| европ. гос-вам. Отраженные в этих сборниках «мнения Ансельма» еще долго являлись образцом церковного богословия и противопоставлялись новым идеям в теологии, преимущественно связанным со школами Петра Абеляра и Гильберта Порретанского. Хотя оба эти теолога учились у Ансельма, в период споров вокруг их неортодоксальных мнений большинство учеников Ансельма присоединились к их противникам, а ссылки на мнения Ансельма использовались в процессах против них как доказательство их неправомыслия. Через собрания сентенций Л. ш. сохраняла идейное влияние на схоластическую теологию до кон. XII в., когда место разрозненных сентенций заняли строгие по структуре богословские суммы: «О таинствах христианской веры» (De sacramentis christianae fidei) Гуго Сен-Викторского, «Сентенции» (Sententiae) Петра Ломбардского ( 1160), а также «Сумма сентенций» (Summa sententiarum), автором к-рой считается Отто († 1146/47), еп. Луккский; составители этих сумм опирались при работе над ними как на общий богословский метод «согласования сентенций», так и на нек-рые частные мнения Ансельма Ланского и Л. ш. (подробнее см.: Giraud. 2010. P. 438-492). Богословские памятники Л. ш. I. Комментарий на Псалтирь. Ансельму Ланскому приписывается авторство комментария, опубликованного в PL под названием «Толкование на Псалтирь» (Explanatio in Psalmos//PL. 116. Col. 191-696) и известного также под инципитом «Hymni vocantur singuli». В PL это сочинение было помещено под именем Гаймона ( 853), еп. г. Хальберштадт, в числе ошибочно приписанных ему произведений Гаймона Осерского († ок. 865/6), экзегета периода Каролингского возрождения; однако в действительности комментарий не принадлежит ни одному из этих авторов, т. к. в нем встречается упоминание о событиях кон. XI - нач. XII в. В нач. XX в. в качестве возможного автора комментария назывался пресв. Гаймон из Хирзау ( ок. 1107), однако эта версия была отвергнута после того, как А. Вильмар атрибуировал комментарий Ансельму Ланскому на основании обнаруженной им в ватиканской рукописи комментария (Vat. |
| 176. Col. 173-618), из к-рого П. Л. заимствовал мн. патристические цитаты и теологические аргументы. Значительным было также влияние соч. «Сумма сентенций» (Summa sententiarum; текст см.: PL. 176. Col. 41-174), созданного Оттоном, еп. Луккским, в кон. 30-х - нач. 40-х гг. XII в. На это сочинение, написанное под влиянием сборников сентенций, составленных представителями Ланской школы, и трудов Гуго Сен-Викторского, П. Л. опирался при выработке структуры «Сентенций». В «Сумме сентенций», разделенной на 7 трактатов, последовательно рассматривалось учение о Боге, о творении и состоянии ангельской и человеческой природ, о таинствах и заповедях. П. Л. в «Сентенциях» следует общей схеме Гуго Сен-Викторского и «Суммы сентенций», однако более строго упорядочивает материал и вводит дополнительные тематические разделы, добиваясь большей полноты и логичности изложения (подробнее см.: Colish. 1994. Vol. 1. P. 57-65, 78-90; также см.: Weisweiler. 1934). Глубокое и многоплановое влияние на «Сентенции» оказали сочинения и идеи Петра Абеляра, к-рого П. Л. воспринимал как оппонента, вместе с тем заимствуя у него нек-рые методологические приемы (напр., уточнение значений понятий, контекстуальный анализ патристических свидетельств) и стремясь продемонстрировать как совпадения его позиции с традиц. церковным учением, так и отличия от него. Неполная сохранность корпуса трудов Абеляра и отсутствие прямых цитат из них у П. Л. затрудняют установление конкретных случаев влияния, однако исследователям удалось доказать, что П. Л. регулярно обращался к сочинениям «Школьное богословие» (Theologia scholarium) и «Да и нет» (Sic et non) Абеляра, а также был хорошо осведомлен о его позиции по мн. спорным богословским вопросам, возможно, в т. ч. и благодаря личным дискуссиям с его учениками и последователями. Сочинения др. оппонента, Гильберта Порретанского, П. Л. напрямую не использовал, ограничиваясь вольной передачей его отдельных мнений, к-рые в период создания «Сентенций» активно обсуждались в кругу европ. |
| В письме к Одо К. А. заявляет, что он намеревается излагать не собственные мнения, но лишь то, что он усвоил от своих учителей, Гуго Сен-Викторского и Теодорика Шартрского ( Clarembaldus. Ep. ad Odon. 3). По мнению исследователей, влияние Гуго на К. А. заметно, гл. обр., в общей ориентации К. А. на классическую августинианскую теологию и церковное учение, а также в простом и логически выверенном стиле изложения материала. Гораздо более серьезным и многогранным было влияние Теодорика, оказавшего определяющее воздействие на формирование богословских убеждений К. А. Осуществленное Херингом сопоставление текста «Трактата...» с 3 известными в наст. время сочинениями Теодорика Шартрского, в которых он комментировал трактат Боэция «О Троице», показало, что во мн. случаях К. А. пересказывает содержание, а в ряде мест даже дословно переписывает, не ссылаясь на него и никак не обозначая цитирования, текст наиболее раннего комментария Теодорика, известного в совр. науке под условным названием «Librum hunc» (по первым словам; критическое изд.: Commentum super Boethii librum de Trinitate// H ä ring. 1971. P. 57-116). Хотя в столь сильной зависимости легко увидеть основание для того, чтобы посчитать К. А. лишь талантливым эпигоном и плагиатором, более внимательное сравнение текста К. А. с текстом Теодорика демонстрирует ошибочность такого представления ( H ä ring. 1965. P. 57-116; Fortin. 1995. P. 52-53). Если текст Теодорика написан сухим, кратким, ученым языком и является комментарием-схолией, то «Трактат...» К. А. есть скорее живой и доступный комментарий-лекция; если Теодорик не упоминает о богословских спорах, свидетелем которых он был, и не называет имен современников, то К. А. постоянно подчеркивает, что одной из важнейших целей его комментирования является предостережение о вероучительной опасности мнений «новых учителей», т. е. Петра Абеляра, Гильберта Порретанского и их сторонников. Наконец, намного чаще, чем Теодорик, К. А. делает авторские отступления, чтобы рассмотреть некую заинтересовавшую его частную богословскую проблему, не связанную напрямую с трактатом Боэция. |
| Структура сочинения К. А. задана логикой изложения материала у Боэция, однако не все рассуждения Боэция он рассматривает одинаково подробно; нередко он останавливается на малоинтересных для Боэция, но приобретших актуальность в XII в. философско-богословских вопросах. Во введении к «Трактату...» К. А. излагает средневек. учение о делении наук, а также указывает на различие между «учением» (doctrina) и «научением» (disciplina), отмечая, что 1-м термином наука характеризуется в качестве того, что содержит и преподает учитель, а 2-м - в качестве того, что воспринимает от учителя ученик ( Clarembaldus. In De Trinit. Introd. 9-10). Исходя из этого К. А. оспаривает основывающееся на греч. словоупотреблении мнение Гильберта Порретанского о том, что подлинным «научением» является математика, заявляя, что оба слова могут использоваться для обозначения любой науки в зависимости от намерений говорящего (Ibid. 11). Комментирование содержания сочинения Боэция К. А. начинает с изложения собственного понимания общего замысла Боэция: показать истинность учения о троичности Бога с учетом выдвигавшихся против него еретиками возражений. Отмечая, что, согласно Боэцию, учение о Св. Троице есть неотъемлемая часть христ. веры, или «религии» (religio christiana; см.: Boetius. De Trinit. 1; Clarembaldus. In De Trinit. 1. 3-4), К. А. рассматривает понятия «религия» и «вера», излагает церковное учение о Св. Троице и переходит к анализу философских терминов и категорий, используемых Боэцием для изложения церковного учения на языке платонической и аристотелевской философии. В частности, К. А. вслед за Боэцием объясняет смысл и способы употребления понятий «различие» (diffirentia) и «неразличие» (indifferentia), «единичность» (unitas) и «множественность» (pluritas), «материя», «форма», «простое сущее», «сложное сущее», «число» ( Clarembaldus. In De Trinit. 1. 8 - 3. 40); касается учения Аристотеля о 10 категориях и подробно обсуждает вопрос о том, могут ли к.-л. категории прилагаться к Богу (Ibid. 4. 1-92; о трактовке категорий у К. А. см.: Kneepkens. 2003); отдельно анализирует категорию «отношение» (relatio), по его убеждению, наиболее важную для философского осмысления христ. тринитарного богословия ( Clarembaldus. In De Trinit. 5. 1 - 6. 12). Во всех случаях К. А. стремится продемонстрировать, что простое перенесение на учение о Боге тех представлений об этих философских категориях, которые связаны с их использованием в естественной философии и в рассуждениях о чувственно воспринимаемых вещах, с неизбежностью приводит к заблуждениям; для корректности теологического применения философских категорий они должны быть освобождены от связей с чувственной реальностью и переосмыслены как идеально-спекулятивные выражения духовной реальности, данной лишь в умозрении (подробнее о содержании трактата см.: Fortin. 1995. P. 32-53). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ATTRITIO ATTRITIO [аттриция; лат. раскаяние, душевное сокрушение], в католич. схоластической теологии термин, обозначающий неполное раскаяние. В отличие от полного раскаяния в совершенных грехах (contritio), вызванного любовью к Богу и сопряженного с твердой решимостью не оскорблять Его своими прегрешениями в будущем, А. является следствием стыда за содеянные грехи, отягчающие душу виной и позором (ex turpitudinis peccati consideratione), или страха перед наказанием адом и вечными муками (ex gehennae et poenarum metu). Термин «А.» для обозначения раскаяния появляется в XII в. у теологов круга франц. богослова Гильберта Порретанского , представителя Шартрской школы (впервые встречается в соч. «Quaestiones» (Вопросы; BNF. Cod. Masarin. lat. 1708 fol. 245v), авторство к-рого приписывается обычно Превостину Кремонскому). Католич. богословами Средневековья и Нового времени ( Симоном Турнейским , Аланом Лилльским , Петром Ломбардским , Гильомом Овернским, Фомой Аквинским , Бонавентурой , И. Дунсом Скотом, У. Оккамом , Г. Билем, Ф. де Виторией и др.) разрабатывались вопросы мотивации А., степени решимости кающегося отречься от грехов в будущем, отношения А. к Божественной милости. Дискуссия велась гл. обр. вокруг проблемы, является ли А. достаточным условием для свершения таинства покаяния . Томисты считали, что при наличии А. таинство совершается, т. к. А., недостаточная сама по себе, но сопряженная с осознанием кающимся действительности совершенного греха, поднимается до contritio, полного раскаяния. И. Дунс Скот и его последователи придерживались иного мнения, при этом они исходили из того, что главным в таинстве является отпущение грехов священником, а не этико-психологическая сторона покаяния. Протестант. теологами понятие «А.» было отвергнуто: М. Лютер осудил его как нравственно бесполезное «Galgenreue» (висельное раскаяние). Католич. учение об А. было сформулировано в 1551 г. |
| Прибыв в Париж во 2-й пол. 30-х гг. XII в., П. Л. стал изучать теологию в школе Сен-Викторского аббатства. К.-л. сведения о его учителях и занятиях в 30-40-х гг. XII в. отсутствуют. Неизвестно, посещал ли он наряду с Сен-Викторской др. парижские школы. Сочинения П. Л. свидетельствуют, что он знал содержание ряда трудов Петра Абеляра († 1142/43) и Гильберта Порретанского († 1154), к-рые в этот период преподавали в Париже, однако маловероятно, что он лично слушал их лекции. Ориентируясь на т. зр. Бернарда Клервоского и Гуго Сен-Викторского, П. Л. отрицательно относился к предложенным Петром Абеляром и Гильбертом Порретанским новым идеям и методам в теологии; он оставался верным богословским и экзегетическим принципам Ланской школы, а также августиновской богословской традиции в том систематизированном виде, к-рый она приобрела в трудах Гуго Сен-Викторского. В нач. 40-х гг. XII в. Гуго и Петр Абеляр скончались, а Гильберт покинул Париж. Будучи одним из наиболее талантливых представителей нового поколения теологов, П. Л. вскоре вышел на передний план. Ок. 1144 г. он упоминается в анонимной поэме как «известный теолог Ломбардец» (celebrum theologum vidimus Lumbardum) в ряду др. парижских учителей (см.: Brady. 1971. P. И. Бради, основываясь на подписях в архивных документах, заключил, что в 40-х гг. XII в. П. Л. стал каноником собора Нотр-Дам-де-Пари. Так, в 1145 и 1146 гг. упоминается «Петр отрок» (puer, т. е. посвященный в один из малых чинов), в 1147 г.- «Петр субдиакон», в 1150 г.- «магистр Петр субдиакон, Парижский каноник», в 1156-1157 гг.- «Петр архидиакон» (см.: Ibid. P. Хотя не все упоминания о «Петре» в документах могут быть с уверенностью отнесены к П. Л. (см.: Mews, Monagle. 2010. P. 88; Monagle. 2013. P. 51), гипотеза о его принадлежности к соборному капитулу признаётся большинством исследователей весьма вероятной (напр., см.: Rosemann. 2004. P. 37). Успешная церковная карьера П. Л. в наиболее престижном соборном капитуле Франции, по-видимому, была связана с его авторитетом как преподавателя и теолога. Предполагается, что с нач. 40-х гг. XII в. и до принятия епископского сана в 1159 г. П. Л. преподавал в школе собора Нотр-Дам-де-Пари; о том, что он читал лекции в к.-л. др. школах Парижа, сведений нет (см.: Brady. 1971. P. ср.: Doyle. 2016. P. 41-46). |
| Тварное totum есть отпечаток божественного unum: части универсума, взятые сами по себе, то есть вне целого, способны обладать бытием «nisi solo falso nomine, utpote equivoce» [«лишь под ложным именем, ибо эквивокально»] 1211 , поскольку бытие сообщается sub ratione unius. Весьма красноречив приводимый Экхартом пример потенций души: будучи различными и неравными между собой как части различённого целого, они не различаются и не являются неравными in uno esse animae [в едином бытии души]; точно так же и органы одушевленного тела принимают непосредственно от души бытие-единое, «in quo esse uno non cadit inaequalitas» [«в каковом едином бытии нет места неравенству»]. Целостное бытие человеческого композита есть частный случай универсальной структуры: «sic et de toto universo sciendum est» [«и это следует знать обо всем универсуме»] 1212 . Отправляясь от этого примера и от некоторых похожих текстов, проф. B.J. Muller-Thym 1213 усмотрел в учении Майстера Экхарта о Боге как Esse omnium приложение логико-метафизического принципа totum potestativum [властного (облеченного властью) целого], сформулированного Боэцием и разработанного Гильбертом Порретанским: принципа, который использовался Альбертом Великим для объяснения того, каким образом человеческая душа, будучи сама по себе субстанцией, может быть формой одушевляемого ею тела. Вероятно, именно альбертистская теория души как totum potestativum тела послужила образцом для учения Майстера Экхарта о присутствии Бога – ipsum Esse в тварном мире. У этой оригинальной интерпретации есть определенные достоинства: весьма тонко демонстрируя не-томистский характер экхартовского учения о бытии, американский исследователь направляет экхартианские штудии по новому пути, на котором следует принимать во внимание наследие Гильберта Порретанского. Однако попытка проф. Muller-Thym не приводит к целостному видению сложной и одновременно простой мысли тюрингского мистика, ибо вовсе не оставляет места аналогии в его учении о божественном и тварном бытии. |
| экзегета IX в. Гаймона Осерского ; 4) соч. «Сумма сентенций», автором которого считается Оттон, еп. Луккский (подробнее см.: Brady. 1971. P. об авторстве см.: Gastaldelli. 1980); 5) глосса Гильберта Порретанского (т. е. Media glosatura), к-рую П. Л. обычно не цитировал дословно, а пересказывал, повторяя основные идеи (примеры см.: Brady. 1971. P. П. Л. широко использовал «Глоссу на Послания апостола Павла» при работе над «Сентенциями», заимствуя из нее авторитетные высказывания ап. Павла по различным богословским темам вместе с соответствующими патристическими толкованиями. Первое печатное издание глоссы было выпущено в 1473 г. в Эслингене (ныне Эслинген-ам-Неккар); в парижском издании, вышедшем в 1535 г., сочинению было дано не засвидетельствованное в рукописной традиции название «Собрание изречений» (Collectanea). При перепечатке последнего издания в «Латинской патрологии» Миня были допущены многочисленные ошибки, гл. обр. в атрибуции приводимых П. Л. цитат (см.: Ibid. P. В XX в. были проекты подготовки критического издания сочинения, однако до наст. времени они не осуществлены. Проповеди П. Л. надежно атрибуируются 34 проповеди; 27 из них были изданы в XIX в. в «Латинской патрологии» Миня с ошибочной атрибуцией Хильдеберту Лаварденскому (XI-XII вв.) в составе корпуса приписанных ему проповедей (PL. 171. Col. 343-964; подробный перечень с указанием рукописей и изданий см.: Brady. 1971. P. Idem. 1981. P. Not. 6; также ср.: Idem. 1986. Col. 1609; Doyle. 2016. P. 124-126). Все известные ныне проповеди П. Л. исследователи датируют последним десятилетием его жизни. Вероятно, он произносил их не перед народом, а перед членами капитула и учениками школы; это было его обязанностью как архидиакона, а затем как епископа. Особенностью аудитории объясняется сухой и рассудочный характер мн. проповедей. В проповедях имеются содержательные параллели с «Сентенциями», однако догматические тезисы обычно представляются без обоснования. Иногда П. Л. затрагивает богословские темы, не получившие подробного раскрытия в «Сентенциях», напр., рассматривает Воскресение Христово, излагает церковное учение о Деве Марии и т. |
| Н. также впосл. занимал по отношению к Гильберту осуждающую позицию и отвергал нек-рые его богословские мнения в своем соч. «Свод умозрений». Поскольку никаких сведений о деятельности Адама в 50-70-х гг. XII в. и о времени его кончины нет, невозможно установить, встречался ли Н. с ним лично или же почерпнул сведения о его деятельности и взглядах от его ближайших учеников. Принадлежность Н. к кругу последователей Адама и его собственная идентификация с парвипонтанской традицией не вызывают сомнений. С особой яркостью это выразилось в рассуждении Н. о выдающихся логиках. После древних авторов он перечисляет наиболее влиятельных логиков сер. XII в.: Гильберта Порретанского, Альберика Парижского, Петра Абеляра , Теодорика Шартрского и «софиста» Гуало (о них и об их школах см.: Hochg ü rtel P. Adnotationes// Alexander Neckam. Suppletio Defectuum. 2008. P. 306-308). Свидетельствуя, что они «в их время» были «светильниками земли», Н. затем особо выделяет Адама Парвипонтана, отмечая, что тот «сияет в наше время как звезда» ( Alex. Nequam. Suppl. defect. II 1581-1584). Поскольку все названные парижские логики были современниками, упоминание «нашего времени» имеет не столько хронологический, сколько смысловой оттенок: Н. тем самым подчеркивает, что учение Адама продолжает оставаться путеводной звездой для его последователей. Н. вскользь упоминает одного из них, некоего Этиона (псевдоним, взятый из античной лит-ры), о к-ром ничего не известно (см.: Idem. De natura rer. II 173). Возможно, Н. также имел в виду Адама, когда писал о «своем учителе» (magister meus) и приводил его мнения (см.: Hunt R. W. 1984. P. 6-7. Not. 30). После завершения курса свободных искусств в парвипонтанской школе Н., по его свидетельству, стал преподавателем там же ( Alex. Nequam. Laus sapient. X 335). Возможно, с преподаванием свободных искусств в Париже связаны нек-рые ранние грамматические и дидактические произведения Н. Он также начал слушать лекции по экзегезе Свящ. Писания, т. н. священное чтение (lectio sacra), к-рым в то время традиционно предварялось (а нередко и полностью заменялось) систематическое изложение теологии. |
| J. E. The Legacy of the Early Middle Ages//Individuation in Scholasticism. 1994. P. 26). Этой теории, имевшей ярко выраженный метафизический характер, придерживались такие теологи раннего средневековья, как Иоанн Скот Эриугена ( 877), Одо , еп. Камбре (XI-XII вв.), Ансельм Кентерберийский ( 1109), Аделард Батский ( после 1146), Вильгельм из Шампо ( 1121/22), Тьерри Шартрский (XII в.), Иоанн Солсберийский ( 1180) и др. Все эти авторы интерпретировали индивидуальность преимущественно через идею различия и считали принципом И. либо акциденции (одну особую или определенный набор), либо совокупность всех свойств и характеристик вещи, включая неакцидентальные, т. е. субстанциальные (Ibidem). Вопрос об И. у этого круга авторов часто сливался с вопросом о различимости индивидов и об их отличии друг от друга, тем самым теряя процессуальное измерение. Серьезным изменениям «стандартная теория» была подвергнута в сочинениях Гильберта Порретанского ( 1154), к-рый, однако, не во всем отошел от ее метафизических принципов. Отказавшись от представлений о том, что И. зависит от набора акциденций, Гильберт разработал оригинальное учение, согласно которому каждая вещь обладает уникальным набором свойств, образующих ее единичное «полное качество», или «полную форму». Именно единичность совокупности свойств вещи и задает ее индивидуальность. Начало новому этапу споров об И. на лат. Западе, приведших к переосмыслению почти всех положений «стандартной теории» и отказу от многих из них, было положено появившимися переводами «Физики» и «Метафизики» Аристотеля, а также сочинений его араб. последователей - Ибн Рушда (Аверроэса) и Ибн Сины (Авиценны). В сочинениях последнего встречается оригинальное решение проблемы И., привлекшее внимание мн. лат. мыслителей XIII в. У Ибн Сины вопрос об И. тесно связан с вопросом о самоидентичности индивида. Набор акцидентальных характеристик может задавать определенного индивида (именно этого и никакого другого) в определенный момент времени, однако с помощью такого понимания индивидуальности невозможно объяснить самотождественность индивидуального субъекта при смене акциденций. |
|
|
