассказывается о том, что бог смешал неделимое идеальное и делимое материальное в одно целое, образовав из этого новую " сущность " (35а). Конкретнее говоря, Платон повествует здесь о соединении тождества и различия, так что становится ясной единораздельная цельность и тождественная сама себе и различная сама с собою в своих отдельных моментах. Из этой-то единораздельной цельности Платон и образует систему космоса. Тождественная стихия сущности вытягивается в одну линию или в какую-то ленту, из которой образуется замкнутый круг. Другой такой же круг образуется из стихии различия. Оба круга соединяются так, что круг тождества является внешним обручем, а круг различия - внутренним обручем, и оба эти обруча скрепляются под известным углом друг в отношении друга. Круг тождества образует собою сферу неподвижных звезд; а круг различия делится еще на семь кругов, образующих известные тогда пять планет, включая Солнце и Луну и включая еще Землю, остающуюся посредине. Вступать в прения с многочисленными комментариями " Тимея " мы не будем, оставляя, таким образом, открытым как вопрос о вращении Земли, так и вопрос о возможном здесь гелиоцентризме. Но, как бы мы ни понимали все эти детали, " Тимей " построен на представлении космоса как конкретного геометрического тела. 5. Картина космоса в целом по " Тимею " Поскольку в предыдущем мы говорили о платоновском космосе по отдельным проблемам, сейчас необходимо будет представить себе этот космос в целом с добавлением еще некоторых подробностей геометрического характера (см. рисунки на стр. 678). |
| Лица в доме Кефала — все реальные, исторические. Сыновья Кефала — Полемарх, Лисий и Евтидем, судьба которых была хорошо всем известна. В правление «тридцати тиранов» Полемарх без предъявления обвинения был приговорен к смерти и вынужден был выпить яд цикуты. Его брат Лисий бежал из Афин, а потом вернулся, чтобы стать знаменитым оратором. Здесь же родные братья Платона Адимант и Главкон. Свидетель разговора, Никерат, сын полководца Никия, погибшего в 415 году в Сицилийской экспедиции. Здесь же софист Фрасимах с учениками и поклонниками. Но примечательно, что все, кроме Фрасимаха, выполняют роль статистов, то ли молчаливых, то ли подающих необходимые реплики. Как уже было сказано выше, все «Государство» — пересказ Сократом беседы в доме Кефала, бывшей накануне, своим друзьям, с которыми он назавтра в доме Крития будет слушать рассуждения философа Тимея. Временной перспективы здесь совсем нет. Впечатления беседы совершенно свежи в памяти Сократа. Вот почему он так обстоятельно ее передает, со всеми мельчайшими оттенками и извилинами процесса мысли. Нет ничего удивительного, что Сократ исполняет партии сразу за всех собеседников. Их голоса еще звучат в его памяти. И многочисленные гости в доме Кефала для Платона только предлог, чтобы раскрыть во всей полноте ход мыслей Сократа, а по сути дела говоря, свой собственный. «Тимей» и «Критий» примыкают по времени их протекания к «Государству». Через два дня после Бендидий приносят жертвы Афине. Может быть, это праздник омовения Афины-Плинтерии. Участники беседы — Сократ, Тимей Локрский, пифагореец приблизительно семидесяти лет, Гермократ, сицилийский полководец средних лет, и Критий, хозяин дома, родственник Платона. Пелопоннесская война в разгаре, но гости, видимо, приехали в момент затишья, возможно, в период Никиева мира (421 г.). Пройдет несколько лет, и Гермократ, беседующий с Сократом, станет вдохновителем победы над афинскими морскими силами в сицилийской кампании 415 года, которую потом драматически опишет Фукидид. Здесь много мелких деталей, как будто необходимых для создания иллюзии действительности, но на самом деле вносящих путаницу в свидетельства отдаленных очевидцев и даже ставящих под сомнение фигуру Крития. А Платону, как писателю-художнику, как раз и нужно, с одной стороны, представить весь антураж «Тимея» и «Крития» как можно более реально и естественно, но вместе с тем сам рассказ хозяина дома о легендарной Атлантиде сделать настолько проблематичным, чтобы не нести за него никакой ответственности. |
| (См. Фил. 62 а-д , где мы видим, что реально думал Платон о науках в целом и, в частности, о евдоксовой “математической физике”.) Как бы то ни было, иронически выспренная тирада, которой заканчивается Тимей и которую Сократ принимает с очевидно осуждающим молчанием ( Тим. 92 с ), ясно показывает, что именно Платон не признаёт в высмеиваемой им теории. Для этой теории мир, где мы живём, является чувственным Богом (Θες φιλδονος), что для хорошего язычника, каким был Платон, являлось противоречивым понятием в терминах по типу псевдо-понятий, например, как квадратный круг . Итак, если Платон говорит, что согласно этой теории, (чувственный) мир является божественным , это потому, что она претендует найти в этом мире отношения или даже математические единицы. Итак, это — базовая идея математической физики, а именно “евдоксова” попытка найти в чувственных (пространственно-временных) феноменах определённые отношения, существующие между идеальными (вечными) математическими единицами, что для Платона могло быть только позором и безумием одновременно. — Несомненно, можно сказать, что Евдокс также был язычником. Однако в этом нельзя быть достаточно уверенным, поскольку он мог быть и атеистом с таким же успехом. Ибо мы знаем о его “математической физике” лишь исходя из добровольно потешной насмешки, какую из неё хотел сделать Платон. Наконец, как это было верно отмечено, нужно было дождаться XVI века, чтобы стать свидетелями первой попытки дать научное применение идеям, набросанным в Тимее (если не Платоном в “Сократе”, то, по крайней мере, Евдоксом в “Тимее”). До сих пор это всё было в конце концов принято всерьёз (впрочем, с похвальными исключениями, в том числе с исключениями философа-императора Юлиана). Тимей имел лишь “мистические” или “магические” последствия (не говоря о простых античных или современных повторах, где отсутствует всяческая попытка понимания). — Впрочем, сам Демокрит тоже мог быть атеистом. Не важно, что в демокритовском мире мы можем разместить только языческий Θες, то есть Бога с двойной трансцендентностью, поскольку Бог должен с необходимостью быть там по ту сторону не только чувственных феноменов (впрочем, чисто “субъективных”), но ещё и (объективной) “атомической” реальности. |
| Что же, первее всего, при составлении и пред произнесением проповеди необходимо проповеднику? Первее всего необходима молитва , испрошение божественной благодатной помощи для благоуспешного совершения дела. Чтобы сделать этот совет более убедительным для проповедника, Юнгманн цитует языческого философа Платона и из его диалога «Тимей» приводит свидетельство в подтверждение своего положения. Критий сделал предложение Тимею изложить свои мысли о происхождении вселенной. Сократ выразил свое согласие на это и пригласил Тимея начать, но наперед просил его, как следует по обычаю, призвать богов. «Ты прав, Сократ», – отвечал ему Тимей. «Все, если только они сколько-нибудь разумны, обыкновенно призывают богов пред началом каждого дела, значительного ли то, или незначительного; тем более должны обратиться к богам и богиням мы, собираясь рассуждать о происхождении вселенной, если только не хотим быть безумными, и просить их всех, чтобы мы были в состоянии прежде всего говорить, как им угодно, потом, что касается нас самих, чтобы, с одной стороны, я ясно и правильно выражал свои мысли, а с другой, вы легко понимали то, что я скажу». 177 Если язычник так рассуждал, то тем более мы христиане, если не хотим быть безумными, приступая к составлению проповеди, в глубоком смирении и благоговении усердно должны просить благодати Святого Духа. Язычник не имел того Божественного Откровения, которым мы руководствуемся. А нам указано чрез апостола Духом Святым, что мы не доволни есмы от себе помыслити что, яко от себе, но довольство наше от Бога ( 2Кор. 3:5 ). И блаж. Августин советует проповеднику, намеревающемуся говорить слово пред собранием или диктовать проповедь свою другим желающим и способным сказать ее пред народом, усердно молиться «да даст Господь во уста его слово благо. Ибо если царица Есфирь, приготовляясь пред царем Артаксерксом говорит за временное спасение народа своего, молилась, чтобы Господь дал слово благоугодно во уста ея ( Эсф. 4:17 ): то не паче ли должен молиться о получении сего важного дара тот, кто трудится над словом и учением о вечном спасении людей?» 178 |
| 2 .1. Как же не захотеть мне уделить центральное место в душе удивительнейшему Пэонию, который – найдя философию и стратегию разделенными множеством перегородок – соединил их и возвратил [к изначальному единству], сделав явной [сейчас] родственность занятий, [очевидную] в дни древние?! 2. Ибо Италия в древности обладала такими мужами, как ученики Пифагора, которые были гармостами 157 городов; она тогда называлась Великая Эллада, и это было справедливо. Харонд и Залевк дали итальянским полисам законы, Архит и Филолай командовали армиями 158 . Величайший из астрономов Тимей управлял городом, был послом и занимался иными политическими делами – тот самый Тимей, опираясь на которого, Платон поведал нам о природе космоса. Эти люди жили девятью поколениями позже Пифагора, и они сохранили счастье Италии. 3. Не иначе обстояло дело и в элеатской школе Афин, где заботы об обучении владению оружием и словесным наукам считались равночестными. Говоря же о Зеноне [ученике Парменида], нелегко было бы сосчитать, сколько тираний он сокрушил, учредив в них здоровую полисность. И [ученик Сократа] Ксенфонт, взявший на себя командование десятью тысячами людей, изнуренных несчастьями, стоящими на шаг от гибели, повел их домой из самого сердца Персии и превозмог все препятствия. 4. Почему бы не сказать теперь и о Дионе, противоставшем монархии Дионисия, который поработил на Сицилии не только последние из эллинских полисов, но также и варваров; Дионисия, смирившего даже дух карфагенян и отогнавшего их уже от берегов Италии? Да, человек, который любил Платона и был любим им, сам вербовал наемников и отплыл на Сицилию, погрузив всё свое войско – и соратников, и наемников – на единственный купеческий корабль. И вот этими-то силами был низвергнут [могущественный] Дионисий! А случилось это потому, что Дион изменял политическую систему и восстанавливал в полисах гегемонию закона. Таким образом, у древних философия и полития возникали вместе 159 и когда вместе же и продвигались, то соответствующим оказывалось и предпринятое. 5. Но как и в случае других прекрасных и значительных вещей – а всех их без исключения испортило время, – этот двойной эйдос оказался также лишенным жизни, и разделенным в себе он дошел до потомков. Поэтому недостойно задерживаться на делах человеческих. Разве не из-за того же [губящего времени] мы лишены и других благ? Ибо худшее несчастье для полиса – обладать мощью без ума и умом без мощи [как сейчас дело и обстоит]. |
| Именно это обстоятельство не могло не насторожить св. Мефодия, всегда стоявшего на страже чистоты церковного учения. Поэтому, используя творения Платона, ссылаясь на него, делая выписки и вдохновляясь его художественными образами, он не увлекается платонизмом. Говоря нередко языком платоновских диалогов, св. епископ излагает учение Церкви. Его идеал нравственного совершенства по существу дела весьма отличается от платоновского идеала. Главное отличие заключается в том, что образцом для подражания желающим достигнуть совершенства у св. Мефодия является не философская абстракция, а воплотившийся Божий Сын – реальная совершенная Личность: «Быть в точности по подобию Божию возможно тогда, когда мы, отпечатлев черты Его человеческой жизни в самих себе, как бы на досках, подобно искусным живописцам, сохраним их, изучая тот путь, который Он Сам открыл. Ибо Он, будучи Богом, для того и благоволил облечься в человеческую плоть, чтобы и мы, взирая, как бы на картине, на Божественный образ Его жизни, могли подражать начертавшему ее» («Пир», 1,4). Богочеловек, этот Новый Адам, исправляя то, что явилось результатом падения первого Адама, победил диавола; таким же образом, следуя Ему и получая от Него помощь, должны побеждать диавола Его последователи («О своб. воли», 20, 8). Очевидно, что идеал совершенства, возвещаемый св. Мефодием, оригинален и ни в какой степени не заимствован у Платона. Св. епископ часто использует Платона, употребляет выражения, заимствованные из платоновских диалогов. Однако его учение вдохновляется конкретными реальностями христианского Откровения, а не платоновской философией. Психология св. Мефодия тоже имеет много точек соприкосновения с учением Платона. В некоторых случаях здесь есть образцы чисто литературных заимствований, иногда – подражание философским рассуждениям, в которых излагается учение о душе. Примерами литературной транспонировки могут служить: а) описание «потока тления», потопляющего души после падения («Пир», 4, 2; Платон, «Тимей», 43); б) изображение стремления чистых душ к горнему, родственному им миру («Пир», 4, 5; Платон, «Горгий», 521 А; «Теетет», 146 С, 151 Е; «Аксиох», 370 D, 366 А); в) рассуждения о крыльях души, возносящих ее в надмирные обители («Пир», 8, 1–2; Платон, «Федр», 246 D, 69 С, 247 С, 248 В, 249 С; «Тимей», 42 С). |
| 2 . Платон Платон (427–347 гг. до н.э.) считал, что каждому классу одноименных вещей соответствует своя и при том единственная идея (idea, но чаще встречается синонемичное eidos – «вид», «образ» – «образец»), на которое распалось единое бытие Парменида. Где находятся идеи, не конкретизируется, они пребывают в неких «поднебесных местах» (Федр 247 c) 416 , но это не существенно, главное в том, что «вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же напротив, можно мыслить, но не видеть» (Государство 507 c), отсюда онтологический статус идей, которые в качестве «умопостигаемых и бестелесных образцов» (noeta kai asomata eide, Софист 246 b) первичны по отношению к чувственно постигаемым вещам и как бы производны от них 417 . Мир идей есть подлинное бытие, оно воспринимается разумом, мир вещей состоящих из материи («хора») – мир становления, это относительное, неподлинное бытие, т.к. все вещи рождаются и погибают, этот мир противостоит миру идей и почти отождествляется с небытием 418 . Вещи «участвуют» (methexis) в идеях, заимствующих от них некоторые свойства, а иногда идеи «присутствуют» (paroysia) в вещах, – идеи являются причинами (aitia) вещей, однако понимаемыми как их цели (telos), вещи же несовершенные копии своей идеи 419 . Платон стремится представить мир идей как иерархическую структуру по степени общности каждой идеи, с наивысшей идеей блага (agathon), ее пребывание еще более неопределенно, чем пребывание идей в «умопостигаемой облати» (topos noetos, Государство 508 c 1), как «непредполагаемое», она «начало всяческих» (Тимей 511 b), но как всеобщая цель – и конец всего сущего 420 . Закономерно идея блага неоднократно отождествлена с богом. Человек – существо двойственное, он имеет душу и тело, душа принадлежит к миру идей, тело – к миру материи, оно лишь временное пристанище души, и т. к. создано из элементов четырех стихий, разрушаясь, возвращается Космосу 421 . Душа, всматриваясь в вещи, начинает понимать их как «копии» идей, их нельзя поэтому считать совершенно ложными, им присуща доля истины 422 . Принцип триадности «Два члена сами по себе не могут быть хорошо сопряжены без третьего, что бы между одним и другим родилась некая объединяющая их связь» («Тимей» 31 b) 423 . |
| Бог как высшее благо не может произвести ничего несовершенного. Но «ни одно творение, лишенное ума, не может быть прекраснее такого, которое наделено умом, если сравнивать то и другое как целое; а ум отдельно от души ни в ком обитать не может» (Тимей 30b). Поэтому вначале демиург творит мировую душу. Мировая душа, по Платону, существует, ибо мир совершенен, а совершенство невозможно без существования в каком-нибудь душевном начале. В мире все развертывается согласно некоторой цели, а цель может иметь только то, что имеет душу. Мир движется, а двигаться материя сама по себе не может, поэтому это еще раз говорит, что в мире есть мировая душа. Сотворив мировую душу, бог из четырех элементов творит чувственный мир. Он берет огонь, чтобы этот мир был видимым, землю, чтобы мир был осязаемым, воду и воздух, чтобы они связывали этот мир. Из этих составных частей родилось тело космоса, причем бог использовал все элементы: весь огонь, всю землю, воду и воздух, чтобы космос был целостным, совершенным и потому единственным существом. Затем демиург помещает телесный космос внутри души – и возник вечнодвижущийся живой мир, для которого творится время – «движущееся подобие вечности» (Тимей 37d). Из остатков мировой души творятся души людей, числом равные количеству звезд. Особо Платон останавливается на структуре первоэлементов-стихий, из которой состоит тело мира. Они не являются просто некими чувственными элементами; атомы каждой из этих стихий являются геометрическими фигурами: атомы земли – гексаэдры, огня – тетраэдры, воздуха – октаэдры и воды – икосаэдры. Это кажется парадоксальным, так как идеальные геометрические фигуры в материальном мире не существуют. И тем не менее Платон настаивает на том, что все наше материальное бытие состоит из этих геометрических фигур. То есть мир состоит из атомов, но атомы имеют не определенную физическую форму, как описывает Демокрит, а форму идеальных геометрических сущностей. Это приводит к выводу, что сам материальный мир в своей основе можно постичь посредством математических соотношений. Дальнейший вывод из этого сделает в начале XVII в. Г. Галилей, который скажет, что книга природы написана на языке математики, и таким образом положит начало современному математическому естествознанию. |
| В философский лексикон термин «Д.» был введен Платоном , к-рый в диалогах «Тимей» ( Idem. Tim. 28с), «Государство» ( Idem. Resp. VII 530a) и «Политик» ( Idem. Pol. 270а, 273b) впервые называет творца и отца этого видимого космоса Д. В «Тимее» Платон определяет Д. как Ум, к-рый, взирая на вечный умопостигаемый прообраз-парадигму ( Idem. Tim. 28а, 29а), создает мир посредством упорядочивания хаотически движущейся материи («кормилицы», «восприемницы»). При этом ни сам идеальный прообраз, ни материя от Д. не зависят, последний выступает всего лишь как причина их соединения, в чем состоит его существенное отличие от Бога теистических религий, творящего мир из ничего. Кроме того, Д. не всесилен: будучи благим, он старается как можно больше уподобить мир своей идее, однако пассивное сопротивление материи, проявляющееся в виде естественной необходимости (νϒκη), мешает ему полностью осуществить это намерение. Поскольку, по мнению Платона, все, имеющее вечную причину, и само оказывается вечным, то Д. творит в мире только вечные сущности (Ibid. 41b): низших богов, мировую душу и бессмертную часть человеческой души, а также 4 космические стихии (землю, огонь, воду и воздух), небесные светила и тело космоса в целом. Вместе со светилами он создает время как движущееся подобие вечности. Творение смертных существ, необходимых для полноты мироздания, он предоставляет низшим богам, вручая им «семена и начатки созидания» (Ibid. 41с). Замечание Платона о том, что в вопросе о происхождении вселенной следует довольствоваться «правдоподобным мифом» (Ibid. 29d), дало повод нек-рым членам Древней академии (Ксенократ, Спевсипп ) толковать космогонию «Тимея» как условно-метафорическую систему образов, применяемую в «дидактических целях» для выражения вневременных онтологических структур ( Xenocrates. Fr. 54). Аристотель подчеркнуто игнорировал Д. диалога «Тимей» при изложении платоновского учения и употреблял этот термин только в прямом значении - «ремесленник, мастер». Однако не исключено, что Д. «Тимея», тождественный причине соединения предела и беспредельного (формы и материи) в платоновском «Филебе» ( Plat. Phileb. 27b), послужил для него прообразом его собственной «действующей причины». Во всяком случае более поздние философы прямо соотносили действующую причину Аристотеля с богом-творцом ( Seneca. Ep. 65. 7-9; Procl. In Tim. I 2-3). |
|
|
