| Далее Досифей объясняет, что он писал уже государю, чтобы не ставил в Москве патриархом ни грека, ни кого-либо из Малой и Белой России, учившегося в странах и школах латинских, а только природного москвича. Грек неудобен для московского патриаршества уже по тому одному, что он иноязычен, а малороссы потому, что, живя с латинами, «приемлют многие нравы и догматы оных», чему живым примером служит сам Яворский. Поэтому Московский патриарх должен быть природным москвичем, так как патриархи Московские всегда были строго православны, никогда не уклонялись «ниже на право, ниже на лево». Между тем с переходом церковного управления на Руси в руки Стефана в Церквах уже объявились веяния, которые Восточная Церковь , сиречь Кафолическая Церковь , всегда отметала и отгоняла, а он, Стефан, боится обличать нововводителей, что смело делал патриарх Иоаким. Поэтому-то Московским патриархом и должен быть только москвич, «хотя бы и не мудрей в церковных делах, довольно есть и то, чтобы был разумный и смиренный и жития благочестиваго, и имея окрест себя мудрых, сиречь, ведомых церковных нравов и догматов». В заключение Досифей пишет Яворскому, что если он воистину исправится и докажет и словом, и делом свое строгое Православие, «будешь и от нас, и от прочих братии (признан как) искренний архиерей и превозлюбленнейший брат», но, прибавляет Досифей, под условием удовольствоваться «токмо тем чином, который ныне получил еси, не желая ничего большаго», т.е. патриаршества, в противном случае, т.е. если бы Стефан и сделался патриархом, «то, – говорит Досифей, – хотя бы и казался во всем православным, ниже мы, ниже прочие святейшие патриархи без церковнаго негодования и полезной епитимий будем терпети (тебя) во пристойном (до удобнаго) времени» 87 . Но и эта грамота Досифея не достигла своей цели: Яворский по-прежнему оставался местоблюстителем патриаршего престола, и казалось даже вероятным, что царь сделает его Московским патриархом. Тогда в 1705 году Досифей снова обращается к государю с настойчивым требованием отрешить Яворского от занимаемой им должности местоблюстителя патриаршего престола. |
| Досифей решился во что бы то ни стало подорвать в Москве значение враждебных ему Лихудов и удалить их от преподавания в московской школе. Он стал доказывать русскому правительству, что Лихуды неправильно и небрежно ведут дело преподавания в московской школе и не оправдывают тех надежд, которые возлагались на них патриархами, когда они отправляли их в Москву для учительства. «Мы, и святой Константинопольский патриарх, и весь Собор, – писал Досифей в Москву, – приказали им, чтобы не учили в школе латинскаго языка и учения, опричь эллинскаго, а они, приехав тамо, творили и чинят все противно. В толикие лета, – продолжает Досифей, что живут (в Москве), довелось было им иметь учеников многих и учити б граматику и иные учения, а они забавляются около физики и философии, и из учеников не только кто учинился учитель, но которые что и учили, и то недобре памятствуют, понеже без прилежания им учение предавали». Затем Досифей, действуя на вероисповедные опасения русских, усиленно старается доказать, что чистота Православия русских подвергнется неминуемой опасности, если они будут изучать в школе латинский язык. «Латины, – пишет Досифей, – от того времени, что отлучились от Кафолические Церкве, учинили многие обновления и потом, учившеся эллинскую мудрость, многие книги писали льстивою мудростию и оправдают себя, в которых и всякую добродетель отлагают и всякое зло прощают, токмо на то смотрят, чтоб прельстити простых принимати папежскую веру, тожде рещи – безбожество. Второе: кальвины люторяны, которые суть нечестивейшие всех еретиков и притворяются, будто делают, как повелевает Святое Писание, однако и они пишут на тайна и на святые отцы многие книги мудропрелестные и вымышленные, дабы могли прельстити простейших. Третие: паписты и кальвины имеют меж собою многих безбожных, которые писали и пишут многие книги по учению безбожного Епикура, и учат многими лукавствы безбожества. Четвертое: тот езувит, которой прежде всех был в Китайском царстве, тот был утаенный и нечестивой, сего ради и притворялся, будто пишет историю государства того, а меж тем пишет, что имеют китайцы лета начало от осми сот тысяч лет и иные такие безбожности блядословит. |
| Между тем Акакий подал государям челобитную, в которой между прочим заявлял: «По древней лести диавольской позавидовал архимандрит Хрисанф, что привез он (Акакий) ради царского здравия некую часть честного древа и иные святые мощи и присылал к нему своего человека, чтобы никому о том не объявлял, если хочет себе добра. Он же не хотел изменить своего намерения и потому оболгал его, Хрисанфа, в Посольском приказе, будто все, что он привез, краденое». Акакий умоляет царей освободить его из заточения и запретить Хрисанфу писать об нем к патриарху Досифею, что будто бы он на него клевещет, «ибо тогда патриарх (Досифей) грамотою своею его, конечно, погубит». Эта челобитная Акакия, подкрепленная, вероятно, ходатайством за него Лихудов, имела успех. Акакию велено было давать обычное для архиереев-просителей содержание и сверх того ему дано было 10 руб. на милостыню, «так как святыню свою он не повез к польскому королю или венецианскому князю, но к ним, великим государям». Тогда Досифей прислал в Москву новую грамоту, в которой заявляет, что Акакий «был хиротонисан от беззаконников некиих, или образом беззаконным, того ради епископом называться не достоин, посему и низвержен от Цареградского великого Собора и от нас самих». Затем Досифей описывает соблазнительные похождения низверженного Акакия в разных странах, где он выдавал себя за действительного епископа и называл себя то архиепископом Иоппии, то епископом андрусским, то уполномоченным от Святого Гроба на сбор пожертвований. Досифей просит заточить лжеепископа в какой-нибудь дальний монастырь. Так как в это время пришла в Москву грамота Константинопольского патриарха и Собора, вполне подтверждавшая донос Досифея на Акакия, то этот лжеепископ-авантюрист был сослан нашим правительством в город Казань, где, вероятно, он и умер (7201 г. 33). 514 Хотя и при таких условиях едва ли возможно было ожидать, чтобы у нас мог действительно выработаться и прочно водвориться какой-либо особый тип греческой именно школы, уже просто потому, что такой школы не выработалось и у самих греков. Досифей, настаивая на обучении в московской школе только греческому языку и безусловно изгоняя латинский, требовал от Лихудов и их преемников почти невозможного, тем более что он ради господства у нас греческого языка готов был сузить московскую школу, этот первый рассадник образования на Руси, до пределов только специально церковной школы, в которой бы не забавлялись около физики и философии, как это было при ненавистных ему Лихудах. Читать далее Источник: Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях/Н.Ф. Каптерев. - Изд. 2-е. - Сергиев Посад : Изд. кн. магазина М.С. Елова, 1914 (Тип. Вильде). - 567, IX, с. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Исконный душегубец не может видеть доброго течения земнородных к небу и без упорной борьбы не уступает человеку своей победы. Поэтому и на о. Досифея он воздвиг бурю помыслов, иногда вооружал на него мальчиков ближайших сел, которые преследовали подвижника своими насмешками. Только полное смиренномудрие старца могло без вреда для души сносить все козни врага рода человеческого, который в лице некоторых братий обители также находил себе усердных помощников – досадить подвижнику. Близкие к о. Досифею замечали в нем дар прозрения и целения. Односельчанин его, почтенный иеромонах 3., говорил: «Раз мы шли вдвоем к речке. Досифей говорит мне: «Два послушника боролись: один другого бросил в воду, тот чуть не утонул». Приходим к речке и видим, что послушник С. столкнул в речку другого брата. Он в одежде погрузился в воду, и его едва вытащили». Другой старец говорил: «Однажды, когда я вместе с о. Досифеем проходил пономарскую должность, мне пришлось сильно угореть в своей келлии. От угара не мог подняться. В это время приходит Досифей и говорит: «Иди в церковь : там ждет тебя послушание». После его слов угар мгновенно прошел, и прежде бывшая у меня лихорадка с той поры ко мне не возвращалась». Отец Досифей скончался 5 ноября 1874 г. на 64-м году своей жизни и, оставив сию временную юдоль плача, перешел в вечную небесную радость. В сороковой день по кончине он во сне явился братскому повару, который спросил его, получил ли он милость от Бога? «По милости Матери Божией получил», – ответил явившийся и стал невидимым. Литература Монах Досифей Глинский. (Память 5 ноября)//Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Ноябрь. М., 1910. С. 82–86. Краткое сказание о жизни монаха Досифея Составил Иеромонах Иассон//Курские епархиальные ведомости. 1894. 7 С. 45–54. Подвижники Глинской пустыни. (Память 1 апреля)//Жизнеописания отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. Апрель. М., 1908. С. 9. Благоговейный монах Досифей//Глинская пустынь. Очерк современного состояния обители. В 2-х ч. Одесса, 1901. С. 42, 45; То же. Одесса, 1904. С. 42. То же. Курск, 1912. С. 36. |
| Досифей имел все основания «паче меры печалиться душею», что статья о возвращении святых мест грекам не была внесена, по совету Маврокордато, в мирный договор и что относительно Святых Мест поведутся с турками отдельные переговоры. Досифей хорошо понимал, что в его деле, о котором он столько хлопотал ранее перед русским правительством, на благополучный исход которого он сильно в последнее время рассчитывал, уже упущен подходящий благоприятный момент и что раз упущенное потом трудно будет поправить, несмотря на все желание русского правительства. Досифей хорошо знал турок, знал, как они неохотно исполняют даже данные ими на словах обещания, с каким трудом они соглашаются уступить другим в чем-либо, если не имеют к тому каких-либо сильных побудительных причин. И Досифей в этом случае, как увидим, не ошибался. 15 июля 1700 года Досифей посетил посланников и спрашивал их, говорили ль они визирю о святых местах. Посланники подробно рассказали ему о том, как они были у визиря и муфтия по поводу святых мест и как муфтий обнадежил их, что святые места будут возвращены грекам. «И святейший патриарх говорил: надобно-де им, посланникам, взять такое ж обнадеживание и у великаго визиря, а когда он их словом обнадежит, то мочно в том надеятся, что отдано то будет; и потому-де обнадеживанию надобно и с послом царскаго величества, которой прислан сюды будет для подтверждения мира, в его царскаго величества грамоте предложить, что они, посланники, с великим везирем и с министры их договорили и постановили, и в чем словесно чрез него ж везиря и муфтия и министров обнадежены, и то он, великий государь, его царское величество, приемлет и надеетца, что то постановление и словесное обнадеживание со стороны блистательной Порты сдержано будет; да о том же обнадеживании надобно послать особые его царскаго величества грамоты к везирю и муфтию. А о нынешнем-де своем с ними, посланниками, свидании сказал он, патриарх, Александру, что хочет он с ними, посланниками, видитца для того, чтоб дана была царскаго величества жалованная грамота в монастырь Саввы Сербскаго о милостыне. |
| Расставаясь с Досифеем, Государыня вручила ему кошелек, наполненный золотом. Но затворник, проводя Императрицу, золото в пещеру не внес, а положил его в глиняном черепке у дверей, пока по его совету знакомый крестьянин не отнес кошелек в Киево-Печерскую лавру, где и представил духовному собору. С общего совета соборных старцев и согласия монаха Досифея, решено было на эти деньги выстроить в селении Пирогове церковь , что и было сделано. Долгое время, после пострижения в рясофор, прожил Досифей в пещере, проводя время в алчбе и жажде, терпеливо перенося тесноту, холод и различные страхования от бесов. Одаренный от природы светлым и обширных умом и имея в себе великую духовную опытность, Досифей привлек к себе сердца многих православных; всякого рода нищие духом и больные сердцем являлись к нему целыми толпами за советом и утешением. Досифей никуда не выходил из своего убежища и никого не принимал к себе. Желавшие получить от него благословение и наставление, могли беседовать с ним только через маленькое окошечко. Советы его были мудры; он обладал даром прозрения и читал в сердцах людей. Досифей утверждал всех в христианских добродетелях и умел применять свою речь к положению, званию и состоянию каждого человека. Со старцами говорил о молитвенном упражнении и постоянном богомыслии, с молодыми – об опасности страстей и прихотей, с отцами – о воспитании детей, с детьми – о страхе Божием и проч. Он обличал тайные прегрешения, возбуждал к покаянию и предостерегал от будущих бед и искушений. Замечали, что когда Досифей давал просфору или жезл, то этим означалось выздоровление и благоденствие, а когда ладонь, то этим предвещалась смерть... В это то самое время, как раз в полный расцвет Досифеевой славы, стал приготовляться Богом к возжению новый светильник земли Русской преп. Серафим Саровский . И от этого великого затворника он получил совет, решивший всю его дальнейшую жизнь. Поисповедавшись и приобщившись Святых Таин, узнал Прохор о замечательном подвижнике старце Досифее и с великою радостию отправился к нему. Последний, видя перед собою юношу, с вполне определившимся духовным складом, и с распаляемою божественным желанием, чистою, рвавшеюся к Богу душою, одобрил намерение Прохора быть иноком и указал ему на Саров. |
| Признавая, таким образом, что к начинанию дела о подчинении киевской мптрополии московскому патриархату не было никаких достаточных побуждений, Досифей представляет это начинание исключительно делом славолюбия со стороны московского патриарха и жестоко осуждает его за это. «Хощеши, писал он Иоакиму, да тебе имя останет после на Москве, како сотворил еси такое дфло. Но праведно и благословно есть, в сем настоящем веце в церкви, и в будущем на судищи Божии да имели бы вы имя: како храните церковная пределы и како последствуете церковным законам, како не уничтожаете тех, от них же имеете тое, иже есте». Считая незаконным дело о подчинении киевской митрополии московскому патриарху само в себе, Досифей находил совершенно незаконным и тот путь, который избрали московские цари и патриарх, чтобы дать санкцию этому делу, считал незаконным, что они просили разрешения только от одного константинопольского патриарха, и ему одному прислали свои грамоты. Когда учреждалось патриаршество в Москве, говорил Досифей, то это дело утверждено было общим согласием всех патриархов, точно так же и теперь, патриарх константинопольский один своею властью не может уступить киевскую митрополию патриарху московскому, но только с согласия всех патриархов, а потому просьбу об отпущении киевской митрополии следовало писать ко всем патриархам. Вместе с тем осуждал Досифей и то, что московское правительство старалось действовать посредством подкупов. «И подобает ли, писал он, апостольской великия Москвы просити от матери своей восточныя церкви духовныя дарования за деньги? И есть ли грамата оная, юже емлет честность его от константинопольскаго, и таким образом прошения, и из денег, есть ли праведна, есть ли грамата достойна? И аще суть нищии и обыкли имати деньги и давати граматы – лепо есть вашей церкви просити таким образом сицевая великая прошения, яже дабы святый Бог презрит». Вместо совершенного подчинения киевской митрополии, Досифей советовал московскому патриарху принять на себя только титул наместника константинопольского патриарха. |
| В октябре иеродиакон Иона выехал из Москвы вместе с другими лицами из Галиции 8 . На границе Польши он узнал, что Досифей переехал в Жолкву, напрасно искал его там, побывал во Львове, наконец, нашёл в Стрые. Пробыл он там шесть недель, отдыхая с дороги, затем 17 января 1690 года отправился в обратный путь и явился в Посольский Приказ только в средине марта. Просьба царям о милостыне повторяется митр. Досифеем и в начале 1690 г. через того же Иону, с пожеланием «да подает царствию вашему непоколебимую силу и державу и мышцу высокую, да побеждающи победите и одолеете и покорите всякого врага и супостата., якоже великий он святый и первый в царех боговенчанный Константин». Досифей напоминает, что уже 4-ый год он отлучён от своей епархии, здесь «страждет в нищете» вместе с клиром и ожидает возвращения в митрополию Сочавскую, «яже и до ныне чает, яко Иерусалим запустен плачущий, нас, чад своих». При письме Досифей посылает через того же иеродиакона частицы мощей Иакова Перского из раки мученика Иоанна Нового, «едино бо суть Христовы воины непобедимые, иже да будут вкупе с святыми Романом и Давидом российскими князи помощни царствию вашему». 12 мая того же года последовал царский ответ на просительный лист. Посланные Досифея Иона и келарь Андрушко были приняты во дворце, получили деньги, соболей и материи на платье. Через Иону, посвящённого теперь во иеромонахи по просьбе Сочавского митрополита патриархом Иоакимом и собравшегося, очевидно, снова в Галичину, посылалось Досифею «на милостыню и на пропитание всем при тебе будучим причетникам» сто рублей. В благодарственном послании за дар Досифей намекает на желательность помощи со стороны российских царей в более существенном. А именно, царскую милость он понимает, как сделанное «в заступление церкви нашея святыя Сучавския, яже утешившися уповает видети наследие своё в славном граде Сучаве пособием державного ви царскаго величества». Зная осторожность московского правительства вообще, а в данном случае ещё фактическую невозможность осуществить возвращение «наследия» в прежнюю столицу Молдавии, можно было бы ожидать отрицательного отношения к деликатной просьбе митрополита-изгнанника. |
| Оставив тихий родительский кров и родной Курск, шестеро богомольцев направили стопы свои к колыбели Русской Земли, богоспасаемому Киеву. По обычаю, на богомолье было решено идти пешком, а пройти надо было из Курска в Киев около 500 верст. Благополучно дошли паломники до Киева, молились Богородице, поклонялись мощам угодников и осмотрели все святыни. В то время славился жизнью и даром прозорливости старец Досифей – затворник, спасавшийся в Китаевской обители, верстах в десяти от Лавры. Преподобный Досифей ныне прославлен Церковью как местночтимая святая. Это была незаурядная личность, необычен и ее жизненный путь. В миру преподобный был девицей из дворян Дарьей Тяпкиной. С юности она стремилась к монашеству, но из-за активного противодействия родных вынуждена была, переодевшись мужчиной, скрываться в мужских обителях. Так она и была пострижена во иночество с мужским именем Досифей. Лишь по кончине подвижника, братия узнала, кто был инок Досифей, тогда же на погребении пропавшую Дарью опознали и родные. Но, конечно, обращаясь к старцу Досифею за советом, Прохор Мошнин тогда и предположить не мог, каков был путь киевского подвижника. Инок же Досифей, увидев его, прозрел в нем благодать Божию, и решительно благословил идти в Саровскую пустынь. При этом он дал такой завет: «Гряди, чадо Божие, и пребуди тамо. Место сие тебе будет во спасение, с помощью Господа. Тут скончаешь ты и земное странствие твое. Только старайся стяжать непрестанную память о Боге чрез непрестанное призывание имени Божия так: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго! В этом да будет все твое внимание и обучение: ходя и сидя, делая и в церкви стоя, везде, на всяком месте, входя и исходя, сие непрестанное вопияние да будет и в устах, и в сердце твоем; с ним найдешь покой, приобретешь чистоту духовную и телесную, и вселится в тебя Дух Святый, источник всяких благ, и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочестии и чистоте. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни; он последователь наших Антония и Феодосия». |
| Позже, как писал сам Дорофей, «старцы нашли нужным, чтобы» он «устроил больницу и, поместившись там, сам имел о ней попечение», и он устроил ее «при пособии родного брата своего, который снабдил его всем нужным… потому что был муж христолюбивый и монахолюбивый» . Заведуя больницей, авва Дорофей являл пример деятельной любви к ближнему. Удостоверившись в духовной опытности Дорофея, авва Серид поставил его своим помощником в деле окормления монастырской братии – принимать откровения помыслов насельников киновии. Там, в Гефсимании, Досифей был поражен увиденным им изображением Страшного суда Авва Серид поручил его руководству новопостриженного инока Досифея. В прошлом он был блестящим молодым офицером, родственником одного генерала, жил в роскоши и мало задумывался о спасении души. И вот однажды он более из любопытства, чем ради того, чтобы прикоснуться к святыне, отправился Иерусалим. И там, в Гефсимании, Досифей, подобно русскому великому князю Владимиру, был поражен увиденным им изображением Страшного суда. Когда он рассматривал это изображение, ему было видение «благолепной Жены, облаченной в багряницу», Которая «объясняла ему муку каждого из осужденных». На вопрос юноши: «Что должно делать, чтобы избавиться от сих мук?» – Она отвечала ему: «Постись, не ешь мясо и молись часто – и избавишься от мук», – после стала невидима. Досифей пытался затем отыскать Ее в Святом городе, но тщетно, «ибо, – как пишет авва Дорофей, составивший житие своего послушника и ученика – случай необычный в агиографии, – то была Святая Мария Богородица» . Досифей вернулся на воинскую службу, но образ его жизни резко изменился. Он неукоснительно соблюдал заповеди, которые были ему даны перед изображением Страшного суда. Его товарищи по оружию, наблюдая эту происшедшую с ним перемену, сказали ему однажды: «Юноша! То, что ты делаешь, неприлично человеку, хотящему жить в мире; если ты хочешь так жить, то иди в монастырь и спасешь душу» . Его привели в обитель аввы Серида, и тот, как уже было сказано, вручил его окормлению аввы Дорофея. Досифей скоро преуспел в науке послушания и совершенного отсечения своей воли; пользуясь руководством старца, он достиг высокой степени бесстрастия и по воле Божией еще в юные годы отошел ко Господу, а его наставник составил в похвалу ему и для назидания братии его краткое житие. |
|
|
