| Россия защищает сегодня мирную жизнь своих граждан, борясь с международным терроризмом, который, к сожалению, представлен сегодня и на территории самой нашей страны. Но участие России в том, что происходит на фронтах борьбы со злом XXI века, не ограничивается, наверное, только прагматическими соображениями, связанными с защитой собственного населения и собственной территории от террористических действий. В этом противостоянии, в этой борьбе есть глубочайший нравственный смысл. Россия всегда приходила на помощь тем, кто испытывал страдания и последствия несправедливости, тем, кто переживал состояние угнетения. В 1914 году Россия пришла на помощь единоверным и единокровным сербским братьям, сделав это в ущерб себе, потому что мы знаем, каковы были тяжкие последствия Первой мировой войны, в которую Россия вступила, испытывая братские чувства по отношению к сербскому народу, который никогда этого не забывает и, надеюсь, не забудет. Да, Россия очень многое потеряла из-за Первой мировой войны. Но давайте подумаем, как наши предки чувствовали бы себя, если бы они предали сербский народ, думая о собственном благополучии, — так, как это сделали, между прочим, многие нации, которые были союзными по отношению к угнетаемым народам, но никогда не сделали ничего реального ради помощи им и их поддержки. Давайте подумаем, как мы бы чувствовали себя, если бы не пришли сегодня на помощь страдающим в Сирии людям. Нам было бы, наверное, стыдно и совестно, если бы мы не исполнили свой долг по отношению к тем, кто возлагает на нас сегодня надежду. Борьба в Сирии — это, конечно, не «религиозная война», это не противостояние христиан и мусульман, мусульман-суннитов и мусульман-шиитов, верующих и неверующих. Это в то же время борьба нравственная, связанная с противостоянием абсолютно безнравственному и преступному злу международного террора. И об этом верующие и неверующие люди в России, православные христиане, мусульмане, последователи других религий, ясно сказали многажды. Есть, правда, в нашем обществе какая-то группа людей, которая проповедует пораженческие настроения и пацифизм в условиях, когда наши воины ведут непростую борьбу со злом глобального террора. Точно так же в 1990-е годы некоторые предлагали чуть ли не сдаться террористическим силам, действовавшим на Северном Кавказе и совершавшим преступления в Москве и в иных городах России. И сегодня некоторые говорят, в том числе основываясь на околохристианских аргументах: «Не нужно нам идти в Сирию и там помогать людям. Любые военные действия вне пределов собственной территории — это плохо. Вот если на нас нападет тот или иной враг, тогда мы получим право на применение силы, а сейчас его у нас нет». Кое-кто прямо говорит — и в кулуарах, и публично: «Лучше, чтобы российские войска потерпели поражения, из-за этого мы быстрее из Сирии уйдем, из-за этого у нас будет более мирная и спокойная жизнь». И также иногда эти разговоры подкрепляются якобы христианской аргументацией. |
| У нас были для этого все козыри, и даже символ триединой России сам просится на ум: древняя Святая София, ныне разъединенная натрое - храм в Киеве, храм в Новгороде, храм в Полоцке. Мы ничего для этого не сделали - и вот уже дошло до того, что мы всерьез говорим, например, об « украинс ком влиянии на русскую историю». И до того дошло, что мой минский знакомый, известный поэт и издатель, говорит: «Но Беларусь никогда не была частью России. Она была частью Российской империи, СССР , но не России». Вдумайтесь: ведь с этой точки зрения история Российской империи и СССР - это не история России и никакая Россия не преемница. Но что мы сделали для того, чтобы было по-другому? Взять, казалось бы, совсем мелочь - наше равнодушное отношение к названиям. Велели нам новоиспеченные независимые государства писать «Беларусь», «Молдова», «в Украине» - что ж, мы и будем писать «Беларусь», «Молдова», «в Украине»... до тех пор, пока не обнаружится, что, оказывается, на этом настаивали плохие украинские националисты, теперь в пику им будем снова писать «на Украине». Но названия везде и всегда - а не только у плохих украинских националистов - являются частью идеологии. Первое, чем занялись дипломаты новоиспеченного белорусского государства, - упорно разъясняли иностранцам, что белорусы - совсем не то же, что белогвардцейцы (не шучу, Кравченко пишет об этом в «Беларуской думке» 12, 2016). И книжка «Это Беларусь, детка» вовсе не случайно открывается заявлением, что название «Беларусь» России не родственно. И если мы спокойно проглатываем «Беларусь» или повальное избавление от русских названий в Казахстане («ну, а чего такого, они же независимые теперь, имеют право») - мы должны хотя бы понимать, что речь идет не только о названиях, но прежде всего об определенной - и смешно надеяться, что дружественной - идеологии, которую мы вовсе не обязаны пропускать в свой родной язык. Название - это память. Но, скажут мне, они ведь правда независимые. Что мы теперь можем поделать? И зачем память? Не лучше ли написать собственную историю усеченной Российской Федерации и успокоиться? Избавиться, так сказать, «от имперских комплексов»? Да, и главный аргумент: этим в любом случае должны заниматься правители, а не народы. |
| В том-то и была Сашкина затея, чтобы на весь рынок торчала из кармана драгоценная тридцатка, а рядом напихали обрезков из пачки папирос «Беломор-канал».. Поди разгляди с ходу-то, пачка и пачка, и видно по тридцатке, что деньги торчат. Конечно, братья рисковали. Натуральную-то тридцатку напоказ выставлять опасно, свой брат-жулик мог бы легко поживиться! Но и это было учтено. Колька барином идет, тридцатку демонстрирует, а Сашка сзади караулит, глаз с нее не спускает, оттирает, если кто прицеливаться да приближаться станет. Кругом гомонила толпа. Семечки лузгали. Вся земля в лузге. Рядом завизжали: кого-то поймали, значит, бьют. Эта картина братьям не внове, сами попадались и тоже орали как резаные, смотришь — кто-нибудь да вступится. А молчком терпеть, так и голову оторвут за личную за собственность, и не пожалеют. Может, кто из своих, из эшелона орал, но братья скорей в другую сторону свернули. Слишком тут бдительные сидят! Шагов с полсотни сделали и уперлись: вот оно! Вот где оно лежит, что искали! На плоском дощатом прилавке, не в центре его, откуда не выскочишь, а с краю, на тряпочке выставлен ржаной, домашней выпечки хлеб, аккуратно порезанный на равные округлые ломти. А рядом и вовсе чудное, белое, длинное: Колька увидел, будто споткнулся на ходу. Уставился завороженно. Сашка его легонечко в бок шуркнул: — Чево, как баран на новые ворота-то… Батон это! Белая такая булка, в кино показывали… Прошептал, а у самого в горле как кусок глины завяз, ни проглотить, ни выплюнуть. А все этот чертов батон, который перед глазами у них маячил. Видел Сашка в одном довоенном кино: будто прямо на улице булочная стоит, а кто-то заходит и покупает вот такое белое… И говорит: «Батон, мол, купил!» Неужто не понарошку продавали? Да без карточек! Да прям целиком! Огляделись братья, лишь бы не опередили их. Не набросились бы покупатели на это расчудесное добро. Но нет. Никто не хватает, денежки не сует… Раз-другой приценятся да отвалят. Видать, дорог хлебушек-то, лежит нетронутый, ждет богатых хозяев, сияет на весь белый свет золотой корочкой, что по гребешку неровным шовчиком идет. |
| Как и сделали наши Кузьменыши. Внизу, под их полками, тоже шла обычная свара. Кто-то кого-то не пускал, отталкивал, спихивал, изгонял… Поднимался крик; вмешивались взрослые. Постепенно улеглись. Разместили на одну нижнюю полку по двое, валетом, заполнили на ночь и место на полу, в коридоре. И Кузьменыши, заняв третьи полки, не прогадали. Сюда никто не лез, высоко. И лезть высоко, и падать, если залезешь. А если кто совался к братьям снизу, посмотреть, их ногами в любопытные рожи отбрыкивали. Нечего, мол, зыркать туда, куда не просят! Ничего вы тут своего не оставляли! Возлежали, как бояре, каждый отдельно на третьей полке, и с высоты своего положения, будто в кино, наблюдали, что происходит внизу. Разговорчики, смешки, анекдотики… Кто-то песенку запел: «На Кавказских на горах жил задрипанный монах, он там золото искал, никого не подпускал, вот он золото нашел, продавать его пошел…” Чем там дело у монаха с золотом да Кавказом кончилось, осталось неизвестным: вагон дернуло! Все затихли. Слушали. Верили и не верили, неужто тронулись, поехали? А тут, помедлив, дернул вагон еще раз, посильней, клацнул, железом застрежетал и правда поехал! Это стало ясно по легкому поскрипыванью, по редким пока толчкам да перестукам. Никто не бросился к окну наблюдать, как она, столица мира, начнет уплывать редкими огнями, демаскированная уже, в прошлое, назад, в темноту. Да плевать всем было! И нашим героям было наплевать на Москву, которая, это знали по собственной шкуре, слезам не верит! Внизу лишь пискнули, как бы понимая, что на прощание положено ту, которой не поверят, слезу пустить. Кто-то из девчонок пропищал: жалко, мол… — Чего жалко-то? — Уезжать жалко. А чего жалеть?.. Они и сами не понимают: жалко, и все тут. Вдруг не вернемся! Куда же мы не вернемся? В Москву, что ли? Хорошо будет, так, ясно, не вернемся, на хрена она нам, белокаменная, сдалась! Дома каменные — люди железные… Господи! Да пропади пропадом, задарма, этот неуютный, немытый, проклятый, выхолощенный войной край! Где все живут одним военным днем: купить да продать… А те, что стоят у станков да куют в выстудившихся цехах победу над врагом, они-то не только беспризорных не видят, а своих родных детишек запустили до уровня одичания: по двенадцать часов длится смена, так что спят тут же, в цехах… |
| Однажды коллега автора обратил его внимание на один объект, вызывавший некоторые весьма смутные опасения. А автор, как самый обычный человек, только посмеялся над проявлением совершенно неуместной подозрительности собеседника. Решило дело и вынудило автора на решительные действия только очень твердое и убежденное заявление коллеги, что он, автор, всю свою оставшуюся жизнь будет жалеть вот об этом своем «пролете» мимо возможности предотвратить что-то очень плохое, хотя и имел возможность вмешаться и разрушить задуманное негодяями. И да, так и получилось, удалось избежать чего-то ну очень нехорошего. В основе принятия решения о вмешательстве лежала не некая особая подозрительность, не что-то во внешнем виде объекта, а нюансы поведения преступника, которые были очень точно уловлены и совершенно однозначно расшифрованы коллегой автора. Фактически в основе предотвращения лежала особая наблюдательность, проявленная самым обычным человеком, который не оказался равнодушным и безразличным гражданином, а был и (кстати) остается человеком с активной гражданской позицией. Другой подобный случай. Однажды автор с семьей ехал на машине в театр. Сказать ехал — не сказать ничего. Автор не ехал, а словно участвовал в ралли «шашечки», потому что до начала представления оставалось минут тридцать, а доехать надо было с окраины города в центр. И вот вдруг взгляд выловил человека, лежащего во внутреннем дворике прямо на пешеходной дорожке. Мы знаем, что нельзя проходить равнодушно мимо беспомощно лежащих людей. А тут театр! Несовместимые вещи. Осталось только вызвать «скорую помощь» по мобильнику (вдруг это не было сделано ни кем, из числа находящихся в том дворе или выглядывавших из окон?). А через день выяснилось, что лежавший был преступником, убийцей, уже пять лет скрывавшимся от правосудия. Или еще случай. Обычный город, обычная вечерняя жизнь. Люди спешат к семьям, друзьям, домой, на свидания. И вдруг объект, который на профессиональном сленге именуется закладкой. Начинается работа, направленная на предотвращение потенциального преступления. Все, кто стал невольным наблюдателем или участником развернувшихся далее событий, проявили настоящую сознательность, хотя, честно скажем, неудобства им были причинены немалые. И вот, в самый критический момент прямо над обследуемым объектом распахиваются обе створки окна и достаточно нетрезвые дамы, высунувшись, весьма и весьма живо интересуются происходящим. Да, они спрятались, не стали никому открывать двери и обнаруживать себя, отказались от эвакуации, чтобы продолжить застолье, но в последний момент дрогнули и выказались. Вот как назвать подобное? Автор не дает определений, пусть читатели просто поразмышляют над сказанным. В дальнейшем выяснилось, что они видели преступника своими собственными глазами, сделали правильные выводы о его действиях, но предпочли не вмешиваться. |
| Да, они поддерживают, но дело вот в чем: в идеале они должны быть вовсе не нашими удачами. То есть не гордости нашей, не тщеславию нашему служить. Удачу мы должны видеть в том, что нам удалось, а вернее – что нам Бог дал – для других что-то доброе сделать, именно то, в чем люди нуждаются, им дать. А сами мы «рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк. 17: 10). Мне это понять помогла поэзия, то есть именно писание стихов – как ни странно это для кого-то звучит. Многие ведь привыкли видеть удачу, счастье литературного творчества – именно в успехе внешнем: в известности, «раскрученности», в тиражах, в престижных премиях… Я не лишена отнюдь ни гордости, как уже сказано, ни тщеславия, но всё же Бог помог мне каким-то образом понять, что все эти премии и тиражи можно отдать за счастье в глазах одного человека. Человека, которому ты, сочинитель, смог дать хотя бы и маленький, но – настоящего, чистого хлеба кусочек, хлеба поэзии. Любая работа сродни молитве, если ты несешь ее безропотно, до конца принимая собственную ситуацию Впустую потраченное время… Да, времени всегда жаль. Но ведь мы в любом – вот именно в любом – случае в силах сделать так, чтобы время наше напрасно не пропадало. Совсем ведь не обязательно судить об использовании нами времени по практическим, видимым результатам нашего труда, по тем самым удачам и победам. Наша удача, наше обретение могут оказаться иными, и гораздо более существенными, чем внешний успех. Ведь, как говорили соловецкие (думаю, не только соловецкие) монахи, работа – та же молитва . Полы ли ты моешь, дрова ли колешь, статью ли пишешь умную – работа твоя сродни молитве, если ты несешь ее безропотно, до конца принимая собственную ситуацию, отключив присущее нам нервное напряжение («Мог бы я и лучше это время провести, приятнее») и жалость к себе, если ты делаешь эту работу с радостью. «И всё, что делаете, делайте от души, как для Господа, а не для человеков, зная, что в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу Иисусу Христу», – так писал апостол Павел в Послании к Колоссянам (3: 23–24). Время такой работы – разве это потерянное время? |
| «Мы это видим. Александр Николаевич [Шохин], Вы, представитель нашего бизнеса, сталкиваетесь, конечно, с проблемами, особенно это касается проблем в области логистических цепочек, транспорта, но тем не менее всё удаётся настроить, всё удаётся выстроить по-новому. Не без потерь на определённом этапе, но это приводит к тому, что мы действительно становимся в чём-то сильнее. Во всяком случае, мы точно приобретаем новые компетенции, начинаем концентрировать свои экономические, финансовые, административные ресурсы на прорывных направлениях», - сказал Путин. «Да, конечно, не всё удалось сделать за предыдущие годы в области импортозамещения. Но всё невозможно сделать: жизнь быстрее, чем принимаемые административные решения, она быстрее развивается. Но ничего здесь страшного нет. По ключевым направлениям, которые обеспечивают наш суверенитет, мы сделали самое необходимое. Будем двигаться дальше. Ведь импортозамещение – это не панацея от всех бед, и мы не собираемся заниматься исключительно импортозамещением. Мы собираемся просто развиваться. Но там, где мы вынуждены заниматься этим импортозамещением, мы делаем это и будем делать дальше. Да, может быть, с каким-то переменным успехом, но точно совершенно от этого станем только сильнее, особенно в области высоких технологий», - отметил Глава государства. Также Президент отметил, что мы будем работать активно и в рамках Евразэс, и в рамках СНГ в целом, будем работать с регионами Азии, Латинской Америки, Африки. «Но я вас уверяю, да вы и сами это видите, многие наши компании из той же Европы, наши партнёры из Европы – да, многие заявили о том, что они уходят. Знаете, иногда посмотришь на тех, кто уходит: может быть, и слава Богу? Мы займём их ниши: наш бизнес, наше производство – оно подросло уже, и оно благополучно сядет на подготовленную нашими партнёрами почву. Ничего не изменится», - продолжил он. «А те, кто захочет завезти какие-то товары люксус-класса, лакшери, они смогут это сделать. Ну будет для них чуть-чуть подороже, но это те люди, которые и так ездили на 600-х " Мерседесах " и будут ездить. Уверяю вас, привезут откуда угодно, из какой угодно страны. Для нас не это важно. Для страны, для её развития, я уже сказал и повторю это, важны инженерные центры, научные центры, которые являются базой собственного развития. Вот над чем мы должны думать и над чем мы должны работать и в рамках Евразэс, и в широком смысле с нашими партнёрами – с теми, кто хочет с нами сотрудничать», - сказал Путин. |
| — Бывают. — Вот я в этой. — А? — Есть тут, например, одна история, — и матрос взглянул на мистера Марвеля твердо и сериозно, — одна история: о невидимом человеке. Мистер Марвель скривил рот и почесал щеку; он почувствовал, что у него загорелись уши. — Чего только не напишут, — проговорил он слабым голосом. — В Австралии, что ли, или в Америке? — Ничуть, — сказал моряк. — Здесь. — Господи? Мистер Марвель сильно вздрогнул. — Когда я творю, «здесь», — продолжал моряк, к величайшему облегчению мистера Марвеля, — я, конечно, не разумею вот тут, а так в округе. — Невидимый человек? — проговорил мастер Марвел. Да что ж он такое делает-то? — Чего только ни делает, — сказал матрос, держа Марвеля под своим взглядом, и прибавил в виде дополнения: — Как есть, все, что угодно. — Я не видал газет последние четыре дня, — сказал Марвель. — Показался он в Айпинге. — Да неужто ж? — Показался в Айпинге. И откуда взялся — никому неизвестно. Вот оно: «За-ме-чательное событие в Айпинге». Оче-видность, говорит, то есть это в листке-то сказывают… Очевидность полная, за-ме-чательная, значит. В свидетелях тоже один там священник да лекарь один — видели собственными глазами…. что бишь я! — не видали… Жил он, значит, в «Повозке с лошадьми», и никто, говорит, не знал об его беде, пока не произошло в гостинице споткновение, и у него с головы сорвали бинты. Тут и приметили, значит, что головы-то у него чтой-то не видать. И сейчас, говорит, сделали попытку задержать его… Не тут то было, — скинул, говорит, одежду, и удалось ему спастись бегством, но не иначе, говорить, как после отчаянной борьбы, в которой он нанес тяжкие повреждения, говорит, тяжкие повреждения нашему уважаемому констэблю, мистеру Джафферсу. Складно написано, а? И имена и все! — Господи Иисусе! — проговорил мистер Марвель, нервно оглядываясь по сторонам и пробуя сосчитать деньги в кармане одним только непосредственным чувством осязания. Ему пришла новая и странная мысль. — Экие диковины! — сказать он. — А то нет? Говорю, за-ме-чательно! Никогда и не слыхивал прежде о невидимых людях; ну да теперь слышишь столько за-ме-чательного что… |
| С такими никому не управиться Вот сейчас началась какая-то эскалация обвинений, обид, поиска врагов. Поднимается шквал негодования. Он может оказаться намного более опасным, чем те угрозы, против которых направляют этот девятый вал в прессе, в соцсетях, в мессенджерах. Куда как действеннее было бы направить всю эту энергию в молитву. Иеросхимонах Валентин (Гуревич) Фото: pravoslavie.ru Но главное, тут надо помнить, что характер молитвы должен быть, по примеру находящихся в пещи вавилонской, покаянным, а не мечущим громы и молнии, какую бы мы себе мишень для этого ни нашли. Ничего без воли Божией не происходит. И если что-то нам уже объективно дано, надо думать о причинах: почему Господь нам то или иное попускает? «В городе позор, на селе разор,/худо на земле, мир лежит во зле». Потому и позор, и разорение, что «разруха в головах»: жены не хотят спасаться чадородием, мужи не хотят в поте лица землю пахать, монахи не хотят молиться. С такими не то что президенту, а и Богу Самому не управиться. Не оттого, что Бог не всемогущ, а потому что Он никогда не принуждает исполнять Его волю. Он принимает только свободное и добровольное с Ним согласие. Вот незадача: какой еще напастью людей в чувство привести? Про это у пророка Исайи сказано: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство?... поля ваши в ваших глазах съедают чужие» (Ис. 1, 5–7). Разве не похоже? Если мы и дальше хотим жить по самоубийственным сценариям, то дело-то не в вирусе и не в прививках Отец Валериан Кречетов часто говорит об обрывках изречений, которые до нас доходят в искаженном и выхолощенном по смыслу виде . Вот одно из таковых: «Мы не можем ждать милостей от природы после того, что мы с ней сделали», – это подлинная цитата И.В. Мичурина! Как видим, её тоже исковеркали . А сейчас мы намерены продолжать работу по уничтожению природы на земле, да еще и в космос вторгаемся. Внедряем всякие генномодифицированные растения, животных таким же манером «совершенствуем», – тем самым в погоне за быстрой прибылью и землю, и себя уродуем. Да и люди вырождаются! Похоть попрала деторождение. Тут не только блуд, всячески пресекающий возможность зачатия, но зачастую уже и противоестественные сожительства. А еще убийства младенцев, совершаемые женщинами в собственных утробах. И происходит это в куда более ужасающих количествах, превосходящих потери от мировых войн, как и от той же эпидемии. |
| Так что не будем унывать от того, что у нас «грехи всё одни и те же», и от того, что мы «топчемся всё на месте». Не будем унывать, но и не будем оправдывать себя, считая, что это греховное болото – место нашего нормального пребывания. Привычного – да, естественного – увы, но нормального – нет! Потому что мы призваны из этого болота выбираться с помощью Божией. Вот на это и устремим все наши усилия, а в остальном – доверимся Господу, Который больше нас самих желает нам спасения, жизни вечной, радости и любви и лучше знает, какими путями привести нас в Царствие Небесное. В признании своей праведности – слепота, а в покаянии – прозрение Священник Валерий Духанин: – Духовная жизнь построена на парадоксах. Так, до обращения к Богу человек не замечает за собой грехов и даже не предполагает, что ему надо в чем-то каяться; а после обращения – признает себя грешником. До обращения к Богу мы видим в себе мнимую праведность; а когда обретаем Бога, то начинаем прозревать свою греховность и немощность. Получается, что наше самовоззрение очень ошибочно, пока в душу не прольется Божий свет. Продвижение вперед бывает только тогда, когда чувствуем, насколько мы немощны без Бога В признании своей праведности – слепота, а в покаянии – прозрение. И собственно продвижение вперед бывает только тогда, когда мы наконец-то чувствуем, осознаем, насколько мы сами по себе немощны, неустойчивы без Бога. Парадокс именно в том, что душа, признающая себя погибшей, спасается, а считающая себя спасшейся – погибает. Оценивать свое продвижение вперед по внешним признакам – ошибка. Она обернется тем, что мы начнем замечать за собой мнимые успехи, станем специально подсчитывать, сколько всего хорошего мы сделали: нищему дали милостыню, бабушку перевели через дорогу, матом ругаться давно перестали, не пьем до упаду, не курим, никого не бьем – нас хоть в Рай помещай. За подобным статистическим учетом в душу входит самомнение, а за самомнением – падение. Вот, к примеру, один молодой человек решил бросить курить. Он расстался с курением в первый день Великого поста – прекрасно. После этого в туалете, где он раньше курил, он приклеил к дверце сигарету и написал: «Я сам». Таким жестом он хотел подчеркнуть, что в нем нашлись силы победить свою немощь, так что к сигаретам теперь он совсем равнодушен. Однако через два года, когда навалились трудности, он опять начал курить, и очень помногу. Вот что значит «я сам», вот что значит считать себя крепким духом. Именно поэтому евангельское совершенство начинается с заповеди: «Блаженны нищие духом…» Все наши духовные победы могут быть достигнуты только Божией силой, а самим себе доверять нам нельзя. |
|
|
