| Тогда же царь Алексей Михайлович искал на Украине ученых богословов «для своего государева дела»: перевода на славянский язык греческих книг, прежде всего Библии, имеющимся русским переводом которой самодержец и его советники были недовольны. Так же с греческими книгами сверялась «Кормчая» (свод церковного права), «Шестоднев», учительное Евангелие — греческие книги все чаще и в открытую используются для исправления русских. Украинцы Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий и другие ученые мужи получают признание в Москве, работают над исправлением церковной литературы вместе с греками. В свою очередь, русский ученый Арсений Суханов посылается на православный Восток для описания существующих в Греческой церкви чинов и поиска древних книг для царской библиотеки. Никон не без гордости думал, что для бывшего сельского священника и многолетнего пустынного жителя он весьма скоро и верно разобрался в настроениях при московском дворе. Он заметил, например, что всесильный боярин Борис Иванович Морозов, воспитатель царя Алексея и один из богатейших людей России, внезапно начал жаловать киевское духовенство и обращаться за разрешением религиозных вопросов не к своему духовнику, а к приезжим грекам. Учитывая влияние Бориса Ивановича на внешнеполитический курс, следовало ожидать активизации России на юге и юго-западе (что и произошло). Еще заметнее была деятельность царского постельничего и доверенного человека Федора Михайловича Ртищева. Тесно связанный со Стефаном Вонифатьевичем, Ртищев вдруг начал возводить под Москвой новый — Андреевский — монастырь. По совету Петра Могилы, митрополита Киевского, московский царедворец поселил в монастыре монахов из Киево-Печерского монастыря, «в житии, и в чине, и во чтении, и пении церковном, и келейном правиле изрядных». При поддержке своей сестры Анны Михайловны Ртищев энергично пропагандирует в Москве подозрительное для многих «благочестие» украинского православия, приглашает певчих, переводчиков и учителей в построенное им училище. Сам Федор Михайлович учится греческой грамоте; такое же желание выражает и царь Алексей, стараясь создать в Москве греческую школу, приглашая переводчиков и учителей с Украины. |
| ...Федор Ртищев... – Фёдор Михайлович Ртищев упоминается в боярских книгах с 1658 г. как стольник и окольничий – Указатель 1853, 359. В 1649–1655 гг. он заведовал Царской Мастерской палатой; в 1656–1664 гг. приказом Большого Дворца; в 1658г. приказом Тайных дел; в 1659г. и 1662г. Лифляндским приказом – Богоявленский 1946, 292. Ф.М. Ртищев – человек известный и влиятельный в XVII в. Будучи придворным советником царя Алексея Михайловича, он разделял реформаторские идеи так называемого «кружка ревнителей благочестия», взгляды которого одно время были близки и Никону в бытность его архимандритом московского Ново-Спасского монастыря и новгородским митрополитом. Есть мнение, что по совету окольничего Фёдора Михайловича Ртищева и царского духовника Стефана Вонифатьева, поддерживавших с Киевом контакты, в 1649 г. в Москву прибыли учёные-старцы из Киевской братской школы Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий в сопровождении старца Феофосия, доверенного человека киевского митрополита Сильвестра Коссова – Румянцева 1999, 297. Патриарх Никон часто встречался с Ф.М. Ртищевым; 29 июля 1656 г. в Крестовой палате он пожаловал Ф.М. Ртищеву 5 р. – РГАДА, ф. 235, оп. 2, д. 38, л. 581. Известно и о том, что приезжавший в Москву в апреле 1658 г. игумен лубенского Мгарского монастыря Виктор Загоровский встречался с патриархом Никоном , Ф.М. Ртищевым и Б. М. Хитрово , которые поручили игумену сообщить по возвращении домой об отношении гетмана Ивана Выговского к московскому правительству – Козловский 1906, 48. После оставления Никоном патриаршей кафедры и удаления в Воскресенский монастырь отношения его с Ф.М. Ртищевым расстроились. 17 мая 1659 г. Никон говорил дьяку Дементию Башмакову, что ему стало известно, будто Крутицкий митрополит, белое и чёрное духовенство собиралось навестить его, Никона, на Светлой неделе и докладывали об этом царю, однако окольничий Ф.М. Ртищев «говорил митрополиту и властям, чтобы из них никто ко мне без указа великого государя не ездил» – РГАДА, ф. 27, оп. 1, д. 140, ч. 1, л. 65а–69; Гиббенет 1, 38, 168–173; Козловский 1906, 95. Но в ноябре 1663 г., находясь в Воскресенском монастыре, патриарх Никон просил Ф.М. Ртищева доложить одну из его челобитных царю; свою просьбу Никон изложил в письме к Ртищеву, в котором напомнил об обещании окольничего помогать во всех монастырских нуждах – РГАДА, ф. 27, оп. 1, д. 140, ч. 5; Гиббенет 2, 87–88, 645–646; Макарий 1996, 229–230. 3. Письмо патриарха Никона о проезде ночью через Можайск (2 февраля 1655 г.) |
| Фильгобером. В это же время при дворе Алексея Михайловича по его желанию и усилиями его духовника протоиерея Стефана Вонифатьевича складывается знаменитый «кружок ревнителей благочестия», в который входят, кроме царя и о. Стефана, боярин Феодор Ртищев, его сестра Анна, протоиереи Иоанн Неронов, Аввакум, Логгин, Никита Добрынин (Пустосвят), Лазарь, диакон Феодор и другие. Это были очень активные люди, единодушно стоявшие за духовное просвещение, за утверждение подлинного благочестия в церкви. Они несомненно влияли и на дело книгопечатания и вообще принимали самое живое участие в решении важнейших церковных дел, как близкие к царю, так что даже патриарху Иосифу приходилось терпеть от их активности, не всегда тактичной и разумной. С 1646 года в этот кружок вошел и архимандрит Никон, будущий патриарх Всея Руси. Была осознана и необходимость правильного образования в плане изучения греческого языка, богословия и других наук. По согласию царя и патриарха боярин Феодор Ртищев построил недалеко от Москвы Преображенский монастырь, населив его 30 грамотными киевскими монахами. К ним примкнули вызванные по просьбе государя из Киева ученые монахи Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий. Все они должны были заниматься переводами, «справами» нужных книг и одновременно обучать желающих. Первым учеником стал сам боярин Ртищев, штудировавший по ночам греческий язык, наладивший также обучение грамматике, риторике, философии и латыни. Желающие ученики могли поехать продолжать образование в Киев, некоторых побуждал к этому Ртищев. Он же завел на Москве церковный хор киевских певчих, имевших большой успех. После долгих споров с ревнителями, под давлением царя, но не иначе как после совета с Восточными церквами патриарх Иосиф подписал указ о запрещении многогласия в церковных службах и введении строгого единогласия, а также «наречного» пения (вместо искаженного «хомового»). По этому поводу немало волновалась значительная часть духовенства, но вынуждены были смириться. В Москву в еще большем количестве стали приезжать представители православного Востока. В 1649 году нашу столицу посетил иерусалимский патриарх Паисий. Он много беседовал с архимандритом Никоном, указывая на несогласия в русских обрядах и книгах с греческими, в частности на неправильность двуперстного крестного знамения. |
| Хотя пространное исповедание веры оставалось еще 29 лет не изданным, вопреки надеждам Могилы 217 : но определение границ, отделяющих православие от папизма и реформации уже сделано и стало известным для всех 218 . Б) на севере § 21. Просвещение в Москве; училище братское в Чудовом монастыре; типографское училище, преобразовавшееся в академию; семинарии При самом начале патриаршества в России собор восточных Патриархов вменил в обязанность каждому Епископу внушать любовь к изучению священных наук и оказывать посильную помощь как наставникам, так и желающим учиться 219 . К сожалению, на Севере привычка к старому мраку застарели в массе народной и она же прикрывала свое нерасположение к просвещению опасениями против разноязычного разноречия 220 . «Не зная ни православия, ни кривославия, и божественная писания, точию по черниму приходяше» 221 как говорил сотрудник пр. Дионисия Арсений, твердили, что Русские и без наук православны. Не легко, не скоро можно было ослабить, тем более победить, такое худое направление мыслей и чувств. Требовалось время. Возвратясь из плена польского, Патриарх Филарет принес с собой с Юго-Запада сознание услуг просвещения для веры, хотя над этим сознанием и преобладало еще чувство негодования на папизм. В Чудове монастыре заведена была при нем патриаршая греко-латинская школа; учителем в ней был Арсений, тот самый грамматик, который страдал пред тем за ревность свою к просвещению 222 ; в 1633 г. она уже подавала иностранцу Олеарию надежды на лучшую будущность. А в следующем году напечатали для нее при букваре несколько грамматических правил 223 . В 1649 г., без сомнения по предложению друга царского, Митрополита Никона, вызваны были царской грамотой из киевского братского монастыря ученые старцы Арсений Сатановский и Епифаний Славеницкий, а в следующем году прибыл еще иеромонах Дамаскин Птицкий. Их отправили из Киева и приняли в Москве «для риторического учения и для перевода греческих книг» 224 . На первый раз помещены они были в андреевском монастыре, по желанию и на содержание боярина Ртищева, друга Никонова. Составилось в точном смысле ученое братство с училищем. Когда Никон взошел на патриаршую кафедру, то он, вызвав из соловецкого заточения Арсения Грека, поместил его, Епифания и Дамаскина в чудовом монастыре, а Сатановского в богоявленском. Епифаний облечен был званием начальника патриаршего чудовского училища и главного справщика книг 225 . Занятия ученого братства оживились. При Никоне приобретены были для Москвы драгоценные сокровища Востока, древние греческие книги; а кроме того царская библиотека обогащалась сокровищами Запада 226 . |
| Это предложение Могилы, чрез несколько лет, было осуществлено Ртишевым, который построил близ Москвы известный Андреевский монастырь, куда из Киевской лавры и других южно-русских монастырей переселил до тридцати иноков «в житии, и в чине, и во чине, и пении, церковном и келейном правиле изрядных». Конечно при его деятельном участии были приглашены в Москву, в 1649 году, известные ученые киевляне: Арсений Сатановский, Дамаскин, Птицкий и Епифаний Славинецкий. В 1652 году, по поручению Ртищева, с разрешение государя, путиловский соборный поп Иван привез в Москву из Киева Братского монастыря архидиакона Михаила, «да с ним спевак: Федора Тернопольского с товарищи — одинадцать человек». Это киевские певчие, приглашенные в Москву только на время, «пошли в Андреевский монастырь на житье», а двум певчим: Ивану Бережанскому и Михаилу Быковскому, как они сами заявляют в челобитной царю, «по твоему государеву указу велено писати твое государево дело: книгу Камень» и состоять при Посольском приказе. Со своей стороны и архидиакон Михайло, по его собственному заявлению, занимался в Москве переводом книги учителя Августина, «которую, говорит он, велел мне переводить дьяк думный представившийся Михайло Юрьевич», и которую архидиакон действительно успел перевести в Москве до своего воз вращения в Так энергично действовал Федор Михайлович в видах привлечение в Москву ученых, образованных киевлян, которые исполняют у нас самые разнообразные поручения правительственных лиц: занимаются книжной справою, книжными переводами, служат посольскому приказу, обучают московских певчих киевским церковным напевам, которые начинают получать у нас с этого времени значительное распространение. Понятно само собою, что вместе с киевлянами в Москву усиленно переправляются и разные южно-русские книжные издания, которые находят на московском рынке хороший прием и все более широкую распространенность, благодаря чему ученое киевское влияние прочно и надолго укрепляется в Московской Руси. И если царь Алексей Михайлович стремился обучать своих певчих греческим напевам, любил слушать греческое пение и чтение в церкви, старался иметь в Москве греческих ученых и греческую школу; то Ртищев может быть назван главным и деятельнейшим в Москве сторонником киевлян и киевской учености, энергичным проводником у нас киевского влияния. |
| Это предложение Могилы, чрез несколько лет, было осуществлено Ртищевым, который построил близ Москвы известный Андреевский монастырь, куда из Киевской лавры и других южно-русских монастырей переселил до тридцати иноков «в житии, и в чине, и во чине, и пении, церковном и келейном правиле изрядных». Конечно, при его деятельном участии были приглашены в Москву, в 1649 году, известные ученые киевляне: Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий. В 1652 году, по поручению Ртищева, с разрешение государя, путиловский соборный поп Иван привез в Москву из Киева Братского монастыря архидиакона Михаила, «да с ним спевак: Федора Тернопольского с товарищи – одинадцать человек». Это киевские певчие, приглашенные в Москву только на время, «пошли в Андреевский монастырь на житье», а двум певчим: Ивану Бережанскому и Михаилу Быковскому, как они сами заявляют в челобитной царю, «по твоему государеву указу велено писати твое государево дело: книгу Камень» и состоять при Посольском приказе. Со своей стороны и архидиакон Михайло, по его собственному заявлению, занимался в Москве переводом книги учителя Августина, «которую, говорит он, велел мне переводить дьяк думный представившийся Михайло Юрьевич», и которую архидиакон действительно успел перевести в Москве до своего возвращения в Киев 38 . Так энергично действовал Федор Михайлович в видах привлечения в Москву ученых, образованных киевлян, которые исполняют у нас самые разнообразные поручения правительственных лиц: занимаются книжной справой, книжными переводами, служат посольскому приказу, обучают московских певчих киевским церковным напевам, которые начинают получать у нас с этого времени значительное распространение. Понятно само собою, что вместе с киевлянами в Москву усиленно переправляются и разные южнорусские книжные издания, которые находят на московском рынке хороший прием и все более широкую распространенность, благодаря чему ученое киевское влияние прочно и надолго укрепляется в Московской Руси. И если царь Алексей Михайлович стремился обучать своих певчих греческим напевам, любил слушать греческое пение и чтение в церкви, старался иметь в Москве греческих ученых и греческую школу; то Ртищев может быть назван главным и деятельнейшим в Москве сторонником киевлян и киевской учености, энергичным проводником у нас киевского влияния. |
| 157 . Через два месяца, 9 февраля 1651 г., новым московским собором издано было строгое постановление ввести повсюду в церковном чтении и пении единогласие, а нарушителей его подвергать смирению и ссылке. Правда, соборное постановление встретило сильный протест в московском приходском духовенстве; многие из духовных лиц отказывались дать свои поручные записи в исполнении соборного постановления; единогласие названо было новой ересью; сторонники его, во главе с царским духовником Вонифатьевым, обозваны ханжами и многим из них грозили патриаршим неблагословением и смирением 158 . Но важно то, что с приездом иерусалимского патриарха Паисия в Москву греческое влияние здесь было поднято и сознание необходимости восстановить единение с Востоком и в исправлении местных церковных порядков искать совета и наставления у греческих патриархов было засвидетельствовано в Москве самою высшею церковною властью на соборах. С этих пор греческое влияние заметно усиливается и сказывается и на московском дворе печатного, хотя и здесь оно встретило разные препятствия. Прежде всего оно сказалось в заботах правительства о подборе лиц, знающих греческий язык, для перевода греческих книг на русский и для справки издаваемых книг с греческими подлинниками, образцами. Для этой цели, еще во время пребывания п. Паисия в Москве, 14 мая 1649 г. царь Алексей Михайлович, в особой грамоте на имя киевского митрополита Сильвестра Коссова, снова просил прислать в Москву ученых старцев Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого, так как они «еллинскому языку навычны и с еллинского языка на словенскую речь перевести умеют и латинскую речь достаточно знают»; они вызывались для задуманного тогда великого дела, перевода с греческого языка самой первой священной книги, Библии 159 . По этой просьбе, 12 июля 1649 года присланы в Москву «для перевода греческих книг и для риторического учения» Арсений Сатановский и Епифаний Славеницкий, а в конце ноября 1650 г. и Дамаскин Птицкий. Но первый из них в переводе с греческого языка оказался несостоятельным, вскоре впал в опалу и выслан из Москвы 160 . |
| Montfortianus: так что греческий текст 1Ин.5:7 в том виде, в каком мы имеем его в настоящее время, ведет свое начало от Ступики, Эразма и Роберта Стефана. Против этого защитники его подлинности не могут ничего возразить, так как это несомненный факт истории текста. В славянском переводе, как было сказано, спорных слов нет не только в рукописях, но и в первых печатных изданиях: в Виленском первопечатном Апостоле 1525 г., в Острожской Библии 1581 г. и в московских изданиях до 1653 года. В первый раз они появляются на западе России – в Виленском Апостоле 1623 г. и Львовском 1639 г. На каком основании спорные слова внесены были в текст Московского Апостола 1653 г., тогда как их не было в прежних московских изданиях, – в виду не разработанности относящегося сюда материала, – сказать трудно. Так как ни славянских, ни греческих рукописей, имеющих спорный текст, в Москве и вообще в России до сих пор не открыто, то можно основательно предполагать, что источником для издания 1653 г. в отношении к 1Ин.5:7 послужили печатные издания, и именно юго- и западно-русские, где спорный текст тогда уже занял сравнительно прочное место в послании. Это тем вероятнее, что справщиками были киевские ученые Епифаний Славеницкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий, вызванные в Москву для перевода Библии с греческого языка на славянский 542 . Печатный греческий Новый Завет того времени мог только подкреплять такое введение, так как, судя по челобитной палеопатрасского митрополита Феофана, поданной им царю Алексею Михайловичу около 1645 г., в Греции в то время распространены были священные и богослужебные книги западной печати 543 , а на Западе спорный текст тогда уже почти приобрел права гражданства. Библия 1663 г. перепечатана с Острожского издания, с самыми незначительными исправлениями, печатана при том поспешно и при самых неблагоприятных условиях (см. предисловие к этому изданию); справщиком ее был, вероятно, Епифаний Славеницкий. В этом издании спорные слова помещены на поле (см. выше). |
| В ответной грамоте государя к киевскому митрополиту, извещающей его о прибытии в Москву и оставлении здесь Арсения и Епифания, говорится: «Писал еси к нам, великому государю, к нашему царскому величеству, с киевским старцем Феодосией и прислал с ним для переводу греческих книг на словенский язык, киевских же старцев Арсения да Епифания» 17 . Очевидно, киевляне вызывались государем в Москву не «для риторского учения», не для основания здесь школы и учительства в ней, а для перевода на славянский язык греческих и латинских книг вообще, и точнее: «для справки Библеи греческие на словенскую речь»; вызывались они потому, что «еллинскому языку навычны и с еллинскаго языку на словенскую речь перевести умеют и латинскую речь достаточно знают». Вызванные в Москву для книжных переводов киевляне в Москве и занимались именно тем, для чего они были вызваны, т.е. книжными переводами, а не учительством в какой-либо школе. Все остававшиеся в Москве на государево имя иностранцы получали за свою службу государю определенное жалованье, назначаемое на год. Каждый год они обыкновенно обращались к государю с челобитной, чтобы он приказал выдать назначенное им жалованье или содержание. Вызванные в Москву для книжных переводов киевляне тоже обращались к царю с челобитными о жаловании, причем иногда указывали и на то, в чем состоит их служба государю, за которую они получают царское жалованье. В 1652 году киевлянин Арсений заявляет в челобитной государю, что «по государеву указу поставлен он в Китае на греческое подворье для перевода греческих книг, но так как в ту же келью поставлены теперь иные старцы и ему переводить книги стало нельзя, то он и просит государя дать ему другую келью». В 1655 году Дамаскин Птицкий заявляет царю в челобитной, что он по указу государя приехал в Москву «для переводу латинских и греческих тип и за тое работишку пожаловал ты меня, государь, поденным кормом по пяти алтын на день». Сохранились за разные годы челобитные к государю о жаловании и от Епифания Славинецкого. |
| В следующем 1650 году в Москву прибыл и третий переводчик киевлянин Дамаскин Птицкий. 26 Значит, киевские ученые старцы вызывались в Москву специально для перевода на славянский язык греческих и латинских книг вообще и частнее: «для справки библеи греческие на словенскую речь»; вызывались они потому, что «еллинскому языку навычны и с эллинского языку на словенскую речь перевести умеют и латинскую речь достаточно знают». И действительно, с приездом в Москву ученых киевлян у нас сразу книжная справка была поставлена на новых началах; стали справляться не только с древними славянскими рукописями, но и с греческими и южно-русскими изданиями. Так, в послесловии к известной Иосифовской Кормчей, которая начата печатанием по повелению государя, по совету и благословению патриарха Иосифа в 1649 году 7-го ноября, говорится: «буди вам, христоименитому достоянию, всем известно: яко да соуз мира церковного твердо, в дусе кротости хранится и да не будет, несогласия ради, распри в церковном телеси, сего ради, многие переводы сия святые книги, Кормчии, ко свидетельству типографского дела, собрани быша; в них же едина паче прочих, в сущих правилах крепчайши, наипаче же свидетельствова ту книгу греческая Кормчая книга, Паисии патриарха святого града Иерусалима, яже древними писцы написася за многие лета, ему же, патриарху Паисии, в та времена бывшу в царствующем граде Москве» 27 . В послесловии к Шестодневу 1650 года говорится: «подобает ведати, яко же в книге сей указы о ипокоях, на повечернях по трисвятом, и на полунощницах по трисвятом же, и по шестой песни, вместо воскресных кондак, указаны наряду кондак – заступнице христианом, отложити подобает. Глаголати же вместо того и на повечернях и на полунощницах и по 6 песни, егда не поется святому полиелеос, непременно воскресные кондаки, высоты ради воскресного дне: ипакой бо точию по непорочных глаголются, понеже и во греческих переводех по сему же уставу обретохом, еже воскресные кондаки на тех местах глаголати. Сего ради и последующе сему, такоже указахом и положихом в конец книги сия. |
|
|
