| Боярин Феодор Михайлович Ртищев, откликнувшись на идею митрополита Петра Могилы , и решив дать приют присылаемым из Киева ученым монахам, с дозволения царя и патриарха основал недалеко от Москвы Андреевский, или Преображенский монастырь по образцу киевского братского монастыря, пригласив в него до 30 южно-русских монахов, «изящных во учении грамматики словесной и греческой, и даже до риторики и философии, хотящих тому учению внимати» 39 . Это было в 1649 году. При монастыре немедленно составилось ученое братство для перевода книг, и для обучения желающих грамматике, латинскому и греческому языку, и риторике с философией. Сам Ртищев стал рядовым учеником в этой школе. В том же, году «для риторического учения, переводов и особенно исправления по греческому тексту Библии », были вызваны царем в Москву киевские ученые монахи Епифаний Славинецкий и Арсений Сатановский, а в следующем году приехал еще один ученый монах, Дамаскин Птицкий. «В то же время переиздаются в Москве киевские книги: грамматика Смотрицкого и даже «короткий» катехизис Петра Могилы » 40 . Эти киевские представители, соединившись с андреевскими монахами, составили ученый кружок в Москве, начав заниматься переводами и исправлениями книг, и кроме того, открыли у себя уроки греческого языка и грамматики. Этот кружок имел большое влияние на москвичей, но многие собственные «московские грамотеи» разошлись с ними с самого начала, так как «новое школьное обучение пришельцев было далеко не похоже на доморощенную московскую ученость, показалось странным, следовательно, по тогдашней логике, истинному правоверию несходным». Притом и из самого Андреевского монастыря о невежестве москвичей пошли обличительные слухи, т.к. молодежь, «поучившись у киевлян какой-нибудь грамматике», начинала небрежно отзываться о столпах Православной Церкви, даже о таких, как протопопы Иван (Неронов) и Стефан (Вонифатьев) 41 . Эта встреча «киевской школьности с московской бесшкольностью», как замечает А.В. Карташев , произвела острое духовное и интеллектуальное брожение. |
| В 1649 году приезжают Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий 142 . По приезде своем, они сейчас же принимаются за переводы книг Иоанна Златоуста , Афанасия Великого , составляют новые службы и налаживают преподавание греческого языка среди московских монахов и духовенства 143 . Помимо них в Москве появляется все больше и больше других киевских монахов, южнорусского духовенства, греков, посланцев восточных патриархов, епископов Ближнего Востока и Балкан, которые ищут защиты и денежной помощи московского правительства. В течение нескольких лет (1645–1650) Москва вырастает во влиятельный православный центр, к голосу и политике которого прислушиваются и западно-руссы, и православное население Востока, которое начинает все чаще и чаще смотреть на православную Русь с надеждой на избавление от турок. Этот рост влияния и духовных сил Москвы находился в связи с усилением движения " боголюбцев», как называли себя Неронов и его друзья, и их новыми успехами, но на этот раз уже в Москве и в самом правительстве Руси. Глава III. Боголюбцы у кормила Церкви 9. Новый царь и его окружение Никогда в истории России идеал православного царства не был так дорог царю и так активно не претворялся в жизнь, как в первые годы царствования Алексея Михайловича. Правда, это время (1645–1652) нам несколько напоминает лучшие годы царствования Ивана IV, позднее ставшего Грозным, когда царь сотрудничал с митрополитом Макарием и избранной радой. Но и в это лучшее время царствования Ивана IV правительство не было так вдохновлено самой идеей благочестивого государства, желанием превратить Московскую Русь в подлинную Святую Русь, в настоящий Третий Рим. В эти годы сам новый молодой царь Алексей Михайлович, его ближайшее придворное окружение и его правительство строго придерживались правил православного благочестия в своей личной жизни и делали все возможное для утверждения этого идеала в сердцах людей и в церквах страны. Когда в 1645 году Алексей Михайлович взошел на престол, ему еще не было и шестнадцати лет от роду и поэтому совсем не удивительно, что он попал под влияние близко стоявших к нему людей. |
| В литературе, поощряемой государством, положение великороссов было не лучше. Популярные учебники русской литературы дореволюционного периода почти не упоминают великорусских имен в эпоху от царя Федора до Елизаветы Петровны. Да кто даже из литературоведов помнит сейчас имена историка Ф. Грибоедова, московских лириков рубежа столетий, стольника Петра Квашнина и кн. Прасковьи Трубецкой, или уже упомянутых С. Медведева и инока Евфимия? Даже И. Посошков и В. Татищев были мало известны как писатели своим современникам – их труды были опубликованы только после их смерти. К тому же, И. Посошков идеологически был и сам очень консервативен, о чем свидетельствует его " Завещание Отеческое». Одновременно в русской литературе была совершенно прочна репутация Симеона Полоцкого , Феофана Прокоповича , главного идеолога Петровских реформ, Стефана Яворского , св. Дмитрия Туптало – еп. Ростовского, Кантемира, даже Монса и Пуасса – малороссов, белорусов, молдаван, немцев. И еще до них стали вводить новые стилистические и лингвистические новинки и проводили западное влияние киевские монахи Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий, Арсений Сатановский. Не приходится удивляться, что привилегированное и руководящее положение западноруссов и иностранцев, особенно в литературе, школе и церкви, оскорбляло коренных великороссов и вызывало раздражение. Не ненависть к иностранцам и отвращение к науке отталкивали москвичей того времени от западной культуры, а отрицание государством и пришельцами старых московских традиций и предпочтение, оказанное правительством иноземцам. Почти полное исключение великороссов из культурного и духовного руководства народом в течение первых 70–80 лет европеизации, начавшейся фактически при царе Алексее Михайловиче, привело к антагонизму между великороссами и " новыми гражданами» империи. Не боязнь новизны, а поругание новаторами старины, отказ государства от идеологии старой Руси вызывали отпор к реформам и к Империи. Зато имперская политика России в отношении населения новых территорий увенчалась полным успехом. |
| В начале 1640 годов, по случаю вопроса о браке датского принца Вольдемара с царевной Ириной Михайловной, возникла богословская полемика с протестантами, поднятая самим Вольдемаром, которого настойчиво заставляли принять перед браком православие. Защитником протестантства был пастор принца Фильгобе; со стороны православных против него выступили Иван Наседка, благовещенский протопоп Никита и протопоп Михаил Рогов. Прения не обратили принца в православие, но не прошли бесследно для самих русских, возбудив в них настоятельную потребность изучения веры и издания полемических сочинений. Источниками для составления таких сочинений явились те же литовские книги; из них делали извлечения и собирали эти извлечения в сборники. Так явились: «Изложение на лютеры» Ивана Наседки – сборник в 47 главах (1642 года); знаменитая «Кириллова книга» (1644 года), составленная Роговым из сочинений Стефана Зизания, Василия Острожского, Захарии Копыстенского и других, и направленная как против протестантов, так и против католиков; «Книга о вере», составленная игуменом киевского Михайловского монастыря Нафанаилом главным образом по «Палинодии» Копыстенского; наконец, «Собрание короткой науки о артикулах веры» (1645 г.) Петра Могилы , известное под именем «Малого Кахетизиса». При Алексее Михайловиче решились еще ближе познакомиться с юго-западной ученостью и стали вызывать в Москву уже самих киевских ученых. Вызов киевских ученых в Москву. Ртищевское братство Боярин Феодор Михайлович Ртищев, с дозволения царя и патриарха, основал недалеко от Москвы Андреевский или Преображенский монастырь, и пригласил в него до 30 южнорусских монахов. Это было в 1649 году. При монастыре немедленно составилось ученое братство для перевода книг и для обучения желающих грамматике, латинскому и греческому языку и риторике с философией. В том же году для риторического учения, переводов и особенно исправления по греческому тексту Библии были вызваны царем киевские ученые монахи Епифаний Славинецкий и Арсений Сатановский, а в следующем году приехал еще ученый монах Дамаскин Птицкий. |
| Если иерархия, новая интеллигенция и дворянство Западной Руси подвергались влиянию Могилы и начали все более и более ополячиваться, то зато среди простого народа, казачества и рядового духовенства его политика далеко не всегда встречала одобрение. Когда Киевская академия была переорганизована по типу католических школ, то народ встретил реформу бурей негодования и хотел топить в Днепре профессоров странной и подозрительной для него Не менее сурово отзывалось и рядовое духовенство, которое говорило о могилянской Академии: “Школы и науки латинские (т. е. католические) — пропасть и погибель вечная. Никто в них не научится богоугодной воле, но окажется еще сопротивником Христу и Антихристом. Здесь тайное гнездо Антихриста уфундовалось” Слухи о латинизации западной русской церкви, которые разносились приходившим в Москву и бежавшим из Киева духовенством, не могли не смущать москвичей. Если Киевская академия священникам и епископам, видавшим религиозную борьбу в Польше, казалась местом, где “уфундовался” Антихрист, то еще более странными должны были представляться духовенству Московской Руси методы и цели Петра Могилы. Там, в Москве, выходцев из Киева опасались как тайных еретиков, и даже патриарх Никон в 1640-х годах с тревогой смотрел на эволюцию киевского православия: “...греки да малороссы, — говаривал он, — потеряли веру и добрых нравов у них Тем не менее, ввиду отсутствия своих ученых и квалифицированных переводчиков, Москва была вынуждена пользоваться учеными монахами из Киева. В конце 1640-х и начале 1650-х годов эта проблема, казалось, была разрешена вполне удовлетворительно. Киевские ученые монахи, как, например, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий, Арсений Сатановский и другие, уже занимали в Москве положение ответственных технических экспертов. Они переводили богословские тексты, помогали при издании книг и подготовляли новое московское поколение переводчиков, знатоков Писания и творений отцов церкви. Но они не могли вмешиваться в дела церкви или влиять на дух и стиль московского православия. Эта ограниченная роль киевских монахов в Москве объяснялась предыдущими событиями в православной церкви в Польше, во время которых многие церковные деятели не проявили, как это уже отмечалось, достаточной стойкости в вопросах веры. |
| Еще в 1640 году Киевский митрополит Петр Могила , чрез своего посланного, предлагал устроить в Москве монастырь, населить его учеными киевскими монахами и с их помощью открыть при монастыре школу. Это предложение Могилы, чрез несколько лет, было осуществлено Ртишевым, который построил близ Москвы известный Андреевский монастырь, куда из Киевской лавры и других южно-русских монастырей переселил до тридцати иноков «в житии, и в чине, и во чине, и пении, церковном и келейном правиле изрядных». Конечно при его деятельном участии были приглашены в Москву, в 1649 году, известные ученые киевляне: Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий. В 1652 году, по поручению Ртищева, с разрешение государя, путиловский соборный поп Иван привез в Москву из Киева Братского монастыря архидиакона Михаила, «да с ним спевак: Федора Тернопольского с товарищи – одинадцать человек». Это киевские певчие, приглашенные в Москву только на время, «пошли в Андреевский монастырь на житье», а двум певчим: Ивану Бережанскому и Михаилу Быковскому, как они сами заявляют в челобитной царю, «по твоему государеву указу велено писати твое государево дело: книгу Камень» и состоять при Посольском приказе. Со своей стороны и архидиакон Михайло, по его собственному заявлению, занимался в Москве переводом книги учителя Августина, «которую, говорит он, велел мне переводить дьяк думный представившийся Михайло Юрьевич», и которую архидиакон действительно успел перевести в Москве до своего воз вращения в Киев 832 . Так энергично действовал Федор Михайлович в видах привлечение в Москву ученых, —498— образованных киевлян, которые исполняют у нас самые разнообразные поручения правительственных лиц: занимаются книжной справою, книжными переводами, служат посольскому приказу, обучают московских певчих киевским церковным напевам, которые начинают получать у нас с этого времени значительное распространение. Понятно само собою, что вместе с киевлянами в Москву усиленно переправляются и разные южнорусские книжные издания, которые находят на московском рынке хороший прием и все более широкую распространенность, благодаря чему ученое киевское влияние прочно и надолго укрепляется в Московской Руси. |
| И пространные «вестовые письма», и особенно чудотворная икона не могли не вызвать особого внимания властей к доставившему все это в Россию лицу. Грамоты были, несомненно, сразу же переведены (причем свидетельствованную грамоту переводил Дамаскин Птицкий 37 ), а Дмитрий Остафьев подробно расспрошен в Посольском приказе. Его рассказ, сохранившийся, правда, без начала, содержит сведения по истории привезенной им иконы с момента взятия Константинополя турками. Ни в свидетельствованной грамоте 1653 г., ни в грамоте самого протосинкела Гавриила, отосланной им в Москву в декабре 1654 г. 38 , мы не найдем многих из известий, сообщенных Дмитрием Остафьевым в Посольском приказе. Считаем поэтому необходимым полностью привести его рассказ – в том виде, как он дошел до нас на л. 19–27 дела РГАДА, ф. 52, оп. 1, 1654 г., 2. «[...салтан...] стены велел разорити и отдати то место цыганом, для того, чтоб им, греком, в том было позорише. И та де церковь в то ж время по салтанову приказу от турков и разорена. А как де тое церковь пречистые Богородицы Лахернские салтан разорить велел, и греки де тутошние прихоженя, проведав про то церковное разорение и преже еще тое церкви разорения взяв тое чюдотворную икону и церковные сосуды, отнесли неподалеку от тое церкви в Спаской девичь монастырь, что словет Вседержителев монастырь, и поставили в церкве, и была та чюдотворная в церкве в том монастыре 60 лет. А по 60 летех турки похотели тот монастырь для многово церковного украшения взять в свою бусурманскую мечеть, и греки де, сведав/л. 20/про то, что турки хотят взять тот монастырь на себя и церковь Вседержителя Спаса учинить мечетью, тое чюдотворную икону, и кадилы, и церковные сосуды, и иную церковную утварь заделали в пещере в церковную стену в той же церкве Вседержителя Спаса, а потом турки тот монастырь взяли и церковь учинили мечетью. А было де в той церкве 4 предела, и в трех де пределех турки учинили свое молбище, а четвертой предел отдали абызом для бусурманского детского учения, и с того де времяни и по се время в том бывшем церковном пределе живут бусурманские абызы, учат бусурман грамоте. |
| Игнатия, положил пресечь раскольническое направление в самом его источнике, равным образом и восстановить богослужебнообрядовый чин и церковно-богослужебную жизнь в их первоначальной чистоте. Деятельно, с дальновидною ревностью и истинно-пастырским благоразумием, начал он исправлять церковно-богослужебные книги, при посредстве людей ученых, каковы: Епифаний Славеницкий, Арсений Грек, Дамаскин Птицкий и другие, по древне-славянским и греческим подлинникам, после предварительного совещания с русскими пастырями на соборе 1654 года, с соизволения царя Алексея Михайловича, по согласию с патриархом константинопольским и при соучастии антиохийского патриарха Макарии и сербского Гавриила. Зачинщиков раскола, каковы были известные уже нам справщики книг при п. Иосифе, он устранил от книгопечатного двора, как людей не только не способных к исправлению книг, но и явно неправильно-мыслящих и злонамеренных, насеявших уже столько плевел в церкви русской. А потом, когда встретил от них пререкание и противодействие в деле исправления книг, рассеял их в ссылку и заточение по разным местам, как «явных, самомудрых, паче же суемудрых бесчиния ревнителей, воздвигавших прю, раскол», и как явно показавших уже, по суду п. константинопольского Паисия, «знамения ереси и раздора, чуждых православныя нашея веры» 73 . Таким образом п. Никон старался предупредить дальнейшее движение раскола совершенно законными, истинно-церковными мерами. Все главные зачинщики его были рассеяны 74 . И издатели «Служебника» 1655 г. имели полное право сказать, что благочестивым повелением п. Никона и царя Алексея Михайловича «лукавство изчезе, неправда отгнана бысть, лжа потребися, вместо же сих истина ликует, правда цветет, любовь владычествует» 75 . В прекращении раскола п. Никоном сознавались сами зачинщики раскола. Напр., Неронов, в письме к духовнику Вонифатьеву от 27 Февраля 1654 г., писал: «увы мне, яко погибе благоговейный от земли и справляющаго в человецех несть», т. е. нет более зачинщиков и защитников раскола 76 . |
| Из Киева приглашают «учителей», старцев монастырских, искусных по-гречески, «для справки библеи греческия на словенскую речь». Тогда прибыли Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский (в 1649), Дамаскин Птицкий (в 1650). В то же время переиздаются в Москве Киевские книги: грамматика Смотрицкого, и даже «короткий» катихизис Петра Могилы (1649). В Кормчей 1649–1650 г. так называемая 51-ая глава взята из Требника Могилы (западного происхождения). В те же годы составлена была т. наз. «Кириллова книга» и переиздана киевская Книга о вере. Как будто в Москве хотели повторить или применить Киевский опыт обрядовой и книжной «реформы», проведенной при Могиле. В свое время сам Могила предлагал устроить в Москве как бы некое ученое подворье для Киевских монахов, из Братского монастыря, где они могли бы обучать грамоте греческой и славянской (1640). Во всяком случае, у придворного кружка «ревнителей» были прямые связи с могилянским Киевом (срв. и киевских, или «польских», певчих в Андреевском монастыре, и вообще заселенном южно-русскими иноками, а потом у Никона)… И нужно сопоставить: все это было в годы Уложения, в самый разгар общегосударственного преобразовательного напряжения… Одновременно развиваются и прямые сношения с Востоком. Но здесь сразу же открываются трудности. Арсений Суханов, посланный на Восток и в Святую Землю наблюсти и описать тамошний быт и обряды, уже в Яссах вдается в бурное пререкание с греками и приходит к выводу, что греческие «разности» в обрядах знаменуют их отступление и в вере. На Афоне, напротив, в это время жгут русские книги… Другой Арсений Грек, оставленный в Москве патр. Паисием в роли «учителя», оказалось, сам выучился в Римской коллегии, одно время был униатом, а то становился или прикидывался даже «басурманином», ради турок, — его пришлось удалить в Соловки. Но и позже не раз обнаруживалась такая же беспокойная связь «греческого» и «латинского…» Инициатива церковных преобразований исходила от царя, при сдержанном упорном противлении патриарха. |
| Использывая их пребывание, Никон созвал Собор русских пастырей и пригласил на него высоких гостей. Патриарх и митрополиты, присутствуя на Соборе 1655 г., признали нужду в исправлении книг, т. к. древния греческие книги, тогда же пересмотренные, оказались несходными с позднейшими славянскими. По прочтении деяния московского собора, происходившего в марте, единогласно решено было следовать его решению. Никон поведал Собору о тех упреках в неправильностях в книгах и обрядах, которые ему пришлось за эти годы выслушать от высших иерархов восточных Церквей и в пример указал на перстосложение в крестном знамении. Патриарх Макарий объявил, что двуперстное знамение принадлежит армянам и что: «издревле прияхом творити знамение честного креста тремя персти десные руки». Он, в 1656 г., при обряде Православия в Успенском соборе, произнес на двуперстие осуждение и предал анафеме упорных его приверженцев. Согласный с Паисием отзыв высказали сербский патриарх и оба приезжие митрополиты. К делу исправления книг патриархом были привлечены ученые старцы киевского Братского мон. Епифаний Славеницкий и Арсений Сатановский, вызванные царской граматой в 1649 г. Через год из Киева прибыл еще иеромонах Дамаскин Птицкий. Епифаний, позднее келарь Троице-Сергиева мон., был главным справщиком. В работе этой принимали участие также архимандрит Иверского афонского мон. Дионисий, приехавший в 1655 г. для управления греческим Никольским мон. в Москве, и известный под именем святогорца. Справщиком был и старец Арсений грек, пребывавший некоторое время в заточении в Соловецком мон. Он, подозревавшийся во временном уклонении, до его прибытия в Россию с патр. Паисием, в латинство, был признан соловецкими иноками, после трехлетнего испытания, православным. Никон особенно ценил его знания. С 1654 года царь приказал передать печатный двор, со всеми его учреждениями и справщиками книг, доселе находившийся в ведении приказа большого дворца, патриарху Никону в его непосредственное и полное распоряжение. Выпущенный справщиками «Служебник» был в марте 1655 г. |
|
|
